но сводить руки. Его  больше  не
мучили сомнения, и угрызения забыли его грызть,  не  вспоминал  он  и  о
смирении - просто сбросил его, как изношенные подштанники,  отрешился  -
о, по умению отрешаться ему не было равных!
   Пульсирующие хищной  белизной  лучи-лезвия  ползли  к  гостю  с  двух
сторон, готовясь вот-вот на нем сомкнуться и искромсать - судя по ширине
зазоров - в крупную лапшу. Мятежник  казался  в  их  обрамлении  усталым
странником, сошедшим с неведомых дорог и осененным на  коротком  привале
ореолом божьей благодати.
   Отшельник приготовился уже последним резким движением сомкнуть руки и
свести пальцы в замок, когда вкрадчивый шепоток скользнул доверительно в
самое его ухо:
   - Хреново выглядишь. В зеркало давно не смотрелся?
   Только теперь  Отшельник  сообразил,  что  гость  может  быть  закрыт
отражающим  полем  -  так   называемым   "зеркалом",   и   вынырнул   из
заключительного,  апофеозного  экстаза.  Одновременно  на  его   пальцах
погасли все разом, словно выключились, энергетические "ногти".
   - Ну и ну!.. - не без удивления произнес Мятежник. -  А  я-то  боялся
найти здесь вместо Фанатика смиренную овечку божью! Отшельника! Ты ведь,
кажется, так себя нарек? Скажу тебе по секрету, видал я  на  своем  веку
разных овечек, и даже зубастых,  как  волки.  Но  чтобы  с  этакими  вот
когтями?.. Полосующими мирных гостей,  как  какие-нибудь  матрасы,  безо
всяких на то причин, без предупреждения?..
   - Зачем ты явился?.. - подавленно прохрипел Отшельник.
   - А добавление "ты" очень к лицу твоему дежурному вопросу. Весьма его
разнообразит! Советую в следующий раз ограничиться одним  "Зачем?".  Это
внесет в него некоторый философский оттенок.
   Пространство неопределенно перхнуло, булькнуло  и  умолкло.  Мятежник
тоже молчал в ожидании новых  дежурных  вопросов,  для  внесения  в  них
очередных радикальных корректив. Вопросы больше не  сыпались,  и  старые
враги, они же "друзья", один из которых только  что  едва  не  настругал
другого нестандартной соломкой, продолжали висеть друг  против  друга  в
абсолютной пустоте, усугубленной теперь еще и гробовым молчанием.
   Наконец-то гость поднялся на ноги и встал перед хозяином, приняв  при
этом нарочито небрежную позу. Отшельник окаменел в ожидании.
   - Так вот, к вопросу "Зачем?",  -  нарушил  напряженную  тишину  чуть
насмешливый голос гостя. - А явился я к тебе затем, чтобы сообщить,  что
я намерен разделаться с этим миром. Точнее - попросту его уничтожить.  И
можешь не сомневаться, к что ради удовольствия задавить этот гадюшник  я
не пожалею собственной жизни!
   - Как?.. - слегка опешило пространство  осевшим,  как  сдутый  шарик,
голосом Отшельника.
   - Вот хороший вопрос! - обрадовался гость. - И главное - свежий! Хотя
и не самый удачный  из  твоего  философского  арсенала.  Впрочем,  самые
великие вопросы - можно сказать, перлы, ты еще  успеешь  задать,  но  не
мне, а самому себе. Так вот, КАК это можно, вернее - нужно сделать, тебе
должно быть известно ничуть не хуже, чем мне.
   - ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО ЗНАТЬ!!!
   Взвыло так, будто сама Вселенная ужаснулась перспективой  собственной
грядущей гибели от порочной  руки  одного  из  своих  ничтожных  червей.
Ответом ей был издевательский хохот оного червя.
   - А я-то  уже  предвкушал  твое  дежурное  "ЗАЧЕМ?",  -  насмеявшись,
вымолвил гость. - Ошибся, каюсь! И все же советую  тебе  для  прояснения
этого вопроса похерить к чертям твое  великое  уединение  и  насладиться
всеми прелестями Большого Мира. Очень рекомендую! - С этими  словами  он
сделал небрежно на прощание "ручкой".
   Отшельник   мрачно   наблюдал,   как    стальная    махина    бывшего
гиперплазмоида... - А на вот выкуси тебе  гиперплазмоид!  -  как  жалкий
осколок разбитого обтекателя  под  этим  распоясавшимся  маньяком  начал
медленное движение, совершая аккуратный разворот. Стоящий в  его  центре
Мятежник, повернутый к собеседнику уже почти  спиной,  вдруг  обернулся,
беззвучно щелкнув пальцами.
   - ОДИН, - сказал Мятежник и, помолчав  секунду,  словно  в  раздумье,
добавил:
   - ИЗ ТРЕХ.
   Отшельнику почудилось, что обезумевшая Вселенная впилась в  его  тело
иглами всех своих звезд, как будто он стал внезапно ее  центром  и  она,
кренясь, пыталась в отчаянии за него уцепиться. Что-то билось  пойманной
птицей в мозгу, что-то стучало  последней  надеждой:  "Зачем,  зачем  он
рассказал мне, именно мне о своем намерении?.."
   Гость все еще находился  на  его  территории,  но  вот-вот  готовился
отбыть. Отшельник подался вперед, надеясь успеть выкрикнуть хотя бы одно
слово. Мятежник повернул голову, и  его  низкий  голос  с  прорезавшейся
хрипотцой вновь дохнул Отшельнику прямо в ухо:
   - Предвижу очередное "ЗАЧЕМ?". Уволь, пожалуйста! Твоими "зачемами" я
на сегодня уже сыт. - И он растаял вместе со своим обломком.
   Вновь оставшись в  любезном  его  сердцу  одиночестве,  Отшельник  не
поспешил вновь предаваться Великим  Забвению  и  Отрешению,  справедливо
решив, что с этим всегда успеется, а вместо этого  тяжело  задумался.  В
неуклюжих с непривычки мыслях фигурировали два старых добрых "зачема"  и
один хороший "как?".
   ЗАЧЕМ Мятежнику приспичило сводить счеты с миром? Неужто мир за время
Великого  Отрешения  стал  настолько  добродетелен  и   прекрасен,   что
Мятежнику не осталось в  нем  больше  места?  Почему  бы  тогда  ему  не
убраться в какую-нибудь из  параллельных  Вселенных,  где  найдется  еще
достаточно грязи для такой свиньи, как он? Впрочем, где  ж  ему  жить  в
покое параллельно космическому раю? Куда к как отраднее  распылить  этот
рай на атомы, пусть даже и вкупе со своей желчной персоной.
   Но ЗАЧЕМ он сообщил о своем  намерении  Отшельнику?  Специально  ведь
нашел его, хоть и нелегко это! Добрался, вражина, и сообщил! Даже боя не
принял... Хотя какой  там  был  бы  бой,  с  "зеркалом"  -  скорее  его,
Отшельника, самоубийство. По всему выходило,  что  нужен  был  Мятежнику
зачем-то в его происках Отшельник. Но - опять  же  -  зачем?  Неужто  на
помощь  надеется?  Его-то,  Отшельника,  помощь  в  уничтожении   нового
прекрасного мира?.. Рекомендую, говорит, насладиться... Рекомендует  он,
значит...
   Сам по себе  мыслительный  процесс  давно  уже  стал  для  Отшельника
явлением  нетрадиционным  -  отключился  он  просто-напросто  от   этого
процесса в своем Великом Отрешении, и обратное подключение требовало  не
меньших усилий, чем требовало в свое  время  отключение.  Поэтому  мысли
вязались нестройные, узловатые, норовящие то и  дело  впасть  обратно  в
прохладные  летаргические  глубины   Великих   Забвения   и   Отрешения.
Отшельнику приходилось прилагать немалое усилие, чтобы  заставить  мысли
худо-бедно ворочаться в голове и вернуть им хоть  малую  долю  их  былой
остроты.
   Для большего эффекта он изменил положение своего тела в пространстве,
приняв позу "мыслителя".
   Итак, сковырнуть мир не так-то просто, даже зная  о  Трех  Предвечных
Стихиях. Одному дьяволу ведомо, как Мятежник о них узнал:  наверное,  от
Шалой - Посвященной, с которой у него была в свое время сердечная связь.
Мятежник,  это  дьяволово  семя,  всегда   имел   подход   к   женщинам:
способность, являвшаяся в былом предметом тайной зависти Отшельника.
   Тут неожиданно дал о себе знать, ожив и провернувшись в груди  как-то
неудобно  поперек,  стилет  Давней  ревности  -  позабытый,   ржавый   и
затупленный, но все еще способный причинять  боль.  Были  ведь  времена,
когда Отшельнику - тогда  еще  Фанатику  -  верилось  в  благосклонность
непредсказуемой Шалой...
   Он поднял руки и взглянул пристально на свои  ладони,  покрытые  алой
сетью никогда не заживающих шрамов - свидетельства  его  давней  миссии.
Тогда он нашел в себе силы передать Стихию  по  назначению.  Именно  это
заставило его когда-то отказаться от мира. И от нее...
   Как бы там ни было, от Шалой или от кого другого,  Мятежник  узнал  о
Трех Предвечных Стихиях, одна из которых способна пожрать и сам мир.
   В узком кругу Посвященных бытовала легенда, что Стихий поначалу  было
пять, и покорила их перед самым  возникновением  мира  легендарная  раса
Хаоса, существовавшая еще до рождения Все - ленной,  то  есть  возникшая
намного раньше самих Изначальных. Потом Стихии были отданы  на  хранение
человечеству,  наподобие  ящиков  Пандоры:  отдаем,  мол,  судьбу  вашей
Вселенной в ваши собственные руки, а свои руки, если что,  умываем.  Два
"ящика" были уже с той поры так или иначе вскрыты, и ничего хорошего  из
них в мир не  явилось,  а  повылезло,  наоборот,  такое,  от  чего  этот
злополучный  мир   чуть   не   ликвидировался   стараниями   собственных
обитателей. Но в конце концов мир выстоял и даже, как  это  ни  странно,
выровнялся. Три Стихии, в их числе и самая фатальная, благодарение Небу,
оставались до сей поры закукленными, каждая  под  присмотром  Хранителя,
передававшего по наследству свою тайну.
   Но КАК Мятежник собирается искать Хранителей, имена которых никому не
известны? АБСОЛЮТНО НИКОМУ! Кроме, пожалуй, самого Отшельника. Ему  было
известно, правда, лишь одно имя, открывшееся ему в незапамятные времена,
волей случая.
   Так что ж ему теперь, разыскивать потомков рода Даган?..
   "Погоди-погоди, - спохватился  вдруг  Отшельник.  -  Может,  Мятежник
именно этого от меня и ждет?"
   Вот тут  Отшельника  и  пробило  наконец  долгожданное  озарение,  да
поздно: неспроста Мятежник пожаловал именно к нему, давно  отвыкшему  от
каверз "дружеского" общения с глазу на глаз. Отшельник вспомнил,  что  в
течение первых мгновений встречи был полностью открыт.  Гость,  конечно,
не преминул воспользоваться моментом и запустить телепатическую "лапу" в
сокровенный тайник его подсознания, чтобы скопировать архивы памяти - на
то, стервец, и рассчитывал.
   В замогильном свете позднего озарения Отшельник не мог  уяснить  лишь
одного: зачем гость, сграбаставший мгновенно  по  прибытии  весь  урожай
информации, завел еще  после  этого  беседу  и  открыл  Отшельнику  свои
гнусные замыслы? Мог бы тут же, едва появившись, и отбыть. В этом случае
Отшельник, ничегошеньки не  заподозрив,  счел  бы  его  отбытие  рядовым
позорным бегством зарвавшегося очага скверны перед превосходящими силами
интеллекта, сияющего во всеоружии Высшей Истины.
   Отшельник в отчаянии схватился за голову.  Пока  он  здесь,  в  своем
великом Уединении, мучается  каверзными  вопросами,  злоумышленнику  уже
известно  имя!  И  уж  он-то  наверняка  времени  зря   не   тратят,   а
предпринимает какие-то шаги!
   На размышления больше не оставалось времени, на Отрешение с Забвением
- тем более. Как  ни  предательски  это  выглядело  с  его  стороны,  но
сожаления Отшельник не испытывал: рано или поздно он все равно  вернется
сюда и  начнет  все  заново,  расправившись  предварительно  с  гнусными
замыслами своего изначального врага и мирового  изгоя.  Не  исключено  и
даже очень вероятно, что и с ним самим.
   Аминь!
 
3. УРОК ПИЛОТИРОВАНИЯ 
 
   Лучший в Серединной Империи, а также во всех ее  доменах,  инструктор
по пилотированию маневренных катеров  развернулся  вместе  с  креслом  к
своей ученице:
   - В целом неплохо. Чаще поглядывай  на  экран  заднего  вида.  Сейчас
можешь переключаться на автопилот.
   Брови императрицы чуть заметно сдвинулись.
   Едва  уловимо  -  но  этого  бывало  достаточно  для  любого   самого
высокопоставленного собеседника. Однако инструктор остался  безразличен.
Он вел себя слишком вольно.
   "Все дело в  том,  -  подумала  императрица,  -  что  я  прощала  ему
обращение на "ты" во время учебных полетов. "Профессиональная  привычка"
и все такое... Но с чего он взял, что смеет ТАК на меня смотреть?  Глаза
в глаза, не опуская взгляда, словно  на  какую-то  простую  девчонку,  с
которой можно... Которую можно..."
   "Можно что? Поцеловать?.. Или?.." - совершенно отчетливо переспросили
его  глаза,  глядя  в  упор  с  наглым  выражением  превосходства.   Она
вздрогнула  и  еще  чуть-чуть  свела  брови,  так  что   на   переносице
образовалась продольная морщинка. Появление  этой  морщинки  сразило  бы
наповал  любого  из  приближенных  к  императорской   особе,   поскольку
предвещало скорый крах самой сногсшибательной карьере.
   - Да как вы смеете!..
   На последнем слоге она даже слегка задохнулась от возмущения.
   Инструктор будто бы в раскаянии покачал головой, откинувшись при этом
вольготно на спинку кресла.
   -  Разумеется,  я  не  смею  приказывать  вам,   Ваше   Императорское
Величество, нажать клавишу автопилота. - С этими словами он,  не  глядя,
протянул руку к панели управления.
   - Нет! - Ее  Императорское  Величество  зло  отвернулась  и  покусала
тайком губу: да этот инструктор попросту издевается над ней,  делая  это
уверенно, нагло и со вкусом! Вести  себя  с  ней  подобным  недопустимым
образом мог только законченный самовлюбленный болван, и ему очень  скоро
придется в своем поведении раскаяться. Но этот инструктор  явно  не  был
болваном.
   Она  повернула   голову   и   прошлась   по   нему,   словно   щупом,
высокомерно-изучающим   взглядом.   Темные    волосы,    серые    глаза,
широкоплечий...  Молодой?..  Хм...   Императрице   исполнилось   недавно
двадцать, и по ее еще юношеским меркам инструктор был далеко не молод  -
лет тридцать, должно быть, а  то  и  больше.  Летный  костюм  очень  ему
подходил... Но не это было  важно.  Что  же?..  Лицо?..  Надо  признать,
по-мужски красивое, но нет, не то...
   Императрица привыкла смотреть на людей, не видя  их  и  даже  как  бы
сквозь них. Вглядываться в каждое лицо значило впускать его в свою душу,
дать ему там место. Но душа имела свои пределы вместимости, и в какой-то
момент в ней срабатывала защитная реакция:  вместо  слуг  перед  глазами
всплывали какие-то общие абрисы, расцвеченные памятью в  неясные  цвета:
одежда, волосы, тембр голоса... Не люди - слепки с людей.
   Сейчас,  впервые  по-настоящему  "увидев"  своего  инструктора,   она
поняла, что ее с самого начала неуловимо в нем раздражало: этот  человек
был до краев полон безграничной уверенностью, словно античный  кувшин  -
выдержанным столетним вином; не самоуверенностью, нет,  но  спокойной  и
совершенной по своей самодостаточности уверенностью в себе, сквозившей в
любом его жесте,  и  в  его  неподвижности,  и  в  острой  пряди  волос,
перечеркнувшей тенью воронова крыла его бледный лоб.
   - Вот вы и удосужились меня рассмотреть. Ваше Величество, -  произнес
он без тени улыбки.
   Императрица подчеркнуто презрительно отвернулась. Впервые в жизни она
ощущала робость перед подчиненным и не знала, что  ей  делать!  Ну  что,
казалось бы, могло угрожать ей в мире  удовлетворенных  потребностей,  в
мире, которым не надо  было  управлять,  потому  что  он  функционировал
безупречно  сам  по  себе,  наподобие  перпетуум  мобиле?  В  мире,  где
императорская  власть  давно  уже  стала  лишь  красивым  патриархальным
символом, вроде реющего над шпилем древней крепости флага с  гербом?  Но
что же делать? Она находится в космосе на маленьком катере один на  один
с человеком, прошедшим  все  допуски  и  проверки,  имеющим  безупречную
репутацию, с  кристально  чистой  характеристикой,  по  всем  параметрам
подходящим на роль ее личного телохранителя и при этом осмеливающимся...
Осмеливающимся... Она не смогла даже  самой  себе  дать  вразумительного
определения,  на  что,  собственно  говоря,  осмеливающимся.   Возможно,
потому, что ей стало страшно. По-настоящему. Первый раз в жизни.
   - Я немедленно возвращаюсь на Сатвард!
   Она тронула штурвал, собираясь направить катер  к  парящей  по  левую
руку теплой живой планете, укрытой на одну треть ночной тенью. Все будет
в порядке, все будет хорошо, только бы попасть поскорее в свою  столицу,
оказаться   под   надежной    охраной,    почувствовать    себя    вновь
властительницей. И избавиться навсегда от  этого  человека...  Но  катер
движению штурвала не подчинился.
   Юная императрица  впилась  пальцами  в  бесполезный  штурвал,  силясь
сохранить хотя бы  остатки  своего  царственного  хладнокровия.  Спутник
молчал, как бы предоставляя государыне возможность как следует  осознать
нынешнее свое незавидное положение.
   Она  поймала  на  лету  за  хвост  одну  из   мечущихся   мыслей:   а
действительно ли происходящее настолько серьезно, как  она  себе  это  с
испугу вообразила? Ведь ничего страшного не произошло, если  не  считать
страшным наглый мужской взгляд в упор.  Такие  мелочи  обычная  девушка,
наверное, и происшествием бы не сочла...
   А ведь императрица почти убедила себя в том, что  она  и  есть  самая
обычная девушка: живет не намного роскошнее, чем  все  ее  сверстницы  в
их-то изобильный век, к тому же она в отличие от них более ограничена  в
общении и жизнь ее полна запретов. Что же касается власти  -  ее  власть
над миром иллюзорна, и ее корона, изготовленная из золота высшей  пробы,
вся усыпанная бриллиантами, жемчугами и сапфирами, -  всего  лишь  яркая
игрушка. Единственная истинная Власть,  по-настоящему  достойная  самого
трепетного преклонения, переданная  ей  по  наследству  отцом,  навсегда
останется для всего мира тайной...
   - Эвил...
   В груди что-то - не иначе как сердце -  оборвалось  и  тяжело  ухнуло
куда-то на дно живота,  продолжив  уже  там  гулко,  на  весь  организм,
биться. Просто по имени безо всяких титулов ее мог звать  теперь  только
один человек во всем мире, после  того,  как  в  последний  раз  называл
отец... А было это два года назад, когда она стояла  на  коленях  у  его
смертного одра, принимая из его рук Великий Дар Хранителя...
   "Успокойся!  -  приказала  она  себе.  -  Что  происходит?   Какой-то
инструктор  по  пилотированию  только  что  назвал   тебя,   императрицу
Серединной, Верхней, Нижней, Дальней  и  Запредельной  Великих  Империй,
властительницу  пятисот  пятидесяти  двух  доменов  Большого  Кольца   и
семидесяти трех доменов Малого, не упоминая уже остальных, менее звучных
титулов, подробный перечень которых хранится в императорской  резиденции
на каждой обитаемой планете,  по  традиции,  в  виде  толстого  фолианта
раритетного бумажного издания... Он назвал меня просто Эвил..."
   Она повела окрест  удивленным  взглядом,  задержав  его  на  планете,
висящей за обзорным стеклом: мир продолжал стоять - или висеть - на  том
же месте, где и раньше, и рушиться или хотя бы содрогаться от только что
свершившегося святотатства пока что не собирался. Это была беда.
   И никого рядом, кто мог бы спасти ее от  Владимира  Карригана  -  так
звали этого сумасшедшего инструктора. Зря, выходит, равняла она  себя  с
ровесницами: будь сейчас на ее месте любая из  ровесниц,  обернулась  бы
эдак грациозно с поволокой во взгляде к красавчику-инструктору,  шепнула
бы в ответ вопросительно-благосклонно:  "Володя?.."  -  и  дальше,  надо
думать, уже без слов.
   "Так вот что ему надо!.. Сейчас, когда в моей империи никаких проблем
с  моралью,  более  того,  целомудрие   или   неприступность   считаются
атавизмами, дурным тоном, - как  знать,  может,  существует  даже  такой
ритуал: сначала на катере кататься, потом  с  инструктором  кувыркаться?
Что поделаешь, профессиональная, так сказать,  привычка.  И  я,  по  его
мнению, ничуть других не  лучше:  погонял,  поинструктировал,  а  теперь
самое время отдать должное доброй традиции. Автопилотом..."
   Владимир Карриган, не отрывавший глаз от императрицы,  усмехнулся  от
души широко, с чуть тлеющей  на  дне  зрачков  искоркой  удивления.  Она
вздрогнула  от  его  усмешки,  как  от  пощечины,  и  мысли  моментально
смешались:  казалось,  цепкий  взгляд  инструктора   следил   за   всеми
поворотами ее мысли. Усмешка возникла на его губах в тот  момент,  когда
она сама мысленно хмыкнула.
   "Да что же это творится?.." Ей внезапно стало стыдно за свой страх  и
отчаянную внутреннюю панику. Он осмелился назвать