Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
у элементами
"капиталистическими" (то есть свободного рынка, хозяйственной свободы
и инициативы) и коммунистическими, или вернуться к политике 1918-1919
годов и вводить коммунизм силой. От того, по какому пути пойдет
власть, зависела жизнь десятков миллионов людей.
Практически это был прежде всего вопрос о деревне. Дать
возможность как-то медленно эволюционировать крестьянству и его
хозяйству, не разрушая их, или разгромить крестьянство, ни перед чем
не останавливаясь (по марксистской догме крестьянство - это мелкие
собственники, элемент мелкобуржуазный). Тут, конечно, был и вопрос,
есть ли возможность это сделать. Ленин опасался, что власть не
обладает достаточными силами, и предпочитал решение постепенное с
добровольным и медленным вовлечением крестьянства в колхозы
("кооперативы"). Сейчас по оценке Сталина гигантский полицейский
аппарат (с опорой на армию) достиг такой силы, что создание искомой
всероссийской каторги было возможно.
Но каков лучший путь? Кое-чему научившиеся практики Бухарин и
Рыков считали, что надо продолжать ленинский путь НЭПа. В апреле 1925
года Бухарин на собрании московского актива сделал свое знаменитое
заявление, что "коллективизация - не столбовая дорога к социализму" и
что надо ставить ставку на развитие крестьянского хозяйства, бросив
даже крестьянам лозунг "обогащайтесь!". Строго говоря, это был выбор:
идти ли по дороге человеческой, здравого смысла (и тогда эта дорога не
коммунистическая) или пойти по дороге коммунистической мясорубки.
Характерно, что самые талантливые бухарины, сокольниковы, красины,
сырцовы поняли (как, видимо, понял и Ленин), что налицо был провал
коммунизма и что надо переходить на дорогу здравого смысла. Ярые
фанатики, как Троцкий, бесчестные комбинаторы, искавшие лишь власти,
как Зиновьев, и вполне аморальная публика, как Сталин, из разных
соображений сошлись на том же: продолжать силой внедрение коммунизма.
Но это произошло не сразу. В 1925 году зиновьевский клан ничего
не имел против бухаринской позиции. Понадобилось его удаление от
власти в 1926 году, чтобы он сделал вольт-фас и стал защищать рецепты
Троцкого о сверхиндустриализации и нажиме на деревню. А Сталин, не
особенно углубляясь в идеи, больше подчинял все своим комбинациям. В
1926 году, выбросив Зиновьева и Каменева, он поддержал против них
позицию Бухарина. И до конца 1927 года, громя зиновьевско-троцкистский
блок, он занимает эту позицию. Но в конце 1927 года он решает
отделаться от старых членов Политбюро - Бухарина, Рыкова и Томского. И
тогда он без всякого смущения берет всю политику Зиновьева и Троцкого,
которую он все время осуждал и громил. Теперь он и за
сверхиндустриализацию, и за насильственную коллективизацию и разгром
деревни. И когда декабрьский съезд 1927 года дает ему наконец твердое
и непоколебимое большинство в ЦК (плод многих лет неустанной работы),
он эту попытку принимает, выбрасывает старых членов Политбюро и теперь
уже спокойно через горы трупов идет к своему коммунизму.
По существу здесь пути Сталина и Троцкого сошлись. Троцкий тоже
коммунист, последовательный и недоступный здравому смыслу.
Между тем, надо вспомнить, что даже в своем завещании Ленин писал
о "небольшевизме" Троцкого (который он, впрочем, советовал не особенно
ему ставить в вину). Фактически это означает, что до революции Троцкий
никогда не принадлежал к ленинской партии профессиональных
революционеров. Известно, что приехав в Россию после февральской
революции, он сначала вошел в группу "межрайонцев", с которыми летом
1917 года и влился в конце концов в ленинскую организацию. То есть
Троцкий до революции не был большевиком. Надо сказать, что это -
большой комплимент. Члены ленинской большевистской организации были
публикой, погрязшей в интригах, грызне, клевете, компания аморальных
паразитов. Троцкий не выносил ни нравов, ни морали этой компании. И
даже жил не за счет партийной кассы и буржуазных благодетелей, как
Ленин, а зарабатывал на жизнь трудом журналиста (еще до войны я читал
его статьи в "Киевской Мысли"). Не приняв специфической морали Ленина,
он был в отличие от него человеком порядочным. Хотя и фанатик, и
человек нетерпимый в своей вере, он был отнюдь не лишен человеческих
чувств - верности в дружбе, правдивости, элементарной честности. Он
действительно не был ленинским большевиком. Когда я уже хорошо его
знал, я узнал с удивлением, что он был сыном крестьянина. Как это ни
кажется странным, в 80-х годах прошлого века были еще в России
евреи-крестьяне, пахавшие землю и жившие крестьянским трудом. Таков
был и его отец. Он был хорошим крестьянином (по большевистской
изуверской терминологии - кулак, по человеческой - старательный,
работящий и зажиточный крестьянин). Какое влияние на Троцкого оказала
эта близость к деревне и правде природы? Можно только гадать.
Но Троцкий поставил передо мной и большую человеческую проблему.
Уйдя от коммунизма и продолжая о коммунизме думать, я невольно ставил
себе некоторые общие вопросы. В частности такой.
Наше время наполняет борьба коммунизма со старой христианской
цивилизацией. Я так определял ее социальную суть. Двадцать веков тому
назад, во время римской империи, человек человеку был волк. Пришло
христианство и предложило: "Почему бы нам не устроить человеческое
общество так, чтобы человек был человеку не волк, а друг и брат?" В
этом все социальное значение христианства (я совершенно не касаюсь
здесь его чрезвычайно важной религиозной стороны). И в течение
двадцати веков, плохо ли, хорошо ли, эти идеи вошли все же в сознание
как идеал, к которому нужно стремиться (и порожденная христианством
социалистическая идея, конечно, в ее настоящем, не марксистском виде,
вышла отсюда же), Но человеческая натура плоха; долгое развитие этих
идей не помешало еще в двадцатом веке передовым христианским нациям
миллионами истреблять друг друга. Во всяком случае, вся наша
многовековая цивилизация пыталась нас вести к этому идеалу. Коммунизм
и марксизм являются его прямым отрицанием. Здесь убийство, насилие,
массовое истребление вводятся в закон. Человек человеку снова волк. И
коммунистическая партия, аппарат создания этого нового общества, или,
если хотите, социализма с волчьей мордой, сама построена по принципу
волчьей стаи. Здесь нет ни друга, ни брата, здесь есть только
"товарищ". Что такое "товарищ"? Это тот, кто идет с вами рядом (волк
волку тоже товарищ); но до известного момента; он может двадцать лет
идти с вами рядом участвовать с вами в боях и невзгодах, но если он
нарушил закон волчьей стаи или стал почему-то стае не подходить, на
него набрасываются и мгновенно его загрызают (вам это ничего не
напоминает из истории коммунистической партии?): он не друг, не брат,
он только "товарищ" не больше.
Почему и для чего коммунизм так решительно отвергает идею дружбы
и братства между людьми? Почему стремится он установить это волчье
царство? И почему он побеждает, почему за ним идут? Сомнения начинают
смущать мою не так уж искушенную молодость. А может быть вообще идеал
братства - совершенно неосуществимая утопия; может быть, светлая
мечта, рожденная в земле Галилейской, не более, чем мечта, осужденная
историей?
Я знаю, что мужчина всегда был грубым животным и насильником, был
ли в течение веков солдатом, охотником, диким кочевником и даже
земледельцем, всегда в борьбе против опасностей, врагов, природы,
диких зверей соседей, всегда убийца. Христианская идея нашла прямой
отклик скорее у женщин. По самому своему биологическому существу
женщина, дающая и продолжающая жизнь, склонна к любви, заботе о
слабом; вся ее жизнь - сплошное самопожертвование для своих детей.
Христианская идея любви и жалости ей близка. Я убежден, что
христианство победило против железных легионов Рима благодаря женщине.
А мужскому роду, может быть, более подходит насилие, этот волчий мир,
который с таким успехом устанавливает коммунизм?
Вот Троцкий, человек убежденный и искренний. Когда коммунисты
уверяют, что они переворачивают мир якобы для того, чтобы упразднить
эксплуатацию человека человеком, до смешного ясно, что это ложь. При
первой возможности и без малейшего стеснения они заменяют то, что они
называют капиталистической эксплуатацией (будто бы рабочему не все
доплачивают за его труд) такой социалистической эксплуатацией, какая
рабочему раньше и не снилась. Речь идет уже не о доплачивании, речь
идет о даровом труде миллионов каторжников, об их бесчеловечном
истреблении. Но Троцкий - человек искренний и в свои идеи верующий.
Ведь он понимает, что все это ложь. Как же он был вместе с Лениным
вдохновителем террора, как предлагал он "трудовые армии" с железной
дисциплиной, где отказ от работы означал бы немедленный расстрел?
А между тем Троцкий не лишен человеческих качеств. Он - хороший
семьянин, очень любит своих детей, которые преклоняются перед ним,
преданы ему и слепо идут за ним. Я был знаком с его дочкой Зиной,
очень на него похожей, худенькой и хрупкой туберкулезной молодой
женщиной, так же возбужденной и вспыхивающей, как отец. Отец для нее
был все. Она, конечно, погибла в сталинских тюрьмах.
И еще одна черта меня всегда поражала в Троцком - его
удивительная наивность и непонимание людей. Можно подумать, что он всю
жизнь прошел, видя только абстракции и не видя живых людей, как они
есть. В частности, он ничего не понял в Сталине, о котором написал
толстую книгу.
В 1930 году, будучи за границей, я написал по поводу высылки
Троцкого из СССР, что я очень удивлен и не узнаю моего Сталина,
которого я так хорошо изучил. Гораздо более в его нравах было
поступить с Троцким, как, например, с Фрунзе. В сталинском
распоряжении сколько угодно способов отравить Троцкого (ну, не прямо,
это было бы подписано, а при помощи вирусов, культур микробов,
радиоактивных веществ), и потом хоронить его с помпой на Красной
площади и говорить речи. Вместо этого он выслал его за границу. Я
заканчивал свое изложение так: "В общем, непонятно, почему Сталин не
следовал своему обычному методу, который так отвечает его привычкам и
его характеру. Но в конце концов вполне возможно, что Сталин находит
более выгодным убить Троцкого не в СССР, а за границей".
Это было написано в 1930 году. В 1940 году последней работой
Троцкого была книга о Сталине, которую смерть не дала ему закончить.
Он успел написать 584 страницы этой книги. Следовательно, 579-ю и
580-ю страницы он писал, вероятно, в последние дни или недели своей
жизни. Вот что он пишет на этих страницах: "По поводу моей высылки в
феврале 1929 года в Турцию Бажанов пишет..." Далее идет на полстраницы
цитата из моей книги. Вслед за тем Троцкий продолжает: "В 1930 году,
когда появилась книга Бажанова, я рассматривал это как простое
литературное упражнение. После московских процессов я ее более принял
всерьез". И далее он приводит догадки, что в сталинском секретариате,
который я покинул в 1926 году, я что-то по этому поводу слышал и знаю.
То есть то, что было для меня ясно еще 1930 году и в чем я не
сомневался, а именно, что Сталин в нужный момент его убьет (а с
началом войны для Сталина это принимало характер срочности). Троцкий
"начинал принимать всерьез" лишь незадолго до своей смерти. И для
этого еще нужно было допускать, что Бажанов что-то слышал в сталинском
секретариате в 1926 году. А нельзя было просто сообразить, что такое
Сталин? Какая поразительная наивность и какое непонимание людей!
ГЛАВА 11. ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО
ЗИНОВЬЕВ. КАМЕНЕВ. РЫКОВ. ТОМСКИЙ. БУХАРИН. "РЕАБИЛИТАЦИЯ".
КАЛИНИН. МОЛОТОВ.
В течение трех лет Григорий Евсеевич Зиновьев был э 1 коммунизма
и затем в течение десяти лет постепенно спускался в подвал Лубянки,
где он и закончил свою жизнь. Заменив Ленина на посту лидера, он все
же партией, как настоящий вождь, принят не был. На первый взгляд может
показаться, что это облегчило его поражение. На самом деле победа или
поражение в этой борьбе за власть определялись другими причинами, чем
популярность, чем признание превосходства. Среди этих причин есть и
очень важные, но до сих пор мало учтенные, но об этом речь будет
дальше.
Зиновьев был человек умный и культурный; ловкий интриган, он
прошел длинную ленинскую дореволюционную большевистскую школу.
Порядочный трус, он никогда не склонен был подвергаться рискам
подполья, и до революции почти вся его деятельность протекала за
границей. Летом 1917 года он также не очень был увлечен риском
революционного переворота и занял позицию против Ленина. Но после
революции Ленин простил ему довольно быстро и в начале 1919 года
поставил его во главе Коминтерна.
С этого времени Зиновьев благоразумно занимает позицию ленинского
ученика и последователя. Эта позиция была удобна и чтобы претендовать
на ленинское наследство. Но ни в каком отношении, ни в смысле теории,
ни и смысле большой политики, ни в области организационной стороны
борьбы Зиновьев не оказался на высоте положения. Как теоретик, он не
дал ничего; попытки 1925-1926 годов (философия эпохи по Зиновьеву -
стремление к равенству) не вязались ни с целями, ни с практикой
коммунизма и были приняты партией с равнодушием. В области большой
политической стратегии он подчинял все мелкой тактике борьбы за
власть, яростно стараясь отвергать все, что говорил Троцкий, а
отброшенный от власти сразу принял все позиции Троцкого (прямо
противоположные), чтобы блокироваться с ним против Сталина. Наконец, в
области организационной он только сумел крепко захватить в свои руки
вторую столицу, Ленинград; но этого было слишком недостаточно для
успеха. Он держал в своих руках и Коминтерн; но это было еще менее
важно. Тот, кто был хозяином в Кремле, мог посадить кого угодно
руководить Коминтерном (одно время Сталин посадил даже Молотова).
Выдвинув весной 1922 года Сталина на пост генерального секретаря
партии, Зиновьев считал, что позиции, которые он сам занимал в
Коминтерне и в Политбюро, явно важнее, чем позиция во главе партийного
аппарата. Это был просчет и непонимание происходивших в партии
процессов, сосредоточивавших власть в руках аппарата. В частности,
одна вещь для людей, боровшихся за власть, должна быть совершенно
ясной. Чтобы быть у власти, надо было иметь свое большинство в
Центральном Комитете. Но Центральный Комитет избирается съездом
партии. Чтобы избрать свой Центральный Комитет, надо было иметь свое
большинство на съезде. А для этого надо было иметь за собой
большинство делегаций на съезд от губернских, областных и краевых
партийных организаций. Между тем эти делегации не столько выбираются,
сколько подбираются руководителями местного партийного аппарата -
секретарем губкома и его ближайшими сотрудниками. Подобрать и
рассадить своих людей в секретари и основные работники губкомов, и
таким образом будет ваше большинство на съезде. Вот этим подбором и
занимаются систематически уже в течение нескольких лет Сталин и
Молотов. Не всюду это проходит гладко и просто. Например, сложен и
труден путь ЦК Украины, у которого несколько губкомов. Приходится
комбинировать, смещать, перемещать, то сажать на ЦК Украины первым
секретарем Кагановича, чтоб навел в аппарате порядок, то перемещать,
выдвигать и удалять строптивых украинских работников. Но в 1925 году
основное в этом рассаживании людей проделано. Зиновьев увидит это
тогда, когда уже будет поздно. Казалось, можно было раньше сообразить
смысл этой сталинской работы.
На съезде 1924 года Зиновьев второй раз (и последний) делает свой
лидерский политический отчет ЦК. За несколько дней до съезда он еще
явно не знает, о чем он будет докладывать. Он спрашивает меня, не могу
ли я ему сделать анализ работы Политбюро за истекший год. Я его делаю
и представляю в виде развернутых материалов к съезду о том, чем в
основном занималось Политбюро за год. Я никак не ожидаю, что все это
может играть большую роль как материалы. На большую роль они, конечно,
и не претендуют. К моему большому удивлению, Зиновьев ухватывается за
эти материалы и так примерно строит свой доклад: "Вот, товарищи, за
этот год мы занимались тем-то и тем-то и сделали то-то".
Я поражен. Настоящий вождь и лидер должен был выделить основные и
узловые проблемы жизни страны, путей революции. Вместо этого -
неглубокий отчет. Случайно мои материалы служат канвой для этого
бухгалтерского отчета. Я убеждаюсь, что настоящего размаха и настоящей
глубины у Зиновьева нет.
Трудно сказать почему, но Зиновьева в партии не любят. У него
есть свои недостатки, он любит пользоваться благами жизни, при нем
всегда клан своих людей; он трус; он интриган; политически он
небольшой человек; но остальные вокруг не лучше, а многие и много
хуже. Формулы, которые в ходу в партийной верхушке, не очень к нему
благосклонны (а к Сталину?): "Берегитесь Зиновьева и Сталина: Сталин
предаст, а Зиновьев убежит".
При всем том у него есть общая черта с Лениным и Сталиным: он
остро стремиться к власти; конечно, у него это не такая всепоглощающая
страсть, как у Сталина, он не прочь и жизнью попользоваться, но все же
это у него относится к области самого важного в жизни, совсем не так,
как у малочестолюбивого Каменева.
На свое несчастье, Лев Борисович Каменев находится на поводу у
Зиновьева, который увлекает его и затягивает во все политические
комбинации. Сам по себе он не властолюбивый, добродушный и довольно
"буржуазного" склада человек. Правда, он старый большевик, но не трус,
идет на риски революционного подполья, не раз арестовывается; во время
войны в ссылке; освобождается лишь революцией. Здесь он попадает в
орбиту Зиновьева и теперь всегда идет за ним, в частности, против
ленинского плана захвата власти; потом предлагает создание
коалиционного правительства с другими партиями и подает в отставку; но
скоро он опять же вслед за Зиновьевым появляется на поверхности,
возглавляя Московский Совет, а потом становится чрезвычайно полезным
для Ленина его заместителем по всем хозяйственным делам. А с болезнью
Ленина он и фактически руководит всей хозяйственной жизнью. Но
Зиновьев втягивает его в тройку, и три года он во всем практическом
руководстве заменяет Ленина: председательствует на Политбюро,
председательствует в Совнаркоме и в Совете Труда и Обороны.
Человек он умный, образованный, с талантами хорошего
государственного работника (теперь сказали бы "технократа"). Если бы
не коммунизм, быть бы ему хорошим социалистическим министром в
"капиталистической" стране.
Женат он на сестре Троцкого, Ольге Давыдовне. Сын его, Лютик, еще
очень молод, но уже широко идет по пути, который в партии называется
"буржуазным разложением". Попойки, пользование положением, молодые
актрисы. В партии есть еще люди, хранящие веру в идею; они
возмущаются. Написана даже пьеса "Сын Наркома", в которой выведен
Лютик Каменев, и пьеса идет в одном из московских театров; при этом по
разным деталям не трудно догадаться, о ком идет речь. Каннеру звонят
из Агитпропа ЦК