аснулась.
   - Тсс-с, негодница! - вскричала эта  особа  (она  принадлежала  к  тому
распространенному типу симпатичных женщин, в которых сильнее, чем надобно,
чувствуется их ирландская горячность). - Тут какой-то мальчик.


   И в самом деле, здесь был почти  до  раболепия  усердный  и  услужливый
мальчик. Спустя час он уже превратился из "какого-то  мальчика"  просто  в
Мальчика,  и  три  благосклонные  дамы  глядели  на  него  с   заслуженным
одобрением.
   Поджарив картошку, Билби с удивительной ловкостью и проворством  раздул
затухавший огонь, быстрехонько вскипятил  их  давно  не  чищенный  чайник,
почти без всякой подсказки приготовил все нужное для их несложной трапезы,
правильно расставил складные стулья и восхитительно  вычистил  сковородку.
Не успели они разложить по тарелкам это соблазнительное  кушанье,  как  он
помчался со сковородкой за фургон; когда же он, повозившись там, вернулся,
сковорода сияла ослепительным блеском. Сам он, если это возможно, сиял еще
ослепительней. Во всяком случае, одна его щека пылала ярким румянцем.
   - Ведь там, кажется, оставалось немного сала с  картошкой,  -  заметила
леди в войлочной шляпе.
   - Я думал, оно не нужно, мисс,  -  ответил  Билби.  -  Вот  и  вычистил
сковороду.
   Она взглянула на него понимающе. Что она хотела сказать этим взглядом?
   -  Давайте,  я  помою  посуду,  мисс,  -  предложил  он,  чтобы  как-то
преодолеть неловкость положения.
   И вымыл - чисто и быстро. Точь-в-точь, как требовал мистер Мергелсон, а
ведь раньше он никак не мог ему  угодить.  Потом  спросил,  куда  прибрать
посуду, - и прибрал. Потом вежливо осведомился, что еще  надо  сделать.  А
когда они удивились, добавил, что любит работать.
   - А любишь ты чистить обувь? - спросила леди в войлочной шляпе.
   Билби объявил, что любит.
   - Да это какой-то добрый ангел, - произнес пленивший Билби голос.
   Значит, он любит чистить обувь? Кто б  мог  поверить,  что  это  сказал
Билби! Впрочем, за последние полчаса с ним произошла разительная перемена.
Он сгорал желанием трудиться, выполнять любую работу, самую грязную, и все
ради одной особы. Он влюбился.
   Обладательница чарующего голоса вышла из фургона, минуту задержалась на
пороге и стала спускаться по ступенькам, и душа Билби мгновенно склонилась
перед ней в рабской покорности. Никогда еще не видел он ничего прелестнее.
Тоненькая и стройная, она была вся в голубом; белокурые, чуть  золотящиеся
волосы были откинуты с ясного лба  и  падали  назад  густыми  локонами,  а
лучезарнее этих глаз не было в  целом  свете.  Тонкая  ручка  придерживала
юбку, другая  ухватилась  за  притолоку.  Красавица  глядела  на  Билби  и
улыбалась.
   Вот уже два года, как она посылала свою улыбку со сцены всем  Билби  на
свете. Вот и сейчас она по привычке вышла с улыбкой. Восхищение Билби было
для нее чем-то само собою разумеющимся.
   Затем она огляделась, желая узнать, все ли готово и можно ли спускаться
вниз.
   - Как вкусно пахнет, Джуди! - сказала она.
   - А у меня был помощник, - заметила женщина в гетрах.
   На сей раз голубоглазая леди улыбнулась именно Билби...
   Тем временем незаметно появилась и  третья  обитательница  фургона;  ее
совсем затмило очарование ее подруги. Билби даже не сразу ее  увидел.  Она
была без шляпы, в простом сером платье и спортивной жакетке; из-под черных
локонов  глядело  миловидное  белое  личико  с  правильными  чертами.  Она
отзывалась на имя Уинни.
   Красавица  звалась  Мадлен.  Они  обменялись  какими-то   шуточками   и
принялись восхищаться утром.
   - Это самое красивое место, - объявила Мадлен.
   - За всю ночь ни одного москита, - прибавила Уинни.
   Все три женщины ели с аппетитом, нисколько  этого  не  стесняясь,  и  с
одобрением принимали услуги Билби. Прекрасная вещь одобрение! Здесь  он  с
радостью, гордостью и настоящим рвением исполнял ту самую работу,  которую
делал из-под палки и кое-как для Мергелсона и Томаса...
   Они с явным удовольствием поглядывали на  Билби  и  вот,  посовещавшись
вполголоса - что доставило ему несколько тревожных минут, - подозвали  его
и велели рассказать о себе.
   - Мальчик, - начала леди  в  войлочной  шляпе,  которая  явно  была  за
старшую и, уж несомненно, за оратора, - подойди-ка сюда.
   - Да, мисс. - Он отложил туфлю, которую чистил на ступеньке фургона.
   - Во-первых, знай, я замужем.
   - Да, мисс.
   - Поэтому не называй меня "мисс".
   - Понятно, мисс. То есть... - Билби запнулся, и тут в  его  памяти,  по
счастью, всплыл обрывок наставлений, слышанных им  в  Шонтсе.  -  Понятно,
ваша милость, - докончил он.
   Лицо речистой леди так и засияло.
   - Пока нет,  детка,  -  сказала  она,  -  пока  нет.  Мой  муж  еще  не
позаботился раздобыть мне дворянство. Зови меня просто "сударыня".
   Билби понимающе молчал.
   - Скажи: да, сударыня.
   - Да, сударыня, - повторил Билби, и все весело рассмеялись.
   - А теперь, - продолжала леди, любившая поговорить,  -  да  будет  тебе
известно... Кстати, как тебя звать?
   Билби почти не смутился.
   -  Дик  Малтраверс,  сударыня,  -  выпалил  он  и  чуть   не   добавил:
"Удалец-молодец Рыцарь алмазного коня" - это был полный его титул.
   - Хватит и Дика, - заметила  леди,  звавшаяся  просто  Джуди,  и  вдруг
весело добавила: - Прочее оставь про запас.
   (Билби любил шутников. Правильные люди.)
   - Так вот. Дик, мы хотим знать, был ты когда-нибудь в услужении?
   Этого Билби не ждал. Но его не поймаешь врасплох.
   - День или два, мисс... то есть сударыня... просто надо было пособить.
   - Ну и как, пособил?
   Билби стал вспоминать, но в памяти его возникла лишь физиономия  Томаса
с вилкой в подбородке.
   - Я старался, как мог, сударыня, - сказал он беспристрастно.
   - А теперь ты свободен?
   - Да, сударыня.
   - Живешь дома, ни у кого не служишь?
   - Да, сударыня.
   - Близко ваш дом?
   - Нет... но и не так чтоб далеко.
   - С отцом живешь?
   - С отчимом, сударыня. Я сирота.
   - А не хочешь  ли  ты  поездить  с  нами  несколько  дней?  Будешь  нам
помогать. За семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
   Билби так и просиял.
   - Твой отчим согласится?
   Билби задумался.
   - Наверно, - сказал он.
   - А все-таки лучше пойди спроси его.
   - Ну... ладно, - сказал он.
   - И захвати свои вещи.
   - Вещи, сударыня?
   - Да, воротнички  и  прочее.  Большой  чемодан  не  бери:  мы  проездим
недолго.
   - Понятно, сударыня...
   Он медлил в сомнении.
   - Беги прямо сейчас. Скоро придет наш человек с лошадью. Долго мы  тебя
ждать не сможем...
   И Билби тотчас пошел прочь.
   Выходя с полянки, он почти неприметно замедлил шаг и поглядел в сторону
по-воскресному тихой деревни.
   На лице его была полная растерянность.  Разрешение  отчима  -  дело  не
хитрое, но как быть с чемоданом?
   Сзади его окликнули.
   - Да, сударыня?  -  отозвался  он  почтительно  и  с  надеждой.  Может,
все-таки вещей не надо...
   - Непременно захвати башмаки. Тебе придется идти рядом с фургоном.  Для
этого, сам понимаешь, нужна пара крепких ботинок.
   - Хорошо, сударыня, - ответил Билби упавшим голосом.  Он  еще  капельку
помедлил, но больше ему ничего не сказали. И он пошел - медленно-медленно.
Про башмаки-то он и забыл.
   Это был последний удар... Не попасть в рай  из-за  какого-то  узелка  с
бельем и пары дорожных башмаков!..


   Билби совсем не был уверен, что сможет вернуться. А ведь ему так  этого
хотелось...
   Возвратиться босым будет глупее глупого, а он не желал, чтобы красавица
в голубом сочла его за дурака.
   "Дик, - уныло шептал  про  себя,  -  Дик-Удалец  (видели  бы  вы  этого
разнесчастного  удальца!),  ничего  не  выйдет,  дружище.  Нужно  принести
узелок, а его, хоть умри, негде взять".
   Билби шел по деревне, ничего не замечая кругом. Он знал - здесь никаких
узелков нет. Почти не думая, куда он идет, он выбрал боковую тропинку; она
привела его к почти пересохшему руслу маленькой речушки, и здесь он уселся
под ивами прямо на заросшую сорной травой землю. Это была какая-то  свалка
- один из тех заросших крапивой и неприглядных  даже  в  сиянии  утреннего
солнца уголков, куда люди сваливают старые котелки, битые склянки, осколки
камня, поломанные косилки, ржавое железо, рваные башмаки...
   Сперва Билби разглядывал все это без особого интереса.
   Потом он вспомнил, как еще недавно,  играя  однажды  на  такой  свалке,
подобрал рваный башмак и соорудил из него волшебный замок.
   Он  поднялся,  подошел  к  куче  хлама  и  с  живым  любопытством  стал
разглядывать ее сокровища. Поднял какой-то овдовевший башмак,  взвесил  на
руке.
   Вдруг он швырнул его наземь и помчался обратно в деревню.
   У него родилась мысль, вернее, две: как достать узелок  и  как  быть  с
башмаками... Только бы удалось! В сердце мальчика мощными  крылами  забила
надежда.
   Воскресенье! Магазины закрыты. Новая помеха. Об этом он позабыл.
   Только дверь трактира была стыдливо  приотворена,  будто  совсем  и  не
приглашала, а так, приоткрылась воскресным утром, чтоб вскоре окончательно
захлопнуться.  Но  -  увы!  -  в  трактиры  мальчикам  доступа  нет  ни  в
воскресенье, ни в будни. Да там и не сыщется то, что ему нужно; это есть в
магазине, в обыкновенном магазине. Вот он как раз перед ним,  и  дверь  не
заперта! Желание раздобыть хоть  какой-нибудь  сверточек  заставило  Билби
переступить порог.  Ставни  в  лавке  были  по-воскресному  закрыты,  и  в
помещении царили сумрак и прохлада; даже самый  воздух  -  обычный  воздух
бакалейной лавки,  пропитанный  запахом  сыра,  сала  и  свечей,  тихий  и
мешкотный, тоже был напоен воскресной прохладой, точно  вздумал  отдохнуть
здесь денек  в  праздничном  наряде.  Добродушная  женщина,  облокотясь  о
прилавок,  разговаривала  с  другой  женщиной,  худощавой  и   изнуренной,
державшей в руке узел.
   Они явно говорили о чем-то важном и  сразу  же  смолкли  при  появлении
Билби. Ему так хотелось  получить  необходимое,  что  он  совсем  перестал
глядеть букой.  Казался  добрым  и  кротким,  услужливым  и  почтительным.
Значительно моложе своих лет. Умиленно смотрел. Вел себя,  как  полагается
благовоспитанному мальчику.
   - Мы нынче не торгуем, мальчик, - сказала добродушная женщина.
   - Ах, пожалуйста, сударыня... - умоляюще проговорил он.
   - Сам знаешь, сегодня воскресенье.
   - Ах, пожалуйста, сударыня, дайте мне какой-нибудь старый лист  бумаги,
пожалуйста.
   - Для чего тебе? - спросила добродушная женщина.
   - Кое-что завернуть, сударыня.
   Она подумала немножко, и природная доброта взяла верх.
   - Большой тебе кусок? - спросила она.
   - Да, пожалуйста, сударыня.
   - Оберточной?
   - Да, пожалуйста, сударыня.
   - А бечевка у тебя есть?
   - Тесемка, - отвечал Билби, роясь в кармане  штанов.  -  Вся  в  узлах.
Ничего, я обойдусь.
   - Возьми-ка лучше кусок крепкой бечевки, детка, -  сказала  добродушная
женщина, теперь ее щедрость не знала границ. - И сверток у тебя  получится
красивый и аккуратный...


   Когда, к радости кочевниц, Билби вернулся, в фургон была  уже  впряжена
белая лошадь и  Уильям,  тугоухий  и  нескладный  субъект  неопределенного
возраста с большим, похожим на клюв  носом,  втаскивал  корзину  с  чайной
посудой и тихонько ворчал,  что  путешествовать  в  праздник  нечестиво  и
безнравственно.
   - Я же говорила, что он придет, - объявила неприметная леди.
   - Взгляните, какой у него крохотный сверточек, - промолвила актриса.
   Сверток его и впрямь был невелик - ведь, по чести сказать, в нем только
и было, что жестянка, пара  старых  башмаков  да  пучок  травы,  аккуратно
сложенные и тщательно завернутые, но все равно торчавшие углами; Билби нес
свой пакет с большой осторожностью.
   - Послушай, - начала было леди в войлочной шляпе и осеклась.
   - Дик, - сказала она, когда он подошел к ней поближе,  -  где  же  твои
башмаки?
   - Ах, пожалуйста, сударыня... - проговорил Удалец-молодец, - их  отдали
в починку. Отчим думает, что, может, вы все-таки согласитесь  взять  меня.
Говорит, башмаки я смогу купить себе из жалованья...
   Леди в войлочной шляпе поглядела на Билби с каким-то  сомнением,  очень
его встревожившим, и он с трудом поборол отчаяние.
   - А мамы  у  тебя  нет.  Дик?  -  спросил  вдруг  чарующий  голос.  Его
обладательнице были свойственны приступы внезапной любознательности.
   - Она... в прошлом году...
   Матереубийство всегда было трудным делом. К тому же,  поймите,  он  так
старался, а синяя птица все равно ускользала из рук. Да еще в  этом  милом
голосе было столько жалости, столько сочувствия! Билби закрыл лицо рукавом
и залился горючими слезами...
   Всех трех кочевниц охватило желание приласкать мальчика  и  помочь  ему
забыть свое горе...
   - Все обойдется. Дик, - сказала леди в войлочной шляпе, похлопывая  его
по плечу. - Какие-нибудь  башмаки  мы  тебе  завтра  достанем.  А  сегодня
придется тебе посидеть рядом с Уильямом, поберечь ноги. Будешь заезжать  с
ним на постоялые дворы...
   - Как легко утешается юность! - сказала пять минут  спустя  неприметная
леди. - Поглядеть сейчас на мальчика, так и в голову  не  придет,  что  он
видел горе.
   - А теперь лезь на козлы,  -  сказала  леди,  которая  была  у  них  за
старшую. - Мы пройдем полем, а  потом  присоединимся  к  вам.  Уильям,  ты
понял, где нас ждать?
   Она подошла ближе и прокричала:
   - Ты понял, Уильям?
   Уильям как-то загадочно кивнул.
   - Чай, не пень, - буркнул он.
   Женщины удалились.
   На прощание актриса ласково бросила мальчику:
   - Не горюй, все будет хорошо. Дик.
   Он уселся на козлах и после всего, что  было,  старался  сохранить  вид
Дика-сиротки.


   "Знаком ли вам запах вересковых полей?  Жили  вы  когда-нибудь  кочевой
жизнью? Случалось ли вам во время странствий заводить разговор с  цыганами
в овеваемых ветрами вересковых пустошах дома и на  чужбине?  Случалось  ли
вам бродить  широкими  большаками,  а  на  закате  раскидывать  палатку  у
быстрого ручья и готовить себе ужин при свете звезд на костре из  сосновых
веток? Ведом ли вам крепкий, без сновидений, сон бродяги, который в ладу с
самим собой и со всей вселенной?"
   Кто из  нас  ответит  утвердительно  на  эти  вопросы  Клуба  любителей
туризма?
   Между тем каждый год зов дорог и обаяние  книг  Борроу  [Борроу,  Георг
(1803-1881) - английский писатель и  путешественник]  выманивает  на  лоно
природы из благоустроенного, но сложного мира цивилизации  какое-то  число
фантазеров, и они живут в палатках,  и  разъезжают  в  фургонах,  и  порой
возятся с хитроумными приспособлениями для готовки на  свежем  воздухе.  В
такое путешествие надо пускаться с большими надеждами и  запасом  душевной
бодрости. Это испытание дружбы, которое выдержит не всякий, и  в  целом  -
большое удовольствие. Жизнь на вольном воздухе по большей части сводится к
мытью посуды и беспокойным поискам места, где вам позволят разбить лагерь.
Вы узнаете, как богат и обилен наш мир зеваками и как легко  обойтись  без
многих вещей, которые продаются в бакалейных лавках...
   Радость подобного бытия - в его отрешенности. Утро, светит солнышко,  и
вы можете ехать, куда вздумается, по тенистой дороге. У вас есть  все  что
нужно. Ваш фургон поскрипывает рядом с вами. Вы живете не в гостиницах, не
в домах; у вас свой кров, своя община, вы - государство в  государстве.  В
любую минуту можно свернуть на поросшую травой обочину  и  объявить:  "Вот
мой дом, покуда не сгонит здешний владелец!" В любое время -  если  только
вам удастся сыскать Уильяма и он не заупрямится - вы  впряжете  лошадей  и
двинетесь дальше. Перед вами весь мир. Вы вкушаете безмятежность улитки.
   Вдобавок ко всем этим утехам у двух из трех кочевниц были свои,  особые
радости. Они обожали Мадлен Филипс. Она не только была на редкость  хороша
и обаятельна, но и славилась этим; она обладала самой неотразимой в глазах
женщин прелестью - очарованием успеха. Теперь  подруги  завладели  ею.  Их
пример опровергал старую теорию, будто женщины не умеют дружить и им не  о
чем разговаривать.  У  каждой  была  в  запасе  куча  милых  и  остроумных
рассказов, а когда они не болтали, то  что-нибудь  пели.  К  тому  же  они
отдыхали от "своих мужчин".  Они  прекрасно  без  них  обходились.  Доктор
Баулс, супруг леди в войлочной шляпе, пребывал в Ирландии, а мистер  Гидж,
повелитель неприметной леди, играл в гольф в Сэндуиче.  А  Мадлен  Филипс,
разумеется, была только рада вырваться из толпы обожателей, которые  вечно
вокруг нее увивались...
   И все же на четвертый день каждая стала  подумывать,  что  не  худо  бы
завести  какого-нибудь  помощника,   особенно   для   мытья   посуды,   но
предпочитала молчать, и тема эта ощутимо притаилась где-то за их милыми  и
веселыми разговорами, подобно молчаливой черной реке,  катящей  свои  воды
под ажурным мостом. При  всей  их  беззаботной  веселости  у  каждой  было
странное чувство, будто другие не очень внимательно ее слушают и  половина
ее стараний пропадает даром. Мадлен теперь реже улыбалась; по временам она
была почти безучастна, и Джуди  приберегала  чуть  не  все  свои  шутки  и
остроты к тому времени, когда они проезжали  через  деревни.  Миссис  Гидж
была,  по-видимому,  менее  чувствительна.  Она  затеяла  написать  об  их
странствиях книгу, в которой живо и увлекательно, со  спокойным  юмором  и
изяществом будут рассказаны их  веселые  приключения.  Мужчины  ее  книжку
прочтут. Эта мечта поддерживала тень улыбки на ее устах.
   Уильям был плохим слушателем. Он  прикидывался  глухим  и  не  поднимал
глаз. Ничего не желал видеть. Казалось, он нарочно не смотрит по сторонам,
точно боится что-нибудь заметить, - так мужчины в церкви бормочут  молитву
себе в шляпу. Впрочем, однажды Джуди Баулс  уловила  фразу-другую  из  его
монолога.
   -  Кучка  бабенок,  -  бормотал  Уильям  себе  под  нос.  -  Трясогузки
распроклятые!..  Чтоб  им  провалиться!  Так  вот  и   скажу:   чтоб   вам
провалиться!
   Разумеется, сказать он ничего не сказал, но все это и так по нему  было
видно...
   Теперь вам становится понятнее, каким приобретением для  этой  компании
оказался юный Билби. Он не только всячески трудился по хозяйству, рьяно  и
поначалу тщательно мыл посуду,  с  охотой  чистил  обувь,  безотказно  все
скоблил и прибирал, но вдобавок был их пажом и рыцарем.  Он  явно  считал,
что  лучше  этого  фургона  нет  ничего  на  свете,  а  его  владелицы   -
замечательные женщины. Его живые глаза следили  за  ними  с  беспредельным
восторгом  и  интересом;  он  выжидательно  настораживался,  стоило  Джуди
открыть рот, и спешил услужить миссис Гидж. Он не скрывал своих  чувств  к
Мадлен. Едва она обращалась к нему, у него перехватывало дух, он краснел и
смущался...
   Бредя полем, они говорили, что мальчик - на редкость  удачная  находка.
Как хорошо, что родные так легко его отпустили!  Джуди  объявила,  что  на
мальчишек зло клевещут: поглядите, как он услужлив! Миссис Гидж  заметила,
что в рожице Билби есть что-то от эльфа, а Мадлен улыбнулась, вспомнив его
милое простодушие. Она прекрасно понимала, что он готов умереть за нее...


   Пока дамы не отошли на почтенное расстояние, Уильям  молчал.  Затем  он
сплюнул и заговорил с непонятной злобой.
   - И угораздило же меня к ним наняться! -  пробурчал  Уильям  и  тут  же
добавил яростно и громко: - А ну пошла, несчастная!..
   Заслышав это, белая лошадь начала судорожно и  беспорядочно  перебирать
ногами, фургон поднатужился и тронулся с места  -  так  Билби  пустился  в
странствие.
   Сперва Уильям молчал, и Билби почти совсем забыл о нем. Глаза  мальчика
сияли восторгом - то-то повезло!..
   -  Одно  ладно,  -  заговорил  Уильям,  -  смекалки  у  них   недостает
запирать... ну разное там.
   Тут Билби вспомнил, что он не один.
   Лицо старика было из тех, на которых вы  прежде  всего  видите  одиноко
торчащий самонадеянный нос. Он подавляет и заслоняет остальные