волосы цвета кукурузных кисточек. Беспорядочное пересечение шрамов  на  ее
лице - совсем не таких симметричных и исполненных смысла, как у  Марии,  -
свидетельствовало о былых побоях и ранах.
   Тристан, до этого скрывавшийся от глаз Урсулы и  Изабель  в  той  части
хижины, что располагалась за грубой деревянной подпоркой, показался  из-за
сооружения, которое поддерживало оцинкованную  жестью  крышу  и  разделяло
интерьер лачуги на некое подобие комнат.
   - Мама, мы здесь не останемся. Тут слишком мерзко.
   Встревоженный зычным мужским голосом, тщедушный мужичок перекатился  на
спину. Показался его открытый слюнявый рот. Свободной рукой Урсула прижала
его голову к своей груди, и он, всхлипнув, затих.
   - Засоренная высокими идеями  голова  -  вот  что  всегда  внушало  мне
отвращение.  Интересно,  сколько  богатые  родственники  заплатят  за   ее
возвращение?
   - Наверняка много, - ответил Эвклид, который разговаривал с девушкой  у
очага. И обратился к Изабель: - Где твоя подруга Эудошия? Мы с  ней  тогда
здорово поболтали о католической общинности и марксизме. По дороге к  Леме
и обратно мы пришли к выводу, что оба учения донкихотские.
   - Родители забрали ее с  собой  в  горы,  -  ответила  Изабель.  -  Она
типичная буржуазная  девочка:  болтает  смело,  а  на  жизнь  смелости  не
хватает.
   Эвклид прищурился и сказал:
   - Избыток храбрости всегда оборачивается любовью к смерти.
   - Мы любим друг друга, - продолжил Тристан, обращаясь к  матери.  -  Мы
собираемся отправиться на  поезде  в  Сан-Паулу.  С  помощью  моего  брата
Шикиниу я хочу найти там работу на автомобильном заводе. Мама,  мне  нужен
его адрес.
   Изабель впервые услышала о третьем брате. Лицо его  матери  вытянулось,
но потом она хитро прищурилась.
   - Еще один паршивец, - сказала она. - Ни гроша домой  не  присылает,  а
ведь уже разбогател, "жуки" делает, на которых все ездят. Если бы аптекарь
дал мне приличное лекарство, никто бы  из  вас,  паршивцев,  не  обременял
собою Мать-Землю.
   Девочка у очага спросила:
   - А ее мы тоже будем кормить? Теста хватило только на восемь лепешек.
   - Отдай ей мою долю, - ответил Тристан.
   - Нет, тебе нужно копить силы, - сказала Изабель, хотя у нее все  плыло
перед глазами от голода.  В  голове  звенело,  а  в  желудке  будто  кошки
скребли...  Неужели  бедняки  постоянно  испытывают  эти   ощущения?   Она
пересчитала людей в хижине, и у  нее  получилось  шесть  человек,  включая
спящего. - Тристан по движению зрачков Изабель угадал ее мысли.
   - Есть еще бабуля, - пояснил он.
   Из вороха циновок и мешков в самом дальнем и сумрачном  углу  хижины  с
доброй улыбкой поднялось странное существо, которое, казалось, состояло из
тощих темных лохмотьев и костей. Старая  изможденная  женщина  в  лазурном
ситцевом платке  в  горошек,  обернутом  вокруг  головы  наподобие  чалмы,
шаркая, двинулась к ним, шаря рукой по залатанной стене хижины,  чтобы  не
потерять  дорогу.  Глаза  ее  были  лишены  зрачков,  а  кожа   напоминала
растрескавшуюся от засухи черную землю.
   - Это ваша мать? - спросила  Урсулу  Изабель.  Хотя  мать  Тристана  не
выказывала никакого к ней расположения, Изабель чувствовала  необходимость
сблизиться с ней,  как  с  потенциальной  наставницей  в  новом  искусстве
женской жизни.
   - Какая, к черту, мать, не было у меня никакой матери, -  пробубнила  в
ответ Урсула. - Старая бабуля говорит, будто она мать моей матери, но  кто
это может доказать? Она живет здесь, ей больше некуда податься,  собрались
здесь кто попало, а я их корми своей дыркой. Паршивцы с пустыми карманами,
вроде этого, мне всю дыру протерли.
   Урсула сердито хлопнула себя по боку, и спящего мужчину снова отбросило
в сторону. Веки его поднялись, как у ящерицы, когда та высовывает язык.
   - У него в штанах пусто, одни яйца, - объяснила она Изабель,  а  затем,
словно почуяв, что девчонка нуждается в поучении, добавила: - Когда будешь
трахаться, всегда требуй деньги вперед. За анальный  секс  требуй  больше,
потому что это больно.
   С  бабулей  получалось  семь  человек.  Значит,  одна  лепешка  лишняя,
подсчитала Изабель. Они с Тристаном могут разделить ее. Собственный  голод
представлялся ей неким твердым  предметом,  лежащим  в  прозрачном  сосуде
окружающей жизни. Даже стены хижины с размытыми столбиками света  казались
все более прозрачными по мере пробуждения  Фавелы  и  нарастания  шума  на
улицах Рио у подножия горы. Из того же угла,  откуда  появилась  бабу  ля,
вышли еще двое - коренастый мужчина и женщина, уже далеко не  молодые,  но
еще не старые - они ощупью пробрались к выходу из хижины и ловко  схватили
по лепешке с плиты.
   Изабель поразилась тому, с каким  количеством  народа  она  так  крепко
проспала  всю  ночь.  Бедняки,  как  и  животные,  выработали  удивительно
тактичную политику жизненного пространства. Теперь, когда  Изабель  смогла
оценить размеры хижины, она увидела, что места  здесь  не  больше,  чем  в
туалетной комнате дяди, если, конечно, не считать утопленную в пол  ванну,
желтый унитаз с мягким сиденьем и подобранные в цвет биде, две раковины по
бокам от большого зеркала, два туалетных столика  (один  для  лекарств,  а
другой для  косметики,  брошенной  тетей  Луной),  вешалку  для  одежды  и
полотенец, сушилку, похожую на стрельчатое окно церкви; отдельную  душевую
кабину с матовой стеклянной перегородкой и  шкафчика,  где  Мария  хранила
стопки сложенных  полотенец  всевозможных  размеров.  Когда  Изабель  была
маленькой,  эти  стопки  казались  ей  мохнатой  лестницей.  И  когда  она
вырастет, то взберется по этой лестнице и станет  домохозяйкой,  как  тетя
Луна, только полотенец у нее будет еще больше, а муж будет даже лучше дяди
Донашиану.



        ПОДСВЕЧНИК


   Назревала драка. Эвклид, который на пляже казался таким милым скуластым
молокососом, теперь требовал от своего брата, чтобы они обратили в прибыль
свою в некотором  роде  власть  над  этой  бледнолицей  богатой  девушкой.
Тристан подобрал обе спортивные сумки, взяв их под левую руку,  и  оставил
правую свободной. Его рука покоилась на поясе шортов рядом с  тем  местом,
где, как уже знала Изабель, обитало лезвие бритвы.
   - Она моя, - говорил Тристан. - Я обещал,  что  ей  никто  не  причинит
вреда. Ты слышал мои слова.
   - Слышал, но сам-то я ничего не обещал. Я только стоял и  смотрел,  как
ты из гордыни своей совершаешь грех. К счастью,  она  оказалась  такой  же
глупой, как и ты. Одна записка ее отцу - и мы  получим  миллионы,  десятки
миллионов.
   - Когда мы встретимся с ее отцом, я предстану перед ним как благородный
человек перед благородным человеком, а не как вор перед своей жертвой и не
как нищий перед принцем.
   - Ты всегда слишком много мечтал, Тристан, верил в  добрых  духов  и  в
сказки. Ты считаешь свою жизнь повестью, которую расскажут в мире ином. Ты
думаешь, будто над нами восседают ангелы-писцы  и  все  записывают,  макая
перья в жидкое золото. На самом же деле нет ничего, кроме грязи, голода  и
смерти в конце. Поделись со своей семьей хотя бы содержимым ее сумок.
   - В них нет ничего, кроме одежды  моей  женщины.  Теперь  моя  семья  -
Изабель. Мать называет нас паршивцами и убила бы и тебя, и  меня  в  своей
утробе, если бы знала  как.  А  ты?  Я  называл  тебя  братом,  мы  вместе
совершали преступления, а теперь,  когда  я  обрел  сокровище,  ты  хочешь
ограбить меня.
   - Я только хочу, чтобы ты поделился со своей семьей, глупая ты задница.
Сделай свою мать богатой, чтобы ей не приходилось спать с кем попало.
   - Богатство ей не поможет, крысиное ты дерьмо, косоглазый хрен вонючий.
Наша мать - шлюха, ей ведом только блуд, и в блуде ее счастье.  -  Почуяв,
что Эвклид разозлился и готов  напасть  на  него,  Тристан  искоса  бросил
взгляд на мать, чтобы посмотреть, не обиделась ли она.
   - Убей его, - сказала та,  ни  к  кому  не  обращаясь,  своим  текучим,
отрешенным, всепроникающим голосом. - Убейте друг друга и сотрите  с  лица
земли внебрачные ошибки бедной негритянки.
   - Кто мы такие? - спросил мужчина, лежавший рядом с ней. Он проснулся и
теперь смотрел в потолок, пытаясь справиться со страшной  головной  болью.
Наверное, он хотел спросить о чем-то другом.
   - Чую в доме чужака, - объявила  бабуля  на  старомодном  португальском
языке колониальной Баийи с его напыщенной учтивостью и варваризмами.
   - Шесть лепешек на семь человек, - объявила девушка у очага.
   - Бери мою, - обратилась к Изабель Урсула. - С  моими  зубами  остается
только пить.
   - Ах, - удивленно воскликнула Изабель. Правила приличия требовали,  что
бы она отказалась, но более серьезные потребности  пересилили.  -  Как  вы
добры! Я не стану отказываться. Благодарю вас, Урсула, от всего сердца.
   Она проглотила горячую лепешку в одно мгновение. Никогда  еще  пища  не
казалась ей такой вкусной и не проникала с такой легкостью в ее  существо,
питая собою пламя, которое текло по ее нервам и жилам. Шагнув вперед,  она
расстегнула большую из двух сумок, которые Тристан держал под мышкой.
   - В знак благодарности за ваше гостеприимство я  хочу  преподнести  вам
небольшой подарок.
   Она решила подарить Урсуле один  из  хрустальных  подсвечников.  Другой
останется с ней как тайный символ. Она вынула из  сумки  изящный  граненый
подсвечник, из щели в стене  по  нему  ударил  луч  солнца,  и,  повинуясь
движению ее пальцев, по хижине сверкающими стрекозами  запорхали  радужные
всполохи.
   - По-моему, подсвечник  привезли  из  Швеции,  страны  льда  и  снегов.
Пожалуйста, прими его, мама, - позволь мне называть тебя так. Хотя ты  мне
и не мать, но твой сын для меня - самое дорогое существо на свете,  а  его
жизнь слилась воедино с моею.
   Пожилая женщина пьяно опустилась на  постель,  не  зная,  что  сказать.
Сверкание драгоценного подсвечника резало ее мутные глаза.
   - Дрянь, - проговорила она наконец. - Стоит нам  продать,  как  легавые
тут же проследят за ним и прищучат нас всех. Эта девчонка  пытается  убить
мамочку своего парня.
   - Отнесите его в магазин к Аполлониу де  Тоди,  в  Ипанеме,  -  сказала
Изабель. - Он даст вам за него настоящую цену и будет держать подсвечник у
себя, пока его не выкупят. Скажите, что вы от Леме.
   - Бабуля, разве ты не чуешь ловушку? -  спросил  Эвклид  старую  слепую
провидицу. Остальным он сказал: - По-моему,  тщеславие  и  чванство  брата
принесет нам массу хлопот, а мы желаем лишь одного: жить смирно,  стараясь
не попадаться на глаза власть имущим, и промышлять воровством и  блудом  в
пределах, необходимых, чтобы обеспечить себе пропитание.
   Беззвучно сверкнула сталь, и Тристан  приставил  к  желтой  щеке  брата
лезвие бритвы.
   - Тебе надо бы подправить лицо, - сказал он, - за то, что ты плюешь  на
щедрый подарок моей жены.
   В Бразилии люди называют себя мужем и женой, когда соединяются  сердца,
а не после официальной помпезной церемонии. Это пафосное ощущение пришло к
Изабель и Тристану после ночи, в кромешной тьме хижины Урсулы.
   - Мы не привыкли к таким дарам. Звери, подобные нам,  обычно  избавлены
от проявлений буржуазного чувства вины.  Маркс  говорит,  что  болезненная
филантропия хуже тупого здорового гнета, поскольку  последний  по  крайней
мере напоминает рабочему классу о его борьбе. Прости нас, Изабель, если мы
были грубы к тебе, - осторожно произнес Эвклид, стараясь,  чтобы  ни  один
мускул не дрогнул на его лице.
   - А ты представь себе, будто украл  этот  подсвечник,  -  не  обижаясь,
ответила Изабель, - если это польстит твоему самолюбию.
   Она поняла, что соперничество между  единоутробными  братьями  возникло
из-за ревности - потому отчасти, что Эудошия  отвергла  этого  близорукого
философствующего бедняцкого сына и братское единение оказалось разбитым.
   - Прости меня, Эвклид, за то, что я отнимаю у тебя брата.
   На пляже все кажутся свободными, обнаженными и самодостаточными в своем
безделье, однако никто не  может  освободиться  от  одеяний  обстоятельств
своей жизни - все мы  ветви  того  или  иного  дерева,  и  обретение  жены
одновременно означает потерять брата.
   - Обнимитесь, - попросила  Изабель  братьев  и  добавила,  обращаясь  к
любимому: - Нам нужно идти. - Потом повернулась к Урсуле:  -  Сохрани  мой
подарок, если хочешь, и зажги в нем свечу в ночь нашего возвращения.
   - Слишком много шлюх у нас в Бразилии, - пробормотала  Урсула,  как  бы
пытаясь объяснить причину нищеты  и  оправдать  позорное  желание  принять
плату за гостеприимство.
   Никто не помешал парочке покинуть  хижину,  хотя  бабуля,  раздраженная
тем, что на нее никто не обращает внимания, начала шумно пророчествовать.
   - Беда, беда, - верещала бабуля.  -  Чую,  близится  беда.  Она  пахнет
цветами, она пахнет лесом. Он возвращается, тот старый лес,  дабы  пожрать
всех бедняков! Смилуйся над нами, Оксала!
   Снаружи,  на  утрамбованном  глинистом  островке   меж   двух   потоков
молочно-белых  сочащихся  помоев,  грелась  на  солнышке  упитанная  пара.
Тристан представил их Изабель как своих двоюродных брата и сестру, которые
в славные времена Кубичека исполняли на  сцене  половой  акт  в  одном  из
злачных мест неподалеку от старого  акведука.  Дважды,  а  по  выходным  и
трижды за ночь они достигали оргазма в ярких лучах юпитеров под  глумливые
крики смущенной публики. Потом как-то враз они вдруг стали слишком старыми
для таких подвигов, к ним потеряли интерес, и  теперь  они  сидели  здесь,
ожидая  нового  поворота  в  своей  судьбе.  У   них   были   добродушные,
морщинистые, отрешенные лица - как у рыночных  торговцев,  которые  всегда
столь милы и услужливы, но отнюдь не назойливы.  Внутренне  содрогнувшись,
Изабель вдруг подумала, что они с Тристаном могут кончить так же, как они,
и восторг влечения исчезнет, как пропадают  всплески  радуги  над  морским
прибоем. Взявшись за руки, они стали спускаться по крутому склону холма, и
перед ними блистающими доспехами раскинулось  огромное  море,  а  отовсюду
доносилась  убаюкивающая  болтовня  телевизоров,  работающих  на  краденом
электричестве.



        САН-ПАУЛУ


   Они отправились на поезде в  Сан-Паулу.  Железная  дорога  тянулась  на
юго-запад вдоль Атлантического побережья. Когда поезд поворачивал и  косые
лучи солнца проникали сквозь грязные окна вагона, было  заметно,  как  над
выгоревшими плюшевыми сиденьями сидят облачка пыли.  Изабель  надела  свою
черную соломенную шляпку и кольцо с надписью  "ДАР"  -  подарок  Тристана.
Слева по ходу  поезда  за  окном  бежали  мимо  красные  черепичные  крыши
маленьких рыбацких деревушек, старые конические строения сахарных мельниц,
качающиеся на ветру  пальмы,  белые  серпообразные  пляжи,  сверкающие  на
солнце под непрерывными ритмичными  ударами  ослепительно  голубого  моря.
Справа возвышались увенчанные зелеными куполами лесов  скалы,  похожие  на
гранитные  буханки  хлеба.  Большая  часть  Бразилии  представляет   собой
обширное, немного холмистое плато, а прибрежные горы -  его  отроги.  Пока
поезд тяжело взбирался по склонам Сьерра ду Мар, терпеливо  останавливаясь
на станциях, где никто не садился и никто  не  сходил,  унося  Тристана  и
Изабель в будущее, влюбленные дремали, обмякнув, как мешки  с  сахаром  на
плече друг у друга. А их переплетенные руки  плетьми  лежали  на  коленях.
Просыпаясь, они говорили о себе. Им нужно было так много узнать  друг  про
друга, так многому научиться.
   - Я полюбила твою мать, - сказала Изабель, - хотя  она  и  не  пыталась
помочь мне в этом.
   Тристану нравилось то, как лицо Изабель напрягалось, словно капля росы,
которая вот-вот сорвется с места и  побежит  вниз,  когда  она  собиралась
сказать нечто требующее ответа. В такие моменты она чуть поджимала рот,  и
над ее верхней губой, под едва заметными усиками, возникал  ряд  маленьких
морщинок.
   - Это очень мило с твоей стороны, но она не заслуживает нашего с  тобой
уважения. Она хуже зверя, поскольку у  зверей  хотя  бы  есть  материнский
инстинкт. Птицы высиживают и кормят своих птенцов, а я свою мать интересую
не больше ее собственного дерьма.
   - Разве я ей не понравилась? Ты видел,  как  она  еле  сдержала  слезы,
когда я подарила ей подсвечник?
   - Я этого не заметил, но в хижине довольно темно.
   - А кто была та девушка у очага?
   - Наверное, моя сестра.
   - Ты не знаешь этого наверняка?
   - Она просто появилась у нас в доме в один прекрасный день, вот и все.
   - Ты когда-нибудь спал с ней?
   - Не помню. Пока я не увидел тебя на пляже, женщины не вызывали у  меня
особых чувств.
   - Ты лжешь, Тристан. Наверное, ты спал с ней. Вот почему она не  хотела
меня кормить. Когда ты впервые переспал с девушкой?
   - Это была не девушка, а женщина,  которая  казалась  мне  старухой,  -
подруга моей матери. Она заставила меня взять ее и спереди, и  сзади.  Мне
тогда было одиннадцать. Это было ужасно и отвратительно. А мать  наблюдала
за нами.
   - А потом? Потом у тебя были другие, не такие отвратительные?
   Он не хотел говорить на эту тему, но в конце концов признался:
   - Девушек фавелы легко  соблазнить.  Они  знают,  что  жизнь  их  будет
короткой, поэтому они щедры и безоглядно смелы.
   - Была среди них... такая, кого ты любил больше всех?
   Тристан подумал об Эсмеральде, вспомнил ее густые волосы, тонкие темные
руки и ноги, ее сумасшедшинку избалованного щенка, который  слишком  глуп,
чтобы запомнить команды, - вспомнил,  попытался  спрятать  ее  в  закутках
своей памяти и сразу почувствовал себя виноватым.  Изабель  почувствовала,
что он что-то скрывает, это задело ее, и как бы в  отместку  она  поведала
Тристану о своих девичьих фантазиях про мальчиков,  про  сыновей  знакомых
дяди Донашиану и тети Луны,  увиденных  мельком  в  противоположном  конце
столовой или в бассейне под жарким солнцем во время  январских  каникул  в
Петрополисе. Тристан заснул, пока она говорила, сцепив коричневые  длинные
пальцы на коленях, - ладони у него были  цвета  полированного  серебра,  а
линии, казалось,  процарапаны  гравером.  Проплывающие  за  окнами  вагона
просторы покрывала необычайно яркая зелень кофейных деревьев.
   Когда они прибыли на вокзал  Эстасан-да-Лус  в  Сан-Паулу,  разразилась
свирепая гроза - крыши высотных зданий  скрылись  в  тучах,  а  по  улицам
понеслись потоки воды. Люди перебегали от подъезда к подъезду, ветер  рвал
из их рук газеты, которыми они пытались прикрыться от дождя; распространяя
запах мокрого стада, они  столпились  под  арками  автобусной  станции  со
множеством ажурных чугунных балконов и  викторианских  колонн.  Тристан  и
Изабель уже почувствовали, что у Сан-Паулу нет  границ.  Море  и  горы  не
стискивали его, как Рио; город был частью плоскогорья, портом на его краю.
Скот и кофе из глубины страны текли через этот город, сделав его  богатым,
бездушным и огромным.
   Дождь кончился, тусклый желтый свет заходящего солнца  позолотил  лужи,
клокочущие водосточные канавы, зеленые телефонные будки и газетные  киоски
с номерами "О Глобу" и "Фолья де Сан-Паулу", которые напоминали на стендах
развешенную для просушки одежду. Найдя такси, они велели водителю  отвезти
их в единственный отель, который Изабель знала  в  этом  городе,  в  "Отон
Палас", где они с отцом десять лет назад останавливались на  выходные.  Ее
мать к тому времени уже умерла, с ними была какая-то стройная  женщина,  и
она  вела  себя  с  Изабель  слишком  ласково  -  покупала  ей  конфеты  и
побрякушки, обнимала ее, как актриса во время проб на роль матери, но явно
при этом переигрывала и была слишком молода для этого амплуа. Теперь в том
же самом отеле Изабель оказалась слишком молодой  для  той  роли,  которую
хотела сыграть, - роли замужней женщины.  Достопочтенный  клерк,  стройный
молодой человек с  большими  красными  ушами  и  прилизанными  с  пробором
посередине волосами, посмотрел на нее, потом на Тристана,  стоящего  перед
ним в своей лучш