к чему я стремлюсь я хочу спасти жизнь людей, многих людей. Радует
ли ее отплытие? Конечно, нет!  Но она понимает, что это необходимо: для того
чтобы доказать свою правоту,  я должен плыть  дальше. И  она  даже не думает
меня удерживать.
 Но тут разыгрался еще один акт пресловутой "комической интермедии".
 На  другой день  после моего приезда кто-то  стучит  в дверь амьенского
госпиталя, где я  остановился. Входят два жандарма. Когда я к ним спускаюсь,
они говорят:
 - Мы хотели бы поговорить с вами наедине.
 - ?..
 - Дело вот в чем:  вы должны были заплатить восемь тысяч франков штрафа
и не  заплатили. Вам  придется отправиться  вместе  с нами  либо к  сборщику
налогов, либо в тюрьму.
 - Если в тюрьму, то на сколько дней?
 - На двенадцать.
 И жандармы предъявляют мне ордер на арест.
 Увы, на отсидку в тюрьме у меня не было времени!
 Пришлось  уплатить эти восемь тысяч франков,  которые  могли  бы  стать
немалым подспорьем для продолжения моей экспедиции.
x x x
 Теперь я свободен. Десять дней проходят в  размягчающем  очаровательном
безделье. Тем временем газеты продолжают  твердить: "Дальше он не поплывет",
а Пальмер в Танжере заявляет: "Плыть за Канарские острова в это время года -
безумие,  самоубийство!" Вокруг  моей  экспедиции создастся атмосфера  почти
беспросветного  скептицизма.  Всех гораздо  больше интересует рождение  моей
дочери. Надо спешить.  Я еще  успеваю навестить  больного друга,  живущего в
окрестностях   Пуатье,  и  вылетаю  на  Канарские  острова  с  остановкой  в
Касабланке. Там мне придется задержаться на несколько дней, чтобы уточнить в
Научно-исследовательском  рыболовном   бюро   Марокко  кое-какие  данные   о
планктоне. Кроме того, мне необходимо изучить все, что касается рыбной ловли
в тех  районах океана, которые мне  предстоит пересечь.  И, наконец,  я хочу
раздобыть себе радиоприемник.
 Я решил окончательно отказаться от приемника-передатчика, даже если мне
будут его  предлагать. Рассуждал я следующим образом: теперь я остался один,
так  как Джек  уже ко мне не присоединится,  а  искать ему  заместителя я не
собираюсь. Значит, будет крайне трудно, а то и вовсе невозможно одновременно
вести  передачу и крутить генератор. Кроме  того, я просто не сумею что-либо
исправить при любой поломке: достаточно будет отойти какому-нибудь контакту,
и  весь  мир сочтет  меня  погибшим!  Представляете, какое  это  впечатление
произведет на мою семью! Следовательно, - никакого передатчика!
 Другое  дело -  приемник.  Он  мне весьма  пригодится.  Взять  хотя  бы
определение долготы.  Она  исчисляется по разнице  между  солнечным временем
данного  места и  соответствующим временем  на  условном  нулевом меридиане.
Таким условным нулевым  меридианом сейчас  принято  считать гринвичский. При
отсчете  от гринвичского меридиана  каждый  градус  долготы  дает разницу  в
четыре минуты. При отсчете к востоку следует на  каждый градус прибавлять по
четыре  минуты  при  отсчете  к западу  -  отнимать. На  каждые  пятнадцать
градусов разница во времени достигает одного часа. И вот здесь радиоприемник
мне поможет. С ним я  уже  не  буду целиком  зависеть от  моего  хронометра.
Каждый день я смогу проверять свои часы по радио.
 Однако мне нужен хороший, надежный приемник. А денег у меня почти  нет.
Но... "бог не выдаст!.." Я надеюсь, что в Касабланке меня ссудят деньгами.
 И  все-таки я не  предполагал что  мне  будет устроена  такая  встреча!
Больше ста человек  собралось на аэродроме. Какая-то прелестная девушка даже
преподнесла мне букет, подобранный под  цвета города  Парижа. Здесь же был и
представитель   союза  бывших   "синих  воротников"[1]   тот  самый   знаток
спасательного дела  который решительно  взял  меня под защиту,  когда кто-то
заявил:  "Ему  надо взять с собой не морской справочник, а  молитвенник!" Он
меня порадовал новостью: газета "Пти Марокэн",  возмущенная историей с двумя
жандармами, открыла  подписку, чтобы собрать  сумму, равную взятому  с  меня
штрафу. Первым подписался командующий флотом в марроканском  секторе адмирал
Соль. Подписка продолжается.
 Наконец-то я реабилитирован! Теперь  у меня  чистая  анкета. Комическая
интермедия окончилась.
 Итак, снова в путь, старый рецидивист!

 1 "Синие воротники" - моряки военно-морского флота. - Прим. перев.

x x x
 На меня со всех сторон сыплются приглашения по  большей части от бывших
"синих воротников". Мой  друг Пьерро (песенка про  моего дружка Пьерро здесь
ни при  чем) уступает мне  свою квартиру. Бюро  рыболовства  принимает  меня
лучше,   чем   отец   блудного  сына.  Теперь   я  могу  заняться   поисками
радиоприемника.
 Я  толстею!  Друзья  пригласившие  меня  на  обед  к  11  часам  вечера
удивляются моей воздержанности. Но они не знают,  что во избежание обид  мне
уже пришлось  отобедать  в 7 часов и  я перебил себе аппетит. А  что я  могу
поделать?!
 Наконец-то  приемник  на горизонте! Мои друг  Элизань  и его второе "я"
Фрейсине подарили мне чудесный батарейный радиоприемничек, который и сейчас,
когда  я  пишу  эти  строки,  стоит  передо  мной.  Они  заказали  для  него
непромокаемый чехол из нейлона, закрывающий одновременно  и  телескопическую
антенну. И сверх всего этого они вручили  мне "кое-какие аптечные изделия из
резины", чтобы сохранять в них от сырости кремнекислую соль: эта соль должна
была   мне  пригодиться  в   том   случае,   если  внутри  приемника  начнет
конденсироваться влага.
 И наконец я  был  удостоен высшей  чести:  в одно прекрасное  утро  мне
вручили  приглашение из  Адмиралтейства.  Там  меня  принял  маленький живой
человек одетый  во  все  белое,  и под видом  дружеской  беседы устроил  мне
настоящий  допрос с  пристрастием. Он  интересовался всем: моей целью, моими
средствами, экзаменовал  меня  по морскому делу, в общем старался узнать как
можно больше.
 Если бы вы знали, адмирал, какую радость вы мне доставили  в этот день!
Ведь уже столько  времени я мечтал  о том,  чтобы  хоть кто-нибудь, наконец,
захотел узнать правду!
 В заключение  этой дружеской,  хотя и нелегкой  для меня беседы адмирал
сказал:
 - Теперь мы поняли, чего вы хотите, и мы вам поможем.
 До известной степени благодарен вам, адмирал, когда я потом  встречал в
море  судно  под  испанским, английским,  голландским или  еще  каким-нибудь
флагом,  я каждый  раз  ощущал  себя  частицей французского  военно-морского
флота. Вы дали мне свою личную штурманскую карту Атлантического океана, и вы
были первым моряком, который предсказал мне успех. "Написанное остается"! Вы
это знали, адмирал, когда написали на моей карте: "Вы победите". [1]
 Но пора было отправляться в путь. Касабланка с каждым днем  становилась
мне все дороже, и я боялся, что скоро уже не  смогу ее покинуть без душевной
боли.  Пятого  октября  я  вылетел  в  Лас-Пальмас.  До  скорого   свидания,
Касабланка!
 Самолет  доставил  меня  на  остров Тенерифе,  а  оттуда  я  приплыл  в
Лас-Пальмас. Здесь  мне пришлось прождать  пятнадцать  нескончаемых дней, во
время  которых музыка, друзья, природа и спорт прилагали  все усилия,  чтобы
меня удержать.
 Музыка - это были концерты в театре.
 Друзья -  мои  товарищи из яхт-клуба, старые знакомые с яхт  "Маэва"  и
"Блуждающая  нимфа", которые приплыли сюда, пока я отсутствовал. Как чудесна
морская  дружба! Я вспоминаю один вечер, когда на борту  "Блуждающей  нимфы"
собралось  десять  яхтсменов, представлявших восемь наций:  три англичанина,
американец, итальянец, испанец, швейцарец, датчанин, голландец и француз.
 Природа  - это были увлекательные знакомства с Крус-де-Техеда  и Агаэте
под руководством двух великолепных проводников Кальмано и Кольяччо.
 Спорт  -  это были  веселые сборища  вокруг бассейна.  Здесь прелестная
чемпионка  Испании показывала свое несравненное  искусство, а  стремительный
Буато-отец обгонял меня в заплывах на двести метров кролем.
 "Берегись, Ален! -  твердил я  себе. - Если ты задержишься еще немного,
ты уже не поплывешь никуда!"
 Сколько раз эта мысль терзала меня по ночам, когда я лежал без сна. И в
то  же время я ничего  не мог  сделать: южный ветер не  стихал. Пока  он  не
изменится, бесполезно  было даже  говорить об отплытии.  Что-то принесет мне
новолуние?
 Но  вот, наконец, 18 октября  ветер  переменил  направление, и отплытие
было назначено на следующий день.

 1  Следует  сказать,  что  еще два человека, Жан  Меррьен, автор  книги
"Мореплаватели одиночки" и Жан Лоран, директор гидролаборатории, тоже писали
мне "Когда вы победите, потому что вы должны победить..."

 "ЧЕЛОВЕК СОЛЕНОЙ ВОДЫ" [1]

 В  это  воскресенье  19  октября,  кажется,  установился  благоприятный
северо-северо-восточный ветер. Это и есть пассат, которого  я ожидал с таким
нетерпением

 1 Так называют полинезийцев, которые живут дарами моря.

 Французская яхта выводит меня из порта. Мое отплытие окружено не только
дружеской  заботой, в которой  я сейчас так нуждаюсь, но и атмосферой такого
понимания, что у меня становится тепло на сердце.
 Г-н   Фарну,  французский  консул  в  Лас-Пальмасе,  проводил  меня  до
яхт-клуба.  Сначала он хотел выйти в  море на буксирующей яхте и попрощаться
со мной в последний момент. Но мы оба слишком взволнованы. И вот,  очевидно,
боясь, что ему будет трудно сдержаться, он вдруг говорит мне почти сердито:
 - Послушайте,  я никуда дальше не пойду!  Дайте я  вас поцелую. И... не
сердитесь: я не буду вас провожать.
 Как  будто я мог на  него сердиться! Целую  его  в свою  очередь, и  мы
прощаемся.   Вместе   с    Буато-отцом   идем   к   "Еретику".   Снаряжение,
неприкосновенный    запас,   освидетельствованный   заранее   представителем
консульства, а также радиоприемник, который я недавно получил, уже погружены
в лодку. Штурман Анхелито последний раз осматривает все и проверяет точность
показаний моего секстанта. Тем временем вокруг нас начинает собираться целая
толпа провожающих.  Мне  преподносят флажок яхт-клуба, просят  расписаться в
книге  почетных гостей. Пришли все  мои друзья и даже многие  незнакомые  со
мной люди. А когда я вышел в море, я был просто  поражен:  следом за мной из
порта  Лас-Пальмаса  потянулась  целая  процессия  всевозможных  судов.  Все
пароходы, стоявшие у причалов, проводили меня ревом  своих гудков. Парусники
самых разнообразных  размеров  и  видов  словно чайки скользили вокруг  моей
лодки,  распустив белоснежные паруса.  Проходя  мимо,  моряки на  парусниках
осеняли меня  крестным  знамением,  чтобы мне  сопутствовала  удача. Мы  все
понимали, что именно сейчас начинается настоящее испытание.
 Словно  для  того, чтобы  меня подбодрить,  в том  месте,  где я  решил
оставить буксир, совершенно случайно оказалась большая трехмачтовая парусная
шхуна - испанское учебное судно военно-морской  офицерской школы. Я подумал,
что, видно, сама судьба пожелала, чтобы  эта шхуна  проводила меня в большое
плавание,  ведь она была, может  быть,  последней представительницей старого
флота кораблей-призраков, современницей несчастных мореплавателей с  фрегата
"Медуза",  современницей  цинги, судном тех, кто не мог добыть  себе пищи  в
море и был поглощен этим морем-людоедом.
 Не успел я бросить буксирный трос,  как  на  шхуне в  знак  приветствия
медленно  приспустили флаг. Все курсанты выстроились на  палубе  и, когда  я
проплывал мимо, обнажили головы. Невольно я подумал, что во всех флотах мира
так провожают покойников. Но ведь я поднял свои парус во имя жизни! И вот он
уже  влечет  мою  лодку мимо  этих  быстрых  судов,  легко скользя  во  всех
направлениях, они прощались со мною флагами или полотнищами парусов.
 Вскоре  они исчезли все. Я уже видел  только учебное судно и думал, что
остался один в  океане, когда мне  была оказана последняя и высшая честь: на
шхуне зарифили все три грот-марселя, а потом вновь  распустили их, и ветер с
шумом  наполнил  гудящие  полотнища. Это последнее приветствие  подхлестнуло
меня, как  удар  бича,  словно  старая  шхуна не  прощалась со мной,  а  уже
поздравляла меня с победой.
x x x
 Вечер    выдался    на   редкость   спокойный.   По-прежнему   держался
северо-северо-восточный  ветер,  и  моя  лодка  уходила  на  юг  от  острова
Гран-Канария,  делая в среднем по  три  с  половиной узла (6-7 км в час).  Я
намеревался сначала  спуститься  к  юго-юго-востоку от Канарских островов  и
только   потом  взять  курс  прямо  на  запад.  В  этот  момент  я  буду  на
18o северной широты, 15o западной  долготы. Мне  нужно
будет достичь примерно 60o  западной долготы, где-то  между  12 и
18o  северной широты. Я  не решался  взять курс  прямо на  запад,
чтобы не оказаться  в  Саргассовом море, которое, так же как  и "зона бурь",
представляло собой одну из опаснейших ловушек на моем пути.
 Севернее того пути, который я избрал, северное экваториальное течение и
Гольфстрим  образуют  как  бы гигантский водоворот,  собирающий в окружности
примерно   пятнадцати   тысяч   километров    огромные   массы   водорослей,
происхождение которых до сих пор неизвестно: это и есть Саргассово море. Все
живое избегает его. Насколько  мне известно, еще никто там ни разу не поймал
ни одной  съедобной рыбы. Кроме  того,  эта область чрезвычайно  опасна  для
судоходства: когда корабли попадают  в  эту ловушку, водоросли  опутывают  и
затягивают  их хуже, чем любые сети. Итак,  северная  часть океана  была для
меня опасна.
 Но  не меньшая опасность  ждала меня  на  юге,  где бушуют ветры  "зоны
бурь". Два  пассатных  ветра  почти  равной силы, один, идущий с  востока от
Португалии,  а другой - с юго-востока от берегов Конго, сталкиваются здесь и
начинают схватку  титанов,  стараясь перебороть друг друга.  В  этой области
страшные ливни  перемежаются внезапными шквалами, на смену которым  приходит
еще  более  грозное  затишье.  Это   настоящее  буферное  государство  между
воздушными  пространствами севера и юга. Беспорядочное  буйство ветров "зоны
бурь" едва не погубило Мермоца [1] и я знал, что если я туда попаду, мне уже
не выбраться.  На  севере  меня подстерегал  круговорот течений,  на  юге  -
круговорот ветров.

 1 Мермоц  - знаменитый  французский летчик, совершивший  один из первых
перелетов через Атлантику. - Прим. перев.

 Увы!  Попутный  ветер, который  увлекал  меня, продержался  недолго:  к
вечеру он утих. Глядя на  обвисший парус, я  спрашивал себя, сколько времени
продолжится этот штиль? Пока что ничто не  предвещало перемены. Медленно, но
верно течение несло "Еретика" на юг. Я зажег фонарь и прикрепил его к мачте,
чтобы многочисленные суда, курсирующие между Гран-Канарией и Фуэртевентурой,
могли меня заметить  в  темноте.  Около  половины девятого я  закрепил руль,
натянул  брезент  до  самой  шеи  вместо  одеяла   и,  подсунув  под  голову
спасательный пояс, заснул. При полном безветрии "Еретик" продолжал  медленно
дрейфовать. Ночь была удивительно светлой и довольно прохладной.
 На  второй и на третий день все то же безветрие.  Я  находился  в точно
таком же положении, как в  момент подхода  к Канарским островам, когда туман
скрывал от меня землю. Я был совершенно изолирован и только знал, что где-то
справа от меня - один остров, слева - другой и  что я ничего не вижу. Мне не
терпелось  оказаться в открытом океане: там по крайней мере  не придется  по
ночам зажигать фонарь, потому что уже ни одно судно не пересечет мой путь.
 Начиная с  понедельника вокруг лодки  появились первые  признаки жизни.
Но, к  несчастью,  это  были лишь маленькие  рыбешки, которые  плыли впереди
меня, словно  указывая дорогу. Ловить их  было трудно, и к  тому же  они все
равно не смогли бы меня прокормить.
 Я  уже начинал  серьезно  опасаться,  что затишье установилось надолго,
когда, наконец,  после  полудня  поднялся  ветер  и  я  смог  взять  курс на
21o  по  компасу. Этим  курсом я  буду  идти дней  десять,  чтобы
оказаться  милях в ста  западнее  островов Зеленого  мыса  а потом повернуть
прямо к Антильским островам. В этот день записываю в своем дневнике:
 "Настроение превосходное, но солнце печет. Меня мучит  жажда и я  выпил
немного  морской  воды.  Рыба  капризничает:  весь  мой улов едва  достигает
полутора  килограммов.  Жидкости  которую я  из  него  извлек, мне  явно  не
хватает. Но это  не страшно,  обойдется.  По сравнению  со средиземноморской
водой океанская кажется мне менее соленой".
 Этой ночью мой опыт предстал передо мной в  своем истинном и совершенно
новом свете. Здесь не  было ничего общего со  Средиземным морем, этим  часто
посещаемым   людьми   цивилизованным   озером,    воды   которого   бороздят
многочисленные суда. Покинув испытательную площадку Средиземного моря я плыл
теперь  по  бескрайному  океану.  Здесь  нечего было  надеяться на случайную
встречу. Океан должен  был дать истинную  оценку моему  опыту.  Контраст был
разителен, и события, разыгравшиеся в самом начале плавания, подчеркнули его
еще больше.
 Пассат  крепчает.  Вскоре  он превращается в настоящий шторм.  Волны то
возносят  лодку  на  самый  гребень,  подставляя  меня   порывам  ветра,  то
низвергают вниз, где в ложбине между двумя волнами  можно отдышаться. Вокруг
меня обрушиваются водяные горы. Что будет если такая масса воды свалится  на
меня? Я  бессилен что-либо сделать,  но  верю в  устойчивость моей  лодки  и
засыпаю, надеясь провести эту ночь без сновидений.
 Увы это была ночь сплошных кошмаров.  Мне снилось, что вода поднимается
вокруг, что она уже затопила все. Начинаю отчаянно отбиваться. Я не чувствую
под собой никакой опоры.  Где  я - в лодке или уже за бортом? Я плыву. Плыву
из последних сил.
 Наконец  в  ужасе просыпаюсь и  вижу,  что "Еретика" нет -  он весь под
водой. Я понимаю, что  волна обрушилась прямо на лодку. Нужно вычерпать воду
во  что бы то  ни  стало. Лишь  могучие резиновые поплавки еще виднеются  на
поверхности,  я  барахтаюсь между  ними, а вокруг  океан. "Еретик" плывет по
нему  как  обломок  кораблекрушения. Но  я не  имею  ни  права,  ни  времени
отчаиваться.  Почти инстинктивно я начинаю вычерпывать  воду, сперва руками,
потом  своей  шляпой.  Трудно  придумать  более  нелепое  орудие  для  такой
немыслимой  работы!  Вычерпывать  воду  нужно было  очень быстро,  пользуясь
интервалами между наиболее  крупными волнами,  чтобы "Еретик", освободившись
от лишней тяжести, успел всплыть.  Будь у меня даже настоящий черпак, мне бы
все равно пришлось  работать в самом бешеном  темпе:  каждая  крупная волна,
которая  нас догоняла, с  силой разбивалась о  кормовую доску, и океан снова
обрушивался   в  лодку,   сводя   на   нет   все   мои   отчаянные   усилия.
Десять-пятнадцать минут лихорадочной, напряженной работы,  и все зря! До сих
пор я сам не  могу понять,  как мне удалось, холодея от ужаса,  продержаться
таким образом  два  часа. Потому что мне пришлось вычерпывать воду целых два
часа,   прежде   чем   лодка   вновь   оказалась   на   плаву.   Потерпевший
кораблекрушение, всегда будь упрямей, чем море, и ты победишь!
 Я  был спасен, но  океанская вода пропитала абсолютно все. Днем,  когда
она  высохнет под солнцем, на лодке останется  тонкий соляной налет, а ночью
эта соль будет вновь поглощать влагу  и  мокнуть. Мой "Еретик" превратился в
настоящий плавучий солончак.
 К  счастью,  почти  все мое снаряжение находилось  в  водонепроницаемых
мешках. Радиоприемник,  например,  совсем  не  пострадал.  Зато  спички  все
промокли,  и я  разложил их  вокруг себя, чтобы подсушить на солнце.  Что из
этого выйдет, не  знаю, но в подобных обстоятельствах нужно попробовать все.
Я захватил с собою около  сотни коробок, и  очень  этому рад, так как сейчас
приходится тратить по целой коробке, прежде чем удастся зажечь одну спичку.
 Я еще различаю вдали землю. Думаю, что это в последний раз. Зато теперь
я  знаю наверняка: перевернуться "Еретик" не может. Как  я и рассчитывал, он
держатся  на  волне,  словно акваплан  или платформа,  которая  скользит  по
поверхности, не оказывая  сопро