начались пятилетки и
коллективизация, которым сопутствовали крутые меры правительства по
отношению ко всем недовольным или саботирующим новые мероприятия (или,
по мнению власти, могущих стать таковыми) - тогда как будто все утихло и
открытых проявлений антиеврейских настроений стало значительно
меньше. (Что не значит, что исчезли и антиеврейские настроения). Это
видимое успокоение и принял С. Шварц за "спад волны антисемитизма".
  Каковы же были подлинные настроения широких народных масс ни С. Шварц,
ни Лурье, ни многочисленные евреи правящего класса узнать не могли. По той
причине, что "то, что скажет русский русскому, того он еврею не скажет", -
написал в своей книге С. Шварц, цитируя речь проф. Ключникова... Вряд ли
можно сомневаться и в том, что "что скажет еврей еврею, того он русскому
не скажет". В этом, может быть, и лежит причина той сторожкости, а
иногда и отталкивания, которые характерны в русско-еврейских отношениях
за все время пребывания евреев в границах русского государства. Конечно, в
этом отношении были и исключения, но исключения, как известно, только
подтверждают общее правило. Хорошо ли это или плохо - об этом судить не
приходится. Но и отрицать это явление (хорошее или плохое) тоже нельзя.
  Оно существует.
  Только в частной жизни, в разговорах людей, безусловно доверяющих друг другу,
люди иногда нарушали молчание и более или менее откровенно высказывали
свое недовольство. Да иногда в состоянии возбуждения вырывались
неосторожные фразы и слова, за которые многие жестоко поплатились.
  В литературе того времени, которая, казалось бы, должна была отображать
народные настроения, над "еврейским вопросом", точнее, над вопросом
недовольства ролью евреев в государстве, было "табу" и его вообще не
затрагивали. А если кто из советских писателей того времени в своих
литературных произведениях в бытовых сценах, стараясь быть возможно
реалистичнее, писал то, что могло быть истолковано, как проявление
"антисемитизма" - это влекло за собой последствия весьма неприятные для
автора и ему приходилось на страницах печати оправдываться и выражать
свое "восхищение еврейским народом", как это пришлось сделать писателю
Борису Пильняку в 1931 году.
  История этого "покаяния", в кратких словах, такова: в своем рассказе
"Ледоход", написанном в 1924 году и вошедшем в Собрание его сочинений,
изданное в 1929 году Госиздатом, Пильняк рассказывает о занятии отрядом
"повстанцев" небольшого городка на Украине. Атаман отряда - анархист, но
комиссар отряда - коммунист; и отряде регулярно получают и читают
"Известия" и отряд живет жизнью советских повстанцев. Но "жидов"
вешают и в городке устраивают еврейский погром, который Борис Пильняк
описывает так: "К утру в городке начался еврейский погром, всегда страшный
тем, что евреи, собираясь сотнями, начинают выть страшнее сотни собак,
когда собаки воют на луну, и гнусной традиционностью еврейских перин,
застилающих пухом по ветру улицы"... (том 3, стр.81).
  Тогда (до самого конца 20-х годов) положение было таково, что по словам
Лурье-Ларина, приведенным в предыдущем изложении, существовал "ложный
стыд выпячивать еврейский вопрос, чтобы не развить антисемитизм еще
больше". Надо полагать, что по этой причине на страницах печати не
появилось никаких протестов или возражений в связи с содержанием рассказа
"Ледоход" и этот рассказ был даже включен в собрание сочинений Б.
  Пильняка в 1929 г.
  Но его не забыли. О нем вспомнили в начале 30-х годов, когда в результате
крутых мероприятий правительства населению были замкнуты уста,
наступил, по словам С. Шварца, "спад волны антисемитизма" и можно было
забыть о "ложном стыде выпячивания еврейского вопроса".
  24 июня 1931 года в "Известиях", в статье М. Горького "Об антисемитизме"
было и упоминание о рассказе Пильняка "Ледоход", разумеется, с указанием на
то, что этот рассказ свидетельствует о пассивно-толерантном отношении
автора к крайним проявлениям "антисемитизма". Существовавшее тогда в
Москве "Еврейское Телеграфное Агентство", сокращенно ЕТА, немедленно
телеграфировало об этом в Нью-Йорк и на следующий же день в "Нью-Йорк
Тайме" появилась соответствующая заметка об отношении к
"антисемитизму" Бориса Пильняка, который находился тогда в США.
  Через десять дней, 5 июля 1931 года, в том же "Нью-Йорк Тайме" был
напечатан протест Б. Пильняка против обвинения его в "антисемитизме". В
этом протесте Пильняк высказывает свое "восхищение еврейским народом",
категорически отвергает, что у него когда-либо были неприязненные чувства к
евреям, указывает, что его произведения были переведены на "идиш и иврит" и
сообщает, что его бабушка была еврейкой...
  Антиеврейские настроения широких народных масс, которые явились в
результате превращения евреев в привилегированное "сословие", как пишут
многие евреи - исследователи этого вопроса, были "активны, массовы и
стихийны". Называют они эти настроения "антисемитизмом", хотя, как
указано выше, с подлинным антисемитизмом они ничего общего не имеют.
  И, может быть, невольно и бессознательно, некоторые талантливые
писатели и поэты того времени, рисуя типы отрицательные, вызывающие
страх и ненависть, изображают их евреями, дают им еврейские имена.
  Так, например, прославленный поэт Сергей Есенин написал следующий диалог:
  
  Замарашкин:
  Слушай, Чекистов!...
  С каких это пор
Ты стал иностранец?
  Я знаю, что ты еврей,
Фамилия твоя Лейбман,
И черт с тобой, что ты жил
За границей...
  Все равно - а Могилеве твой дом.
  
  Чекистов:
  Ха-ха!
  Нет, Замарашкин!
  Я гражданин из Веймара...
  И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячу лет.
  
  За это свое произведение Есенин, насколько известно, никаких неприятностей
не имел и ему не пришлось писать в "Тайме" о своем "восхищении евреями".
  Наоборот, нью-йоркские русские евреи восхищались им и во время его
пребывания в Нью-Йорке чествовали его в Бронксе в одном частном доме. Под
конец ужина, сильно подгулявший Есенин начал вести себя не совсем прилично
и начал "давать волю рукам". Желая его утихомирить, хозяева и остальные
гости схватили его за руки и намеревались связать. Есенин отбивался и не
давался... Подбежал к открытому окну и истошным голосом начал кричать:
  "Спасите! Жиды режут!... Бей жидов, спасай Россию!"... Инцидент был,
конечно, замят и никаких последствий для Сергея Есенина не было.
  Другой известный советский поэт, Эдуард Багрицкий (одесский еврей), написал
"Думу про Опанаса", в которой есть следующие крамольные строки:
  
  Я бежал из продотряда
От Когана, жида.
  По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище.
  
  Глянет вправо, глянем влево,
Засопит сердито:
  Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!...
  Ну, а кто поднимет бучу -
Не шуми, братишка!...
  Усои в мусорную кучу,
Расстрелять - и крышка.
  
  "Дума про Опанаса" не вызвала никаких откликов, хотя в ней и стоит слово
"жид", считавшееся тогда проявлением "антисемитизма". Но и поэт был
еврей.
  Все три, приведенные выше, выдержки из произведений советских писателей и
поэтов были написаны и напечатаны в первое десятилетие власти нового
правящего класса - до конца 20-х годов.
  Во втором десятилетии ничего подобного на страницах печати в СССР найти
нельзя. Начались пятилетки и коллективизация, сопровождавшиеся такими
мероприятиями правительства, которые крепко замкнули уста всех
недовольных; и население станы боялось не только говорить. но и подумать о
"еврейском вопросе". Наступила тишина, которую С. Шварц называет
"спадом волны антисемитизма". Народ молчал... Но это не значит, что он не
видел и не мыслил... Когда-то Шевченко сказал: "народ молчит... ибо
благоденствует"... - Замолчал народ и под властью "династии Кагановичей"...
  Было ли это молчание результатом "благоденствия" или молчал, скованный
страхом, - это народ выявил только в конце 40-х и начале 50-х годов, когда, по
словам Давида Бурга, настроения населения СССР были таковы, что в случае
свержения Советской Власти, в момент неизбежной при этом анархии, все
евреи "будут попросту перебиты"... А правительство СССР, после
победоносной войны, учитывая эти настроения, постепенно стало заменять
племенной состав правящего класса, назначая и выдвигая на ответственные
посты представителей коренного населения страны. Назвать это
"антисемитизмом" - это значит намеренно и сознательно искажать
действительность.
  Не следует ли причину настроения населения искать в "обратной
пропорциональности" племенного состава правящего класса с коренным
населением (меньше 2 % евреев в стране и больше 80 % среди правящего
класса), а также в поведении самих евреев, составивших после 1918 года
привилегированную часть населения России?
  Но вопрос этот. как уже упомянуто выше, старательно замалчивался.
  Причину отлично понимали все евреи, как в СССР, так и заграницей, но в
объяснениях того явления, которое они называли "антисемитизмом",
причина эта не фигурировала. Однако, при внимательном чтении статей и
исследований, написанных евреями на русском языке в эмиграции в разных
периодических изданиях и отдельных книгах, ясно проскальзывает почти
панический страх перед возможностью ослабления или падении власти,
которая сдерживает "антисемитов" и не допустит до погромов и избиения
евреев.
  Не имея возможности привести здесь много сходных и аналогичных
высказываний авторов - русских евреев, ограничимся некоторыми выдержками
из очерка "Евреи и советская диктатура" помещенного в ежегоднике
"Еврейский Мир" (1939 год). Очерк написал Семен Осипович Португейс,
подписавшись русским псевдонимом "Степан Иванович". (В эмиграции
Португейс был редактором с. д. журналов "Заря" и "Записки социал-
демократа" и др. социалистических органов печати на русском языке.)
Вот что пишет "Степан Иванович": "За границей многие верят, что в России
нет антисемитизма, и на этом основании благорасполагаются к советской
власти. Но в России знают, что это неправда и, зная, что это неправда...,
уповают на долголетие советской власти, которая как-никак до погромов не
допускает и, как надеятся, не допустит. За границей относятся благосклонно
к советской власти, потому что верят в эту рекламу: "в СССР нет
антисемитизма"; в России относятся благосклонно к советской власти и
очень боятся ее смерти, потому что не верят в эту рекламу и знают, что в
СССР антисемитизм есть... но до погромов Сталин не допускает и, надеются,
не допустит".
  В другом месте той же статьи "Степан Иванович" пишет следующие
строки: "Падение советской власти будет для евреев катастрофой, и всякий
Друг еврейского народа должен с ужасом отбросить такую перспективу"...
  Приводя в своем очерке, цитированные выше, объяснения поддержки евреями
советской власти, "Степан Иванович" лично с этим не солидаризируется, но
при-водит их, как "типичные и весьма распространенные мнения, как среди
еврейства в СССР^ так и еврейства, пребывающего вне границ СССР, а также
друзей еврейского народа во всем мире".
  Свой очерк "С. Иванович" написал после 20 лет пребывания его
единоплеменников на положении правящего класса СССР, почти накануне 2-й
мировой войны, а напечатан был сборник "Еврейский Мир" в том году, когда
Сталин заключил свой пакт с Гитлером, причем этот пакт был одобрен и
Коминтерном, в котором евреи играли далеко не последнюю роль. Еще
большую роль играли тогда (в годы предшествовавшие этому пакту) евреи в
иностранной политике СССР - подавляющее большинство полпредов были
евреи, равно как и ответственных работников Народного Комиссариата
Иностр. Дел. И только за несколько месяцев до подписания пакта с Гитлером
Сталин заменил на посту Комиссара Иностранных Дел еврея
Финкельштейна-Литвинова русским Молотовым (правда женатым на
еврейке, при этом политически весьма активной). Сделано это было в угоду
Гитлеру, ибо он мог не согласиться вести переговоры с евреем
Финкельштейном.
  Из каких соображений и побуждений евреи, руководившие тогда и политикой
СССР, и Коминтерном, пошли на соглашение с Гитлером до сих пор не
выяснено. Этим вопросом, надо полагать, займутся будущие историки,
которым будут доступны архивы и данные в связи с этим пактом. Нам,
современникам, судить об этом трудно. Мнения по этому вопросу различны и
противоположны. Одни придерживаются мнения, что руководство СССР
считало столкновение с Германией неизбежным и, заключая пакт с
Гитлером, хотело это столкновение отсрочить и выступить только тогда,
когда Германия будет ослаблена войной с Западом, на каковую войну Гитлер
пойдет только обеспечивши себя пактом с СССР, что и произошло в
действительности.
  Правда, расчеты не оправдались. Запад от сентября 1939 года и до июня 1941
года не смог создать фронт, который бы связал Гитлера, и тем дал ему
возможность совершить нападение на СССР, повлекшее за собою
неисчислимые жертвы, как человеческих жизней, так и материальные. Но,
теоретически, расчет этот нельзя не признать логичным, разумеется, при
предпосылке неизбежности столкновения Германии и СССР.
  Но существует и другое мнение: что руководство СССР вооруженный
конфликт с Германией не считало неизбежным, во всяком случае, в близком
будущем, и что, учитывая, настроения масс, а также тенденции нового
союзника - Гитлера, возможен и крутой поворот политики СССР в еврейском
вопросе: ради сохранения власти, возглавление С(^СР принесет в жертву
евреев, несмотря на то, что оно само состоит почти сплошь из евреев.
  На первый взгляд это мнение звучит парадоксально. Но при внимательном
чтении высказываний русских евреев-эмигрантов в период, непосредственно
предшествовавший заключению пакта с Гитлером, мы находим немало
высказываний, подтверждающих это парадоксальное мнение.
  Так, например, в упомянутой выше книге "Еврейский Мир", 1939 год, стр. 51,
мы читаем следующее: "Если диктатура, возвращающаяся ныне к некоторым
национальным традициям Московской Руси и Императорской России, сочтет
полезным для себя и для своей власти над умами и душами подданных
прибегнуть к этой традиции гонения на евреев, если ей понадобится этот
"опиум для народа", то ни в прошлом, ни, тем более, в настоящем советской
власти нет для этого абсолютно никаких препятствий. Права,
гарантированного чем-нибудь, права не быть громимыми, не быть отданными
в жертву "народному негодованию" - такого права у русских евреев нет сейчас,
да и никогда при большевизме не было. Был только весьма большой шанс на
это, но не было на это никогда права".
  Написано это было в конце 30-х годов, т. е. в период максимального заполнения
евреями всех ключевых позиций в культурной, экономической и политической
жизни СССР. когда "династия Кагановичей" доминировала в правящей
верхушке страны.
  В чем усмотрел автор приведенных выше строк (Португейс-Иванович)
"возвращение к национальным традициям Московской Руси и Императорской
России", он не объясняет или пытается обосновать свои опасения
следующими словами: "Как явствует из материалов, собранных и
опубликованных Г. Аронсоном, советская власть уже стала стесняться,
приписываемого ей юдофильства и ожидовения, и в ряде фактов
обнаруживается ее активное и последовательное стремление совершенно
замолчать существование в СССР евреев. Евреев стали систематически
выселять даже из текста таких официальных документов, в которых
обозначены десятки мельчайших народностей и племен, самое имя которых
стало только недавно известным. Советская власть перестает, так сказать,
"отвечать за евреев". Они стали явно стеснительными для того курса на
"любовь к отечеству", на "народную гордость" и шапкамизакидайловский
"патриотизм", который ныне столь глуповато и дубовато проводится в
СССР".
  Беря в кавычки понятия "патриотизм", "народная гордость" и "любовь к
отечеству" авторы, приведенных выше высказываний, тем самым выражают
и свое субъективно-еврейское отношение к чувствам любви к отечеству,
народной гордости и патриотизма русского народа, создавшего величайшее в
мире государство, в границах которого немало евреев до 1917 года создали себе
завидное материальное положение и получили образование, а после 17-го года
стали вельможами великой страны и распорядителями ее судеб.
  Как известно, патриотизм каждый народ, а еврейский 8 особенности,
культивирует и им гордится. Почему же патриотизм народа русского не
находит одобрения у Португейса и Аронсона? - этого они це объясняют, а
попросту выражают достаточно отчетливо свое к нему отрицательное
отношение.
  Это неизменно отрицательное отношение евреев диаспоры к патриотизму и
национализму дюбой страны и любого народа, среди которого они живут, как
"нация без языка и территории", научно разъяснил и обосновал проф. Соломон
Лурье в своей книге "Антисемитизм в древнем мире", пространные выдержки
из которой приведены в части II настоящего труда.
  Ревниво оберегая свою еврейскую самобытность и чистоту расы, неразрывно
связанной с религией, не допуская в свою среду иноплеменников, евреи диаспоры
сами стремятся проникнуть во все отрасли жизни иноплеменного народа,
среди которого живут и, если к этому предоставляется возможность, занять
руководящие посты. В странах и государствах с высоко развитым чувством
патриотизма и национализма и населением однородного племенного состава
это гораздо труднее и вызывает отпор коренного населения,
рассматривающего себя как расширенную семью - потомков одних предков.
  Гораздо легче это осуществляется в государствах многоплеменных с
населением, связанным только единством территории и верховной власти,
или же в государствах, в которых, по тем или иным причинам
патриотические чувства заглушены и приведены в латентное состояние.
  В таких государствах для евреев открываются неограниченные возможности
к проникновению в правящий класс без какого-либо противодействия коренного
населения. Пробуждение патриотизма в коренном населении, естественно,
рассматривается евреями, как возможность, что будет поставлен вопрос о их
роли в жизни страны и о возможности, оставаясь по своему миропониманию и
правосознанию чуждыми коренному населению, занимать руководящие посты
в политической и культурной жизни государства, в котором они в данное
время живут.
  Все евреи, во всех странах их пребывания, это обстоятельство отлично
понимают, а потому и рассматривают всякое проявление народной гордости
и патриотизма, как угрозу для себя и своего положения в стране.
  Эта угроза мерещится им часто там, где ее и нет, как, например, в СССР во
второй половине 30-х годов, когда какое-либо проявление русского
патриотизма квалифицировалось как "великодержавный шовинизм" и
жестоко преследовалось. И, конечно, никакого "возвращения к национальным
традициям Московской Руси и Императорской России" в то время в СССР не
было.
  Но предпосылки для пробуждения национальной гордости и патриотизма
русского народа, которым два десятилетия управляли и от имени которого
выступали инородцы, превратившиеся в привилегированный класс, к концу 30-х
годов уже были созданы. Недовольство этим привилегированным классом уже
тогда носилось в воздухе, что не могло остаться незамеченным евреями и они
наперед забили тревогу, предвосхищая на целое десятилетие события и, со
свойственной им субъективностью, сгущая краски, как это сделали в своих
высказываниях Португейс-Иванович и Аронсон - выразители мнений,
настроений и опасений евреев в СССР и вне его границ.
  "Советская власть уже стала стесняться приписываемого ей юдофильства и
ожидовения", - читаем мы в "Еврейском Мире" за 1939 год. He-евреи этого
"стеснения" не замечали, наблюдая, как именно в этот период "обратная
пропорциональность" - процент евреев на высших должностях и в
дипломатии достигли своего максимума.
  Все, без исключения, полпреды в крупнейших европейских государствах в 1937
году были евреи. В Англии - Майский, во Франции - Суриц, в Германии - Юренев
(Ганфман), в Италии - Штейн, в Бельгии - Рубинин