ерые башни с блистаю-
щей отсветом уходящего дня окантовкой.
     Он хлопнул мальчика по плечу.
     - Пошли. Нам надо развести костер и высохнуть.
     Дэвид с трудом поднялся на ноги.
     - И приготовить рыбу?
     -Да, и приготовить рыбу.

                     *        *        *

     Из ЗАПИСКИ, оставленной в приюте на Сэм Ривер:

     Когда я сбит с толку, я прислушиваюсь к своему  естеству,
насколько это возможно. Так всегда поступают мои соплеменники.
Когда мы встречаемся с чем-то  неизвестным,мы  молчим  и  ждем
возможности понять его. Когда же белые узнают  нечто  загадоч-
ное для себя, они делают странные вещи.Они бегают  без  толку,
стараясь создать как можно больше шума. Они  еще  больше  сби-
вают себя с толку и даже не слышат себя.

                     *        *        *

     Всю ночь, проведенную ими в укрытии, Катсук не спал, пог-
рузившись в раздумья. Хокват, лежащий рядом, и  ровно  дышащий
во сне, оставался волнующей загадкой. Хотя мальчик и спал, жи-
вущий в нем дух бодрствовал. Это было похоже на давние  време-
на, когда хокваты впервые прибыли  на  земли  его  племени,  и
кое-кто говорил, что они, должно быть, потомки Морской  Чайки,
хозяйки дня и дневного света. Дед Хобухет часто рассказывал об
этом. Хокваты бегали и кричали, как чайки, так  что  удивление
индейцев можно было понять. Этот мальчишка тоже совсем еще не-
давно бегал и кричал. Но сейчас он уже  мог  хранить  молчание
довольно долгое время. В какие-то моменты можно было даже  по-
чувствовать, как крепнет в нем дух.
     Этот дух рос и креп даже сейчас.
     Катсук чувствовал, что  дух  разговаривает  с  мальчиком.
Этот дух был здесь, в темноте, показывая того  мужчину,  кото-
рым никогда не станет мальчишка. Эта мысль взволновала  индей-
ца, ему даже стало страшно.
     И вдруг находящийся в Хоквате дух заговорил с Катсуком:
     - Вот видишь, Катсук, в этом теле есть  хорошие  глаза  и
хороший разум. Он видит кое-что такое, чего ты не замечаешь.
     Катсук понимал, что следовало  бы  избить,  наказать  ка-
ким-то образом свои чувства за то, что  они  подчинились  духу
Хоквата. Но откровенность привела к тому, что он  включился  в
этот безмолвный торг.
     - Что-то случится из-за этого тела, - сказал дух.
     Катсук держался изо всех сил, чтобы оставаться спокойным.
Он колебался, даже нет, боялся. Если только он  ответит  духу,
его собственная сила испарится. А тогда чужая  сила  могла  бы
его поднять и трясти сколько угодно. И  тогда  Катсук  в  теле
Чарлза Хобухета дергался бы как камушек в погремушке.
     - Это глупо, считать, будто ты можешь не  замечать  моего
присутствия, - сказал дух.
     Катсук крепко-накрепко стиснул зубы.  Вот  это  соблазни-
тель! Он напомнил индейцу весь мир хокватов.
     - Я возвращу тебе твои собственные знания о мире, - пред-
ложил дух.
     Катсук нахмурился.
     - К тому же я дам  тебе  реальные  знания  того,  что  ты
только думаешь, будто знаешь. Или ты считаешь, что в тебе  уже
нет местечка, чтобы вместить их? Что бы ты не сказал, "да" или
"нет", есть ведь что-то, управляющее твоим сердцем. Рука  это-
го мальчика и твой глаз всиретились. Он что-то сказал,  а  ка-
кая-то часть внутри тебя услышала... и без  всяких  компромис-
сов. Если твои глаза так же хороши, как и его,можешь сам  пря-
мо просмотреть его тело и увидать в нем того  человека,  кото-
рым он стал бы. Он поделился с тобой этим знанием, но понял ли
ты это?
     Катсук отрицательно покачал головой в  темноте,  отчаянно
держась своей связи с Похитителем Душ.
     - Как все это началось? - спросил дух. -  Что  заставляет
тебя верить, что ты можешь быть хозяином положения? Неужели ты
не видишь в этом юноше чуда? Отвлекись от его внешнего вида  и
загляни вовнутрь. Сможешь ли ты быть достойнее его?
     Катсук чувствовал, что обливается потом. Изнутри и снару-
жи его обжигал холод. Перед напором этого духа невозможно  бы-
ло устоять. Он заглядывал в самые глубины  его  сознания.  Это
одновременно и подавляло, и унижало. Этот дух буквально проби-
вал духовное естество индейца, его глубинную суть. Катсук ощу-
щал вибрации ночи, чувствовал всю  необычность  и  ужас  этого
мгновения разговора с  духом.  Тот  захватил  сетью  громадную
часть его вселенной, его мира, и содрогал ее своими замечания-
ми. Причем, духу даже было все равно, хочет ли Катсук  внимать
ему. Он только говорил и говорил. Дух не предлагал ему что-ли-
бо делать, только слушать. Его послание было словно выбитым  в
камне.
     И после всех своих безумных слов дух сказал одну  простую
вещь:
     - Если ты не отказался от своего решения, сделай все так,
как мужчина поступает с мужчиной.
     Трясясь от страха, Катсук не мог сомкнуть глаз в темноте.
     Хокват повернулся, что-то пробормотал, потом  сказал  яс-
ным голосом:
     - Катсук?
     - Я здесь, - ответил тот.
     Но мальчик говорил это во сне.

                     *        *        *

     Из СТАТЬИ Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200":

     Меня привлекает ошибочность западной философии. В англий-
ском языке нет никакого "языка тела". Одни слова, слова,  сло-
ва, и никаких чувств. Нет плоти. Нет тела. Вы пытаетесь разде-
лить жизнь и смерть. Вы пробуете оправдаться тем, что  цивили-
зация, использующая обман, ложную веру, хитрость, делает  так,
что фальшивые ценности превалируют н а д  плотью.  Серьезность
ваших нападок на счастье и страсть оскорбляют во мне человека.
Они оскорбляют мою плоть. вы всегда  бежите  своего  тела.  Вы
прячетесь в словах отчаянного самооправдания.  Вы  пользуетесь
самой изощренной риторикой, чтобы оправдать образ жизни,  нес-
войственный человеку вообще. Это образ жизни, так, но не  сама
жизнь! Вы говорите, что верить глупо, и сами же верите в  это.
Вы говорите, что любовь бесполезна, но сами же ищете ее. А на-
ходя любовь, вы ей не доверяете. Высшую вербальную ценность вы
видите в чем-то, что сами называете безопасностью. Это выгора-
живает уголок, в котором вы ползаете,  совершенно  не  понимая
того, что держаться за мертвечину -  это  совсем  не  то,  что
"жить".

                     *        *        *

     - Лриблизительно тридцать тысяч лет назад, - сказал  Кат-
сук, - лава была вытолкнута сюда, в дыру, расположенную где-то
в средине склона.
     Он указал большим пальцем через плечо.
     - Лава застыла громадными  глыбами,  которые  вы,  глупые
Хокваты, называете индейскими слезами. Дэвид глянул  вверх,  в
сторону гор, которые сияли в утреннем солнце, стоящем над  ро-
щей теуг. Горы стояли, будто каменная колоннада. Над ними плы-
ли тучи. На южной стороне горного склона был след морены.  Ре-
ка текла у самого подножия горы, но  ее  шум  заглушался  вет-
ром,безумствующим и деревьях.
     - А сколько сейчас времени? - спросил Дэвид.
     - Хокватского времени?
     - Да.
     Катсук оглянулся на солнце.
     - Около десяти утра, а что?
     - Ты знаешь, чем я занимался дома в это время?
     Катсук глянул на Хоквата, чувствуя, что мальчишке  хочет-
ся выговориться. А почему бы и нет? Если Хокват сейчас  станет
говорить, его дух будет  хранить  молчание.  Катсук  кивнул  и
спросил:
     - Так чем бы ты занимался?
     - Я бы учился играть в теннис.
     - теннис? - Катсук покачал головой.
     Индеец сидел сейчас на корточквх у склона. В  левой  руке
он держал длинный обломок  коричнево-черного  обсидиана.  упи-
раясь этой рукой в бедро, он ударил по обсидиану кремнем. Звук
удара зазвенел в чистом, свежем воздухе. При этом  возник  за-
пах паленого, который Дэвид сразу же унюхал.
     - Значит, теннис, - повторил Катсук. Он попробовал  пред-
ставить мальчика взрослым  мужчиной - избалованным  и  богатым
пустоголовым типом из армии плейбоев. Потерявший невинность. В
черно-белой униформе для вечерних приемов.  С  черным  галсту-
ком-бабочкой. Модно подстриженный завсегдатай ночных клубов.
     Но была возможность не дать ему возмужать.
     - А потом я шел плавать в нашем бассейне, - сказал Дэвид.
     - А ты не хочешь поплавать тут, в реке?
     - Слишком холодно. У нас вода в бассейне подогревается.
     Катсук вздохнул и вернулся к своему  делу.  Обсидиан  уже
начал принимать нужную форму. Скоро он станет ножом.
     Еще через какое-то время Дэвид  попробовал  проникнуть  в
тайну настроения своего похитителя. Они и так  долго  молчали,
когда пробирались сюда, к горному  склону.  Это  заняло  целый
день. В кармане у Дэвида было десять камешков -  десять  дней.
Те несколько предложений, которые сказал Катсук за все  время,
становились все более мрачными, короткими и отрывистыми.  Кат-
сук был поглощен новыми мыслями. Неужели его дух потерял силу?
     Дэвид уже и не думал  о  побеге.  Но  если  сила  Катсука
уменьшилась...
     От обсидианового обломка откололся большой кусок.  Катсук
поднял его, повертел в руках, осмотрел.
     - Что ты делаешь? - спросил Дэвид.
     - Нож.
     - Но ведь ты забрал... мой нож.
     Дэвид поглядел на пояс Катсука. Расселовского ножа там не
было во время всего перехода через горы, но  мальчик  подумал,
что нож может лежать у индейца в сумке.
     - Мне нужен особенный нож, - ответил Катсук.
     - Зачем?
     - Чтобы сделать для себя лук.
     Дэвид кивнул, потом снова спросил:
     - Ты уже бывал здесь раньше?
     - Много раз.
     - Ты делал здесь ножи?
     - Нет. Я приводил сюда хокватов, чтобы те  искали  краси-
вые камешки.
     - Они делали здесь каменные ножи?
     - Может и так.
     - А откуда ты знаешь, из какого камня можно делать нож?
     - Мой народ тысячелетиями делал ножи из  здешних  камней.
Обычно они приходили сюда раз в год. Так бывало до  того,  как
хокваты принесли с собой сталь. Вы называете эти  камни  обси-
дианом. Мы называем их "Черным огнем" -  клалепиах.
     Дэвид молчал. Но где же был его нож марки "Рассел"?  Кат-
сук отдаст его или нет?
     За ночь в силки, поставленные Катсуком, попался кролик  и
две небольшие куропатки. Индеец снял с  кролика  шкуру  с  по-
мощью остроконечного коричнево-черного камня, а потом пригото-
вил в земляной яме, на костре, куда  он  бросал  куски  горной
смолы. Смола давала жаркое,  почти без дыма, пламя.
     Дэвид обглодал кроличью лапку и стал жевать мясо,  наблю-
дая за тем, что делает Катсук. У серого  кремневого  рубила  в
правой руке Катсука был узкий край. Им индеец резко и  уверен-
но ударил по куску обсидианового  стекла.  Полетели  искры.  В
воздухе сильно запахло серой.
     Призвав на помощь всю свою храбрость, Дэвид спросил:
     - А где мой нож?
     Катсук подумал:  Умный, хитрый хокват! А вслух сказал:
     - Лук я должен делать так,  как  делали  его  в  старину.
Сталь не должна касаться его древка.
     - Так где же мой нож?
     - Я выкинул его в реку.
     Дэвид отбросил в сторону кроличью лапку, вскочил на ноги.
     - Но ведь это же мой нож!
     - Успокойся, - сказал Катсук.
     - Это папа дал мне этот нож! - сказал Дэвид сдавленным от
ярости голосом. По щекам побежали слезы злости.
     Катсук глядел на мальчика, оценивая меру его страсти.
     - Разве отец не купит тебе другой нож?
     - Этот он подарил мне на день  рождения!  -  Дэвид  вытер
слезы. - Зачем ты выбросил его?
     Катсук глядел на кремень и кусок обсидиана в руках.
      Подарок на день рождения. Сыну от отца: подарок от мужчи-
 ны мужчине.
     Катсук чувствовал внутреннюю пустоту от того, что  он  ни-
когда не сможет сделать своему сыну мужской подарок.  Обсидиа-
новый осколок оттягивал руку. Он знал, что сейчас жалеет само-
го себя, и это бесило больше всего.
     Зачем кого-либо жалеть? Никакой отсрочки!
     - Чтоб ты сдох! - взбесился Дэвид. - Чтоб ты сдох от кед-
ровой немочи!
     Катсук встрепенулся. Так вот где была зарыта собака!  Не-
винный нашел себе  духа,  который  выполняет  его  требования.
Только вот где Хокват нашел себе такого духа? Тсканай  переда-
ла? Если так, где она сама нашла его?
     - Пчела предупредила меня, чтобы я выкинул нож.
     - Дурная пчела!
     У Катсука даже челюсть отвисла от таких слов.
     - Ты поосторожней говори о Пчеле. Она может сделать  так,
что ты и до вечера не доживешь!
     Просматривающееся в словах Катсука безумие несколько  ос-
тудило гнев мальчика. Теперь им овладело чувство  потери.  Нож
пропал. Этот сумасшедший выбросил его в реку. Дэвид  попытался
вздохнуть поглубже, но в груди отдавало  болью.  Ножа  уже  не
найти. Внезапно он вспомнил про убитого туриста. Этот нож убил
человека. Может, потому его Катсук и выбросил?
     Катсук снова принялся бить кремнем по обсидиану.
     - А ты  уверен, что не спрятал нож в свою сумку?
     Индеец отложил кремень и обсидиан, открыл сумку  и  пока-
зал ее содержимое мальчику.
     Дэвид указал пальцем:
     - А в этом сверточке что?
     - Там твоего ножа нет. И вообще, можешь сам посмотреть.
     - Вижу, - все еще злым тоном. - А что в свертке?
     Катсук закрыл сумку и снова принялся за обсидиан.
     - Там пух морской утки.
     - Пух?
     - Ну, такие мягкие перышки.
     - Это я понял. Зачем ты таскаешь с  собой  этот  дурацкий
пух?
     Катсук отметил, сколько злости было во взгляде  мальчика,
и подумал:  Пух я приколю к твоему телу,  когда  убью  тебя.  А
вслух сказал:
     - Это для моих колдовских снадобий.
     - А зачем это твой дух приказал тебе выкинуть мой нож?
      Он уже научился задавать  вопросы  правильно,  -  подумал
Катсук.
     - Так зачем? - настаивал мальчик.
     - Чтобы спасти меня, - прошептал индеец.
     - Что?
     - Чтобы спасти меня!
     - Ты же говорил Кэлли, будто тебя уже ничто не спасет.
     - Кэлли не знает меня.
     - Она твоя тетка.
     - Нет. Ее племянника зовут Чарлз Хобухет, а я - Катсук.
     Мужчина думал про себя:  Почему это я  оправдываюсь  перед
 своей жертвой? Что такого он делает, что мне приходится  защи-
 щаться? Может, это из-за выброшенного мною ножа? Для  него  это
 была связь с отцом; отцом, который был у него до того, как  он
 стал Хокватом. Да, это так. Я выкинул прочь его прошлое. То же
 самое пьяные лесорубы сделали с Яниктахт... и со мной.
     - Могу поспорить, ты никогда еще не был в бассейне с  по-
догреваемой водой, - заявил Дэвид.
     Катсук улыбнулся. Гнев Хоквата молниями бил в разные сто-
роны. Сейчас мальчишка метался, будто зверь в  капкане.   Заня-
 тия  теннисом,  плавательный  бассейн.  Хокват  вел  спокойную
жизнь, жизнь предохраняемой невинности,  как  жил  его  народ.
Несмотря на попытку Тсканай, он оставался в  хрупкой  переход-
ной позиции: наполовину мужчина - наполовину ребенок. Невинный!
     Сейчас Дэвида охватила печаль. Горло пересохло. Грудь бо-
лела. Он чувствовал себя усталым и ужасно одиноким.  Ну  зачем
этот придурошный Катсук делает  каменный  нож?  Зачем  он  ему
 по-правде? Или он снова врет?
     Дэвид вспомнил то, что читал об ацтеках, о том,  как  они
убивали свои освященные жертвы камеными  ножами.  Ацтеки  ведь
тоже были индейцами. И тут же он отрицательно покачал головой.
Ведь Катсук сам обещал: " Пока ты не попросишь меня сам, я  те-
 бя не убью". Повидимому, каменный нож был нужен ему  для  дру-
гих целей. Наверное, чтобы делать этот свой дурацкий лук.
     - Ты уже не сердишься на меня? - спросил Катсук.
     - Нет. - Все равно, физиономия надутая.
     - Это хорошо. В гневе ничему  не  научишься,  потому  что
гнев блокирует твое сознание. А тебе есть чему научиться.
      В гневе ничему не научишься! - думал Дэвид. Он  взобрался
на склон рядом с Катсуком, прошел немного по  краю  обрыва  и
уселся спиной к стволу тсуги. На земле  вокруг  него  валялись
куски обсидиана. Мальчик набрал целую пригоршню  и  стал  бро-
сать их в деревья, растущие у подножия склона.
     Попадая в ствол дерева, обломки издавали щелкающий  звук.
Падая в подлесок, в колючий кустарник, они шелестели. Это  бы-
ло интересное дополнение к звукам, издаваемым при работе Катсу-
ка. Дэвид чувствовал,  как  с  камнями  улетает  и злость.  Все
глубже и глубже мальчик погружался в свои мысли.
     - Если ты хочешь бросить в меня камень, - сказал Катсук, -
брось.  Не надо насиловать свои чувства.
     Дэвид вскочил на ноги, злость снова вспыхнула в  нем.  Он
поднял кусок обсидиана размером с перепелиное яйцо, с  острыми
краями, потом стиснул зубы и изо всех сил бросил камень в Кат-
сука. Камень, описав дугу,  попал  индейцу  в  скулу,  оставив
красную полосу, откуда сразу же потекла кровь.
     Перепуганный тем, что он наделал, Дэвид  отступил  назад.
Каждый его мускул был готов к немедленному бегству.
     Катсук приложил к ране палец, поглядел на кровь. Любопыт-
но, рана совсем не болела. Что это  могло  значить?  Да,  было
неприятное ощущение удара, но не боли. Ах, да, Пчела  блокиро-
вала его болевую чувствительность. Пчела  защитила  его  своим
колдовством, чтобы удары не действовали на него. Это было пос-
ланием Пчелы, ее даром. Дух, сидящий в Невинном, не  мог  побе-
дить!
     " Это я, Таманавис, говорю тебе..."
      - Катсук! Катсук, прости меня!
     Мужчина поглядел на мальчика. Хокват уже  был  готов  бе-
жать, сломя голову, глаза его расширились и горели от  страха.
Катсук кивнул и сказал:
     - Теперь ты, хоть и в неполной мере, знаешь,что я чувство-
вал, когда забирал тебя из хокватского лагеря.  Это  какая  же
ненависть должна быть, чтобы убить невинного ради нее. Ты  хо-
тя бы думал об этом?
      Убить невинного! - думал Дэвид. А сам сказал:
     - Но ведь ты же обещал...
     - И я сдержу свое обещание. Так поступает мой  народ.  Мы
не говорим о хокватской лжи. Ты хоть знаешь, как это бывает?
     - Что?
     - Когда мы добывали китов, кит сам требовал гарпуна.  Кит
сам просил, чтобы его убили.
     - Но я никогда...
     - Тогда ты в безопасности.
     И Катсук вернулся к своим камням.
     Дэвид подошел к нему на пару шагов поближе.
     - Тебе не больно?
     - Пчела сделала так, что мне не больно. А теперь успокой-
ся. мне нужно сосредоточиться на деле.
     - Но ведь идет кровь.
     - Она остановится.
     - Почему ты не приложишь что-нибудь?
     - Это маленькая ранка. Твой рот - это большая рана. Успо-
койся, или я заткну ее чем-нибудь.
     Дэвид принял его слова за чистую монету и  испуганно  вы-
тер рот тыльной стороной ладони. Ему трудно было не глядеть на
темный шрам на скуле Катсука. Кровь перестала идти, но  теперь
рану покрыла корка, края вспухли.
     Почему ему не больно?
     Дэвида напугало именно то,что рана не болит. А ему  хоте-
лось, чтобы она  болела.  Ведь  порезы,  ушибы  всегда  болят.
Только у Катсука оказались покровительствующие ему  духи.  Мо-
жет, они и вправду сделали так, что он не чувствует боли?
     Теперь Дэвид обратил свое внимание на  обсидиановый  нож,
уже обретший свою форму в руках Катсука. Лезвие, длинною  дюй-
ма четыре, с острым краем,было  направлено  к  груди  индейца.
Быстрыми,почти незаметными ударами Катсук отбивал тонкие плас-
тинки обсидиана. Нож не был настолько длинным и тонким,  чтобы
проколоть что-нибудь. Режущий край был весь в  зазубринах.  Но
им можно было перерезать артерию. Мальчик опять вспомнил о пу-
тешественнике, которого убил Катсук.  Ведь  он-то  не  просил,
чтобы его убили, но, тем не менее, Катсук его зарезал.
     У Дэвида вдруг пересохло во рту. Он сказал:
     - А этот парень... ну, ты знаешь, на тропе... парень, ко-
торого ты... ну, он же не просил тебя...
     - Вы, хокваты, считаете, что говорить можно только ртом, -
 ответил Катсук, даже не отрываясь от своей работы.
     - Почему бы тебе не научиться  языку  тела?  Когда  Ворон
сделал тебя, неужели он забрал у тебя эту возможность?
     - Какой еще язык тела?
     Это именно то, что ты делаешь. Подумай о том  сможешь  ли
ты верно описать словами то, что действительно хочешь.
     - А зачем эти глупости про Ворона?
     - Бог создал нас, т