ние.  Потом  начинает  объяснять  их
новую задачу:
     - Мне известно, что вы смыслите кое-что в науке, мистер Телушкин.
     Корнелий смеется.
     - Мистер  Телушкин  плохо  звучит   по-русски,   мистер   Диббль.
Называйте меня лучше Корнелием.
     - Мне нравится,  что у вас есть чувство юмора,  - сухо усмехается
Диббль. - Это очень помогает в такой работе, как наша. Так вот, мистер
Корнелий, мне известно, что вы смыслите кое-что в науке.
     - Он  у нас почти кандидат наук,  - набивает цену своему партнеру
Каин.
     - Это правда, мистер Корнелий?
     - Да,  мистер Диббль,  ибо числился одно время в аспирантуре,  не
имея законченного высшего образования, - усмехается Корнелий.
     - Это тоже хорошо... Это свидетельствует о вашей... Как это будет
по-русски? Ах да, пройдошливости. Нам нужны такие ловкачи. О физике вы
имеете какое-нибудь представление?
     - Да, некоторое.
     - Я имею в виду физику атомного ядра, мистер Корнелий.
     - И я то же самое,  - не очень почтительно отвечает Корнелий. Ему
начинает действовать на нервы совсем  иной  тон,  каким  разговаривает
теперь с ним Джордж Диббль.
     Диббль догадывается об этом и решает,  что нужно как-то объяснить
Корнелию разницу в их теперешних взаимоотношениях.
     - Я  думаю,  вы  и  сами  понимаете,  что  вам  теперь   придется
заниматься  куда  более  серьезным  делом,  чем  торговля иконками,  -
строгим голосом произносит он.  - Значит,  с шуточками  и...  как  это
по-русски?   Ах  да,  с  ваньковаляйством  надо  кончать.  Дело  очень
серьезное.  Поэтому я должен устроить вам  маленький  экзамен,  мистер
Корнелий,  чтобы  точно  знать,  какова  будет цена вашей информации о
работе профессора Кречетова.
     Он просит  у  Каина  лист  чистой  бумаги,  достает свой паркер и
крупно пишет:
                               Е = mcЪ52Ъ0.
     Корнелий усмехается.
     - Вы  хотите сказать,  - без улыбки произносит Диббль,  - что это
знают у вас даже дети?
     - Да, мистер Диббль. Дети среднего школьного возраста.
     - А это? - снова пишет Диббль на бумаге:
                             2+2 =3,975.
     - Это пример синтеза ядер  и  дефекта  массы.  И  тоже  из  курса
средней школы.
     - Я могу написать и такую формулу,  прочесть которую  не  поможет
вам  даже  кандидатская степень,  - заметно сердится Диббль,  - У меня
ведь honoris causa...
     - Простите,  пожалуйста,  господин доктор, - теперь уже серьезным
тоном извиняется  Корнелий,  -  но  не  продолжайте  вашего  экзамена.
Скажите лучше прямо, что я должен знать для выполнения вашего задания?
     - Мне нужно знать, сумеете ли вы разобраться в некоторых бумагах,
которые могут попасть вам на глаза.  Понять, что в них такое. Хотелось
поэтому, чтобы вы могли распознавать некоторые физические константы...
     - Все ясно,  мистер Диббль. Чтобы у вас отпали всякие сомнения на
этот счет, я напишу вам сейчас одну формулу, которая лучше всяких слов
должна свидетельствовать о моей эрудиции.
     И он небрежно пишет знаки какой-то формулы.
     - О!   -  восхищенно  восклицает  Диббль.  -  Это  же  знаменитое
гравитационное уравнение Эйнштейна!
     - Да, мистер Диббль, - скромно подтверждает Корнелий. - Вот тут у
меня тензор Риччи, построенный из кристоффелей и их производных. А вот
это тензор плотности энергии - импульса - натяжения.
     - Так какого же вы черта с  такими  знаниями  занимаетесь  мелким
жульничеством?  -  поражается  Диббль.  -  Торгуете иконками?  Нет,  в
Советском Союзе,  видно,  просто некуда девать ученых парней, если они
вынуждены  с  такими  знаниями  промышлять мелким бизнесом.  Но мы это
учтем и при расчете  с  вами  повысим  вашу  ставку.  Слушайте  теперь
внимательно,  что  нам  хотелось бы узнать у профессора физики Леонида
Александровича Кречетова.
     ...А потом,   спустя   полчаса,  когда  Телушкин  с  Лаврентьевым
возвращаются от Каина, Лаврентьев с воcхищением говорит своему шефу:
     - И   откуда   у   тебя  такие  познания,  Корнелий?  Даже  этого
американского доктора потряс.  И  чего  тебе  действительно  с  такими
знаниями  якшаться  с  такими  подонками,  как  Вадим  Маврин и Васька
Колокольчиков? Неужели ты и в самом деле все это знаешь?
     - Эх,  Миша,  Миша!.. - вздыхает Корнелий. - Кабы я на самом деле
все это знал,  я бы не только с этими подонками,  но и с тобой не стал
бы иметь дело. Прости ты меня за такую откровенность!..
     - Но ведь формула была действительно эйнштейновская?
     - Да эйнштейновская, но я понятия не имею, из чего она выводится.
Прочел ее в какой-то книге и заучил. Память у меня, сам знаешь, какая.
А  такие  термины  ее,  как  тензор  плотности  энергии  -  импульса -
натяжения или тензор Риччи,  построенный из  кристоффелей,  очень  мне
понравились. Они производят внушительное впечатление на собеседников.
     Корнелий Телушкин был авантюристом,  а не карьеристом,  и в  этом
была  если не принципиальная,  то довольно существенная разница,  хотя
обе эти категории носят знак  отрицательного  потенциала  общественной
энергии,  как  квалифицировал бы это сам Корнелий.  И он не скрывал от
своих друзей своего  незнания  чего-либо  или  неполного  знания,  как
сделал   бы  это  карьерист.  Напротив,  он  гордился  своей  победой,
достигнутой приемами, типичными для авантюриста. И цена ему в том мире
дельцов и мошенников, в котором он подвизался, была высокой как раз за
это умение "обвести",  перехитрить лицо более значительное.  А если бы
он и на самом деле был таким образованным, каким старался казаться, то
в глазах его сообщников никакой заслуги его в этом бы не было.
     Поэтому-то он  и  не  скрывает,  а напротив,  охотно рассказывает
теперь Лаврентьеву, что и эту формулу и сложнейшие термины современной
физики  вычитывает он из разных научных книг,  а потом ошарашивает ими
образованных людей.  Любит  щегольнуть  он  и  именами  таких  крупных
западных ученых, как Дирак, Гейзенберг, Шредингер, Уилер и Хойль.
     - Выходит,  что обвел ты этого  американского  доктора  наук  еще
поэффектнее,  пожалуй, чем нашего образованного русского батюшку, - не
перестает восхищаться Корнелием Лаврентьев.  - Непонятно  мне  только,
чем  привлек  американцев  дядя  нашей  Вари?  Что-то  не  очень я это
уразумел из его разговора с тобой.
     - Прямо  он  этого и не сказал.  Но думается мне,  что тут что-то
связанное с тайной недр нашей планеты.  Ты знаешь, наверно, что и мы и
американцы бурим сверхглубокие скважины.  Об этом сейчас много пишут и
говорят.  Но это вряд ли даст что-нибудь существенное. Похоже, однако,
что  есть и другой,  более перспективный путь,  нащупанный профессором
Кречетовым.  Во всяком случае,  Диббль почти не  сомневается  в  этом.
Таким   же   путем  идут,  наверно,  и  американцы.  Поэтому-то  их  и
интересует,  чего же достиг Кречетов. Проиграв соревнование в космосе,
они  хотят  теперь  опередить  Советский  Союз в разгадке тайн земного
ядра.
     Прощаясь с Лаврентьевым, Корнелий замечает:
     - Вчера завершилась наша  операция  "Иисус  Христос",  а  сегодня
началась новая.  Думается мне, что самое подходящее название для нее -
"Нейтрино".

        "18"

     От завидного спокойствия и оптимизма профессора Кречетова  теперь
уже не остается никаких признаков.  На людях,  правда,  он еще кое-как
держится,  но  дома,  наедине  с   самим   собой,   "растормаживается"
окончательно.  А это значит,  что он уже не сдерживает тяжких вздохов,
раздраженно комкает бумагу,  швыряет ее на пол и ходит по комнате  так
быстро,  что это становится похожим на попытку сбежать от самого себя.
При этом он еще и приговаривает в свой адрес:
     - Ай-яй-яй,      профессор     Кречетов,     почтенный     доктор
физико-математических наук, что же это вы так распускаетесь? Не знаете
разве  пагубного  влияния  отрицательных  эмоций  на  нервную систему?
Постеснялись бы хотя своего двойника...
     Он стоит теперь перед зеркалом,  с неприязнью всматриваясь в свое
отражение.
     - Хорошо   еще,   что  зеркала  способны  лишь  к  геометрической
симметрии.  А если бы этот двойник из зеркального  антимира  болтал  и
ругался бы так же, как и я, а может быть, еще и плевался бы оттуда?..
     Эта неожиданная мысль веселит профессора, и он начинает смеяться,
представив себе свое плюющееся отражение.
     - И вообще любопытно,  что говорило  бы  оно,  это  потустороннее
существо?  По  законам  зеркального отражения его слова должны были бы
иметь  перевернутой  не  только  фонетику,  но   и   смысл...   Хватит
паясничать, однако! Марш к столу!
     И он идет к  своему  письменному  столу,  понуро  сгорбив  плечи.
Сколько  раз  уже  перечеркивал он написанное,  комкал и бросал на пол
страницы, вырванные из блокнота! Институт физики Земли предоставил ему
на  сей раз все необходимое,  большего у них уже просто нет,  а нужных
результатов все не получается.  В чем же ошибка?  Считал ведь и сам  и
на, электронной машине...
     - Ни к черту,  значит,  не годятся  мои  попытки  математического
описания этих явлений! - раздраженно восклицает он и решительно встает
из-за стола.  - Математикой,  значит,  ничего пока не  докажешь  этому
упрямцу   Иванову...   А   что,  если  увеличить  импульс  нейтринного
генератора?  Хотя бы на один порядок...  Чтобы не десять в пятнадцатой
степени  нейтрино  пролетало  за  одну секунду через каждый квадратный
сантиметр, а десять в шестнадцатой степени!..
     И снова страницу за страницей покрывает он формулами,  пестрящими
птичками греческой буквы Ъ3vЪ0 - символом нейтрино. После нескольких часов
работы   начинает,  кажется,  что-то  получаться.  Во  всяком  случае,
выясняется,  что генератор  может  дать  необходимый  импульс.  Можно,
значит,  попытаться  сделать такое предложение Иванову.  Он,  конечно,
пересчитает все  сам,  но  профессор  Кречетов  теперь  уже  почти  не
сомневается, что результат у него не будет иным.
     Жаль, что сегодня воскресенье  -  нужно  было  бы  позвонить  ему
сейчас же.  Но ничего не поделаешь, придется потерпеть до завтра. И он
заказывает телефонный разговор с академиком на десять часов утра.
     Академик Иванов приветствует его бодрым голосом:
     - Рад слышать вас,  дорогой Леонид Александрович!  Хотелось бы  и
увидеть.  Когда  же  вы  собираетесь  к  нам?  Не  закончили еще своих
расчетов?  Ну,  так отдохнете тут у нас,  а потом со свежими силами...
Нужно торопиться?  Вот уж этого-то,  дорогой вы мой, я положительно не
понимаю.  И если хотите знать - не одобряю.  Не  мне  вам  напоминать,
сколь сложна эта задача.  Я экспериментатор,  а вы теоретик, и вам это
должно быть виднее.  И если бы я мог хоть  чем-нибудь...  Что?..  Могу
помочь новым экспериментом?.. Не понимаю вас что-то...
     - Эксперимент должен  быть  все  тем  же,  -  поясняет  профессор
Кречетов.  -  Просто  необходимо даже,  чтобы он был абсолютно тем же.
Нужно только увеличить импульс хотя бы на один порядок...
     - Хотя  бы!  -  несдержанно  перебивает  его академик.  - А вы не
знаете разве,  что представляет собой это увеличение импульса всего на
один порядок?  В повышении этого импульса мы и сами заинтересованы, но
вы же знаете,  каковы трудности...  Ах, вы уже сделали приблизительный
расчет такой возможности?  Ну что ж,  присылайте этот ваш расчет, а мы
посмотрим...  Подсчитаем тут на наших,  не столь, конечно, совершенных
машинах. Вы же меня знаете, - добавляет он, добродушно посмеиваясь.
     Потом, помолчав немного, спрашивает:
     - Ну-с,  а  что  это  даст нам?  Усилит взаимодействие нейтрино с
веществом детектора?  Это,  конечно,  само собой.  Ну,  а чем  поможет
доказательству вашей гипотезы?
     - Ведь если сейсмические явления по времени  и  продолжительности
снова совпадут с периодами нейтринного зондажа...
     - Так,  так!  Понимаю вас.  Да,  пожалуй, это действительно может
подтвердить  вашу  догадку.  Даже если колебания земной коры возрастут
всего на один балл или полбалла.  Нужно,  конечно,  попробовать, но вы
ведь знаете, что главная наша задача...
     - Да,  я  знаю  это,  Дмитрий  Сергеевич,  однако  мои   опасения
заслуживают  постановки  и такого эксперимента.  Может ведь случиться,
что разгадка тайны ядра нашей  планеты  будет  равносильна  глобальной
катастрофе.
     - Ну,  ну,  дорогой  мой  Леонид  Александрович,   -   добродушно
посмеивается академик,  - вы слишком уж мрачно настроены. Вам нужно на
свежий морской воздух. Приезжайте-ка к нам поскорее.
     - Спасибо, Дмитрий Сергеевич, я уже и сам подумываю об этом.

        "19"

     - Алеша  дома?  -  спрашивает  Анну  Павловну Василий Васильевич,
вернувшись с работы.
     - Кончилась,  наконец,  их  конференция по научной фантастике,  -
облегченно вздыхает Анна Павловна.  - Весь день сегодня дома.  Даже  к
телефону ни разу не подошел.
     Василий Васильевич надевает свой  любимый  халат,  берет  в  зубы
трубку и идет к сыну.
     Алексей лежит на диване и читает книгу.
     - А,  мистер Шерлок Холмс!  - улыбается он отцу. - Давненько мы с
тобой не виделись.  Садись,  пожалуйста.  Ну,  как дела  у  профессора
Кречетова? Все еще интересуются им подозрительные личности?
     - Наоборот,  похоже,  что  все  успокоилось.  Даже   товарищ   из
госбезопасности  больше  не  появляется.  А  у тебя как идут дела?  Ты
будешь  завтра  вечером  дома?  Очень  хорошо.  Я  тебя  с  интересным
человеком познакомлю. С глациологом, специалистом по льдам.
     - И ты думаешь,  что он поможет мне  разобраться  в  тайнах  недр
нашей планеты?
     - А почему бы и нет? Ты, по-моему, очень разбрасываешься, а нужно
идти к разгадке этой тайны в каком-то одном направлении.  Разгадать ее
с позиции глациологии - будет,  по-моему, очень оригинально. Тем более
что  некоторые  ученые  считают  Антарктиду  ключом  к  решению многих
загадок планетарной геофизики.  Лед лежит там на скальном основании и,
по   существу,   является  такой  же  горной  породой,  как  и  скалы.
Тысячелетия так же мало изменяют его, как и камни...
     - Если не считать, что он иногда тает, - усмехается Алексей.
     - Но ведь некоторые породы,  как, например, осадочные в Поволжье,
разрушаются  гораздо  быстрее,  чем  лед  в  Антарктиде.  К  тому же у
кристаллического льда гораздо больше сходства с камнями, чем у песка и
глины.  А разве кто-нибудь предполагал, что толщина ледяного покрова в
Антарктиде столь колоссальна?  Думали,  что не более тысячи метров,  а
оказалось  четыре  тысячи  двести!  Наблюдения  над  силой  тяжести  и
сейсмическими волнами свидетельствуют о том,  что  колоссальная  масса
этого  льда  вдавила  земную  кору в районе Антарктиды глубоко в недра
планеты. Если бы можно было снять эту ледяную нагрузку, то поверхность
скальных  пород  поднялась бы там в среднем на тысячу пятьсот - тысячу
шестьсот метров. А это вдвое превышает среднюю высоту всех континентов
нашей планеты. Понимаешь теперь, какая это тема для фантаста?
     - Ох,  папа, - почти стонет Алексей, - зачем ты говоришь мне это?
Я и так совершенно захлебнулся в обилии загадок, тайн и прочих диковин
нашей удивительной планеты.
     - Вот и возьмись за разгадку тайн планеты с позиции глациолога! И
учти,  что  накопление  льда  на  нашей  планете   является   наиболее
устойчивым  процессом.  Предполагается  в связи с этим,  что в будущем
отступление ледников сменится их  наступлением.  И  вообще,  к  твоему
сведению,  более  одиннадцати процентов всей поверхности суши на нашей
планете покрыто вечным льдом.  И льда этого в  семь  с  половиной  раз
больше,  чем  пресной  воды  во  всех озерах,  реках,  прудах и прочих
водохранилищах земного шара.
     Обрушивая эти  сведения  на Алексея,  Василий Васильевич степенно
прохаживается взад и вперед вдоль его дивана,  посасывая свою трубочку
и бросая на сына торжествующие взгляды.
     - Ты меня совсем заморозишь своими льдами, папа, - шутливо ежится
на диване Алексей.
     - А ужинать вы будете? - раздается из кухни голос Анны Павловны.
     - Ну  ладно,  -  с  огорчением  произносит Василий Васильевич,  -
доскажу тебе остальное в другой раз,  но учти,  глациолог, с которым я
собираюсь тебя познакомить, знает об этом гораздо больше, чем я.
     - А  с  профессором  Кречетовым  ты  все  еще  не   можешь   меня
познакомить? - спрашивает Алексей.
     - Подожди еще немного. Профессор очень занят сейчас.
     - Долго я буду вас ждать? - снова раздается уже явно раздраженный
голос Анны Павловны.
     - Ну,  пойдем,  - берет сына под руку Василий Васильевич,  - мама
начинает сердиться.  Да,  кстати,  ты знаешь,  что эта  девушка  Варя,
которая живет в доме напротив, родная племянница профессора Кречетова?
     - А этот пьяница полковник,  значит,  его брат? - морщась, как от
физической боли, спрашивает Анна Павловна - разговор теперь происходит
уже на кухне. - Да и сама Варя тоже, видно, из тех девиц...
     - Из каких? - настораживается Алексей.
     - Сам должен понимать - из каких,  если у нее такие ухажеры,  как
Вадим Маврин.
     - Ну,  что  касается  ее  пьяницы  отца,   -   замечает   Василий
Васильевич,  -  то не поноси его так,  не зная трагической его судьбы.
Профессор Кречетов  рассказал  мне  недавно,  что  на  фронте  он  был
подлинным  героем,  а  потом  его  очень  обидели  чем-то и вынудили в
расцвете сил уйти в отставку.  И новое,  еще более тяжелое испытание -
трагическая смерть жены.  Вот он и запил. Так что ты его не осуждай. А
Варе следовало бы посочувствовать - наверно, нелегко ей с ним...
     Некоторое время  все  молча  едят  приготовленный Анной Павловной
ужин,  но  каждый  думает  о  Варе  по-своему.   Василию   Васильевичу
действительно  жалко  и  ее  и  ее  отца,  которого  он довольно часто
встречал на улице пьяным.  Встречал он несколько раз и Варю, поражаясь
ее красоте.
     А Алексей  видел  Варю  только  из  своего  окна  и  ни  разу  не
встречался   с  нею  на  улице,  хотя  в  последнее  время  специально
прогуливался несколько раз перед ее домом. Конечно, ему неприятно, что
соседи  слишком  уж  много говорят о Вадиме Маврине,  совершающем свои
нелепые подвиги в ее честь.  А еще неприятнее - думать,  что Варе  все
это может нравиться.
     Анна Павловна знает Варю лучше других, ибо преподает литературу в
десятом  классе  той  школы,  которую  Кречетова  с  трудом окончила в
прошлом году.  Она нисколько не сомневается,  что Варе сочувствуют все
мужчины   только  потому,  что  она  красивая  девушка.  По  глубокому
убеждению Анны Павловны,  училась она  так  посредственно  по  той  же
причине.
     - Да, а насчет этого лоботряса Вадима, - снова произносит Василий
Васильевич,  - вот что слышал сегодня утром,  когда выходил из дома на
работу.  Образумился,  говорят,  парень.  В  вечернюю  школу  взрослых
записался.  И  конечно же,  это заслуга Вари.  Ее Леонид Александрович
Кречетов очень хвалит.  Говорит,  что без нее брат его Антон либо руки
бы на себя наложил, либо совсем бы спился.
     - И без того куда уж больше,  - замечает Анна Павловна,  -  почти
каждый день вижу его пьяным.
     - Но уже не до такой степени,  как прежде,  и без буйства.  А это
опять-таки  влияние  Вари,  - убежденно говорит Василий Васильевич.  -
Леонид Александрович сказал мне даже,  что у нее "железная система"  и
если уж она за что возьмется...
     - Что-то не очень помогала ей эта "железная система" в  школе,  -
усмехается Анна Павловна.
     А Алексей уже не слушает мать. "Значит, я не ошибся, - думает он.
-  У  Вари  действительно  есть  характер..." С дядей ее он непременно
должен теперь познакомиться.  И не потому только, что интересовался им
Джордж Диббль.

        "20"

     Глава корпорации подпольных бизнесменов Корнелий Телушкин никогда
еще, кажется, не смотрел так мрачно на своего младшего партнера Вадима
Маврина, как сейчас.
     - К Вариному дяде все еще,  значит,  никаких подступов? - суровым
голосом спрашивает он Вадима.
     - А каки