.
   Наконец к спорящим прибавился еще один голос - женский; по-видимому, он
пытался их успокоить.
   Потом Билби показалось, что люди расходятся искать его по  всему  дому.
"Еще раз спокойной ночи", - сказал кто-то.
   Это озадачило Билби, но он решил, что это так, для отвода  глаз.  И  он
продолжал сидеть тихо, как мышь.
   В соседней комнате - она соединяла  кабинет  со  столовой  и,  кажется,
звалась  "голубой  гостиной"  -   что-то   щелкнуло.   Наверно,   включили
электричество.
   Кто-то вошел в кабинет. Билби приник глазом к самому  полу.  Он  затаил
дыхание и с великой осторожностью придвинулся  к  занавеске.  Оборка  была
тонкая, но непрозрачная, однако в щелку  между  нею  и  полом  видна  была
полоска ковра и колесики на ножках стульев. Среди этих предметов он увидел
ноги - даже не по щиколотку, а только ступни. Большие, плоские.  Две.  Они
стояли на месте, и рука Билби невольно сжала рукоятку ножа.
   Обладатель ступней,  должно  быть,  осматривал  комнату  или  о  чем-то
размышлял.
   - Да выпивши он... Выпил или спятил, старый болван, - говорил голос.  -
Вот и все дело.
   Мергелсон! Это его злой, попугаичий голос - Билби не мог ошибиться.
   Ноги двинулись к столу, откуда  донеслись  слабые  звуки,  -  осторожно
наполняли стакан. На мгновение воцарилась тишина.
   - Да-а!.. - сказал наконец голос; он звучал как-то по-новому.
   Затем ноги пошли к двери, минуту постояли на  пороге.  Двойной  щелчок.
Это выключили свет. Билби очутился во мраке.
   Потом хлопнула какая-то далекая дверь, и стало не только  темно,  но  и
тихо.
   Мистер Мергелсон спустился в буфетную - там все сгорали от любопытства.
   - Да лорд-канцлер упился  до  одури,  -  отвечал  мистер  Мергелсон  на
неизбежный вопрос: "Что там стряслось?"
   - Я  хотел  спасти  этот  проклятый  сифон,  -  продолжал  рассказывать
дворецкий. - Тут он как прыгнет на  меня,  что  твой  леопард.  Вообразил,
верно, что я хочу отнять у него сифон. Стакан-то он уж разбил. Как? А  кто
его знает! Там, на  площадке  лежит...  Вот  и  вцепился  мне  в  руку,  -
рассказывал мистер Мергелсон.
   Тут Томасу пришел на ум странный и как  будто  не  относящийся  к  делу
вопрос.
   - А где же все-таки наш Буян? - осведомился он.
   - Господи! - вскричал мистер Мергелсон. -  За  всей  этой  кутерьмой  я
совсем забыл про мальчишку. Не иначе, где-нибудь наверху прячется.
   Мергелсон помолчал. Вопросительно глянул на Томаса.
   - Сидит за занавеской или еще где, - продолжал он. - Чудно. Куда он мог
забраться...
   - Да что о нем сейчас думать! - заключил мистер Мергелсон.
   - Наверно, как  все  уляжется,  вернется  тихонько  в  свою  конуру,  -
подумав, сказал Томас.
   - Что толку сейчас его искать! - сказал мистер Мергелсон. - Надо,  чтоб
они там, наверху, поуспокоились...
   Но вскоре после полуночи мистер Мергелсон проснулся, вспомнил про Билби
и стал гадать, в постели тот или  нет.  Это  не  давало  ему  покоя,  и  к
рассвету он поднялся и пошел по коридору в каморку Билби. Мальчика там  не
было; постель была не смята.
   Мистера Мергелсона томило предчувствие беды - к кому оно не приходит  в
ночной час? - и  он  не  выдержал  и  пошел  к  Томасу  поделиться  своими
тревогами. Томас с трудом проснулся и был порядком зол, но наконец  уселся
в постели, готовый выслушать страхи мистера Мергелсона.
   - Если после всей этой катавасии его  найдут  где-нибудь  наверху...  -
начал мистер Мергелсон и предоставил слушателю вообразить остальное.
   Он помолчал, потом прибавил:
   - Уже светает. Сдается мне, надо бы сейчас пойти поискать  его.  Обоим,
вместе.
   И вот Томас кое-как оделся, и оба лакея  тихонько  поднялись  наверх  и
провели ряд тайных и стремительных налетов - в духе  исторических  налетов
лорда Китченера в Трансваале - на величавые старинные покои, где, наверно,
прятался Билби...


   Человек  -  самое  неугомонное   из   животных.   Им   владеет   вечная
непоседливость. Он никак не может понять, что от добра добра не ищут.  Вот
и Билби стало невмоготу сидеть в своем сравнительно безопасном  убежище  -
под кушеткой. Прошло только двадцать минут, а ему казалось, что  он  сидит
там целую вечность. Когда глаза его привыкли к темноте, он  для  начала  с
опаской  высунул  голову,  потом  вылез  сам  и  с  полминуты   стоял   на
четвереньках, вглядываясь в темноту.
   Потом он поднялся на колени. Потом встал во весь рост.  Вытянул  вперед
руки и, осторожно ступая, пустился обследовать комнату.
   Исследовательский  пыл  возрастает  с  каждым  открытием.  Билби  скоро
нащупал проход в голубую гостиную, а оттуда  мимо  затянутых  гардинами  и
закрытых ставнями окон прошел в столовую. Его  мысли  были  сейчас  заняты
одним:  как  найти  убежище,  более  долговечное  и  менее  доступное  для
горничных, чем эта кушетка. Он уже  достаточно  знал  домашние  порядки  и
понимал, что утром служанки учинят разгром  в  верхних  комнатах.  Оставив
позади множество запутанных поворотов и  неожиданных  углов,  он  в  конце
концов очутился в столовой, в  камине,  и  наткнулся  на  каминные  щипцы.
Сердце его  учащенно  забилось.  Ощупав  стену  в  камине,  он  в  темноте
обнаружил  то,  что  никто  не  находил  при  дневном  свете,  -   кнопку,
отодвигавшую  панель,  позади  которой  скрывался  проход  в  тайник.   Он
почувствовал, как отошла панель, и остановился в замешательстве.  Ни  луча
света. Он долго пытался понять, что это за отверстие, и наконец решил, что
это какая-то черная лестница. Так ведь он  как  раз  и  обследует  дом!  С
большой осторожностью Билби ступил за панель и почти совсем задвинул ее за
собой.
   Ощупав все вокруг, он смекнул, что находится в  узком  проходе,  то  ли
кирпичном, то ли каменном, который тянулся шагов на двадцать и упирался  в
винтовую лестницу - она шла вверх и вниз.  Он  стал  подниматься  и  скоро
ощутил прохладный ночной  воздух  и  сквозь  узкую  щель  окна,  заросшего
плющом, увидел звезды. Вдруг, к его ужасу, что-то метнулось прочь.
   Билби не сразу оправился от страха, но потом опять стал  взбираться  по
лестнице.
   Он очутился в тайнике - просторной квадратной келейке в шесть футов, со
скамьей вместо постели и маленьким столом и  стулом.  Дверка  на  лестницу
была отворена,  в  нише  стоял  шкаф.  Билби  на  минуту  остановился.  Но
любознательность толкала его вперед; он прополз  еще  немного  по  тесному
коридору и тут попал в какой-то странный проход, одна стена которого  была
деревянная, другая - каменная. И вдруг - о счастье!  -  впереди  забрезжил
свет.
   Билби ощупью двинулся к нему и в страхе остановился. Справа, из-за этой
деревянной стены, послышался голос.
   - Войдите! - сказал голос. Низкий мужской  голос  в  каких-нибудь  трех
шагах.
   Билби замер на месте. Он выждал подольше  и  снова  двинулся  вперед  -
тихо, как мог.
   Голос говорил с самим собой.
   Билби внимательно прислушался и, когда вновь стало тихо, прокрался чуть
поближе к мерцавшему свету. То был глазок.
   Невидимый оратор разгуливал по комнате. Билби прислушался: к стуку  его
сердца примешивалось шлепанье комнатных туфель. Еще одно усилие -  и  глаз
его прильнул к скважине. Стало тихо. На минуту Билби растерялся - под  ним
на темно-сером  фоне  вырисовывался  огромный  сияющий  розовый  купол.  У
основания купола рос какой-то редкий кустарник, бурый и голый.
   Да это чья-то лысина и брови! Больше ничего не видно...
   В ответственные минуты Билби всегда начинал громко сопеть.
   - Да что же это! - проговорил обитатель комнаты и  внезапно  встал  (из
ворота халата торчала длинная волосатая шея) и подошел к стене. -  С  меня
довольно!.. - гремел голос. - Хватит с меня этих дурацких шуток!
   Лорд-канцлер принялся простукивать панели в своей комнате.
   - Пустота! Везде пустота! По звуку слышно!
   Прошло  еще  немало  времени,  прежде   чем   он   снова   вернулся   к
Бесконечности.
   Всю ночь напролет эта запанельная крыса не давала покоя лорду-канцлеру.
Едва он начинал говорить или двигаться, все стихало, но только  он  брался
за перо, что-то начинало шуршать и тыкаться в стену. И еще - не переставая
сопело, и до того несносно, сил нет! В конце концов  лорд-канцлер  оставил
свои философские упражнения, лег в  постель,  потушил  свет  и  попробовал
заснуть, но его  беспокойство  только  возросло  -  сопение  приблизилось.
Очевидно,  "_Оно_"  в  темноте  влезло  в  комнату  и  принялось  скрипеть
половицами и  чем-то  пощелкивать.  "_Оно_"  беспрерывно  все  тыкалось  и
тыкалось...
   Лорд-канцлер так и не смежил глаз. Когда в  окно  скользнули  проблески
зари, он сидел на постели, измученный и  злой...  Вдобавок  он  готов  был
поклясться, что сейчас кто-то идет снаружи по коридору.
   Ему ужасно захотелось кого-нибудь поколотить. Может, он сейчас  схватит
на площадке этого любителя изображать  привидения.  Это,  конечно,  Дуглас
крадется к себе после ночных проделок.
   Лорд-канцлер накинул на плечи красный шелковый халат. Тихонько  отворил
дверь спальни и осторожно выглянул  наружу.  На  лестнице  слышались  шаги
человека в комнатных туфлях.
   Он прокрался по широкому  коридору  к  красивой  старинной  балюстраде.
Внизу он увидел Мергелсона - опять все того же Мергелсона!  В  неприличном
неглиже тот прокрадывался в дверь кабинета, как змея, как вороватая кошка,
как убийца. Ярость закипела в  сердце  великого  человека.  Подобрав  полы
халата, он стремительно, но бесшумно ринулся в погоню.
   Он последовал за Мергелсоном через маленькую гостиную в столовую и  тут
все понял! Одна из панелей в стене была отодвинута, и Мергелсон  осторожно
влезал в отверстие. Так и есть! Они  допекали  его  из  тайника.  Травили.
Занимались этим всю ночь и, разумеется, по очереди. Весь дом в сговоре.
   Встопорщив брови,  как  бойцовый  петух  крылья,  лорд-канцлер  в  пять
неслышных шагов догнал дворецкого и в ту самую минуту, когда тот собирался
нырнуть в камин, схватил его вместо ворота за ночную рубашку.  Так  ястреб
бросается на воробья. Почувствовав, что его схватили, Мергелсон  обернулся
и увидел рядом хорошо знакомую свирепую физиономию, пылавшую жаждой мести.
Тут он утратил всякое достоинство и взвыл, как последний грешник...


   Сэр Питер  спал  тревожно  и  проснулся  оттого,  что  скрипнула  дверь
гардеробной, которая соединяла его спальню со спальней жены.
   Он сел на постели  и  с  удивлением  уставился  на  бледное  лицо  леди
Лэкстон, казавшееся почти мертвенным в холодной предрассветной мгле.
   - Питер, - сказала она, - по-моему, там опять что-то творится.
   - Опять?
   - Да. Кричат и бранятся.
   - Неужто же...
   Она кивнула.
   - Лорд-канцлер, -  прошептала  она  в  благоговейном  страхе.  -  Опять
гневается. Внизу, в столовой.
   Сперва сэр Питер как будто отнесся к этому спокойно. Но вдруг пришел  в
ярость.
   - Какого черта! - заорал  он,  соскакивая  с  постели.  -  Я  этого  не
потерплю!  Да  будь  он  хоть  сто  раз  лорд-канцлер!..   Устроил   здесь
сумасшедший дом. Ну, один раз - ладно. Так он опять начал... А это еще что
такое?!
   Оба замерли, прислушиваясь. До них донесся слабый, но явственный  крик;
кто-то  отчаянно  вопил:  "Спасите,  помогите!"  Никто  из  благородных  и
воспитанных гостей леди Лэкстон, конечно же, так вопить не мог.
   - Где мои штаны?! - вскричал сэр Питер. - Он убивает  Мергелсона.  Надо
бежать на помощь.


   Пока сэр  Питер  не  вернулся,  ошеломленная  леди  Лэкстон  сидела  на
постели, точно окаменелая. Она даже молиться не могла.
   Солнце все еще не взошло.  Комнату  наполнял  тот  тусклый  и  холодный
лиловатый свет, который вползает к нам на заре; это свет без тепла, знание
без веры, Жизнь без решимости. Леди Лэкстон ждала.  Так  дожидается  своей
участи жертва, обреченная на заклание.
   Снизу донесся хриплый крик...
   Ей вспомнилось ее счастливое детство в Йоркширской  долине,  когда  она
еще и думать не думала о пышных приемах. Вереск. Птички. Все такое  милое.
По щеке ее сбежала слеза...


   А потом перед нею вновь появился сэр Питер - он  был  цел  и  невредим,
только еле дышал и пылал гневом. Она прижала  руки  к  сердцу.  Надо  быть
мужественной.
   - Ну, говори, - сказала она.
   - Он совсем рехнулся, - проговорил сэр Питер.
   Она кивнула, чтоб он продолжал. Что гость помешан, она знала.
   - Он... кого-нибудь убил? - прошептала она.
   - Похоже, собирался, - ответил сэр Питер.
   Она кивнула и плотно сжала дрожащие губы.
   - Пускай, говорит, Дуглас уедет, иначе он не останется.
   - Дуглас?! Почему?!..
   - Сам не понимаю. Только он ничего и слушать не хочет.
   - Но при чем тут Дуглас?
   - Говорю тебе, он совсем рехнулся. У него мания преследования. Кто-то к
нему всю ночь стучался, чем-то звенел над ухом -  такая  у  него  мания...
Совсем взбесился. Говорю тебе, он меня напугал. Он был  просто  страшен...
Подбил Мергелсону глаз. Взял и стукнул его. Кулаком. Поймал его у входа  в
тайник - уж не знаю, как они его  сыскали,  -  и  накинулся  на  него  как
бешеный.
   - Но в чем виноват Дуглас?
   - Не пойму. Я  его  спрашивал,  он  даже  не  слушает.  Совсем  спятил.
Толкует, будто Дуглас подучил весь дом  изображать  привидение,  чтоб  его
напугать. Говорю тебе, он не в своем уме.
   Супруги посмотрели друг на друга.
   - Словом, Дуглас бы очень меня обязал, если бы тут же уехал,  -  сказал
наконец сэр Питер. - Магеридж бы немножко успокоился, - пояснил он. - Сама
понимаешь, как все это неприятно.
   - Он поднялся к себе?
   - Да. Ждет ответа - выгоню я Дугласа или нет. Ходит взад  и  вперед  по
комнате.
   Оба некоторое время сидели совершенно подавленные.
   - Я так мечтала об этом завтраке! - сказала  леди  Лэкстон  с  грустной
улыбкой. - Все графство... - Она не могла продолжать.
   - Одно я знаю наверняка, - сказал сэр Питер. -  Больше  он  у  меня  не
получит ни капли спиртного. Я сам за этим прослежу. Если надо,  обыщу  его
комнату.
   - Что мне сказать ему за столом, ума не приложу, - заметила она.
   Сэр Питер немного подумал:
   - А тебе вовсе не надо в это вмешиваться. Делай вид,  будто  ничего  не
знаешь. Так с ним и держись. Спроси его...  спроси...  как,  дескать,  вам
спалось?..



3. КОЧЕВНИЦЫ

   Никогда еще исполненный прелести восточный  фасад  Шонтса  не  был  так
хорош, как наутро по приезде лорда-канцлера. Он весь точно светился, будто
озаренный пламенем янтарь, а обе его башни походили на колонны из тусклого
золота. Покатые крыши и парапеты заглядывали  в  широкую  долину,  где  за
туманной дымкой поднимались свежие травы и  серебряной  змейкой  струилась
далекая река. Юго-западная стена еще спала в тени, и свисавший с нее  плющ
был таким темно-зеленым, что зеленее и не бывает.  Цветные  стекла  старой
часовни отражали восход, и казалось, что  внутри  нее  горят  лампады.  По
террасе брел задумчивый павлин,  волоча  по  росе  свое  скрытое  от  глаз
великолепие. Из плюща несся птичий гомон.
   Но  вот  у  подножия  восточной  башни,  из  плюща,  вынырнуло   что-то
маленькое, желтовато-бурое, как будто кролик или белка. То была  голова  -
всклокоченная человеческая голова. С минуту она не  шевелилась,  оглядывая
мирный  простор  террасы,  сада,   полей.   Потом   высунулась   побольше,
повертелась во все стороны и осмотрела дом над собой. Лицо  мальчика  было
насторожено. Его природную наивность и свежесть несколько портила огромная
зловещая полоса сажи, шедшая через все лицо, а  с  маленького  левого  уха
свисала бахрома паутины - вероятно, подлинной древности. То была  мордочка
Билби.
   А что, если убежать из Шонтса и никогда больше не возвращаться?
   И вскоре он решился. Следом за головой показались руки и плечи,  и  вот
Билби весь в пыли, но невредимый  кинулся  в  угол  сада  -  в  кусты.  Он
пригибался к земле, боясь, что сейчас  стая  гнавшихся  за  ним  дворецких
заметит его и подаст голос. Через минуту он  уже  пробирался  сквозь  чащу
расцветающих рододендронов, а потом вдруг исчез из глаз. После  странствий
по грязным переходам он упивался свежестью утра, но был голоден.
   Олени, что паслись в парке, поглядели на бегущего мимо Билби  большими,
добрыми и глупыми глазами и снова принялись щипать траву.
   Они видели, как он на бегу рвал грибы, проглатывал их и летел дальше.
   На опушке буковой рощи он замедлил шаг и оглянулся на Шонтс.
   Потом глаза его  задержались  на  группе  деревьев,  за  которыми  чуть
виднелась крыша садовничьего домика и краешек ограды...
   Какой-нибудь  физиономист   прочел   бы   в   глазах   Билби   заметную
неуверенность.
   Но он был крепок духом. Медленно, быть  может,  не  без  грусти,  но  с
мрачной решимостью приставил он руку к носу - этим  доисторическим  жестом
юность испокон веку отстаивает свою  духовную  независимость  от  гнетущих
житейских условностей.
   - Ищи ветра в поле! - сказал Билби.


   Мальчик ушел из Шонтса около  половины  пятого  утра.  Он  двинулся  на
восток, привлеченный обществом своей тени - она поначалу  очень  забавляла
его  своей  длиной.  К  половине  девятого  он  отмахал  десять  миль,   и
собственная тень порядком ему наскучила. Он съел девять сырых грибов,  два
зеленых яблока и много незрелой черники. Все это не очень  ужилось  в  его
желудке. Вдобавок оказалось, что он в комнатных туфлях. Это были шлепанцы,
хотя и сшитые из прочной ковровой ткани, - в таких далеко  не  уйдешь.  На
девятой миле левая  разошлась  снаружи  по  шву.  Билби  перебрался  через
изгородь и очутился на дороге, срезавшей край леса, и  тут  ему  в  ноздри
ударил запах жареного сала - душа его наполнилась желудочным соком.
   Он остановился и принюхался - казалось, шипел весь воздух.
   - Ух ты!.. - сказал Билби, обращаясь, очевидно, к Мировому духу. -  Это
уж слишком. Как же я раньше не подумал!..
   Тут он увидел за живой изгородью что-то большое, ярко-желтое.
   Оттуда и доносилось шипение.
   Ничуть не таясь, он направился к  изгороди.  Возле  громадного  желтого
фургона с аккуратными окошечками стояла  крупная  темноволосая  женщина  в
войлочной шляпе, короткой коричневой юбке, большом  белом  фартуке  и  (не
считая прочего) в гетрах и жарила на сковородке сало с картофелем. Щеки ее
раскраснелись, а сковородка плевала на нее жиром, как это всегда бывает  у
неумелых поварих...
   Билби, сам того  не  замечая,  пролез  сквозь  изгородь  и  придвинулся
поближе  к  божественному  аромату.  Женщина  с  минуту  внимательно   его
разглядывала, а потом прищурилась, отвернулась и опять занялась  стряпней.
Билби подошел к ней вплотную и, как завороженный, уставился на сковородку,
где весело плевался и лопался  пузырями  кипящий  жир,  а  в  нем  плавали
кусочки картофеля и лихо крутились ломтики ветчины...
   (Если мне судьба быть изжаренным,  то  пусть  меня  жарят  с  маслом  и
картошкой. Пусть жарят с картофелем в лучшем сливочном масле. Не дай  бог,
чтоб  меня  варили,  заточив  в  котелок  с   дребезжащей   крышкой,   где
темным-темно и бурлит жирная вода...)
   - По-моему, - произнесла леди, тыча вилкой в кусок сала, - по-моему, ты
называешься мальчиком.
   - Да, мисс, - отвечал Билби.
   - Тебе приходилось когда-нибудь жарить?
   - Приходилось, мисс.
   - Вот этак же?
   - Получше.
   - Тогда берись за ручку - мне все лицо опалило. -  С  минуту  она,  как
видно, размышляла и прибавила: - Вконец.
   Билби молча схватил за ручку этот  усладительный  запах,  взял  из  рук
поварихи вилку и  почти  уткнулся  жадным  и  голодным  носом  в  кипевшее
лакомство. Тут было не только сало, тут был еще и лук  -  это  он  дразнил
аппетит. Прямо  слюнки  текли.  Билби  готов  был  расплакаться,  так  ему
хотелось есть.
   Из  окошка  фургона  позади  Билби  раздался  голос  почти   столь   же
пленительный, как этот запах.
   - Джу-ди!.. - звал голос.
   - Ну что?.. Я здесь, - отвечала леди в войлочной шляпе.
   - Джу-ди, ты случайно не надела мои чулки?
   Леди в войлочной шляпе весело уж