выручала, а уж на этот раз  он  собрал  все  силы.  Он
боднул булочника своей крепкой головой прямо под  ложечку  и  в  следующее
мгновение уже мчался со всех ног по тихой солнечной улочке. Когда  человек
стоит прямо, живот у него - самое уязвимое место. У берберских пастухов  в
атласских горах есть пословица: человек, который, растопырив руки, идет на
разъяренного барана, - глупец.
   Билби казалось, что убежать будет нетрудно. Булочник  сначала  медленно
опустился на тротуар, а потом долго сидел, задыхаясь и ловя ртом воздух, и
потому крикнуть не мог. Он только повторял громким шепотом:
   - Держи его! Держи его!
   Впереди были лишь трое строительных  рабочих,  -  они  сидели  у  стены
недостроенного дома за "Белым Оленем"  и  потягивали  из  кружек  чай.  Но
мальчишка, подстригавший кусты  бирючины,  что  огораживали  дом  доктора,
видел нападение на булочника и мигом издал крик,  которого  никак  не  мог
выдавить из себя булочник. И, тотчас соскочив с лесенки, пустился в погоню
за  Билби.  Какой-то  молодой  человек,  неизвестно  откуда  взявшийся   -
вероятно, из бакалейной лавки,  -  тоже  кинулся  догонять  беглеца.  Зато
рабочие все еще не могли сообразить, в чем дело, и Билби легко миновал  бы
их. Но тут в конце улицы неожиданно появилась жалкая, но грозная для Билби
фигура бродяги. Его пожелтевшая шляпа, которая недавно  вымокла,  а  затем
высохла на солнце, напоминала швабру. Казалось, вид Билби  отвлек  бродягу
от каких-то неприятных размышлений. Он-то мгновенно понял, что происходит.
Поправ мудрость берберских  пастухов,  он  раскинул  руки  и  остановился,
преградив мальчишке путь.
   Мозг Билби работал со скоростью сотни мыслей в  минуту.  Преследователи
еще и опомниться не успели, а он уже метнулся в сторону,  вскарабкался  по
приставной  лесенке  и  очутился  среди   балок   и   стропил   на   крыше
недостроенного дома.
   - А ну, слезай  оттуда!  -  крикнул  десятник,  который  только  теперь
всерьез заинтересовался этой охотой.
   Пока он переходил дорогу, Билби со злостью смотрел на него с  крыши.  А
когда этот достойный человек полез  наверх,  ему  в  голову  -  вернее,  в
шляпу-котелок, - угодила черепица. Тут он замешкался,  отклонился  немного
назад и взглянул на Билби.
   Другой рабочий, помоложе, бросил  в  Билби  камень  с  противоположного
тротуара и метко попал ему в бок. Два других камня пролетели мимо, и Билби
перебрался в более укрытое место, за печную трубу.
   Однако теперь он уже не так хорошо видел лесенку, и  ему  труднее  было
защищаться от тех, кто полезет на крышу. Билби понял,  что  недолго  здесь
продержится.
   А внизу говорили о нем.
   - Кто он такой? - спрашивал десятник. - Откуда взялся?
   - Подлый воришка, - заявил бродяга. - Опаснейший субъект!
   Тем временем к булочнику вернулся голос, и он тоже вставил словечко:
   - За его поимку объявлено вознаграждение, и он ударил меня в живот.
   - А какое вознаграждение? - поинтересовался десятник.
   - Тот, кто его изловит, получит пять фунтов.
   - Эй, ты! - повелительно закричал  десятник  бродяге.  -  Отойди-ка  от
лестницы...
   Кем бы там ни был Билби, откуда бы он ни взялся, одно  было  совершенно
ясно: он беглый. А страсть преследовать беглецов у людей в крови.  Человек
по природе своей - охотник, а стремление  поступать  по  справедливости  -
черта, которая появилась в его сложной натуре  сравнительно  недавно,  вот
почему кто бы вы ни были и  что  бы  ни  делали,  старайтесь,  чтобы  люди
никогда не увидели вас бегущим. Процесс  преследования  уже  сам  по  себе
приводит их в восторг, а красный кафтан егеря и гончая могут  взбудоражить
целую деревню. Вот и сейчас Крейминстер внезапно ожил, точно яркое  солнце
и веселая музыка пробудили спящего. Люди высовывались из окон, выходили из
лавочек; появился  полицейский  и  выслушал  нехитрую  повесть  булочника;
бойкий молодой человек без шляпы, в белом фартуке и с карандашом за  ухом,
неожиданно приобрел вес в общественном мнении.
   А Билби, выглядывающий из-за конька  крыши,  казался  всем  этим  людям
очень грязным и противным мальчишкой. Лишь в одном сердце теплилась к нему
искра сочувствия, - то было сердце приветливой маленькой женщины в большом
чепце, которая недавно кормила его завтраком. С порога своей  лавочки  она
смотрела на крышу нового дома и от души надеялась, что Билби останется цел
и невредим. Она все еще сжимала в  руке  оставшийся  пенни,  пряча  его  в
кармане фартука; может быть, мальчик побежит мимо нее, тогда она  поскорей
сунет ему монетку.
   Десятник непременно хотел сам влезть на крышу и поймать  Билби  и  этим
сильно  задержал  готовящуюся  атаку.  Он  был   крупный,   большеголовый,
светловолосый, с правильными чертами лица, с глубоким и  приятным  грудным
голосом,  держался  очень  прямо,  и  во  всех  его   движениях   сквозила
уверенность в себе и сознание  собственного  достоинства.  Едва  он  начал
карабкаться по приставной лестнице,  как  люди  толпой  повалили  к  дому.
Пришлось ему остановиться и  втолковать  своим  рабочим,  чтоб  никого  не
подпускали. Он  пытался  обмозговать  план  операции;  как  бы  ухитриться
сделать так, чтобы люди преградили Билби путь к отступлению, а  поймал  бы
его он один? Задача не из легких. Лоб его сморщился  от  усиленной  работы
мысли.
   Тем временем Билби  успел  провести  рекогносцировку  и  наметить  пути
отхода. Он наготовил себе кучку черепиц, чтобы отражать атаки с  лестницы.
А меж тем двое молодых рабочих доискивались: нельзя ли добраться  до  него
изнутри  дома?  Настоящая  лестница   еще   не   готова,   но   как-нибудь
вскарабкаться наверх можно. Они тоже слышали о вознаграждении и  понимали,
что надо поймать Билби раньше, чем десятник догадается об  их  замысле,  и
сознание этого несколько замедляло их действия. В карманах у них был запас
снарядов - камней, на случай если дело опять дойдет до перестрелки.
   А с Билби усталость и уныние как рукой сняло; волнения минуты вытеснили
страх перед будущим, и в голове мелькнула гордая мысль: будь что будет,  а
все же ловко он придумал, что полез на крышу!
   И если вдобавок ему удастся один прыжок, который он замышлял, то  можно
будет и еще кое-что придумать.
   Внизу, на улице, собрались именитые жители деревни; немного оправившись
от страха перед летевшими с крыши черепицами, они обсуждали,  как  быть  с
Билби. Среди них был Мамби -  торговец  сукном,  вегетарианец,  обладатель
рокочущего баса и огромной черной  бороды.  Мамби  ратовал  за  то,  чтобы
пустить в дело брандспойт. Он состоял в добровольной пожарной  команде,  и
надевать пожарную каску было для него первейшим удовольствием. Он вышел из
своей лавочки, как только услышал крики. Мясник Шокс и его сын уже были на
улице. Двор Шокса, где высилась куча навоза и  соломы,  примыкал  к  левой
стене недостроенного дома. Из бильярдной  "Белого  Оленя"  вышел  Раймелл,
ветеринар, и, склонив голову набок, наблюдал  за  Билби.  Одновременно  он
умудрялся вразумительно отвечать булочнику, который засыпал его  нелепыми,
на его взгляд, вопросами.  На  улицу  высыпали  и  все  обитатели  "Белого
Оленя".
   - А скажите, мистер Раймелл, - приставал к нему булочник, - у  человека
в животе вокруг желудка ведь много опасных мест?
   - Там черепица, кирпичи, -  невпопад  ответил  Раймелл.  -  Не  хватает
только, чтобы он начал всем этим швыряться!
   - Послушайте, мистер Раймелл, - продолжал  булочник,  немного  помолчав
(он пытался осмыслить услышанное). - Если человека  ударят  в  живот,  ему
могут там повредить что-нибудь?
   Мистер Раймелл уставился на него непонимающими глазами.
   - Скорее всего вам попадут в  голову,  -  сказал  он  наконец  и  вдруг
воскликнул: - Эй, что там этот олух плотник затеял?
   Бродяга топтался позади осаждавших дом; он жаждал мести, но был в самом
унылом расположении духа. Его привели в чувство после недавнего  припадка,
и старичок в широкополой шляпе даже дал ему шиллинг, но он страшно промок,
все на нем было насквозь мокрое - рубашка, три жилета и пиджак,  -  потому
что старик привел его в чувство  верным,  но  малоприятным  способом:  без
всякого предупреждения окатил холодной водой. Бродяга даже заплакал  тогда
от неожиданности и обиды. Сейчас,  как  он  понимал,  было  бы  не  совсем
разумно во  всеуслышание  заявить  о  своем  знакомстве  с  Билби.  Лучше,
пожалуй, выждать. То, что он намерен  сказать  Билби,  лучше  сказать  без
свидетелей. Кроме того, он еще не совсем  понял,  о  каком  вознаграждении
говорят эти люди.
   Уж если вознаграждение объявлено за Билби...
   - Недурной прием, - похвалил Раймелл, сразу изменив мнение о десятнике,
когда тот снова начал подниматься по лестнице, держа  над  головой,  точно
щит, корытце для извести, какими пользуются  строители.  Он  поднимался  с
трудом и очень медленно, озабоченный тем, чтобы получше  прикрыть  голову.
Но черепицы в него  не  полетели.  Билби  уже  заметил,  что  внутри  дома
готовится куда более опасная атака, и поспешно отступал по другой  стороне
крыши.
   Он спрыгнул на кучу соломы во дворе мясника - если бы  не  эта  солома,
прыжок мог бы кончиться для него  печально,  потому  что  высота  была  не
меньше двенадцати футов. Он упал на четвереньки, и от  сильного  толчка  у
него на миг помутилось в голове.  Но  тут  же  вскочил  на  ноги  и  начал
карабкаться по куче навоза на высокий каменный забор. Прежде чем хоть один
из зевак перед недостроенным домом сообразил, что Билби  удирает,  он  уже
перемахнул через забор во  двор  к  Макколуму.  Но  потом  один  из  двоих
рабочих, которые лезли на крышу изнутри, увидел  его  через  продолговатое
отверстие - будущее окно будущей спальни верхнего этажа - и поднял крик.
   А полминуты спустя, когда  Билби  уже  спрыгнул  со  стены,  отделявшей
дворик мясника от соседнего,  на  крыше  появился  десятник,  все  еще  не
выпускавший из рук свое корытце. Услыхав крики, полицейский (до сих пор он
по профессиональной привычке  всех  сдерживал  и  никого  не  подпускал  к
недостроенному  дому)  повернулся  и  выбежал  на  задний   двор,   сплошь
заваленный кирпичом, известкой и щепками. Толпа на улице,  сообразив,  что
дичь удрала и охраны больше нет, валом повалила во двор мясника: кто прямо
через дом, кто кругом, через калитку.
   Тем временем у Билби произошла заминка.
   Он рассчитывал, что по крытой толем крыше сарая, где Макколум - портной
и брючник - разводил грибы, он доберется  до  стены,  которая  выходит  на
клубничные грядки мистера Беншоу; однако с крыши ему не видна была  ветхая
застекленная пристройка, которую Макколум именовал своей мастерской и  где
в эту минуту прилежно трудились четверо полуодетых  портных.  Крыша  сарая
давно прогнила, и, как только Билби на нее ступил, она  прорвалась,  точно
ветхая дерюга, и он рухнул прямо на грядки с грибами, сразу же  вскочил  и
помчался прочь, оставляя за собой след из грибов,  грибницы  и  удобрений;
тут перед ним оказалась стена, высотой в девять футов, и он чуть  было  не
попал в лапы человечка в красных шлепанцах, который кинулся ему  наперерез
из мастерской. Но  Билби  ловко  вспрыгнул  на  мусорный  ящик  и  вовремя
перемахнул через ограду, а портной  в  красных  шлепанцах  был  не  мастер
лазить по стенам и остался внизу, пытаясь вскарабкаться на ограду,  -  это
оказалось много труднее, чем он предполагал.
   С минуту маленький портной пыхтел в одиночестве,  а  потом  и  владения
Макколума, и двор мясника,  и  узкую  полоску  земли  позади  нового  дома
заполнила толпа деятельных граждан, которые жаждали изловить Билби. Кто-то
- он так и не понял, кто именно  -  подсадил  портного,  красные  шлепанцы
сверкнули над гребнем стены, и вот маленький портной уже мчится  во  главе
погони по обширному огороду  мистера  Беншоу.  Вслед  за  ним  мчался  его
коллега - без воротничка, в стоптанных шлепанцах и пестрых  подтяжках.  За
ним бежал полицейский, окончательно довершив разрушение грибных грядок,  а
за ним поспешал сам Макколум; ему не терпелось сейчас же обсудить с  Билби
этот ущерб, хотя место и время для этого были весьма неподходящие.  Мистер
Макколум запыхался, и ему  никак  не  удавалось  завязать  столь  желанный
разговор. Уже несколько раз, едва представлялась возможность, он  начинал:
"Эй! Послушай!.." - но дальше этого дело не шло.
   Остальные портные преспокойно взобрались на стену  с  помощью  кухонной
стремянки и спрыгнули вниз по другую сторону. За ними, пыхтя и  отдуваясь,
следовал мистер Шокс, а затем новый человеческий ручеек  влился  в  огород
через дыру в заборе позади строительной площадки. Здесь впереди всех бежал
молодой рабочий, который первым заметил, что Билби удирает.  По  пятам  за
ним неслись ветеринар Раймелл, приказчик из  бакалейной  лавки,  посыльный
доктора и, уже не так резво, булочник. Потом бродяга. Потом  Мамби  и  сын
Шокса. И еще множество всякого народа.
   Билби ловили всем миром, точно важного преступника.
   Большеголовый десятник все еще торчал на крыше недостроенного дома;  он
был очень недоволен оборотом дела, и к солнечному,  но  равнодушному  небу
неслись его вопли: он требовал львиной доли в  вознаграждении,  высказывал
свое личное мнение о беглеце, и все это  перемежалось  самой  обыкновенной
бранью.


   Мистер Беншоу был мелкий собственник, крепкий английский землевладелец,
йомен  нового  склада.  Он  был  ярый   противник   социалистов,   человек
самостоятельный и независимых взглядов. У  него  были  неуклонно  растущий
банковский счет, некрасивая и вдобавок бесплодная жена, смуглый цвет  лица
и такая прямая осанка, что  казалось  -  он  всегда  немножко  наклоняется
вперед. Ходил он обычно в каком-то сером охотничьем костюме  и  коричневых
гетрах, только по воскресеньям надевал черный сюртук. Он имел склонность к
котелкам, которые никак не шли к его  широкому,  насупленному,  землистого
цвета лицу. А вообще он был человек весьма основательный и здравомыслящий.
И его головной убор только подчеркивал это. У мистера  Беншоу  не  хватало
времени следить за собой  или  хотя  бы  одеваться  соответственно  своему
возрасту и положению. Он попросту шел в ближайший магазин  и  покупал  там
самую  дешевую  шляпу,  а  потому  ему  всегда  доставались  шляпы,   явно
предназначенные для людей молодых и ветреных, с  легкомысленными  тульями,
кокетливыми бантами и соблазнительными полями, которые игриво  загибаются,
оттеняя румяные физиономии глупых юнцов. Такой котелок делал  его  суровое
лицо похожим на лицо пуританина времен Стюартов.
   Мистер Беншоу был скорее садовод, чем фермер. Когда-то в  начале  своей
карьеры он снимал плохонький домишко, при котором был небольшой участок  -
тут он разводил ранний картофель и капусту, но прокормиться этим  не  мог,
приходилось еще и служить; а потом пришел  достаток.  Он  прикупил  земли,
действовал все энергичнее и  разнообразнее.  Теперь  он  выращивал  весьма
солидные количества клубники, малины, сельдерея, морской капусты,  спаржи,
раннего горошка, позднего горошка и лука, и на десять миль вокруг ни  один
фермер не свозил на свои  поля  столько  конского  навоза.  Он  уже  начал
отправлять в Лондон срезанные цветы. У него было уже пол-акра теплиц, и он
быстро строил новые. Благодаря жесткой экономии он  сумел  построить  себе
дом и впридачу невзрачный домишко для некоторых своих работников.  Были  у
него и  всякие  самонужнейшие  сараи  и  пристройки,  сработанные  главным
образом из толя и рифленого железа. Дом его был обставлен весьма  солидно,
но даже  по  деревенским  понятиям  чересчур  мрачно,  а  ведь  в  деревне
легкомысленной мебели вообще не признают. В своей округе он  уже  считался
кредитором по закладным. Но  благоденствие  не  вскружило  головы  мистеру
Беншоу, и притом он не забывал того, что он  в  высшей  степени  достойный
человек и имеет право на особое почтение со стороны своей деревни, которую
он  своим  простым,  но  неустанным  трудом,  конечно   же,   обогатил   и
осчастливил.
   А между тем он полагал, что деревенские жители не очень-то  внимательны
к нему. И хуже всего то, что они не желают считаться  с  законом,  который
запрещает вторгаться  в  чужие  владения.  По  его  землям  проходили  три
тропинки, одна из них вела к закрытой школе для мальчиков. И ему  казалось
чудовищно несправедливым, что он вынужден содержать именно эту  дорожку  в
хорошем состоянии,  ибо  если  этого  не  делать,  мальчишки  протаптывают
параллельные тропки прямо  по  его  насаждениям.  Он  засыпал  ее  шлаком,
ацетиленовыми отходами - он считал и надеялся, что они чрезвычайно пагубно
действуют на обувь, - и скользкой белой глиной, а в начале и в конце  этой
тропинки  укрепил  щиты  с  надписью:  "Сходить  с  тропинки  запрещается.
Нарушители будут преследоваться по закону". В целях экономии он сам сделал
эту надпись на щитах, когда простудился и  лежал  дома  больной.  Впрочем,
тратить деньги на хорошую загородку было бы еще более несправедливо, думал
он. Да и какая загородка была бы достаточно дешева, достаточно безобразна,
причиняла  бы  достаточно  боли   и   вообще   оказалась   бы   достаточно
отвратительной, чтобы выразить обуревавшие его чувства!
   Каждый день мальчишки  бегали  в  школу  и  обратно  и  подмечали:  вот
созревают и наливаются сладкими соками плоды  его  трудов,  скоро  их  уже
можно будет рвать. И еще люди бродили взад и вперед по этой тропинке среди
его заботливо ухоженных насаждений, а мистер Беншоу был  глубоко  убежден,
что людям честным совершенно нечего там делать. И ходят они тут,  конечно,
только затем, чтобы его позлить, либо затем, чтобы нанести ему ущерб.  Эти
постоянные вторжения вызывали в мистере Беншоу тот издавна присущий нашему
народу,  праведный  гнев  против  несправедливости,  который  больше   чем
что-либо другое сделал Америку и Англию такими,  каковы  они  стали  ныне.
Один раз его уже ограбили:  совершили  налет  на  малинник,  -  и  он  был
убежден, что это может повториться в любую минуту. Он обращался к  местным
властям, просил разрешить ему закрыть тропинки - но тщетно.  Они  отказали
ему под жалким предлогом: детишкам, видите  ли,  чтобы  попасть  в  школу,
придется делать крюк в целую милю.
   Но не только тропинки терзали мистера  Беншоу  и  ущемляли  чрезвычайно
развитое у него чувство Личной Свободы. Владения его разрослись, а  соседи
вовсе не склонны были содержать свои заборы так, чтобы мистер  Беншоу  был
совершенно удовлетворен.  Кое-где  он  за  свой  счет  укрепил  эти  хилые
загородки легкой колючей проволокой,  хотя  по  закону  это  обязаны  были
сделать соседи. Но эта колючая проволока была не совсем такая, как ему  бы
хотелось. Он искал такую, чтобы на ней были дополнительные  шпоры,  как  у
бойцовых петухов; такую, которая с наступлением темноты сама атаковала  бы
прохожих. Границы никто не уважал, это было еще  хуже,  чем  тропинки,  от
которых страдали в конце концов только урожаи клубники на Кейдж Филдз.
   Если не считать стен, отгораживающих  двор  и  сад  мистера  Беншоу  от
участков Макколума и Шокса, вокруг его владений не было  ни  единого  фута
по-настоящему  надежной  загородки.  С  одной  стороны  проникали   крысы,
соседские собаки и кошки, которые разрывали землю,  с  другой  -  кролики.
Кролики были  совершенно  невыносимы,  а  цена  на  проволочные  сетки  за
последнее время подскочила чуть не на тридцать процентов.
   Мистер Беншоу хотел как следует наказать кроликов - не  просто  убивать
их, а убивать так, чтобы посеять страх смерти в их норах. Он хотел убивать
их таким способом, чтобы оставшиеся в живых пушистые зверьки с белыми  как
привидение хвостиками в страхе прискакали бы домой и  сказали:  "Вот  что,
ребята, давайте-ка лучше уберемся отсюда,  пока  целы.  На  нас  ополчился
Сильный Решительный Человек..."
   Я так долго рассказывал вам, читатель,  об  экономических  и  моральных
трудностях в жизни мистера Беншоу, чтобы вы поняли, сколь