черкнул    свою
заинтересованность  в том, чтобы новое  межгосударственное объединение стало
жизнеспособным.
     Вновь  выразил  беспокойство  по  поводу того,  что не вижу в  решениях
руководителей  суверенных   государств  четких  представлений  о  механизмах
взаимодействия.  Не определены и  формы преемственности в  отношении бывшего
Союза. Выразил беспокойство по поводу  позиции Украины  -- в том  виде,  как
сейчас, она может очень серьезно затруднить продвижение реформ и в России.
     Говорил Франсуа Миттерану и о том, что я очень хотел бы, чтобы Россия и
Украина  действовали  вместе.  Выйти  из  кризиса  поодиночке  --   иллюзия.
Поделился с французским президентом  и своими тревогами  по поводу того, что
если  недовольство  населения приобретет массовый характер, то все реформы и
все  попытки  двигаться к  новой экономике окажутся под ударом. И это был бы
удар для всех -- не только для наших народов.
     Сообщил также Миттерану  о том, что  в  ближайшие  дни объявлю  о своем
решении  оставить пост Президента.  Сказал ему, что буду  искать новые формы
деятельности, для  того чтобы продолжить огромное дело, которое мы начали, в
том числе и в  сотрудничестве с Францией, с  ее президентом  лично. Накоплен
огромный политический капитал.
     В этот же день  я дал интервью корреспонденту американской телекомпании
Эй-би-си Теду Копполу.
     Разговор по существу начался со знаменитого ответа Черчилля на  вопрос:
чем отличается политик от государственного деятеля? Черчилль сказал: политик
думает об  очередных выборах,  а государственный деятель  -- о будущем.  Так
вот, думая о будущем в контексте того, что происходит, полагаю, что нас ждет
процесс  очень сложный.  Он несет  в  себе столько  сюрпризов!  Но важно  не
потерять   направление.  Роли  будут  меняться.  Перегруппировка  сил  будет
происходить.  Единственное, что я считал  бы недопустимым,  опасным  --  это
расчленение, разъединение, взаимоотчуждение.
     Здесь главные два момента, которые я сформулировал в результате  долгих
раздумий.
     Во-первых,   ближайшие   задачи   очень   серьезные,  а   общество  уже
перенапряжено проблемами. И его нельзя еще перегружать новыми,  связанными с
разъединением, расчленением.  Общество может не выдержать. Наоборот, сейчас,
как  никогда,  нужно   взаимодействие,  согласование.  Только  вместе  можно
выбраться. Легче будет и сотрудничать с партнерами  за  рубежом, а не только
внутри страны. Поэтому нужен Союз. Я за него выступал и выступаю.
     Во-вторых, надо отдавать себе отчет  в  той  реальности, какой является
именно эта страна. Это  же не просто взяли стул или стол, сколотили за смену
или за час-два: заготовки есть, гвозди и  молоток есть, сбили -- и все. Нет.
Десять веков шло  очень  сложное развитие.  Очень трудно  шло. Сформировался
массив человеческий, политический, стратегический. Все это очень серьезно. И
в разъединении такого массива -- самая большая опасность и для нашей страны,
и для всех других.
     Исходя из обеих этих посылок, первой и второй, я оставил в стороне все,
"отложил"  в сторону свои убеждения и поддержал выход на Содружество,  чтобы
была хоть какая-то степень взаимодействия.  Не знаю, как пойдет, хочу, чтобы
были позитивные результаты, иначе это опасно для всего того, что мы делали и
здесь, и вовне, в том числе вместе с вами и со всеми народами.
     И естественно, раз речь не идет уже о союзном государстве, то наступает
момент, когда я должен принять решение о себе. Я об этом уже не раз  говорил
и  именно  так буду действовать. Поэтому, как  только  буду  иметь  на руках
документы из Алма-Аты, в течение короткого времени я это сделаю.
     Тем  не  менее  вижу  необходимость  в  новых  формах  продолжать  свою
общественную  и  политическую  деятельность,  чтобы   помогать   начавшемуся
процессу. Это превыше всего. Очень не хотел бы, чтобы  все это захлебнулось.
Тогда бессмысленно все, что за эти годы было сделано... на такой риск пошли,
на такие крупнейшие решения!..
     Корреспондент спросил, смог бы я удержать власть, если бы захотел?
     -- Видите ли, -- отвечал я,  -- есть такая порода людей, которые меняют
свои взгляды, позиции  для  того, чтобы  остаться на  плаву.  И уж тем более
власть  удержать.  Для меня  это неприемлемо.  Перед  Вами человек, все-таки
расположенный  к  движению  мысли,  к  реформам,  к  переменам  и  встречным
движениям, к компромиссам. Тем не  менее это всегда в рамках моего выбора, в
рамках принципов, а не просто -- без руля и ветрил.
     Так вот -- насчет того, смог бы я удержаться у власти или нет...
     Если бы для  меня было  безразлично, что происходит, и  главным было бы
находиться  "в структурах",  то, наверное, вопрос  не представлял бы большой
сложности. Но  речь  идет  о гораздо большем. Тем  не менее  не  намереваюсь
держаться за власть. Считаю, что все должно  происходить  в конституционных,
демократических рамках. Для меня это вопрос высшего принципа. Поэтому я  все
делал,  чтобы  было  именно  так,  хотя процесс  все время вырывался из этих
рамок. В  прессе уже пошел гулять термин:  по аналогии с августовским путчем
заговорили о "пущинском перевороте", имея в виду Беловежскую Пущу.
     С  такой оценкой согласиться  не могу. Хотя у меня с самого начала были
замечания  и  по правовой стороне дела,  и относительно  неконституционности
некоторых  решений. Я это  высказал  в своем  заявлении после  Минска, в том
числе и по поводу того, что  сделано там все от имени только трех республик.
Но  тогда я занял позицию --  поддержать  процесс, поскольку есть настрой на
Содружество.
     Дело ведь  не во власти, а  в существе того,  что  происходит здесь,  в
стране. И раз договорный процесс перешел в другую колею  и получил поддержку
республик, с этим надо считаться.
     Корреспондент  напомнил  о судьбе  Уинстона  Черчилля,  который  сыграл
огромную роль во время войны с фашизмом, и ему нация была многим обязана, но
на первых  же парламентских выборах в 45-м году ему пришлось уйти. Я  сейчас
вот смотрю  Вам в  глаза, сказал  он, а ему мы  тогда в глаза посмотреть  не
могли... Что у Вас происходит в душе?
     Ответил так: беспокойство за страну.  Боюсь, как бы не сорвался процесс
преобразований,  а  это  может  случиться,  если  окажется  нежизнеспособным
Содружество.  Не  могу этого скрывать и  не скрываю, постарался довести свою
позицию  до  моих коллег, руководителей  республик, до всей страны и мировой
общественности. Пока же думаю: поскольку процесс идет открыто и опирается на
мнение  представительных   органов,   мой  долг  --  помочь  сохранить  курс
преобразований.  В  общем-то,  ведь  в  основе  своей  идет  демократический
процесс...
     День 21 декабря был  у меня  предельно насыщенным...  Да и все  вокруг,
пресса и коллеги, интересовались моей реакцией на встречу в Алма-Ате. В этот
день, наряду с другими  беседами, я имел большой  разговор с корреспондентом
"Московской правды" Эриком Котляром.
     Тема все та же -- судьба страны на крутом повороте ее истории.
     Мои размышления  все больше приводят  к мысли,  что политическая борьба
наложила  негативный отпечаток на процесс суверенизации союзных республик. И
он  приобретал все  более  острые  формы  в связи со  своеобразной  позицией
Российской Федерации, высшие органы власти которой во  главу угла  поставили
не столько реформирование Союза, сколько разрушение центра любой  ценой. Это
оказало  решающее  воздействие и  на  позицию  других  республик.  Ситуацией
воспользовались сепаратисты. Об этом сейчас не любят вспоминать... Но именно
с этого момента начала нарастать война законов, разрушившая функционирование
органов власти, повлекшая развал финансов, экономики.
     -- Когда у нас пошли процессы суверенизации, --  говорил я Котляру,  --
мы сразу стали заниматься выяснением --  чей закон старше в иерархии власти:
центра или республик. Начались  нарушения  исполнительных  функций,  которые
быстро вызвали  паралич  власти  и  развал  экономики.  Я  чувствовал  -- мы
движемся к катастрофе. Любое  решение центра встречало со  стороны республик
возражения: не вмешивайтесь, вы нарушаете суверенитет.  Конечно, было  ясно:
старые структуры власти  себя  изжили. Они требовали коренного обновления --
нового  законодательства,  новых государственных  институтов,  определения в
другой системе  взаимодействия мест центра и республик,  новых экономических
связей на принципиально иной основе. Да, страна должна была стать другой. Но
во всех случаях  она  может выжить, только будучи единой,  --  в  ее  рамках
вполне могли  бы существовать независимые государства с общим координирующим
центром. Так я понимаю гарантию от возможных опасностей.
     Но вот  теперь пошли  иные  процессы. Возникло  Содружество Независимых
Государств  без  общего  центра.  Каким  же  оно  может  стать?  Из Минского
соглашения  это понять  трудно.  Оно  скорее  схематично и концептуально. Но
этого  мало  для  обеспечения  жизненного  взаимодействия  всех равноправных
членов   Содружества.   Нужны   общие   институты,   способные   осуществить
государственные принципы,  нужна конституционная  преемственность от бывшего
Союза. Иначе не заработает экономический механизм. Да и не только это. Много
непредвиденного может произойти, если не проработать  в деталях все  сложные
аспекты новых взаимоотношений между членами Содружества.
     ...Я  считаю, что мы можем оказаться перед лицом многих "Карабахов".  И
опять-таки все будет зависеть  от  того, какие  конституционные нормы станут
действовать в странах Содружества.
     ...Выбираться из сложившегося кризиса, набирать  темп в экономике можно
только общими усилиями. Попытки насиловать  единую экономическую  систему, к
сожалению,  уже  имеют  место,  и  что  мы  получаем  в  результате  -- спад
производства,  остановка   предприятий,   массовые  увольнения.   Нет,   это
обреченный путь. Даже такие могучие республики, как Россия или Украина, если
бы самонадеянно, уповая на свое богатство, попытались освободиться от других
регионов, они навлекли бы на уже существующие дезинтеграционные процессы еще
дополнительные тяготы  и привели бы к окончательному развалу  свое  народное
хозяйство.
     Все,  что говорит Ельцин  о направленности  реформ, совпадает  с  моими
представлениями.
     Еще  на  партийных  съездах  я  настойчиво  доказывал: дорога  к  рынку
единственно правильная для общества. И это нашло (не без борьбы) отражение в
документах XXVIII съезда. Движение к рынку не вызывает  сомнений теперь даже
у самых консервативных представителей разных течений.  И Б. Н. Ельцин,  и  я
одинаково  понимаем выгоду рыночных отношений, когда человек  себя чувствует
самостоятельным  хозяином  и  в  процессе  производства,  и  в  распоряжении
продуктами собственного труда, и в конкуренции за  право лучше производить и
больше зарабатывать. Что  касается  темпов  и  методов преобразования  нашей
экономики в рыночную и последовательности этапов перехода к частному способу
производства -- тут у меня свое мнение.
     Россия  -- локомотив  реформ, который  действительно должен привести  в
действие всю  хозяйственную  цепочку  республиканских экономик. Но  добиться
успехов можно  только  всем сообща.  Одной  России,  как  бы ни был велик ее
потенциал, не справиться с решением задачи.  Кроме того, рынок  -- это же не
самоцель.  Он  должен  работать  на благо  человека.  Для этого нужна  целая
система  мер, и главная среди них -- стимулирование  производителя. Не будет
производитель заинтересован  в своем деле -- не  появится  и товар. Какой же
тут рынок?  Вы представьте, что  произойдет при отпускаемых ценах в условиях
падающего производства! Цены подпрыгнут до самого неба.
     Люди, зная о грядущем росте цен,  должны четко представлять те защитные
механизмы,  которые  общество  им  гарантирует.  Если  речь идет, скажем,  о
работающем в сфере производства, дайте ему возможность зарабатывать столько,
сколько  необходимо  для жизни в новых условиях. Для  тех,  кто  зависит  от
бюджета  государства  -- учителей,  врачей,  студентов,  пенсионеров, других
категорий  граждан,  --  необходимы заблаговременные меры,  чтобы  они могли
спокойно воспринять  меняющийся  уровень  цен.  Иначе  люди  могут оказаться
просто беззащитными перед ростом дороговизны.
     И   наконец,   надо   срочно  принимать  антимонопольный   закон.  Ведь
особенность   нашей  экономики   именно  в  том,  что  два-три  каких-нибудь
предприятия способны диктовать свои  условия всей стране, игнорируя интересы
простого  человека. В разговоре  с  Борисом Николаевичем я  акцентировал его
внимание на этой последовательности шагов движения к рынку.
     Котляр  спросил,  как  я  отношусь  к  тому,  что  многие   не  считают
необходимым   придерживаться   исторической   справедливости   "в  отношении
Горбачева".
     -- Сейчас  не то время, -- ответил я, -- когда надо мобилизовать прессу
на мою  защиту. Я  не упрекаю  людей -- они  тут ни при чем.  Тяжелая жизнь,
нехватка продовольствия, угроза безработицы, бесконечные очереди  -- все это
вызывает  озлобление, и отсюда в адрес  Горбачева и  тех,  кто рядом  с ним,
направлены нелицеприятные слова. Я уверен, люди понимают, что страна выбрала
правильный  путь,  хотя  он и изобилует большими трудностями. Хуже  было бы,
если бы ничего не предпринималось, вот когда мог произойти социальный взрыв!
Сейчас не  надо никого винить --  людям надо просто понять:  впереди тяжелые
зима и лето, дальше придет облегчение и тогда станет ясно, ради чего все эти
жертвы.
     Если осуществится соглашение  о Содружестве Независимых  Государств, то
тогда отставка станет реальной. Но это не означает,  что я оставлю политику.
У  меня  большой  интерес  к тому, чтобы  начатые  мною процессы завершились
успешно... Буду всячески этому содействовать. Если же они приобретут  другой
характер -- и мои действия будут адекватными.
     Сказал  я корреспонденту "Московской правды", что переживаю  за тяжелое
положение  москвичей. Мало  болеть душой,  надо еще и предпринимать  что-то.
Поэтому, зная, что многое осложнилось в последние дни, я прилагаю все силы и
использую  свои  возможности  для исправления положения. Москва  заслуживает
того, чтобы с  ней считались. Раньше  на  союзном  уровне,  теперь на уровне
России и лично ее Президента Москва должна ощущать постоянную заботу.
     Ну а  что касается  вопросов,  которые ставит  московское  руководство,
думаю,  они  правы:  Москве нужно  больше самостоятельности, чтобы она могла
действовать, свободно распорядиться собственным  потенциалом.  Сейчас Москва
ограничена в возможности реализации своих прав. Я  уже  не говорю  о  других
областях и городах -- те просто  пасынки. В Иркутске мне говорили --мы хотим
и  готовы  взять  на  себя  ответственность за  реформы, но  нам  для  этого
необходимы властные права. Республика должна ими поделиться.
     23 декабря  в  6 часов  вечера  во  время  моей  беседы с  Ельциным мне
позвонил премьер-министр  Великобритании Джон Мейджор. У нас сложились очень
хорошие  отношения --  близкие  в человеческом плане,  а в  политическом  --
доверие  и  взаимопонимание.  Он очень энергично взялся  за свои обязанности
координатора  "семерки" после  летней  встречи  семи государств в  Лондоне и
много сделал для налаживания помощи и  содействия нашей стране. Мы, начал он
разговор, с напряжением  и интересом  следим за бурным развитием  событий  в
вашей стране, думаем о Вас. Я сказал ему:
     -- Да, события в нашей стране -- даже при самом оптимистическом взгляде
--  нельзя  не назвать трудными. Что для меня сейчас  самое главное? Я думаю
так: пусть не Союз, но нельзя допустить, чтобы все, что происходит  сейчас в
стране, привело к большим потерям для нас здесь и для вас.
     Считал  и продолжаю  считать, что наилучшим вариантом было  бы  союзное
государство, обеспечивающее более тесное  сотрудничество, взаимодействие. Но
есть реальный процесс, есть позиция республик. И сейчас я думаю о том, какой
должна  быть  моя   роль,  чтобы  она  была  адекватной  тому,  что  реально
происходит.  В конечном  счете это самое главное. Очень важно  сейчас, чтобы
это  происходило  в  рамках  политического  процесса, конституционных  норм,
согласия.
     Да, я остаюсь приверженным своей  позиции. Но вижу происходящий процесс
как он есть. Пока что не вижу опасности, что  дело пойдет, как  в Югославии.
Для меня это  самое главное. Надеюсь, и для тебя, Джон. Остальное в конечном
счете жизнь расставит по местам.
     Сегодня  с 12-ти часов,  то есть уже  шесть часов  подряд,  у меня идет
разговор  с  Ельциным.  Мы исходим из понимания нашей общей  ответственности
перед  страной,  перед  миром,  чтобы  все  начатое  в  последние  годы было
продолжено. Я постараюсь, несмотря на различия в подходах, чтобы Содружество
жило. Очень велика опасность, что оно не будет жизнеспособным.
     Хочу помочь Ельцину. У него сейчас непростая роль. Я сказал ему: до тех
пор пока будут продолжаться демократические  преобразования, реформы, я буду
оказывать поддержку и защищать от нападок.
     Хочу, чтобы Содружество выдержало испытание временем. Потому что, может
быть,  больше, чем кто-либо,  в этом  заинтересован.  Подчеркиваю,  что  оно
должно базироваться на соответствующих принципах и институтах.
     У меня просьба: будьте очень внимательны к тому, что  у нас происходит.
И  надо помочь Содружеству,  прежде всего --  России. Это сейчас -- главное.
Отбросить все рутинные подходы, поддержать усилия, направленные на реформы.
     Ты  сейчас  завершаешь  выполнение функций  координатора "семерки".  Ты
много  сделал. Очень многое  изменилось, особенно  после лондонской встречи.
Это произошло и благодаря тебе. И пусть это будет продолжено.
     Спасибо тебе за дружбу. От меня и от Раисы Максимовны самый сердечный и
теплый привет Норме.
     Я буду продолжать играть роль в том, чтобы тот курс, который  мы вместе
выработали, был продолжен. Надеюсь, что то, что между нами возникло, было не
данью времени,  а гораздо  -большим  -- и в  политическом, и в  человеческом
плане.  Надеюсь,  что  мы  будем  поддерживать   контакты  --   искренние  и
доверительные.
     В течение ближайших двух дней я выступлю с заявлением о своем уходе.
     -- Большое спасибо, Михаил, за все, что ты  сказал мне, -- ответил Джон
Мейджор. -- Когда мы смотрим в будущее, мы думаем о том, что нельзя потерять
то, что достигнуто. Отсюда стремление помочь вашей стране, в основе которого
лежит осознание того, что ты сделал в последние несколько лет.
     Что бы  ни произошло дальше в связи с  решением,  о котором ты  намерен
объявить  в ближайшие два  дня, нет  сомнений, что ты обеспечил себе  особое
место в истории  страны  и всего мира. Мы понимаем,  какими  трудными  будут
предстоящие  месяцы.  Хочу  еще  раз  сказать,  что  мы  испытываем  чувство
искренней  любви к тебе и  Раисе. Будем рады видеть вас  у  нас в гостях,  в
какой бы роли вы ни приехали. Заверяю вас в этом сейчас и на будущее.
     Я  буду  счастлив, если могу содействовать продолжению и развитию того,
что сделано в последние  несколько лет. Нас тоже волнует вопрос, выдержит ли
Содружество  испытание  временем.  Конечно,  есть  опыт  нашего  британского
Содружества. Оно существует уже 150 лет -- и держится. Может быть, к у вас в
стране это получится.
     Я  рад,  что вопрос о  контроле над ядерным  оружием решается надежно и
гарантированно.  Рад,  что,  по  твоему  мнению, происходящее  у  вас  между
республиками отличается от того, что происходит в Югославии.
     Мы очень надеемся, что ты сможешь продолжать взаимодействие в различных
фермах с Ельциным. Это отвечало бы интересам и других республик.
     Есть также один конкретный вопрос. Я хотел  бы узнать твою  оценку  тех
трудностей, которые предстоят нынешней зимой  в продовольственном  снабжении
крупных   промышленных   центров,