рем десятым эрстеда. А гамма...
     - Равна   одной   стотысячной  эрстеда,  -  улыбаясь,  перебивает
Кречетова  майор  Уралов.  -  В  этом   я   кое-что   смыслю,   Леонид
Александрович.  Ну,  а почему вы решили,  что подобные же эксперименты
проводит и еще кто-то?
     - Дело, видите ли, в том, товарищ майор, что сотрудники Института
физики Земли, тщательно изучившие по моей просьбе сейсмические явления
за последние три месяца,  обнаружили любопытные совпадения. Оказалось,
например,  что такого же характера колебания земной коры, которые были
зафиксированы    в    момент    экспериментов    академика    Иванова,
зарегистрированы и по ту сторону нашей планеты.
     - А это не те же самые?
     - Нет,  не те  же.  Они,  во-первых,  не  совпадают  по  времени,
во-вторых, несколько большей интенсивности и, в-третьих, таких явлений
не пять, а семь. И все они, как и в нашем полушарии, отождествляются с
точно таким же изменением земного магнитного поля.
     - А может быть, это обычные магнитные вариации типа S-вариаций?
     - Период  этих  вариаций  равен  солнечным  суткам  и  зависит от
состояния ионосферы и солнечной активности.  А  тут  наблюдалось  лишь
очень кратковременное изменение постоянного магнитного поля.
     Майор Уралов некоторое время молчит,  задумчиво  прищурив  глаза.
Потом спрашивает:
     - И вы уверены?..
     Но профессор Кречетов тотчас же торопливо перебивает его:
     - Нет,  нет,  абсолютной уверенности, конечно, нет. Да и академик
Иванов не разделяет пока моей точки зрения.  Считает все это случайным
совпадением.  Он,  правда,  не знает еще  об  изменении  интенсивности
геомагнитного  поля,  не  думаю  все же,  чтобы это его убедило в моей
правоте.  О природе магнитного поля нашей планеты вообще ведь мало что
известно.  Я  бы,  пожалуй,  и  не  пришел  к вам со всеми этими моими
смутными догадками и подозрениями,  если бы не сообщил  вам  раньше  о
пропаже   моего   портфеля,  хотя  связь  этого  происшествия  с  теми
геофизическими явлениями,  о которых я вам только что  доложил,  может
показаться вам...
     - Нет,  нет, Леонид Александрович, мне это не кажется! - поспешно
заявляет   Уралов.  -  У  нас  есть  некоторые  основания  подозревать
"нездоровый",  так сказать, интерес к вашей и академика Иванова работе
со  стороны некоторых иностранных разведок.  Нам известно так же,  что
работы,  подобные вашим,  ведутся и по ту сторону океана. А то, что их
держат  в  секрете,  заставляет  подозревать,  что носят они не только
научный характер. Как по-вашему, могут эти искусственные землетрясения
быть "направленными", так сказать? Вы понимаете мою мысль?
     - Да,  вполне,  товарищ майор.  Я даже думал  уже  об  этом.  Мне
кажется,  что  вызвать  подобное  сейсмическое  явление  в  любом  или
специально  заданном  районе  нельзя.  Они,  видимо,  будут  возникать
главным образом в сейсмических зонах земною шара.
     - А магнитные явления? Могут они нарушить радиосвязь?
     - Это  более  вероятно,  хотя  и  в  этом  у меня нет пока полной
уверенности.
     - Ну,  а  тот  молодой  человек,  который  задавал вам вопросы из
области нейтринной физики, не попадался вам больше?
     - Как в воду канул.  Да это и понятно,  если именно он стащил мой
портфель, - усмехается профессор Кречетов. - Ну, вот и все, что я пока
могу сообщить, товарищ майор.
     - Спасибо вам и за это, - встает и крепко пожимает руку Кречетову
майор Уралов. - Надеюсь, если еще что-нибудь...
     - Можете  не  сомневаться,  товарищ  майор.  Считаю   это   своим
патриотическим долгом.

        "11"

     После завтрака  Алексей идет в кабинет отца и достает с его полок
книги Щербакова,  Карпинского,  Шмидта, Белоусова, Харлея. А когда уже
заканчивает  отбор  нужной  литературы,  на глаза ему попадается книга
Харлоу Шепли.  Он машинально раскрывает несколько первых ее страниц  и
читает очень коротенькое предисловие автора,  которое не прочел прежде
из-за органической нелюбви ко всякого рода напутственным словам.
     По мере чтения он все более сожалеет теперь,  что не прочел этого
раньше.  "Если бы этой книге предшествовало посвящение, - писал Шепли,
-  то  прежде  всего  оно,  вероятно,  было бы обращено к свету звезд,
насекомым,  галактикам, а также к ископаемым растениям и животным, так
как именно они вдохновили автора написать эту книгу".
     Алексей так взволнован этими простыми словами,  что на  некоторое
время  забывает  даже,  зачем  зашел в кабинет отца.  Возвращает его к
действительности голос матери:
     - Алеша, к тебе пришли.
     Алексей хочет пройти в  свою  комнату,  но  в  кабинет  отца  уже
вваливается Сидор Омегин.
     - Прости,  дорогуша, что я к тебе без телефонного звонка, - гудит
он.  -  Но  я  ненадолго - за одной справочкой.  Знаю,  что ты человек
эрудированный,  потому прямо к тебе.  Можно  было  бы,  конечно,  и  к
Фрегатову  или  к  кому-нибудь  из  ученой  братии,  но те могут еще и
высмеять за невежество...
     - За   невежество   и   я,   пожалуй...   -   хмурится   Алексей,
недолюбливающий Омегина за его бесцеремонность в обращении  со  своими
коллегами  по  жанру и тот глубокомысленный туман в его произведениях,
который очень часто отдает "развесистой клюквой".
     - Да, может быть, и ты тоже, - торопливо перебивает его Омегин. -
Пожалуй, даже и стоит... Но ты же не пойдешь потом всем трепаться, как
Фрегатов,  что  Омегин  лапоть  и  неуч?  Я  же тебя знаю,  ты человек
деликатный,  а Фрегатов  так  даже  анекдоты  сочиняет  о  моем  якобы
невежестве...
     - Ну,  хорошо,  давай все-таки ближе к делу,  - останавливает его
Алексей.
     Но Омегин уже ходит вдоль многочисленных полок библиотеки Василия
Васильевича, удивленно посвистывая.
     - Ну и библиотечище!  И все  научные.  А  научной  фантастики  не
держите, значит?
     - Это отцовские, - недовольно отвечает Алексей. - Он не держит.
     Видя, что Алексей хмурится все больше, Омегин переходит, наконец,
к цели своего прихода.
     - Вот  ты  очень  горячо  выступал  вчера  по  поводу постоянства
скорости света. Я, конечно, знаю, что это одна из физических констант,
но  мне всегда казалось,  что есть в этом какой-то элемент метафизики.
Потому  я  и  позволяю  своим  космонавтам  летать  с   суперсветовыми
скоростями.  А  вот  сегодня в одном научно-популярном журнале прочел,
будто и современной наукой ставится эта константа под сомнение. Что ты
на это скажешь? Мне ведь это очень важно для моего нового романа.
     - Я не  знаю,  какими  данными  располагает  редакция  почтенного
журнала, ставя под сомнение эту константу, но вот что говорит по этому
поводу такой всемирно известный ученый, как Макс Борн.
     Алексей берет  с  полки  книгу "Физика в жизни моего поколения" и
читает:
     - "Теория  относительности  утверждает,  что  не  только скорость
света одна и  та  же  для  всех  движущихся  относительно  друг  друга
наблюдателей,   но  не  существует  никакого  другого  более  быстрого
средства для передачи сигналов.  Это утверждение является дерзостью  -
откуда можно знать, не перешагнет ли будущее исследование эти границы?
На это можно ответить:  развитая из этого предположения система физики
свободна   от   внутренних   противоречий.   Ее  законы  автоматически
предсказывают,  что никакому телу и никакой групповой волне, с помощью
которых  можно  было  бы передавать сигналы,  нельзя придать скорость,
большую скорости света...  И это утверждение  опять-таки  подтверждено
многочисленными точными экспериментами".
     Внимательно выслушав мнение  Борна,  Сидор  Омегин  неопределенно
пожимает    плечами.    На    крупном,   мясистом   лице   его   явная
неудовлетворенность.
     - Не убеждает? - не скрывая иронии, спрашивает его Алексей Русин.
     - Да,  не очень.  Это я и без Борна знал.  К  тому  же  сам  Борн
теоретик старой школы.
     - А Фок?
     - Какой Фок?
     - Наш академик Фок какой, по-твоему, школы?
     - Ну, Фок, конечно, другое дело. А что, он тоже?..
     - Да,  утверждает то же самое.  В одной из своих последних статей
он написал: "При приближении скорости тела к скорости света масса тела
неограниченно возрастает;  вследствие этого ни одно материальное  тело
ни в одной системе не может достичь скорости света".
     - Ну  ладно,  спасибо  за  консультацию,  -  не  очень   довольно
произносит  Омегин.  -  Значит,  эта догма пока еще нерушима для наших
академиков?  Однако  в  наших  молодежных  научно-популярных  журналах
мыслят,  видимо,  прогрессивнее...  И,  знаешь, я все-таки на них буду
ориентироваться и не стану переделывать своего романа.
     - Делай как знаешь...
     - Да,  и вот еще что чуть не забыл тебе сказать, - спохватывается
Сидор,   собираясь  уже  уходить.  -  Я  сосватал  тебя  вчера  одному
иностранному журналисту.
     - То есть как это - сосватал? - удивляется Алексей Русин.
     - Порекомендовал ему к тебе обратиться.  Когда ты ушел  вчера  из
Дома  литераторов,  к нам привел его кто-то из комиссии по иностранной
литературе.    Представил     как     корреспондента     американского
научно-популярного журнала. Он, оказывается, проявляет интерес к нашим
фантастам.  А конкретно - к пишущим о тайнах земного ядра.  Я и назвал
ему  тебя.  Так  что  он может позвонить или даже зайти к тебе.  Очень
энергичный джентльмен. Фамилия его Диббль, Джордж Диббль.
     - Ты  оказал  мне ту услугу...  - хмурится Алексей.  - И не очень
понятно:  с чего это вдруг у американского журналиста интерес к  такой
теме?
     - Говорит,  что  в  связи  с   предстоящим   проведением   нового
Международного  геофизического  года.  И  особенно из-за новых попыток
сверхглубинного бурения по проекту "Мохол".  В  этом  году  возобновят
его,  кажется,  и у нас и в Америке.  Да,  кстати,  почему этот проект
называется   "Мохол"?   Если   в   честь    югославского    сейсмолога
Мохороховичича, то уж скорее тогда "Мохор".
     - Ты  порадовал  меня  не  столько  своей  эрудицией  по  данному
вопросу,  - усмехается Алексей, - сколько любознательностью, которой я
в тебе прежде не наблюдал.
     - Пришлось кое-что почитать,  - простодушно признается Омегин.  -
Жора Диббль обещал встретиться со мной и поговорить о моих  творческих
планах. Ну, а что же такое этот "Мохол"?
     - Гибрид из фамилии Мохороховичича и английского слова  "hole"  -
скважина: "Мохол".
     - Ну,  спасибо.  Теперь мне не нужно рыться по разным  книгам.  А
тебе я сначала позавидовал,  но,  наверно, это ужасно все-таки - иметь
так много книг?  Ну,  будь здоров и  извини  за  беспокойство.  Привет
мамаше!

        "12"

     Алексей Русин просыпается около семи утра. Солнце уже заглядывает
в окно,  отбрасывая длинные тени кактусов,  стоящих на подоконнике, на
большой,  до  блеска отполированный письменный стол.  Нужно вставать и
делать зарядку,  но  Алексею  хочется  полежать  немного,  насладиться
утренней тишиной - дома все еще спят, на улице тоже тихо.
     В голове ясные,  четкие мысли.  Радостно видеть  рождение  нового
дня.  Наверно,  это  совсем-совсем  новый  день  планеты или новый миг
вселенной, дальнейшее развитие ее галактик, звезд и планет. И не может
быть,  чтобы  все  это  уже  было когда-то именно таким же,  если даже
вселенная "осциллирует" или "пульсирует".  Не верится  Алексею,  чтобы
все  повторялось  точь-в-точь через любые миллиарды лет.  После каждой
катастрофы материя вселенной формируется, наверно, из новых, все более
совершенных элементов. Сейчас это лептоны, мезоны, нуклоны и гипероны,
а в предшествующем цикле,  пятнадцать-двадцать миллиардов  лет  назад,
было,  пожалуй,  что-то  более  простое,  менее развитое,  может быть,
доатомное.
     Как все  удивительно  сложно!  А  что  происходит в период сжатия
вселенной?  Особенно когда она  уже  сжалась  в  сверхплотную  ядерную
каплю?  Куда  девается  тогда  пространство,  оно  ведь  немыслимо без
материи?..
     Невообразимо труден этот вопрос!  Скорее всего вселенная все-таки
пульсирует между какими-то крайними точками расширения и сжатия, но не
сплющивается до сверхплотной капли.
     Но и тут много неясного,  а Алексей так любит ясность.  Когда  он
вычитал у Шепли,  что существует определенная пропорциональность между
атомом водорода,  человеком и Солнцем, он буквально ликовал весь день,
сообщая об этом чуть ли не каждому встречному. Ведь это и в самом деле
знаменательно,  что  человек  является  средним  геометрическим  между
звездами и атомами!
     Нужно вставать, однако...
     И Алексей  встает,  распахивает  окно  и,  конечно  же,  не может
удержаться  от  того,  чтобы  не  бросить  взгляд   на   третий   этаж
противоположного дома,  хотя и знает, что Варя никогда не появляется у
своего окна так рано.
     Зарядку он всегда делает очень усердно, по системе, разработанной
им самим.
     И снова   мысли  о  повести,  которую  он  окончательно  решается
коренным образом переработать.  За эти  несколько  дней  он  перечитал
много книг по геологии и геофизике.  Да, тайн тут немало. Не ясно ведь
до сих пор:  расширяется ли  Земля?  Дрейфуют  ли  материки?  Из  чего
состоит  мантия  планеты?  Даже  о земной коре знаем мы,  оказывается,
слишком мало. Понятие земной коры появилось еще тогда, когда полагали,
будто  Земля раскаленный шар,  покрывшийся твердой коркой в результате
остывания.  Но теперь почти не остается  сомнений,  что  планета  наша
родилась холодной и лишь потом,  в результате радиоактивных процессов,
стала разогреваться. Что же в таком случае считать ее корой?
     А сколько еще неясного,  спорного,  противоречивого? Даже то, что
нижний слой  коры  базальтовый,  известно  лишь  предположительно,  на
основании лабораторных опытов.
     И все-таки Алексея радует то бесспорное и логически обоснованное,
что удалось достигнуть геофизикам.  - Ты скоро кончишь свою зарядку? -
кричит из кухни Анна Павловна.  - Папе сегодня нужно уйти пораньше,  и
завтрак уже готов.
     Размышляя над тайнами планеты, Алексей и не заметил, как растянул
свою  физзарядку  чуть  ли не на полчаса.  Спохватившись,  он спешит в
ванную, не забыв заглянуть в окно. Ну да, Варя уже на своем месте!
     "Железная у нее система", - усмехается Алексей. И хотя занятие ее
считает  он  несерьезным,  неуклонное  выполнение   ею   косметической
процедуры всегда в одно и то же время нравится ему. "По всему видно, у
девушки есть характер. Чего не скажешь о ее вкусе..."
     Это уже в адрес Вадима Маврина.
     - А куда это ты торопишься сегодня, папа? - спрашивает он Василия
Васильевича за завтраком.
     - Да так, разные дела, - уклончиво отвечает Русин-старший.
     - Наверно, опять в связи с профессором Кречетовым?
     - Да,  в связи с ним.  Похоже на то,  что в нашу библиотеку  стал
приходить  какой-то  человек,  проявляющий  подозрительный  интерес  к
профессору Кречетову.
     - И ты сам это заметил?
     - Да,  сам.  Но,  может быть,  мне это только показалось... После
того как Кречетов рассказал мне о своем портфеле, мне теперь все время
кажется, что вокруг снуют какие-то подозрительные личности.
     - Но  ведь  ваша  библиотека  только  для  сотрудников  вашего же
института?
     - Не только нашего. Да я и наших-то не всех знаю в лицо. Особенно
аспирантов.

        "13"

     С отцом Никанором Корнелий встречается спустя два дня  в  Москве,
на квартире Лаврентьева.
     - Я специально просил  моего  друга  Михаила  Ильича  Лаврентьева
помочь  мне  встретиться  с  вами,  - начинает он разговор с батюшкой,
почтительно  кланяясь  и  не  зная,  как  лучше  называть  его:  отцом
Никанором или гражданином Преображенским.  Решил, однако, ограничиться
одними местоимениями. - Мне очень прискорбно вспоминать тот вечер...
     - О, полно вам! - машет рукой отец Никанор. - Не стоит об этом. А
с вами я и сам хотел повидаться,  поблагодарить  за  непредвзятость  к
священнослужителям.  За то,  что не только не чернили их,  но и отдали
должное  тем,  кто  мыслит  высокими  категориями  современной  науки,
продолжая искренне верить во всевышнего.
     - Вот именно - во всевышнего!  - горячо подхватывает Корнелий.  -
Но  не  в  смысле бога,  а как высшего проявления мирового духа,  хотя
атеисты уверяют, что это одно и то же.
     - Да ведь и я тоже так полагаю...
     - В принципе - да,  но есть и  разница,  особенно  для  тех,  кто
мыслит неглубоко,  формально.  Бог у них ассоциируется с живописными и
часто бездарными изображениями Христа на стенах храмов. Да простит мне
эти слова мой друг Михаил Ильич, ибо я не его искусство имею в виду. А
это шокирует интеллигентных людей.
     Отец Никанор делает робкий протестующий жест, но Корнелий не дает
ему возможности произнести ни слова и начинает  говорить  так  быстро,
что священник едва успевает следить за ходом его мысли.
     - Да,  да,  я понимаю всю сложность общения  с  простым  народом.
Необходимость...  -  он  чуть было не произнес "наглядных пособий",  -
необходимость зримого образа бога  для  большей  силы  воздействия  на
верующих из простонародья.  Но тут мы одни и можем говорить о боге, не
прибегая к символике живописного искусства,  языком философской идеи о
боге, не воплощенном в человекоподобный облик. Вы уже знаете, наверно,
что я физик по образованию...
     - Да, мне поведал об этом Михаил Ильич.
     - И что антирелигиозные лекции я вынужден...
     - Да, это я тоже понимаю и вполне вам сочувствую.
     - Главная же моя цель,  - теперь уже  более  спокойно  продолжает
Корнелий,  -  доказать  существование  всевышнего или мирового духа не
словами,  ибо достаточно убедительно этого  никому  еще  не  удавалось
сделать,  а  экспериментом.  Да,  да,  совершенно  реальным физическим
экспериментом!
     - Михаил  Ильич  поведал  мне  и  об  этом,  -  понимающе  кивает
русоволосой головой отец Никанор.  Он кажется теперь  Корнелию  совсем
зеленым   студентиком,   готовым   поверить   любому  слову  маститого
профессора.
     - Ему трудно было поведать вам это,  ибо он человек гуманитарного
образования,  очень смутно представляющий себе все тупики  современных
естественных наук,  особенно физики, - степенно продолжает Корнелий. -
А вы,  Никанор Никодимович... Позвольте мне называть вас вашим мирским
именем?
     - О,  пожалуйста,  пожалуйста!  - снова энергично кивает  головой
отец Никанор и заметно краснеет.
     - А вы,  Никанор Никодимович,  совсем недавно изучали в  духовной
академии естественные науки и,  как мне известно, работаете теперь над
диссертацией кандидата богословских наук.
     - Да, имею такое намерение, Корнелий Иванович.
     - Вам,  конечно, приходилось читать космогонические работы аббата
Леметра,   отца  теории  "расширяющейся  вселенной",  доказавшего  акт
творения мира?  Знаете вы,  конечно, и сторонника Леметра, английского
физика Эддингтона,  которого,  как мне известно,  очень чтят в папской
академии в Ватикане.
     - Это он, кажется, сосчитал точное число протонов и электронов во
вселенной? - спрашивает отец Никанор, проникаясь все большим уважением
к эрудиции Корнелия.
     - Да, он. Однако после обнаружения новых элементарных частиц, ему
пришлось пересчитать их и дать новое,  более точное число. Знакомы вы,
наверно, и с работами западногерманского физика Вернера Гейзенберга?
     Отец Никанор  слышал  и  эту  фамилию,  но ничего из его работ не
читал.  Он и об Эддингтоне-то имел весьма смутное  представление,  ибо
курс  естественных наук в духовной академии был ничтожен.  Но чтобы не
казаться своему собеседнику неучем,  он хотя и робко, но утвердительно
кивает на его вопрос.
     От Корнелия не ускользает эта робость его кивка.  Да у него и без
того  нет  никаких  сомнений,  что "попик" ничего не должен смыслить в
квантовой механике,  о которой и сам-то Корнелий имеет весьма  смутное
представление.  Однако  он  читал кое-какие научно-популярные статьи и
усвоил такие ее термины, как "соотношение неопределенно