я начал терять силы. Сам почерк заметно меняется.  В нем сказывается  горечь
одиночества,   глухая   тоска.   Дневник    становится   моим   единственным
собеседником. В первое время я исписывал за день  страницу, от силы полторы,
а теперь покрываю каракулями  от двух до трех с половиной страниц ежедневно.
Я пишу помалу, но часто. Боюсь, что мне не хватит бумаги [1].

 1 Кстати  о  бумаге.  Для  моих  естественных нужд  мне необходимо было
пожертвовать какую-нибудь книгу. Я долго колебался и в конце концов пустил в
ход томик Рабле, разрешив таким  образом  поставленную им  задачу, чем лучше
всего вытирать... нос.

x x x
 Пятница 7 ноября. Двадцатый день.  Канарские спички  никуда не годятся.
Счастье еще, что у меня  осталось несколько коробок с хорошими марокканскими
спичками - их можно даже замочить в  морской  воде и все равно подсохнув они
будут зажигаться. Но приходится их экономить.
 Ночь прошла спокойно, при ровном ветре, и я выспался как следует.
 Ожидаю  восхода луны.  Океан кажется мне  каким-то странным  чудовищем.
Впечатление такое, словно вокруг меня раскинулся  мир, совершенно  непохожий
на наш, мир движущийся, живой и поистине непостижимый, как  будто я нахожусь
на другой планете.
 То там, то тут в глубине зажигаются огоньки. Под водой идет своя бурная
жизнь, о которой мы можем  только догадываться. Похоже,  что  там, словно  в
грозовых тучах, скользят длинные молнии. Из воды начинают выпрыгивать рыбы -
немые актеры  таинственной  драмы.  Мы не  видим ее  перипетий,  потому  что
тончайшая пленка  поверхности отделяет нас от совершенно иной,  чуждой  нам,
непостижимой жизни.
 Двадцать первый день.  Утром, смочив поплавок водой, я обнаружил слабую
утечку воздуха: образовалась маленькая дырочка. У меня есть заплаты, но клей
не   схватывает.   Пришлось   воспользоваться  физиологическим   клеем  -  о
подробностях  умолчу.   Впрочем,  к  черту   подробности,  лишь  бы  заплата
держалась!
 С  утра  прекрасный  клев. Теперь  по утрам  и с наступлением сумерек я
ловлю столько рыбы,  сколько хочу.  Где же вы, специалисты? Кстати, я до сих
пор себя спрашиваю, как можно быть специалистом в совершенно неисследованной
области? По наитию, что ли?
 Наконец-то,  появились  облака!  Как хорошо! Можно  раздеться  догола и
посиживать  в  тени.  Пользуясь  случаем,   рассматриваю  места  с  накожным
раздражением,  вызванном,  по-видимому,  потом.  К  счастью,  конечности  не
затронуты и все  физиологические  функции организма в  норме. У  меня жуткая
бородища. "Жинетта, милая, как я хочу, чтобы все это поскорей окончилось! На
горизонте по-прежнему ни одного корабля".
 Сегодня прочел в "Малой энциклопедии рыб" статью о рыбе-меч.
 "Рыба-меч -  неумолимый враг китообразных, наводящий  на них  ужас. Она
бьет своим оружием наотмаш, а не колющим  ударом,  как принято думать.  Лишь
когда   ею  овладевает   слепая   и  зачастую  необъяснимая  ярость   и  она
набрасывается  на  суда, рыба-меч  устремляется вперед,  словно  торпеда,  и
пронзает все своим бивнем".
 Справка не слишком утешительная! Будем, однако, надеяться, что подобной
встречи не произойдет.
 Я думаю, что мой компас врет: я держу курс между 290 и 280o,
а он  показывает  немного менее 260. Это возможно лишь в том  случае, если я
прошел больше,  чем предполагаю, однако на это нечего  и рассчитывать. Так я
буду  плыть  до  17o  северной  широты   (сейчас  я  нахожусь  на
17oЗО'), а потом постараюсь держаться  этой параллели. Мне совсем
не  улыбается окончить  плавание в  "зоне  бурь", где-нибудь милях в  ста от
берегов!
 Странная штука этот океан! Обычно он медленно в едином ритме катит свои
мощные валы, похожие один на другой. Потом вдруг без всякой видимой причины,
без заметного усиления ветра  волны разбивает  беспорядочная  жестокая зыбь.
Все это  любопытно, но не очень  приятно. Мои дорады по-прежнему следуют  за
лодкой, и я не жалуюсь на улов.
 Одно  только  плохо:  время тянется  слишком медленно.  Окончательно  и
бесповоротно, отбросив  все  колебания, устанавливаю  крайний срок: я должен
добраться  до земли в  течение недели между  23 и  30 ноября. О том, что мне
придется провести в океане хотя бы один день декабря, я не желаю и думать.
x x x
 В субботу 8 ноября, проснувшись утром, записываю в дневнике "Целая стая
птиц!" А ведь я  нахожусь в  тысяче миль  от берега! Множество  летучих  рыб
величиной с  сардинку  приземляются прямо в  мою  лодку. Какая бы  это  была
роскошь, если бы их поджарить! Но в общем-то они и  в сыром виде неплохи. По
вкусу  настоящие  анчоусы.  Мои  милые дорады не отходят от лодки,  особенно
Дора. Она огромна и ни за что не позволяет поймать себя.
 Слишком много солнца! Зато по ночам свежо, и я наслаждаюсь прохладой. Я
все еще  слышу, хоть и плохо, радио  минут по десять в  ночь:  за эти минуты
едва успеваю узнать, что в Булони и Дюнкерке был шторм. Бедная  моя Жинетта!
Как она,  должно  быть, волнуется! И как я  хочу,  чтобы  все  это  поскорее
кончилось, прежде всего ради нее. Я достиг нужной мне широты и  не  хотел бы
спускаться южнее.
 Увы,  в  ту ночь  я  слышал  радио  в последний раз:  оно  окончательно
умолкло. В этот момент я находился на  17o14' северной широты, то
есть на  параллели, проходящей  севернее Гваделупы, где-то  между  Антигуа и
Барбудой.
 "Я  всегда с нетерпением жду  прихода ночи.  Во-первых, потому, что она
завершает  еще один день  во  вторых,  потому,  что я  засыпаю и  полностью
вверяюсь судьбе, и, наконец, в-третьих, потому, что  ночью я не вижу  ничего
и, следовательно, ни о чем не беспокоюсь".
 Подобная  пассивность характерна для всех,  кто слишком долго оставался
один. Постепенно человек перестает управлять событиями он только склоняется
перед ними и спрашивает. "Что же со мной будет дальше?" Поэтому каждый день,
который проходит без происшествий, для меня становится хорошим днем.
 Сегодня за мной плыла какая-то зеленая колбаса длиной метра в два-три и
толщиной  сантиметров  в двадцать.  Это  не  водоросли,  потому  что колбаса
извивается и сокращается. Купаться мне что-то совсем не хочется.
x x x
 9  ноября ветер,  который и  без  того  был  довольно силен,  перешел в
штормовой.  Прекрасно! "Еретик"  делает  теперь  по пять  узлов. Лишь бы мой
залатанный парус выдержал!
 Ночью я промок  насквозь,  но  разве это имеет значение?  Идя  с  такой
скоростью,  я  рискую гораздо большим: если  парус сорвет, мне грозит полная
потеря хода.  Сегодня, считая день  отъезда, я  встречаю  в океане четвертое
воскресенье.  Надеюсь, что мне придется праздновать этот день в лодке еще не
больше  двух  раз.  Ведь  начиная с понедельника я уже  смогу  говорить: "На
следующей неделе..." Летучих рыб больше не  ем. Во-первых,  это великолепная
приманка для дорад, которых вокруг полно, а во-вторых,  они  мне  надоели до
смерти.
 В ночь  с 9-го и  весь день 10 ноября ветер  все усиливается.  Скорость
лодки возросла, но я дрожу за парус. Сегодня пошел восьмой день, как я видел
последнее  судно.  Наконец-то,  мне  попалась  крупная  летучая  рыба -  она
величиной с  макрель  и восхитительна  на  вкус.  "Завтра  мне  будет трудно
определить широту: все небо затянуто облаками".
 И тут  вновь произошло то, чего я  опасаюсь  каждое мгновение:  большая
волна наполовину захлестнула  лодку,  едва ее  не  перевернув. Если бы лодка
перевернулась, это  была  бы  верная смерть.  Теперь я  могу признаться:  на
случай подобной катастрофы я держал в кармане рубашки хорошую дозу яда. Если
случится непоправимое, к чему выбиваться  из сил и  бесцельно  барахтаться в
течение  страшных тридцати часов?  Ведь  все  равно ни малейшей  надежды  на
спасение у меня не было. Так не лучше ли сразу погрузиться в сон?!
 Могут подумать, что со временем я привык к подобным происшествиям. Увы,
на деле я их боялся все больше. Пусть я благополучно плыл двадцать дней, что
от этого изменилось?  В любой  момент достаточно одной  волны  -  всего лишь
одной! -  чтобы  все  было  кончено.  Моя жизнь  все  время зависит от  этой
единственной волны,  которая может обрушиться на меня в самый последний день
плавания. Если что произойдет дней через десять,  меня, может быть, подберет
какое-нибудь судно. Но сейчас мне надеяться не на что.

ВОДА СНИЗУ И СВЕРХУ

 Когда потерпевший крушение, наконец, замечает вдали полоску берега,  он
кричит из  последних  сил:  "Земля!  Земля!" Так, должно быть, и  я днем  11
ноября кричал: "Дождь! Дождь!"
 Я уже давно заметил,  что поверхность моря как-то странно успокаивается
так бывает, когда  на гребни  волн льют  масло. Но внезапно я понял. "Дождь!
Ведь это же дождь! И он приближается!"
 Я  заранее разделся, чтобы смыть всю соль, въевшуюся  в тело, потом сел
на борт  и  стал ждать, разостлав на коленях брезент, чтобы вода  стекала по
нему в подставленный резиновый мешок, вмещающий  семьдесят литров. Сначала я
услышал нарастающий характерный  шум,  очень похожий  на потрескивание: звук
воды, падающей на  воду.  Не менее двадцати  минут я следил  за приближением
этой манны небесной  и ждал. Дождь обрушился сверху и  придавил волны. Ветер
подул с  невероятной  силой  в  момент, когда  облако  проходило  надо мной,
подгоняемое циклоном. И, наконец, хлынул настоящий тропический ливень.
 Очень скоро брезент стал прогибаться под тяжестью наполняющей его воды.
Я тут  же захотел напиться. О  ужас! Пришлось  тотчас же вылить  все в море:
вода растворила соль,  осевшую на брезенте. Но после того как  тент отмылся,
собранная  в нем вода, несмотря на  сильнейший  запах резины, показалась мне
благословением божьим. А  какое наслаждение я  испытывал, моясь под потоками
пресной  воды!  Дождь  был  коротким,  но чрезвычайно обильный. Я не  только
напился, но и  собрал  в резиновый  мешок  добрых пятнадцать  литров пресной
воды. Теперь у  меня есть говорящая подушка. По  ночам она будет  булькать у
меня  под ухом, нашептывая о  том, что жизнь на следующий  день  обеспечена.
Если даже я не поймаю рыбы и мне нечего будет есть, у меня будет что пить.
 В  течение трех недель у меня не было ни капли пресной воды,  не считая
того, что мне удавалось выжать  из  рыб. И  что же? Я себя чувствовал вполне
нормально.  Просто мне был очень приятен  вкус  пресной воды. Состояние моей
кожи было великолепно, хотя соль и вызвала некоторое  раздражение. Слизистые
все время оставались влажными, моча в  норме и  по количеству, и по запаху и
цвету.  Таким  образом,  можно  совершенно уверенно  сказать,  что  терпящие
бедствие способны прожить  без пресной воды  в течение  трех недель. И  даже
больше, так как я вполне  мог бы и дальше придерживаться такого же режима. К
счастью, провидение избавило  меня в дальнейшем от сока, выжатого из рыбы  -
пить его было, конечно, нелегким испытанием. Начиная с  этого дня и до конца
плавания у меня  не было  недостатка в дождевой воде. Несколько раз замечая,
что ее запасы истощаются, я  начинал уже волноваться, но дождь словно  знал,
когда нужно было их пополнять.
 Тщетно  я пытался несколько раз отмыть  от соли свою одежду  и постель.
Увы!  До  тех пор, пока я  не выбрался на  сушу, мне суждено было оставаться
"человеком  соленой  воды",  как  говорят   полинезийцы.  Соль,  все  та  же
вездесущая соль преследовала меня все время, пока я находился в океане.
 В этот день мне было суждено испытать и радость и ужас.
 Радость  мне  принесла  красивая птица.  Это был  до  сих  пор  еще  не
встречавшийся мне вид. Англичане ее называют "white tailet Troic ird", что
буквально  означает  "тропический  белохвост", у нас,  во Франции, ее  зовут
"хвост соломкой". Представьте себе белую голубку  с черным клювом и хохолком
на  конце хвоста. С самым независимым видом она пользуется этим хохолком как
рулем глубины. Я схватил  "Raft ook" - книгу, предназначенную для  терпящих
бедствие, и прочитал, что встреча с этой птицей еще не говорит о непременной
близости земли но так как она могла прилететь лишь с американского берега -
в  Старом  Свете  она совершенно неизвестна, -  то это был уже  добрый знак.
Впервые  я  был  уверен, что встретил птицу,  прилетевшую  с  континента,  к
которому направлялся.
 А в  два часа после полудня мне  пришлось  пережить неописуемый ужас. Я
спокойно  почитывал своего Эсхила, как  вдруг рулевое  весло подпрыгнуло  от
сильного  толчка.  "Опять  акула",  подумал  я и обернулся:  за  кормой  шла
огромная  рыба-меч  длиною метров шесть. Вид у  нее  был свирепый.  Описывая
круги  вокруг  лодки,  она задела за руль и  ее спинной плавник встал дыбом.
Трудно было недооценить такого грозного противника! Я прекрасно понимал, что
если я ее только раню, она уйдет, а затем развернется и... прощай, "Еретик".
Судорожно хватаю стрелу, пробую  зарядить подводное ружье, но делаю неловкое
движение и роняю стрелу за борт. Это последняя. Теперь я безоружен.  Тогда я
быстро привязываю к подводному ружью перочинный нож - "штык" готов. Если она
нападет, я хоть продам свою жизнь подороже.
 Я провел 12 часов в невыносимом напряжении. С  наступлением  темноты  я
следил  за рыбой по искрящемуся следу  и по плеску воды, разрезаемой спинным
плавником. Несколько  раз она задевала спиной дно лодки,  но,  казалось, она
сама чего-то  побаивается. Ни разу рыба  меч  не осмелилась подойти спереди.
Иногда, набирая скорость, она совсем уже приближалась, но в последний момент
быстро  сворачивала. Да,  она меня  боялась... и может быть не меньше, чем я
ее.
 Всякое  живое существо  обладает теми или  иными  средствами обороны, и
если нападающий их не знает, это его пугает больше всего.
 К полуночи искрящийся след рыбы-меч исчез. Однако эту ночь я провел без
сна.
 В тот же день у меня была еще одна встреча, которая словно принесла мне
весточку  с  далекой  земли.  Я  увидел  стеклянный шарик, какими пользуются
рыбаки при установке сетей. Он был весь покрыт мелкими  рачками и ракушками.
Несомненно, он уже давно  носился по волнам, прежде чем встретиться со мной,
но все же это был посланец от людей.
 Вечер 11  ноября. Я страдаю невыносимой хандрой, наверное, в результате
волнений и  усталости. К ночи дождь усиливается. Не слишком ли много пресной
воды после стольких страданий? В дневнике появляется запись:
 "Утонуть в пресной воде посреди  океана парадоксально! Но именно так со
мной и  случится, если  дождь будет лить с прежней силой.  У меня запас воды
уже по крайней мере на  месяц.  Как  льет, великий  боже! Да  и океан словно
взбесился! Утром - бледное солнце, но дождь еще продолжается".
 Попалась  первая "саргассовая водоросль". По крайней мере я  так думал.
На  самом  же  деле оказалось,  что  это  великолепная  медуза  с  синими  и
фиолетовыми   разводами,  так   называемый  "португальский   воин"  [1].  Ее
предательские  щупальцы  могут  вызвать  длительное  и  чрезвычайно  опасное
раздражение вплоть до язв.

 1 Правильнее - "португальский кораблик", или физалия. - Ред.

 После нескольких  бессонных ночей я прихожу к выводу, что самое главное
в жизни - это хорошо выспаться! "Двое суток  без сна и у  меня хандра любая
неприятность начинает меня раздражать всерьез".
 Этот район прямо кишит тунцами и рыбами-меч. Они выпрыгивают из воды со
всех сторон. Птицы и тунцы -  еще куда ни  шло, но  рыба-меч... Избавь меня,
боже!  Лодка  движется хорошо,  но  я  охотно согласился бы  достигнуть цели
пятью-шестью днями позже, лишь бы иметь  возможность немного отдохнуть, ни о
чем не беспокоясь. Ничто так сильно не действует на нервы,  как это бушующее
свинцовое море. Поистине океан вокруг меня словно оделся в траур, совершенно
черный, как тушь лишь местами виднеются белые  барашки, светящиеся ночью от
фосфоресцирующего планктона. Настоящее вечернее  платье с  белыми цветами  -
японский траур.  Ни звездочки, ни клочка чистого неба. Тяжелые низкие облака
давят на меня... О, как я теперь понимаю это выражение.
 В 17 часов 12 ноября пишу:
 "Дождь, без конца дождь. Хватит, наконец, - довольно!"
 Я начинаю сомневаться, не ближе ли я нахожусь к берегу, чем это говорят
мои расчеты. Число птиц увеличивается я их вижу по целому  десятку зараз, а
в  моей книге о  птицах говорится, что  если их  более шести,  то  до берега
остается от 100 до 200 миль".
 Я  и не подозревал, что  на  самом деле  едва удалился  на какую-нибудь
сотню миль от островов Зеленого Мыса.
x x x
 В ночь с 12 на 13 ноября меня снова навещает акула. Во всяком случае, я
думаю,  что  это  акула. В  самом  деле, откуда мне знать -  акула  это  или
рыба-меч?  Каждый  раз,  когда  акула  подходит  ко  мне  днем, я спокоен: я
награждаю ее традиционным ударом весла по носу и она удирает.
 Но  ночью, страшась, как бы одна  из  этих дьявольских рыб не проткнула
мне  лодку  своим мечом,  я  не  решаюсь что-либо  предпринять  цепенея  от
напряжения, я стараюсь  определить, кто мой незваный гость, и  жду, когда он
удалится. Прощай,  мой ночной  покой!  Часто акулы и другие  морские  жители
развлекаются, подталкивая мою лодку, словно мячик, и я не смею им мешать.
 Проливной дождь  не  прекращается. Спасаясь от  этого потопа, полностью
растягиваю   брезент  над  головой.  Вода  скапливается  и  проникает  через
оставленные для дыхания  отверстия. Если  ее наберется слишком много, тент у
завязок может лопнуть,  поэтому мне приходится время от времени выплескивать
воду  через  борт.  Мало кто  может  представить, как  разрывается  сердце у
потерпевшего кораблекрушение, когда он выливает за борт запасы пресной воды.
Теперь даже  без акулы и рыбы-меч спать практически  невозможно.  Ливень  не
прекращается ни на минуту. Каждые четверть часа приходится вычерпывать воду.
Трудно вообразить, до какой  степени вода умеет просачиваться  через  любую,
даже самую маленькую дырочку.
 Мало-помалу  я  начинаю  верить  во  враждебность  некоторых предметов.
Например,  хочу  заняться  определением  координат,  измеряю  искомый угол и
произвожу вычисления. Карандаш кладу рядом с собой. Через десять секунд хочу
его взять, но он уже ухитрился исчезнуть.
 У меня  определенно  начинается мания  преследования.  Раньше я в таких
случаях  просто смеялся и  вспоминал  что-нибудь  вроде  известной истории с
веревочкой или случай с чайником из "Трое в одной лодке".
x x x
 "14 ноября, пятница. За последние двое суток я измучился больше, чем за
все время путешествия. Моя кожа покрылась мелкими прыщами, язык обложен все
это мне  очень  не нравится.  Буря была  непродолжительной, но  сильной.  На
несколько часов мне пришлось бросить плавучий якорь, но в половине  десятого
я уже  снова поставил  парус.  Ливень продолжается, и  у  меня все  промокло
насквозь. Состояние  духа  бодрое, однако  из-за  постоянной сырости у  меня
появляется   физическая  усталость.   Солнца  нет  и  ничто  не   просыхает.
Единственное утешение  в том, что я не стоял на месте. Жаль, что  невозможно
определить широту не  видно ни солнца,  ни звезд.  А  на  горизонте  маячит
очередной проклятущий дождь.
 Появилось солнце! Ветер ослаб. Океан почти успокоился. Но что творилось
вчера! Говорят:  "После дождя -  хорошая погода". С  каким  нетерпением я ее
жду".
 Ночью гигантская волна подхватила лодку с кормы, протащила с чудовищной
скоростью  за  собой  и  наполнила  водою.  Рулевое весло сломалось,  словно
спичка. Лодка тотчас же встает поперек,  парус полощется и  зловеще хлопает,
дергая наложенные мною швы, которые вот-вот лопнут. Я бросаюсь вперед, чтобы
спустить полотнище, с размаху падаю всем телом на тент, и он лопается  возле
завязок. Непоправимый  разрыв.  И  это  в  тот момент,  когда  мне предстоит
выдержать  настоящий  приступ волн. Я спустил  в море  оба  плавучих  якоря.
"Еретик" послушно разворачивается  и грудью встречает непрекращающиеся атаки
врага. Я совершенно изнемогаю  от усталости. Для меня сейчас самое главное -
отдых. Будь, что будет! Плотно затягиваю брезент  и решаю  проспать 24 часа,
какова бы ни была погода, каков бы ни был ход событий.
 Ветер   бушевал   около  десяти   часо