том,  которого  он
после суда и пожизненного  приговора  уже  не  чаял  увидеть  живым,  но
ответить хотя бы "я тоже" не смог, потому что Петр продолжал говорить:
   - У нас мало времени, Мишка: нас отпасли, у нас на хвосте полиция,  у
тебя, скорее всего, тоже.  -  Михаил  удивленно  огляделся.  -  У  входа
остался мой человек, он предупредит, если что, - сказал Петр.
   "Еще один", - отметил про себя Михаил, глянув в то же время  украдкой
в направлении незнакомки: он надеялся,  что  она-то  не  имеет  никакого
отношения к названным "хвостам", потому что ни ветреная Наталья, ни Петр
со своей оголодавшей на казенных харчах каторжной командой, ни  полиция,
ни землетрясение и никакая другая мировая катастрофа не могли  заставить
его теперь забыть о ней. Незнакомка сидела к нему вполоборота, поднося к
губам бокал с вином. А ее спутник глядел в сторону Михаила с  Петром  и,
казалось, прислушивался к их разговору.  Брат  между  тем  продолжал,  и
довольно громко:
   - Я перепрограммировал корабль, и мы угнали его  с  курса...  Но  это
долгая история. Главное, что служба сразу взяла наш след, и куда  бы  мы
ни кидались, они всюду шли по пятам, каждый раз догоняли, не давали  нам
передышки, заставляли бежать снова и снова! - Петр чуть подался  вперед,
давя на Михаила тяжелым взглядом. - Я  устал  убегать,  братишка.  Я  не
желаю быть вечным беглецом! Поэтому я пришел к тебе.
   Михаил хотел было отвести глаза, но не смог: Петр не отпускал, держал
его, как удав кролика, в тисках своего властного взгляда.
   - Но я ведь  не  могу  тебе  помочь...  -  раздельно  сказал  Михаил,
выплевывая каждое слово, как мерзкое насекомое -  паука  или  скорпиона,
потому что это была ложь.
   - Ты должен увести нас. Ты можешь это сделать.
   Пускай ненадолго, пусть  они  только  потеряют  наш  след.  Потом  мы
вернемся и уйдем, затеряемся, как песчинки в галактике.
   Михаил ощутил предательскую слабость в суставах: слово было  сказано.
"УВЕСТИ".  Михаил  знал,  конечно,  с  самого  начала  знал,  что   брат
произнесет в конце концов именно это слово. Но  все-таки  до  последнего
момента надеялся, что ошибается, что Петру нужно от него что-то  другое,
что он забыл...
   Оказалось - нет. Не забыл брат Петр семейную тайну, помнил их детские
игры, не забыл, как упрашивал маленького Мишутку взять  его  с  собой  в
свой тайный мир сказочных живых картин, где появлялись  иногда  странные
существа и диковинные звери и где сами они становились  порой  чуть-чуть
иными, чудными и незнакомыми, настоящими обитателями  загадочных  миров.
Картины, возникавшие вокруг Мишутки, были зыбкими,  а  если  и  начинали
вдруг густеть, то малыш принимался плакать, у него болела голова, и  его
клонило в сон. Брат Петя просил не рассказывать ничего маме, но в  конце
концов она, конечно  же,  все  узнала,  когда,  обеспокоенная  здоровьем
своего младшенького, собралась повести его к  доктору.  Мишутка  доктора
боялся и, чтобы задобрить маму, сводил ее  ненадолго  в  свой  сказочный
мир. Тогда-то и кончились их удивительные путешествия.
   Никогда - ни до, ни после - не видел Мишутка маму  такой  испуганной.
Эта незнакомая мама рассказала ему страшную сказку про злых  профессоров
(страшное слово), которые хотят пробраться  в  сказочный  мир,  но  сами
этого сделать не могут и поэтому ищут по всей  Земле  детей-проводников,
забирают их в свои подземные лаборатории (страшное слово), опутывают там
проводами, исследуют приборами  (много  страшных  слов),  делают  целыми
днями уколы (самое страшное  слово!),  чтобы  выведать  у  них  все  про
сказочный мир и самим туда  попасть.  Поэтому  Мишутка  должен  поскорее
забыть о сказочном мире, никогда туда больше не ходить и никому  никогда
о нем не рассказывать, иначе злые профессора, у которых  по  всей  Земле
есть тайные глаза и уши, его обязательно  выследят,  навсегда  утащат  в
свои глубокие подземелья и заколют  там  уколами.  На  этом  месте  мама
прижала Мишутку к груди и заплакала. И  тогда,  ощущая  на  своих  щеках
горячие капли маминых слез, он с ужасом поверил, что  все  будет  именно
так, как она рассказала. Он не возвращался больше в свой сказочный  мир,
сколько брат Петя его ни  упрашивал,  зато  злых  профессоров  вспоминал
часто и даже видел их по ночам во сне: в белых халатах, в черных  очках,
со спутанными проводами вместо волос и со шприцами вместо пальцев.
   Сейчас он знал, что его перепуганная мать была не так  уж  далека  от
истины: современные ученые являлись настоящими фанатиками  своего  дела,
подлинными апологетами науки, а на переднем крае этой науки уже не  одно
столетие стояла проблема параллельных миров и способов  проникновения  в
них, что  дано  было  пока  только  неведомым  Проводникам.  Никто  этих
Проводников в глаза не видел, но слухи  о  них  ходили  в  народе  самые
невероятные.
   Итак, новых необычных способностей  ребенок  не  обнаруживал,  старые
тоже больше никак не  проявлялись;  время  шло,  и  родители  постепенно
успокоились, уверив себя в том, что с возрастом все прошло  само  собой,
как проходит детская болезнь ветрянка. Но  взрослый  сегодняшний  Михаил
знал, что родители ошибались,  потому  что  талант,  как  выяснилось,  в
отличие от ветрянки не поддается излечению, а настоящий дар не может  ни
с того ни с сего исчезнуть, как не может  исчезнуть  из  груди  человека
вложенное туда при рождении сердце. Он  всю  жизнь  ощущал  в  себе  эту
роковую пугающую  силу  -  таинственный  дар  Проводника,  чувствовал  в
глубинах своего существа ее постоянный рост, слышал в себе  ее  древний,
как шорох прибоя, сладкий и властный зов, а  став  старше,  задыхался  в
бредовых  приливах,  не  находящих  себе  выхода  из  плена  запуганного
взрослыми сознания. Михаил боялся своего дара, относясь  к  нему  как  к
врожденному недугу, и никогда даже не пробовал им пользоваться.
   - Я не могу вас увести... -  чувствуя  вяжущее  онемение,  сказал  он
Петру. - Я не умею...
   - Брось, не прибедняйся! - Петр  был  неумолим,  отступать  ему  было
некуда, да и незачем. - В три года у тебя это неплохо получалось, теперь
тем более получится.
   Онемение уже завладело языком,  поэтому  Михаил  ничего  не  ответил,
только  отрицательно  покачал  головой.  Выглядело  это  так,  будто  он
вживается в роль партизана-подпольщика, проглотившего  на  допросе  свою
рацию. На скулах Петра обозначились желваки,  прошлись  туда-сюда  вдоль
щек и опали. За два последних года Петр, похоже, научился держать себя в
руках.
   - Чего ты боишься? - довольно спокойно  проговорил  он.  -  Срока  за
содействие? Так я тебе обещаю - если нам  удастся  уйти  от  полиции,  я
возьму тебя с собой; улетим вместе, заживем так, как тебе и не  снилось!
- Петр наклонился вперед, не спуская с брата  давящих  глаз.  -  Что  ты
видел за свою жизнь, полупроводник ты хренов? Наш занюханный Урюпинск  и
земную виртуалку? Ты хоть знаешь, что  такое  эгнот  и  пространственная
сеть? Захочешь - сможешь потом уйти туда хоть навсегда, пожизненно!
   Разумеется, Михаил знал о существовании во Вселенной пространственной
сети на базе эгнота: люди погружались в сеть, жили и путешествовали  там
ничуть не хуже, чем по истинным параллельным мирам, в то время как  тела
их лежали в специальных капсулах на полном жизнеобеспечении; их жизнь  в
сети становилась бесконечной сменой грандиозных приключений и  игр,  при
желании они  могли  создавать  там  и  новые  вселенные,  по  реальности
ощущений почти не уступающие настоящей, и царить в них на  правах  богов
или героев или на любых других ролях, какие сами там для себя выбирали.
   Петр знал, чем можно подцепить брата.  Но  он  не  понимал  главного:
Михаил боялся не полиции и не срока за содействие беглым преступникам  -
об этом он, честно говоря,  до  замечания  Петра  так  и  не  Удосужился
подумать. Он боялся настоящего, невиртуального перехода в подлинные иные
миры, хотя это был не совсем страх, а скорее - нерушимый психологический
барьер,  воздвигнутый  когда-то  во  впечатлительной  еще  детской  душе
стараниями  заботливых  взрослых.  И  для  преодоления   этого   барьера
недостаточно было посулов  вечного  блаженства  в  объятиях  виртуальной
капсулы.
   Петр уже понял, что метод пряника не  сработал,  и  сдержанность  его
держалась на последнем волоске.  А  все  исключительно  из-за  Михайлова
партизанского молчания.
   - Выходит, ты отказываешься мне  помочь?  Хочешь,  чтобы  меня  опять
схватили и бросили за Барьер? А ты  хоть  представляешь,  что  меня  там
ждет? - Петр говорил глухо, но заметно распаляясь изнутри с каждым новым
словом.   -   Нас   хотели   послать   на   верную   смерть   -   жидкая
несформировавшаяся планета, приборы якобы нащупали на  ней  единственный
твердый островок... Впрочем, что ты можешь об этом знать,  просидев  всю
жизнь на Земле в теплоте и комфорте?! Бегство стало  для  нас  последней
надеждой, единственным шансом выжить. Нам удалось бежать, и это само  по
себе было чудом! Мы сумели добраться  до  Земли,  сумели  сесть  на  нее
невредимыми, хотя и это было теоретически невозможно.
   И вот я здесь, и я тебя вижу! На это  у  меня  имелся  один  шанс  из
тысячи!  А  ты  сидишь  передо  мной  и  качаешь  головой,  какдагосский
каторжник,  которому  подрезали  язык!   Так   вот,   братишка,   слушай
внимательно: нам отсюда уже просто так не выйти, а  если  и  выйдем,  то
недалеко уйдем. Раз ты отказываешься нас уводить в какой-нибудь из  этих
чертовых параллельных миров, то мы оккупируем этот  отель,  возьмем  вас
всех в  заложники  и  поставим  властям  условия,  которые  им  вряд  ли
понравятся. А если их не устроят наши условия,  то  мы  будем  держаться
здесь до последнего, пускай хоть разносят этот отель я клочья к  едреной
матери! Терять нам уже нечего. Какая разница, где умирать?
   Петр замолчал. После его  речи  вокруг  воцарилась  гробовая  тишина:
последние слова он говорил не таясь, во весь голос, забыв о конспирации,
и остальные посетители  его  прекрасно  слышали.  Единственным,  кто  не
выглядел опешившим, был кавалер незнакомки: он взирал на происходящее  с
живым интересом,  как  смотрят  в  провинциальном  театре  увлекательную
пьесу, и даже в самые кульминационные моменты не забывал  прикладываться
к своему бокалу.
   Михаил  не  отвечал.   Молчание   затягивалось,   грозя   разродиться
нешуточным  взрывом.  Напряжение   момента   было   нарушено   очередным
посетителем, возникшим на пороге заведения. Появившийся в дверях мужчина
держал в руках пространственный резак  и  сразу  привлек  к  себе  общее
внимание, нарушив очарование момента короткой фразой:
   - Штурман, полиция!
   Петр и его команда повскакали со своих мест. Троица сразу ринулась на
выход, а Петр извлек из кармана своих обширных  брюк  лазерный  пистолет
(удобная все-таки вещь - широкие штаны) и красноречиво повел  стволом  в
сторону двери. Потом приказал:
   - Все в холл, быстро!
   Возражать  никто  не   рискнул.   Михаил   молча   подчинился   силе.
Окончательно забытая им Наталья  со  своим  что-то  растерявшимся  новым
кавалером (не  иначе  как  весь  героизм  из  него  вышибло  бронебойной
бутылкой) поспешно встали и направились к дверям. Прекрасную  незнакомку
спутник провел под локоток. Девушка-бармен  довольно  прытко  выпрыгнула
из-за  своей  стойки,  хотя  никто  ее  персонально  не   приглашал,   и
устремилась в холл вместе со всеми (в самом деле, какой смысл торчать  в
пустом баре? Снаружи гораздо интереснее, прямо как в боевой виртуалке  -
того и гляди в заложники возьмут!).
   Вся компания спешно выгрузилась в холл, где их глазам предстали спины
пятерых человек -  девушки-портье  и  четверых  членов  террористической
группы, - стоящих рядком,  не  таясь,  перед  открытыми  окнами,  глазея
наружу. Бывшие обитатели бара прошли  нестройной  толпой  через  холл  и
присоединились к глазеющим.
   Поглазеть и в самом деле было  на  что:  прямо  перед  отелем  завис,
бликуя антилазерным покрытием от заходящего  солнца,  потрясающий  мощью
экстерьера и идеальностью аэродинамических пропорций аппарат с  эмблемой
межгалактической  полиции  на  борту.  Вокруг   него   висели,   образуя
правильный квадрат,  намозолившие  глаза  урюпинским  аборигенам  четыре
милицейские "акулы". Вокруг этого  великолепия  кружили  стаями  тяжелых
слепней вооруженные до бровей спецназовцы в  силовых  креслах.  Вся  эта
многотонная техника, нагруженная блюстителями порядка, обременяла воздух
прямо над маленькой площадью, где уже кучковался суетливый народ и  куда
слетались из поселка все новые гражданские кресла с любопытными.
   - Войти пока не пытались, Рик? -  обратился  Петр  к  тому  из  своих
людей, что поднял в баре тревогу, - небритому  кареглазому  молодчику  с
темными волосами до плеч. "За таких девчонки  глаза  друг  другу  готовы
повыцарапать",  -  просочилась  сквозь  сомкнутый  строй  белых  халатов
неприязненная мысль у Михаила.
   - А то как же, - без выражения откликнулся тот.
   - Вошли? - поинтересовался Пётр с насмешкой в голосе.
   -  Как  видишь,  -  усмехнулся  и  Рик.  Петр   достал   из   кармана
незамысловатый с виду прибор,  изготовленный  в  виде  узкого  блокнота,
портативный эгнот. Бросив короткий взгляд на Михаила, обронил:
   - Что  ж,  приступим  к  переговорам.  -  Держа  прибор  перед  собой
наподобие фотографии любимой женщины, Петр постучал по клавишам.  Вскоре
перед ним появилось объемное изображение, не  имеющее  ничего  общего  с
чьей бы то ни было  любимой  женщиной:  аскетичное  мужское  лицо,  едва
нарисовавшись, тут же резко заявило:
   -  Твоя  самоволка  окончена,  Летин!   Ты   окружен,   сопротивление
бесполезно!
   - Кого я вижу! Майор Барни, собственной персоной! Какая честь! Но  я,
честно говоря, предпочел бы поговорить с полковником Халкером. Его там у
тебя случайно нет поблизости?
   - Отключай защиту и сдавайся, иначе ты  мертвец!  -  грозно  выплюнул
миниатюрный майор Барни. - Церемониться с тобой я не  буду!  Если  через
минуту вы не сложите оружия и не выйдете из этого здания, то  через  две
вас будут вытаскивать из-под его обломков!
   - Ну-ну,  майор,  поменьше  патетики.  Я  хочу  повидать  полковника.
Неужели его с тобой нет? Только полковник  Халкер  сможет  оценить  твою
замечательную позицию - над толпой народа, и мою - с кучей ни в  чем  не
повинных заложников, которых ты собрался похоронить вместе со  мной  под
обломками. Сбегал бы ты за Халкером,  Барни.  А  я  пока,  так  и  быть,
подожду.
   В этот миг в холле раздался душераздирающий крик:
   - Прошу вас, не надо!!! - и на Петра была произведена внезапная атака
с тыла: низенький полный человечек едва не вырвал из  его  рук  средство
коммуникации. В толстяке Михаил тут же признал бессменного хозяина отеля
- Фредерика Афанасьевича Бельмонда.  Его  фамилия  была  на  самом  деле
псевдонимом: по глубокому убеждению хозяина, она принадлежала в минувшие
века какому-то великому поэту, бывшему еще великим  артистом  и  великим
политическим деятелем.
   В следующий момент Михаилу показалось,  что  Петр,  не  оборачиваясь,
лишь  досадливо  дернул  плечом,  после   чего   хозяин   отправился   в
довольно-таки длительный полет кормою вперед, словно  большая  резиновая
кукла, по которой основательно наподдали, скорее всего  ногой.  На  лету
Бельмонд не переставал  производить  хватательные  движения,  умоляя  со
слезой в голосе:
   - Дайте, дайте я ему скажу! Он не  имеет  права  так  поступать!..  -
Рухнув неподалеку от стойки, Белъмонд коротко вскрикнул и на время умолк
(возможно, прикусил язык).
   - Не имеет, - согласился Петр,  закрывая  эгнот  к  и  убирая  его  в
карман. Потом спросил, следя  внимательно  за  перемещениями  противника
(вся техника. включая силовые кресла,  сдала  синхронно  назад  и  вновь
зависла, уже на некотором расстоянии от площади):
   - Ну что, Мишка, будем ждать полковника? Иди шарахнем по  ним  сразу,
из всех стволов? Отменная будет каша!
   - Нет, нет,  умоляю,  не  надо!  Вы  не  можете  так  поступить!..  -
простонал  хозяин,  простерев  в  сидячем  положении  руки  к   Михаилу.
Оказавшись в центре  всеобщего  выжидательного  внимания,  Михаил  обвел
народ сумрачным взглядом и поинтересовался - не из любопытства, а просто
безнадежно оттягивая время:
   - Почему они не стреляют?
   - Мы накрыли отель силовым щитом. Так что лазерниками нас  теперь  не
взять. Их РП-28 может искромсать нас в  винегрет,  но  только  вместе  с
отелем.
   - А из отеля сейчас можно выйти? - опять спросил Михаил, уже понимая,
что приперт обстоятельствами к  стенке,  но  бессознательно  еще  ожидая
чего-то,  непонятно  чего,  хотя,  возможно,  того  самого  придуманного
романтиками чуда, которое приходит -  как  правило,  в  самый  последний
момент - на помощь к отчаявшимся героям.
   - Выйти можно, - сказал Петр. - Только нам туда дорога  заказана.  Но
мы туда и не пойдем. Мы пойдем своим путем! А, Михаиле?..
   В этот решающий  момент  мимо  предводителя  террористической  группы
решительным шагом прошествовала одна из заложниц, а именно -  девушка  в
платье-паутине. Проигнорировав Петра, она подошла к Михаилу и, не говоря
ни слова, влепила ему оглушительную пощечину. Михаил поднял руку к щеке,
уставясь ошалело, словно Пигмалион на  взбрыкнувшую  каменную  деву,  на
гордую в своей непредсказуемости  Наталью  ("А  такая  была  всю  дорогу
тихая, робкая..."). Та продолжала выступление: сняла с плеча  свою  а-ля
котомку, вытряхнула  из  нее  какой-то  компактно  уложенный  предмет  и
несколькими резкими взмахами его развернула, сопровождая каждое движение
отдельным яростным слогом:
   - На!! - До! - Е! - Ло!
   Предмет сложился в аккуратную пушистую метлу с небольшим утолщением у
конца держателя. Михаил с удивлением  опознал  в  метле  женскую  модель
индивидуального антиграва - последний писк,  с  гарантией  вертикального
баланса и с силовым обтекателем.
   -  Гуд!  Бай!  -  выдала  Наталья  очередную  лаконичную  реплику   и
перекинула ногу через ручку  метлы.  Затем  она  вознеслась  над  полом,
сделала эффектный вираж и, обдав изумленных зрителей порывом бунтарского
ветра, вылетела вон в одно из открытых окон. Никто из Петровой банды  не
сделал даже попытки ее  поймать:  Натальин  виртуозный  полет  проводили
сообща долгим взглядом. Спецназовцы в силовых креслах кинулись  со  всех
сторон к вылетевшему из отеля объекту на  метле,  совсем  как  воздушные
магнитные мины на вражеский  истребитель,  и  зароились  плотной  тучей,
скрыв Наталью от глаз многочисленных зрителей.
   Народ на площади пребывал в полном восторге, волновался  и  шумел.  В
холле  тоже  раздался  один  отчетливый  хмык,  принадлежавший  спутнику
незнакомки:  он,  казалось,  едва  сдерживался,  чтобы  не   разразиться
аплодисментами. Злосчастный господин в  бежевом  костюме,  оставшийся  в
довершен своих геройских  приключений  без  дамы,  но  зато  при  верном
синяке, выглядел совершенно пода ленным. Остальные в  большинстве  своем
воспринимали случившееся как забавный эпизод.
   - Шальная баба, - заметил Петр. - И чем это  ты  ей,  Мишка,  так  не
угодил?
   - Дура - констатировала девушка-бармен. Она-то уж точно не собиралась
никуда вылетать из родного заведения: когда еще в скучной отельной жизни
доведется влететь в такое  крутое  приключение!  Девушка-портье  еще  не
решила, как ей относиться к происходящему. Хохотнула девушка,  пришедшая
с  Петром,  -  с  виду  она  была   непримечательная,   за   исключением
темно-ореховых, длинных и туманных, как осенние сумерки, глаз.
   - Ну  что,  Михаиле,  скоро  мы  будем  двигаться?  -  спросил  Петр,
покосившись хмуро. - Или будем девушкам глазки строить?
   Михаил хотел ответить "да". Только бы заставить разжаться собственные
губы. Беря подсознательный барьер последним волевым  штурмом,  он  повел
взглядом  на  открытые  окна:  голубую  предвечернюю   наволочку   небес
п