росвещать" Билби. Лежа на спине и заложив руки за голову,  он  обращался
не столько к своему собеседнику, сколько к звездам и ко всей вселенной.  И
прославлял он уже не бродячую жизнь вообще, а ту бродячую  жизнь,  которую
вел он сам, и собственную храбрость, и прочие  свои  достойные  всяческого
восхищения качества. Словом, этим монологом бродяга как бы сам себя утешал
- способ не новый, тайная опора многих и многих душ.
   Он хотел, чтобы  Билби  хорошенько  уразумел  одно:  он  стал  бродягой
умышленно, по собственной доброй воле. И если из него не получилось ничего
путного, то виной тому только глупость и коварство тех, кому он доверял, и
происки его врагов. В том самом мире, где обитали такие светлые  личности,
как Изабел Бернерс и Сьюзен, жила также и другая личность, злая и  глупая,
- жена бродяги, которая, быть может,  именно  по  глупости  причинила  ему
много вреда. Она явно не оценила сокровище, доставшееся ей в лице бродяги.
Во многом была виновата именно она и никто другой.
   - Она всех и каждого слушает,  кроме  собственного  мужа,  -  жаловался
бродяга. - И так всегда.
   Билби вдруг вспомнил, что мистер Дарлинг сказал в точности то же  самое
и о его матери.
   - Она из таких, - продолжал бродяга, - которые лучше пойдут в  церковь,
чем в мюзик-холл. Лучше выбросит шиллинг, чем потратит его  на  что-нибудь
стоящее. Если можно  наняться  в  несколько  разных  мест  на  выбор,  она
спросит, где меньше всего платят и где больше всего работы,  и  это  самое
место и выберет. Ей так будет спокойнее. Она весь свой век всего боится. А
когда ей больше нечего делать, она начинает мыть  в  доме  полы.  Господи!
Просто руки чесались вылить это проклятое помойное  ведро  ей  на  голову,
чтоб захлебнулась.
   - Я вовсе не намерен всем кланяться и  унижаться,  -  разглагольствовал
бродяга. - Я имею такое же право на жизнь, как и все вы.  Конечно,  у  вас
есть свои лошади, экипажи, и собственные дома, и земли, и поместья, и  все
такое прочее, вы и воображаете, что я  стану  перед  вами  пресмыкаться  и
гнуть на вас спину. А я вот не стану. Понятно?
   Билби было понятно.
   - У вас свои радости жизни, а у меня свои, и не заставите  вы  меня  на
вас работать. Не желаю я работать. Я хочу  жить  так,  как  живу,  вольной
птицей, и хочу брать от жизни все, что подвернется под руку. В  этом  мире
надо рисковать. Бывает, что повезет, а бывает, что и нет. А иной раз и  не
разберешь, как оно получилось - хорошо или плохо.
   И он снова начал расспрашивать Билби, а потом заговорил о своих  планах
на ближайшее будущее. Он решил податься к морю.
   - Там уж непременно что-нибудь да попадется, - мечтал он. - Только надо
остерегаться фараонов. Судьи в курортных городках пуще всего  свирепствуют
с нашим братом, бродягой; им только попадись, - живо засадят  на  месяц  в
каталажку за попрошайничество. Но зато там полным-полно простофиль - так и
сорят  деньгами,  только  успевай  подбирать.  Понятно,  вдвоем  их  легче
облапошить. И вот тут-то ты и сгодишься, парень. Я сразу это смекнул,  как
тебя увидел. Да и позабавиться можно будет...
   Он строил самые заманчивые планы...
   Чем дальше, тем голос его становился  ласковее.  Он  даже  прибегнул  к
лести.
   - Взять вот хоть нас с тобой, - сказал он, вдруг придвинувшись  поближе
к Билби. - Я уж вижу, мы с тобой век будем друзьями, водой  не  разольешь.
Ты мне пришелся по душе. Куда ты, туда и  я,  так  вместе  и  будем  жить.
Понятно?
   Бродяга дышал ему прямо в лицо, потом даже ласково сжал ему коленку, и,
в общем, Билби был польщен тем, что у него есть такой друг и защитник.


   В безжалостно ярком свете кипучего утра бродяга, правда, почти  лишился
того ореола, который окружал его накануне вечером. Тут уж невозможно  было
не видеть, что он не только возмутительно небрит, но  и  безмерно  грязен.
Нет, то была не обычная дорожная пыль. Последние несколько дней он, должно
быть, весьма тесно соприкасался с  углем.  Все  утро  он  был  молчалив  и
раздражителен  и  наконец  объявил,  что  ночевки   под   открытым   небом
когда-нибудь сведут его в могилу и что завтракать тоже нужно не на  улице,
а  в  уютной  домашней  обстановке.  Правда,  после  завтрака  он  немного
подобрел, к нему даже вернулась доля веселого благодушия,  но  все  же  он
оставался довольно несносным. У Билби  зародилась  к  нему  неприязнь,  и,
шагая за  своим  новоявленным  наставником  и  приятелем,  он  всю  дорогу
обдумывал, как бы незаметно от него улизнуть.
   Я  вовсе  не  хочу  обвинять  Билби  в  неблагодарности,  но   все   же
справедливость требует отметить, что та же неприязнь, из-за которой он так
небрежно относился к своим обязанностям под началом у мистера  Мергелсона,
теперь пагубно действовала и на его дружеские отношения с бродягой. Притом
он был обманщиком. Бродяга строил планы, нимало не сомневаясь, что  они  с
Билби и дальше будут неразлучны, а Билби и не  подумал  предупредить  его,
что только и ждет удобного случая удрать.  Но,  с  другой  стороны,  Билби
унаследовал от матери глубочайшее отвращение к воровству.  А  ведь  нельзя
отрицать, что бродяга был вор, он и сам в этом признавался.
   И  еще  одна  мелочь  одновременно  и  отдаляла  Билби  от  бродяги   и
привязывала к нему. Внимательный читатель помнит, что, когда  Билби  вышел
из леса к костру бродяги, у него было ровно два шиллинга и два с половиной
пенса. У него оставались те полкроны, что дала ему миссис Баулс, и сдача с
шиллинга, что подарила ему на театр Мадлен  Филипс,  за  вычетом  шести  с
половиной пенсов, отданных за воротничок, и шести пенсов - бродяге за  суп
накануне. Но весь этот остаток лежал теперь в кармане  у  бродяги.  Деньги
вообще трудно утаить, а у бродяги был на них особый нюх. Впрочем, он и  не
думал отнимать их у Билби; он очень легко получил их следующим образом:
   - Мы друзья и товарищи, так? Значит, пускай  лучше  деньги  хранятся  у
кого-нибудь одного. Лучше у меня  -  я  постарше  и  неопытнее.  Так  что,
парень, давай-ка сюда все, что у тебя там есть.
   А потом он намекнул, что, если Билби не отдаст деньги  по-хорошему,  он
их все равно отберет силой, и передача состоялась. Бродяга еще  и  обыскал
Билби, деликатно, но тщательно...
   Самому бродяге казалось, что инцидент исчерпан и забыт.
   Он вовсе не подозревал, что в голове у его спутника зреют планы  мятежа
и измены. Он  никак  не  предполагал,  что  его  облик  и  повадки,  некий
исходивший от него нравственный, да и физический душок  вызывали  в  Билби
далеко не восторженные чувства. Ему казалось, что он приобрел  молодого  и
послушного спутника, который будет ему и полезен и приятен; он рассчитывал
дружеским обращением прочно привязать к себе  мальчика  и  никак  не  ждал
неблагодарности.
   - Если тебя спросят, кто я тебе, скажи: дядя, - наставлял бродяга.
   Он шагал немного впереди  широкой  размашистой  походкой,  разворачивая
ступни влево и вправо, и строил радужные планы на весь  наступающий  день.
Для начала - пиво, побольше пива. Потом табак. А там можно купить хлеба  и
сыра для Билби.
   - Тебе сюда нельзя, - сказал он, остановившись у первой же пивной. - Ты
еще мал, сынок. Это не я придумал, это придумал Герберт Сэмюэл. С  него  и
спрашивай. Работать на какого-нибудь такого же мистера, гнуть спину -  это
он разрешает, и это тебе не вредно, а вот чтобы такие, как  ты,  ходили  в
пивную, - этого он не допустит. Так что подожди на улице. Но имей в  виду,
я с тебя глаз не спущу.
   - Вы истратите мои деньги? - насторожился Билби.
   - Я куплю еды на обоих.
   - Вы... вы не смеете тратить мои деньги! - сказал Билби.
   - Я... ч-черт... я принесу  тебе  леденцов,  -  начал  уговаривать  его
бродяга. - Говорю тебе, это Герберт Сэмюэл виноват. Я здесь ни при чем. Не
могу же я идти против порядка.
   - Вы не имеете права тратить мои деньги, - настаивал Билби.
   - Хватит скулить. Что я могу поделать?
   - Я позову полицейского. Отдайте мои деньги и отпустите меня.
   Бродяга взвесил все "за" и "против". Полицейского нигде не было  видно.
Кругом не было никого,  пивная  на  углу  выглядела  мирно  и  добродушно,
неподалеку спала собака, да спиной к  ним  копал  землю  какой-то  старик.
Бродяга вкрадчиво спросил:
   - А кто тебе поверит? И, кстати, откуда у  тебя  эти  деньги?  -  Потом
продолжал: - Я вовсе не собираюсь тратить твои деньги. У меня  есть  свои.
Вот они. Понятно?
   И перед глазами Билби на  миг  блеснули  три  шиллинга  и  два  медяка,
которые показались ему знакомыми. Значит, у бродяги был и свой шиллинг...
   Билби остался ждать на улице...
   Бродяга вышел развеселый, с леденцами и дымящейся  глиняной  трубкой  в
зубах.
   - На, вот. - И жестом, не лишенным величия, он протянул Билби не только
леденцы, но и новую коротенькую глиняную трубку. - Набивай, -  великодушно
предложил он, протягивая ему табак. - Это нам на  двоих.  Но,  смотри,  не
показывайся на глаза Герберту Сэмюэлу. У него и  такой  закон  есть,  чтоб
ребятам не курить.
   Билби зажал трубку в руке. Он уже как-то раз пробовал курить. Он хорошо
запомнил тот случай, хоть и было это полгода тому  назад.  И  все  же  ему
хотелось самому выкурить этот табак: уж очень обидно будет,  если  бродяга
один все выкурит, деньги-то его, Билби.
   - Нет, сейчас не буду, - сказал Билби. - Попозже.
   С видом человека,  совершившего  благородный  поступок,  бродяга  сунул
пачку виргинского обратно в карман.
   И они пошли дальше, такие разные...


   Весь день Билби кипел от ярости, видя, что  деньги  его  тают  в  руках
бродяги, а вызволить их и удрать нет никакой  возможности.  Они  пообедали
хлебом и сыром, затем бродяга еще подкрепился, выпив пива за двоих,  потом
они  пришли  на  лужайку,  где  вполне  можно  было  отдохнуть.  А   после
заслуженного отдыха в уединенной ложбинке  среди  зарослей  дрока  бродяга
вытащил колоду невероятно засаленных карт и принялся учить  Билби  играть.
По-видимому, в его сюртуке  не  было  отдельных  карманов,  вся  подкладка
служила ему одним большим карманом. То тут, то там "карман"  вздувался,  и
можно было разобрать, где хранится котелок для стряпни, где - жестянка, из
которой он ел, а где репа и еще какие-то пожитки. Сперва они играли просто
так, а потом стали играть на остаток денег в кармане у бродяги, и  к  тому
времени, когда Билби усвоил премудрости этой игры, бродяга уже выиграл все
деньги. Но он был настроен весьма великодушно и заявил, что они все  равно
будут тратить их вместе.
   А  потом  он  вдруг  пустился  в  откровенность.  Он  пошарил  в  своем
необъятном кармане и выудил что-то маленькое, темное и плоское, похожее на
орудие  каменного  века,  минуту-другую  сосредоточенно  разглядывал  этот
непонятный предмет, потом протянул его Билби.
   - Угадай, что это.
   Билби не мог угадать.
   - Понюхай.
   Запах был очень противный. Он отдавал чем-то знакомым и словно бы  имел
какое-то отношение к санитарии и гигиене,  но  какое  -  Билби  так  и  не
определил. Впрочем, этот запах был едва уловим среди множества других,  не
менее мерзких запахов, исходивших от бродяги.
   - Что это? - спросил наконец Билби.
   - Мыло.
   - А для чего?
   - Я так и думал, что ты спросишь. Для чего бывает мыло?
   - Для стирки, - наугад выпалил Билби.
   Бродяга отрицательно покачал головой.
   - Для пены, - поучительно объяснил он. - Оно мне нужно  для  припадков,
понятно? Я запихиваю кусочек в рот, а потом падаю и  начинаю  кататься  по
земле и еще стонать.  Случалось,  меня  даже  отпаивали  коньяком,  чистым
коньяком! Но и это тоже не всегда проходит... Нет ничего на свете, что  ни
разу бы не сорвалось. Бывает, и сядешь  в  лужу...  Однажды  меня  вовремя
такого "припадка" укусила мерзкая собачонка, так что я мигом  "очнулся"...
А в другой раз один пожилой джентльмен начал шарить у  меня  по  карманам.
Шарит да еще и приговаривает: "Бедняга, он,  наверное,  нищий,  посмотрим,
есть ли у него что-нибудь в карманах". А у меня, как на грех,  было  в  ту
пору много всякой всячины, и мне вовсе ни к чему было, чтобы  он  все  это
углядел. Да только я так и не успел "очнуться" и помешать ему. Понятно,  у
меня в тот раз была уйма неприятностей.
   - Это прием старый, - продолжал  бродяга,  -  но  на  редкость  здорово
действует в таких вот тихих деревушках.  Это  для  здешних  жителей  вроде
развлечения. Или, например, можно упасть прямо перед носом у  целой  оравы
велосипедистов... Да мало ли  верных,  испытанных  способов!  А  уж  Билли
Бриджит все их знает назубок. Видишь, тебе просто  повезло,  что  ты  меня
встретил, парень. С Билли Бриджитом с голоду не помрешь. И потом,  у  меня
есть нюх, я знаю, что можно  и  чего  нельзя.  А  полицейского  я  чую  на
расстоянии, вроде как другие чуют кошек. Я уж сразу угадаю,  если  в  доме
спрятан полицейский...
   Он стал рассказывать про всякие случаи из своей  жизни,  про  различные
встречи и стычки, где он всегда с  блеском  побеждал  и  одурачивал  своих
врагов. Это было забавно, и перед этим Билби не мог устоять.  Он  ведь  он
сам в школе прославился хитростью и увертливостью.
   Разговор понемногу завял.
   - Ну, - сказал бродяга, - пора приниматься за дело.
   Они пошли по тенистым тропинкам среди кустов, через неогороженный парк,
потом по краю луга, где вольно гулял ветер, и, наконец,  увидели  море.  И
среди многого другого бродяга сказал:
   - Пора нам раздобыть что-нибудь поесть.
   При этом он повел по сторонам своим большим любопытным носом.


   Всю вторую половину дня бродяга рассуждал о праве собственности, о том,
что в нем хорошо и что плохо, и эти рассуждения изумляли Билби и сбивали с
толку. Оказалось, понятия о собственности и воровстве  у  них  с  бродягой
совсем разные. Никогда до сих пор Билби не думал, что можно  понимать  все
это иначе, чем привык понимать он. Но бродяга  ухитрился  изобразить  дело
так, словно почти все, у кого есть собственность, владеют ею незаконно,  а
честность - это правила, сочиненные имущими для защиты от неимущих.
   - Они заграбастали свое имущество и теперь хотят одни пользоваться  им,
- говорил бродяга. - Что, похоже разве, что я много накрал чужого? Ведь не
я захватил эту землю и понатыкал всюду объявлений,  что,  дескать,  никому
больше ходить по ней нельзя. И не я день и ночь прикидываю да рассчитываю,
как бы мне раздобыть себе еще земли.
   - Да только я им не завидую, - продолжал он.  -  Одним  нравится  одно,
другим - другое. А вот коли кто другой, не из  ихней  братии,  с  голодухи
перехватит у них для себя самую малость, а они поднимают вой - так это  уж
свинство. Ведь правила игры сочиняют они, а хочешь ты играть в нее или нет
- тебя не спрашивают. Учти, я их нисколько не виню, может, мы с  тобой  на
их месте поступали бы не лучше. Но мне-то за  каким  чертом  соблюдать  их
правила? Господь бог создал этот мир для всех, и каждый должен иметь  свою
долю. А где твоя и моя доля? У нас ее отняли. Поэтому нам все позволено.
   - Воровать нехорошо, - сказал Билби.
   - Конечно, воровать нехорошо. Нехорошо, а вот все воруют. Вон там стоит
парень у забора. Спроси его, откуда у  него  земля.  Украл!  По-твоему,  я
ворую, а я называю  это  возмещением.  Ты,  наверно,  и  не  слыхивал  про
социализм?
   - Слыхал я про социалистов. В бога не веруют, и совести у них нет.
   - Не верь, чепуха это! Ведь половина социалистов - священники. То,  что
я тебе говорю, по сути, и  есть  социализм.  Я  и  сам  социалист.  Я  про
социализм все насквозь знаю. Как же! Целых три недели я сам  служил  таким
говоруном, которые против социалистов. Мне за это деньги платили. И  уж  я
тебе верно говорю: нет на свете никакой собственности, все  только  воруют
друг у дружки. Лорды, простой народ, судьи -  все  только  и  делают,  что
тащут друг у друга, да  и  стряпчие  тоже  не  зевают.  А  ты  мне  будешь
говорить, что воровать нехорошо. Выдумают тоже!
   В голосе бродяги, в каждом  его  слове  звучало  такое  презрение,  что
неустойчивый мальчишеский ум не выдержал...
   В сельской лавочке они купили чаю и маргарина, бродяга очень  быстро  и
ловко вскипятил чай в старой жестянке, и они жевали хлеб, щедро намазанный
двумя унциями маргарина.
   - Живем мы с тобой припеваючи, - с  довольным  видом  заметил  бродяга,
насухо вытирая свою немудреную кухонную утварь рваным рукавом  рубашки.  -
Уж поверь моему нюху, спать мы с тобой  сегодня  будем  в  отличном  стоге
сена...
   Но предчувствия эти не сбылись, ибо на пути их возник соблазн, и вместо
того чтобы насладиться теплом и уютом звездной  летней  ночи,  им  суждено
было страдать и каяться.
   Завидев тенистую, обсаженную кустами тропинку, они свернули с  проезжей
дороги и побрели по ней. Эта извилистая  тропинка  привела  их  к  поляне,
разгороженной проволочными сетками на загоны, в которых важно  расхаживали
великолепные спесивые куры. Тут же расположился маленький домик и  огород,
а поодаль - несколько совсем новеньких аккуратных построек. Это явно  была
птицеводческая ферма, и бродяга тотчас же почему-то решил, что она  пуста,
что сейчас никого из ее обитателей нет дома.
   Такие выводы возникают внезапно, сами  собой,  их  подсказывает  чутье.
Бродяга это понимал, и ему  непременно  хотелось  проверить,  что  же  там
делается, в домике. Правда, он предпочитал, чтобы на разведку пошел Билби.
Ведь тут могут быть собаки, а Билби о таких вещах, пожалуй, не  думает.  И
он предложил:
   - Давай посмотрим, что к чему. Поди загляни в дом - любопытно, что  там
есть.
   Но тут у них возникли кое-какие разногласия.
   - Я же не заставляю тебя брать там что-нибудь, - убеждал бродяга.  -  И
никто тебя не поймает. Говорю  тебе,  никто.  Некому  здесь  тебя  ловить.
Просто так, из интереса, посмотри, что там есть. А я  постою  вон  там,  у
сараев. И посторожу, не идет ли кто. Ты что, боишься пройти по дорожке?  Я
же говорю, я не заставляю тебя воровать. Да у тебя  и  духу-то  не  хватит
взять, что плохо лежит. Я ж  тут,  рядом,  не  трусь.  А  я-то  думал,  ты
подходящий парень для разведки! Коли бы ты не трусил, уж давно бы  сходил.
Ах, пойдешь? Что ж ты сразу не сказал?
   Билби пролез сквозь кусты живой изгороди  и  побрел  по  тропинке  мимо
птичников, потом осторожно осмотрел сарай и направился к дому. Все  кругом
было тихо. Он подумал, что лучше подойти к двери, чем заглядывать в  окно.
Постучал.  Ответа  не  последовало.  Билби  чуть  подождал,  потом  поднял
щеколду, отворил дверь и заглянул в комнату. В ней было славно и уютно,  а
перед пустым по-летнему камином  в  кресле,  обитом  ситцем,  сидел  очень
древний, совсем седой старик. Казалось, он задумался о  чем-то  невеселом.
Лицо у него было какое-то странное, серое, сморщенное,  глаза  закрыты,  а
костлявая рука, совсем белая, будто гипсовая, вцепилась в ручку  кресла...
Во всем облике старика было что-то такое, отчего Билби на мгновение замер.
   А старик вел себя очень непонятно. Он вдруг  весь  как-то  обмяк,  руки
соскользнули с ручек кресла и повисли, голова упала на грудь, глаза и  рот
одновременно раскрылись. Он как-то странно захрипел...
   Секунду Билби стоял, как вкопанный, разинув рот от изумления,  а  потом
ему ужасно захотелось поскорей очутиться рядом с бродягой, и  он  со  всех
ног помчался прочь мимо курятника.
   Он постарался описать все, что видел.
   - Спит с открытым ртом? - переспросил бродяга. - Подумаешь, дело какое!
Ты  мне  другое  скажи:  ты  что-нибудь  прихватил  там?  Нет,  видели  вы
когда-нибудь такого парня! Придется идти  самому...  А  ты  стой  здесь  и
смотри в оба.
   Но было в том старике что-то такое странное и непонятное... нет,  Билби
просто не мог остаться один в сгущающихся сумерках. И он двинулся  к  дому
вслед за бродягой, стараясь идти так же медленно  и  осторожно,  как  тот.
Остановившись за углом сарая, он видел, как бродяга открыл  дверь  дома  и
заглянул внутрь. Некоторое время он стоял так,  что  головы  его  не  было