Дом творчества.  Только ты учти,  Омегин,  у  Вари
есть жених...
     - Подумаешь - жених! Вот если ты только?..
     - Да и я тоже... - хмурится Алексей.
     - Ну-с,  прошу вас,  друзья!  - энергично открывает дверь  Леонид
Александрович.
     На столике в купе пестрая салфетка,  на ней - бутерброды, тарелка
с помидорами, масленка с маслом и еще что-то.
     - Будет  и  чай,  -  весело  сообщает  Варя.  -  Я  уже  заказала
проводнику.
     - А спиртного ничего нет, - разводит руками Леонид Александрович.
- Уж извините...
     - А мы непьющие, - заявляет вдруг Омегин.
     - Так я вам и поверил! - смеется профессор.
     Омегину очень хочется сесть рядом с Варей,  но Алексей  опережает
его.  На  Варе  теперь  пестрый  сарафанчик  (и  когда  только  успела
переодеться?), он очень ей идет, так же, видимо, как и вообще все, что
бы она ни надела на себя. Так, во всяком случае, кажется Алексею.
     - Ну-с,  а теперь приступим  к  скромной  трапезе,  -  приветливо
улыбаясь, произносит Кречетов. - Прошу вас!
     Но тут широко раздвигается дверь и  в  купе  просовывается  рыжая
голова Фрегатова.
     - А,  вот он где!  Ба,  да тут и Русин!..  Это  что  же  такое  -
выездной пленум фантастов на брега Черного моря?
     - Это ваши друзья,  наверно?  - кивает Кречетов  на  Фрегатова  и
выглядывающего из-за его плеча Семенова.
     - Да,  это те самые фантасты,  о которых я  говорил  вам,  -  без
особого энтузиазма подтверждает Омегин.
     - И один из них - автор "Счастливой планеты"?
     - Да,  вот тот, что сзади, - комментирует Омегин. - Познакомьтесь
с профессором Кречетовым,  товарищ Семенов.  Он в восторге  от  вашего
романа.
     - Заходите,  заходите,  пожалуйста, товарищи! - приветливо кивает
им Леонид Александрович.  - В тесноте да не в обиде,  как говорится. А
роман ваш я действительно читал.
     - И он вам, в самом деле, понравился?
     - Я не берусь судить о нем с чисто литературных позиций,  но  мне
думается...
     И тут завязывается научный спор,  в пылу которого  участники  его
забывают не только о бутербродах Вари,  но и о принесенном проводником
чае.
     - Я  не буду спорить с вами о возможности небелковой материальной
основы жизни.  Допускаю даже азотную планету...  - пытается  высказать
свою мысль Кречетов, но его сразу же перебивает Русин:
     - Но тогда моря и океаны заполнятся ведь жидким аммиаком!
     - Ну и что же? - набрасывается на него Семенов. - Это ведь только
на Земле господствует кислород,  а во всех внешних планетах  солнечной
системы,  начиная с Юпитера,  азот.  Зато метеорология азотной планеты
куда  благоприятнее  нашей  кислородной,  жидкая  фаза  которой  имеет
значительно  меньший  молекулярный  вес,  чем средний молекулярный вес
земной атмосферы.  Поэтому-то и неспокойна наша атмосфера,  насыщенная
парами воды.  А небо азотных планет должно быть вечно безоблачным, без
гроз, дождей и снегопадов...
     - Я  же  и  не спорю с этим...  Я не против такой возможности,  -
удается, наконец, произнести несколько слов профессору Кречетову.
     И снова взволнованный голос Алексея Русина:
     - И вы допускаете жизнь на такой планете?
     - Он допускает. Об этом свидетельствует его роман, - подтверждает
Кречетов.  - Но и я готов допустить на такой планете  только  какую-то
низшую форму жизни...
     - А я нет! - упрямо трясет головой Русин. - Не может быть никакой
жизни на такой планете!
     - Ну вот, снова ограничение! - сокрушенно разводит руками Омегин.
     - А я не понимаю, почему Русин допускает жизнь только на белковой
основе,  а не  на  кремниевой?  Вы  же  не  против  иных  форм  жизни,
профессор? - спрашивает Фрегатов.
     - В принципе не против.  Биология живых существ  должна,  видимо,
определяться   химическим  составом  планеты.  А  поскольку  нет  пока
достаточной  ясности  в  характеристике  живой  материи,   воссоздание
биологии  какой-нибудь  иной,  чем  наша,  планеты лежит,  конечно,  в
области смутных догадок.
     - То  есть  в области фантастики!  - смеется очень довольный этим
заявлением профессора Омегин, убежденный сторонник смутных догадок.
     - Да, в какой-то мере, - соглашается с ним Кречетов.
     - Не будем спорить сейчас о степени  смутности  наших  догадок  в
научной   фантастике,   -   предлагает  Фрегатов,  -  но  в  допущении
возможности жизни на азотной планете нет ведь ничего антинаучного.
     - Ну,  а как же могла она там возникнуть?  - спрашивает Русин.  -
Как осуществлялась на  ней  миграция  химических  элементов?  Если  мы
исключаем  из  этого  цикла господа бога,  смыслящего в химии,  то кто
помог "встретиться" там химическим элементам, которые образовали затем
органические вещества, на основе которых...
     - Ну,  знаешь ли,  если еще и в такие детали вдаваться в  научной
фантастике!.. - почти возмущенно восклицает Омегин.
     - А может быть,  мы все-таки будем завтракать? - робко предлагает
Варя, протягивая спорщикам бутерброды.
     Чувствуя, что Варе не очень  интересен,  а  может  быть,  даже  и
неприятен этот спор,  Алексей готов прекратить его,  хотя он так полон
протеста,  что  и  есть  уже  не  хочет.  А  Фрегатов  не  только   не
отказывается  от  бутерброда,  но  и  откусывает  от  него большую его
половину, не собираясь, однако, прекращать полемику.
     - Вас  смущает,  что на азотной планете не будет дождей и рек,  а
жидкий аммиак во  впадинах  ее  коры  окажется  слишком  спокойным?  -
обращается  он  к Русину.  - А почему бы не допустить,  что химические
элементы такой планеты "встретятся" в нужных сочетаниях  в  результате
одних лишь тектонических явлений?
     - Но ведь это будет совсем уж исключительный случай...
     - Да,  но  в условиях неограниченного времени и планет,  которыми
располагает такой экспериментатор, как природа...
     - Да,  да,  - утвердительно кивает Кречетов. - Теория вероятности
допускает это.  Допустим и мы,  что жизнь на такой планете возникла. А
что дальше? Каково ее дальнейшее развитие? На вашей идеальной планете,
товарищ Семенов,  отсутствует ведь даже наклон ее оси. А это исключает
смену времен года и необходимость живых существ приспосабливаться то к
летней жаре, то к зимнему холоду. И как же вы не понимаете, что именно
"неидеальность" нашей планеты, ее дождливое, грозовое небо (кстати, не
забывайте о роли грозы в возникновении  жизни!),  ее  суровые  зимы  и
летний  зной  как  раз  и вынуждали живые существа приспосабливаться к
условиям, а следовательно, и совершенствоваться.
     - Но возможны ведь и другие стимулы эволюции живых существ,  - не
очень уверенно произносит Семенов.
     - А какие? Вы в своем романе даже не намекаете на них.
     - Может  быть,  действительно  прекратим  на  этом  полемику?   -
неожиданно предлагает Фрегатов.
     На сей раз никто не возражает.

        "23"

     В Гагру они прибывают рано утром.  У подъезда  светлого,  типично
южного вокзала их уже ждет автобус Литфонда. Минут через пятнадцать он
почти битком наполняется литераторами,  членами их семей и чемоданами.
Из знакомых, кроме приехавших вместе с ним фантастов, Русин узнает еще
человек пять москвичей, остальные либо из областных отделений, либо из
республиканских союзов писателей.  И конечно,  как всегда, кто-нибудь,
никакого отношения не имеющий не только к  Союзу  писателей,  но  и  к
литературе вообще,  но по самой официальной путевке.  Факт этот более,
пожалуй,  фантастический,  чем некоторые произведения  фантастов,  ибо
никто  из администрации Литературного фонда просто не в состоянии дать
этому объяснение.
     Несмотря на  тряску  и  шум,  в  автобусе  сразу  же завязывается
оживленный разговор.  Кто-то интересуется погодой и температурой моря,
кто-то  ценами  на  фрукты,  а  очень смуглый человек явно кавказского
типа, оказавшийся местным жителем, вдруг заявляет:
     - А знаете, дорогие курортники, нас ведь вчера тряхануло.
     - То есть как это - тряхануло?  - недоумевает  пожилой  писатель,
сидящий с ним рядом.
     - Что такое землетрясение, знаешь? Вот оно и тряхануло.
     - Да  быть  этого не может!  - восклицает писатель.  - Каждый год
сюда езжу и не помню, чтобы хоть раз было такое.
     - Сами удивляемся, - пожимает плечами местный житель.
     - В самом деле,  очень странно, - замечает и Семенов. - Район тут
не такой уж сейсмический...
     - А чего вы удивляетесь? - перегибается к ним с переднего сиденья
Фрегатов.   -   В  каком-то  справочнике  по  Кавказу  я  прочел,  что
"геологическая  молодость  горнообразовательных  процессов,  создавших
современный рельеф Кавказа, проявляется в ярко выраженной сейсмичности
и в настоящее время".
     - Спасибо за цитату, - усмехается Омегин. - Утешил, называется!..
     - А справка,  между прочим,  достоверная,  - подтверждает сидящий
рядом  с  Омегиным  пожилой  литератор  из Еревана.  - Кавказские горы
действительно очень еще молодые.  У нас в Армении  особенно  сейсмичен
район  между  Ереваном  и  Араратом.  Он так и называется - Араратской
группой очагов. А в полосе Черноморского побережья - это районы Анапы,
Туапсе, Сочи, Сухуми, Поти и Батуми.
     - А Гагра?  - с тревогой в голосе спрашивает какая-то  женщина  с
ребенком.
     - Тут это очень редкое явление, - успокаивает ее ереванец.
     Алексей все  посматривает на Кречетова,  который не произнес пока
ни  слова,  но   по   всему   чувствуется,   что   очень   внимательно
прислушивается  к  разговору.  Русину кажется даже,  что он встревожен
чем-то.  Продольные складки на его лбу стали заметно  резче,  сузились
чуть-чуть и глаза.
     "С чего бы это?..  - недоумевает Алексей...  -  Не  испугался  же
он..."
     - Простите,  пожалуйста,  товарищ,  - обращается вдруг Кречетов к
местному жителю,  сообщившему о землетрясении.  - Вы не помните, когда
это было?
     - Как не помнить - хорошо помню.  Около двух часов это было.  Как
раз перед обедом.  Я тут у вас в Литфонде на кухне  работаю.  А  когда
тряхануло,  у меня в руках противень с соусом был, ну, я и плеснул его
на халат шефа. Знаете, что потом было? Хуже, чем само землетрясение!
     Все невольно смеются.  Это разряжает обстановку, порождает шутки,
воспоминания подобных же случаев.  А Кречетов даже  не  улыбается.  Он
достает  записную книжку и торопливо листает ее.  Это не ускользает от
внимания Русина.  Связь между сообщением о  землетрясении  в  Гагре  и
беспокойством профессора Кречетова теперь кажется ему несомненной.
     В вестибюле  центрального  корпуса  Дома   творчества   прибывших
встречает  сестра-хозяйка  и приглашает в кабинет директора.  Директор
очень вежлив,  приветлив,  но сдержан.  Он знает, что сейчас предстоит
самый драматический момент его деятельности - распределение комнат. Он
уже не раз слезно просил делать это в Москве,  но там  тоже  понимают,
что сие такое, и не хотят "ущемлять" его прав.
     С трепетом протягивает он руку к путевкам протиснувшегося к  нему
ближе  всех  полумаститого  москвича,  и сухощавое кавказское лицо его
покрывается заметной бледностью.
     Более четверти    часа   длится   эта   неприятнейшая   процедура
распределения комнат,  и конечно же, никто не остается довольным. Даже
тот полумаститый, которому досталась самая лучшая угловая в приморском
корпусе на втором этаже.  А Русин доволен.  И не потому,  что он  тоже
получил комнату в приморском корпусе (правда, на первом этаже и к тому
же  над  котельной),  а  по  той  причине,  что  рядом  с  профессором
Кречетовым.
     Спустя еще полчаса удается устроить и  Варю  неподалеку  от  Дома
творчества. Профессор очень доволен, а Варя просто в восторге - она ни
разу еще не бывала в таких домах с отдельными  комнатами  и  лоджиями,
выходящими   на  море.  В  штормовую  погоду  брызги  от  волн  иногда
перелетают тут даже через высокий барьер.
     - Нравится тебе?  - спрашивает Варю Леонид Александрович,  хотя и
так видит, что ей все нравится.
     - О, тут прекрасно! - восклицает Варя.
     - Вот и будешь находиться у меня, сколько захочешь.
     - Я бы и ночевала тут в лоджии...
     - Нет,  ночевать будешь на той квартире, которую мы сняли. А тут,
как говорится,  "не положено". А бояться тебе нечего. Мне твою хозяйку
сам директор порекомендовал. Да и я за тебя вполне спокоен, раз тут, в
Гагре, нет твоего неандертальца.
     - Неандертальца?  -  удивляется  Варя,  но,  вспомнив,  что  дядя
называет так Вадима,  густо краснеет.  - Ну, почему вы так о нем, дядя
Леня?
     - Сам   не   знаю,   -  смеется  Леонид  Александрович.  -  Такое
впечатление он на меня производит.  А  какого  ты  мнения  об  Алексее
Русине?
     - Не знаю даже... Очень уж серьезный какой-то...
     - А тебе, значит, несерьезные больше нравятся?
     - Ну, почему вы это решили, дядя Леня? - надувает губки Варя.
     - По  этому  неандертальцу  твоему...  Ну ладно,  ладно!  - снова
смеется Леонид Александрович.  - Пошли на  пляж!  Смотри-ка,  там  уже
почти все фантасты.
     Из лоджии им видно,  как Фрегатов,  Семенов и Омегин раскладывают
на пляжной гальке свои поролоновые матрасики.
     - Уж очень они шумные,  эти фантасты...  - морщится  Варя.  -  Не
говорят по-человечески, а все спорят.
     - Тебе, значит, скучно с ними?
     - Да,  не весело,  - простодушно признается Варя. - Этот, Омегин,
кажется, еще ничего... А остальные...
     - Ну да,  я так и знал,  что Омегин тебе понравится, - усмехается
Леонид Александрович.
     - Почему же?
     - У него есть что-то общее с  твоим  неандертальцем...  Ну,  все!
Больше не буду. Даю слово! И пошли!..
     Но в это время в их дверь раздается деликатный стук.
     - Войдите!  -  кричит Леонид Александрович,  почти не сомневаясь,
что это Русин. Но в дверях показывается широкоплечий молодой человек в
морском кителе.
     - А, Виктор Тимофеевич! - весело восклицает Леонид Александрович.
-  Уже разыскали,  значит?  Ну и оперативность!  Даже дорожную пыль не
даете смыть...
     - Да что вы, профессор...
     - Ладно,  ладно,  шучу!  С пылью еще успеется. А ты, Варя, не жди
меня,  иди сама,  я задержусь немного.  Вот познакомьтесь, - кивает он
молодому человеку,  - это моя  племянница  Варя.  А  этот  богатырь  -
кандидат наук Виктор Тимофеевич Пронин.
     - Ну,  как у вас тут?  - спрашивает он Виктора Тимофеевича, когда
Варя уходит. - Экспериментировали вчера?
     - Экспериментировали,  Леонид  Александрович.  А   как   это   вы
догадались?
     - А ко мне вы прямо со своего "Наутилуса"?  - не  отвечая,  снова
спрашивает его профессор.
     - Да, с батискафа.
     - Прямо к берегу на нем причалили?
     - Да нет,  он в открытом море,  а сюда я на моторке.  Вон  к  тем
камням  пришвартовался.  Семен  Михайлович  послал меня узнать,  когда
вы...
     - А я сейчас. Вот только ключ передам Варе.
     - Но ведь вы же не отдохнули с дороги...
     - У меня почти целый месяц впереди.

        "24"

     Корнелий с  Вадимом  прилетели на Кавказ самолетом на день раньше
профессора Кречетова и поселились на  окраине  Старой  Гагры.  Им  еще
вчера  удалось  раздобыть  моторную  лодку,  на  которой они курсируют
теперь вдоль  пляжа  Литфонда,  держась  на  таком  расстоянии,  чтобы
рассматривать  его  с помощью оптики.  Этим занимается лично Корнелий,
вооруженный  мощным  двенадцатикратным  морским  биноклем.  Профессора
Кречетова  неоднократно видел он,  когда тот приходил к Вариному отцу,
не сомневается к тому же, что на пляже будет он в обществе Вари. Пока,
однако, ни Вари, ни Леонида Александровича ему не удается обнаружить.
     - Зря мы так рано...  - ноет Вадим.  - Да и не пойдут они на пляж
сегодня. Устали, наверно, с дороги.
     - Устали!  - усмехается Корнелий.  - Ты  не  видел  разве,  какой
профессор  здоровяк?  Да  и  Варя  не усидит,  а одну он ее на море не
отпустит.
     - Но  не  видно  же их нигде.  Смотри,  сколько народу на пляже -
видать,  вся писательская братия вывалила,  а их все нет. Небось полно
всяких   литературных   знаменитостей.   Будут   теперь   вокруг  Вари
увиваться...
     - Можешь  не  волноваться,  знаменитостей  пока что не видно.  Во
всяком случае,  ни Федина, ни Симонова телескоп мой не обнаружил. Да и
вообще  знаменитости  в эту пору сюда не ездят.  Они сейчас в Дубултах
или Коктебеле.  Это уж я точно знаю.  У  них  не  тот  возраст,  чтобы
отдыхать,  а  тем  более творить тут что-нибудь в этом июльском пекле.
Они сюда в сентябре или октябре...
     - Ну, а те, что помоложе! Евтушенко, например?..
     - Этот может. Вон, кстати, какой-то длинный парень, очень на него
похожий.
     - Брось разыгрывать!..
     - Чего разыгрывать? Определенно, это он! Теперь как начнет читать
Варе свои стихи!  Что тогда в сравнении с ним ты со своими  лошадиными
остротами?
     Вадим пытается вырвать у Корнелия бинокль,  но  глава  корпорации
так отталкивает его, что он чуть из лодки не вываливается.
     - Да не лапай  ты  этот  хрупкий  инструмент,  чертов  буйвол!  -
ругается  Корнелий.  -  Вон Варя в поле зрения.  Спускается на пляж по
лесенке.  Сейчас и сам профессор должен появиться...  Но нет, не видно
что-то... Неужели она одна? Как же это он отпустил ее одну?..
     - Дай же ты мне хоть на Варю-то посмотреть, - молит Вадим.
     - А  ты зачем сюда приехал?  - рычит на него Корнелий.  - Амурами
заниматься?  Ромео из себя изображать? У нас черт знает какой важности
задача международного значения,  а он...  А ну,  заводи мотор да подай
чуть ближе к берегу.
     Пока обиженный  Вадим возится с мотором,  Корнелий обнаруживает и
Кречетова.  Он тоже спускается  на  пляж  и  подходит  к  Варе,  чтобы
передать ей ключ от своей комнаты.
     - Ну,  наконец-то!  - облегченно  вздыхает  глава  корпорации.  -
Появился и дядюшка.  Но что такое?..  Он снова куда-то уходит...  И не
один,  с ним какой-то морячок...  Э, да это, видно, тот, что в моторке
мимо  нас  недавно проскочил!  Да что ты там возишься?  Заводи скорее!
Видно, профессора повезут куда-то...
     Теперь Корнелий  уже  не  отводит  глаз  от бинокля.  Профессор в
сопровождении широкоплечего моряка действительно  садится  в  моторную
лодку, причаленную к одной из глыб железобетона, оставшегося от старой
набережной, разрушенной несколько лет назад свирепым штормом.
     - Они  берут  курс  на юго-запад,  - сообщает Корнелий Вадиму.  -
Держись и ты этого направления.
     - Так  ведь  у  них моторка не чета нашей.  Обгонят они нас в два
счета...
     - Ну  и  пусть обгоняют.  Мы будем левее их держаться,  поближе к
берегу и на таком расстоянии,  чтобы они не  смогли  нас  рассмотреть.
Могут заподозрить?  Ну,  это едва ли.  Смотри,  сколько разных лодок в
море! Что ж тут подозрительного, что и мы совершаем морскую прогулку?
     - А что толку!
     - Как - что? Надо же знать, куда его везут. Моторка держит курс в
открытое море, но не в Турцию же.
     Пропустив лодку с профессором  Кречетовым  вперед  и  значительно
правее, Корнелий осторожно наблюдает теперь за ним в бинокль.
     - Ты смотри, Вадим! Видишь, что там впереди по курсу их моторки?
     - Подводная лодка?
     - Нет, Вадим, это не подводная лодка. Это, наверно, батискаф. Ну,
в общем - подводный дирижабль для исследования морского дна на больших
глубинах.  Сбавляй ход!  Нам не следует к нему  приближаться.  Да,  по
всему  видно,  что этот профессор серьезное что-то замышляет.  Не зря,
значит, американцы им заинтересовались...
     А профессор   Кречетов   теперь   уже   на  палубе  батискафа.  В
сопровождении широкоплечего моряка он проходит в рубку и скрывается из
виду.
     - Интересно бы узнать,  что у них там?  - мечтательно  произносит
Корнелий.  - Жора Диббль немалые бы деньги нам за это отвалил. Но туда
нам даже с помощью твоей красотки не попасть...
     - А ты лучше вон куда глянь, - толкает его в бок Вадим. - Видишь,
моторка пронеслась?  Она тут давно уже  циркулирует.  Не  за  нами  ли
наблюдает кто-то?..
     Корнелий торопливо ловит мот