чем  же  я
собираюсь  поддерживать  средства   к   существованию?"   -   "Работая   в
посреднической палате ее мужа, - ответил я, - если мне будет предоставлена
подобная возможность". Мои планы не показались ей неразумными, однако  она
спросила, обладаю ли я какими-либо профессиональными навыками, чтобы  меня
можно  было  рекомендовать  маркизу.  На  это  я   ответил,   что   изучал
законодательство Саллы (не упомянув, насколько незавершенным был курс моих
занятий) и поэтому могу быть полезным при проведении  каких-либо  операций
палаты в нашей провинции. Я также сказал, что связан узами побратимства  с
Сегвордом Хелаламом - верховным судьей порта  в  Маннеране  -  и  способен
принести пользу в делах, связанных с этим городом. Наконец, я заметил, что
молод, крепок и честолюбив, а  посему  готов  посвятить  всего  себя  делу
процветания посреднической палаты, потому что только  такое  деяние  будет
для всех нас взаимовыгодным. Эти заявления как будто успокоили тетушку,  и
она обещала добиться моей встречи лично с маркизом. Покидал  я  ее  дворец
полный радужных надежд.
     Через несколько дней в гостиницу пришло уведомление о  том,  что  мне
нужно предстать в конторе посреднической палате,  однако  не  лично  перед
маркизом Хаш, а перед одним  из  его  управляющих,  неким  Сизгаром.  Этот
человек был до того скользким, что казался прямо маслянистым.  У  него  не
было ни бороды, ни бровей, а лысина блестела так, как будто  была  натерта
воском. Сизгар кратко расспросил меня о моей учебе, обнаружив с помощью не
более десятка вопросов ничтожность моих знаний и полное отсутствие  опыта.
Однако об этих моих пробелах в  образовании  он  говорил  столь  учтиво  и
дружелюбно, что я  уже  было  решил,  что,  несмотря  на  мое  невежество,
высокородность и родство с маркизом обеспечат мне какую-нибудь  должность.
Увы, какое благодушие. Я уже вынашивал  планы,  как  буду  продвигаться  к
более высоким постам в этой посреднической палате, когда уловил краем  уха
слова Сизгара, обращенные ко мне.
     - Времена  сейчас  трудные,  это,  конечно,  ясно  вашей  милости.  К
сожалению, вы обратились к нам как раз тогда, когда  необходимо  проводить
сокращение штатов. Предоставление вам работы даст нам немало  преимуществ,
но мы теперь столкнулись с  чрезвычайными  затруднениями.  Маркиз  желает,
чтобы вы поняли, что ваше предложение служить интересам Глина было принято
с радостью и что он  готов  принять  вас  в  свою  фирму,  когда  позволит
экономическая конъюнктура.
     Часто кланяясь и приятно улыбаясь, он вывел меня из своего  кабинета,
и, прежде чем  я  сообразил,  что  со  мной  окончательно  разделались,  я
оказался уже на улице. Они ничего  не  смогли  дать  мне,  даже  должности
пятого помощника поверенного в какой-нибудь деревенской  конторе!  Как  же
это стало возможным? Я почти что бросился  назад,  намереваясь  закричать:
"Это ошибка, вы все же имеете дело с кузеном вашего септарха и племянником
вашего маркиза!". Но они,  разумеется,  знали  об  этом  и  тем  не  менее
захлопнули передо мною  дверь!  Когда  я  позвонил  по  телефону  тетушке,
намереваясь  выразить  всю  степень  своего  потрясения  случившимся,  мне
сказали, что  она  уехала  за  границу,  чтобы  скоротать  зиму  в  теплом
Маннеране.



                                    16

     Постепенно то, что произошло, стало мне ясным. Моя тетка говорила обо
мне с  маркизом,  а  тот,  наверняка,  посовещался  с  септархом  Труисом.
Очевидно, после этого маркиз Хаш и пришел к выводу, что предоставление мне
какой-либо работы может отразиться на его взаимоотношениях  со  Стирроном,
вернее,  на  взаимоотношениях  между  Труисом   и   Стирроном!   Кипя   от
негодования, я подумал было о том, чтобы прямо пойти к Труису  и  выразить
протест, но вскоре осознал увидел всю тщетность этой попытки, а  поскольку
моя покровительница Ниолл уехала из Глина именно для того, чтобы  избежать
повторной встречи со мной, я понял, что дело мое безнадежное. Я был одинок
в Глейне. Надвигалась зима. У меня не было в этом  совершенно  чуждом  для
меня месте никакого положения. И вся моя высокородность в этом государстве
была совершенно бесполезной.
     Затем последовали еще более суровые удары судьбы.
     Придя как-то утром в Договорный банк Глина  взять  немного  денег  на
текущие расходы, я узнал, что на мой вклад наложен  запрет  по  требованию
главного казначея Саллы, который доказал незаконность перевода капитала  в
Глин. Потрясая своим царственным паспортом, мне удалось все же  выклянчить
денег, которых едва хватило на покрытие расходов  за  проживание  здесь  в
течение семи дней. Оставшаяся часть моих средств была для меня потерянной,
и у меня не хватило духа мольбами и увещеваниями вернуть их.
     В гостинице меня посетил  дипломат  из  Саллы,  мелкий  секретаришка,
который, то и дело преклоняя  передо  мною  колени  и  всячески  выказывая
почтение, напомнил о скорой свадьбе моего брата и сообщил  о  его  желании
видеть меня на ней в качестве шафера. Окажись я снова  в  руках  Стиррона,
мне  больше  уже  никогда  не  покинуть   Саллу.   Я   отговорился   якобы
неотложностью дел, требующих моего пребывания в Глейне как раз в то время,
когда в Салле будет свадьба, и попросил передать септарху мои поздравления
и глубочайшее сожаление по поводу  вынужденного  отсутствия.  Секретаришка
выслушал все это с профессиональным почтением, но я без труда заметил, как
сияет он от удовольствия под личиной  внешней  учтивости.  "Я  нажил  себе
неприятности, - как бы говорил он сам себе. - Но он  сам  охотно  помогает
мне выпутаться из них".
     На четвертый день  после  этого  хозяин  гостиницы  зашел  ко  мне  и
предупредил, что я не могу оставаться в его доме,  поскольку  мой  паспорт
аннулирован и я не имею больше в Глине официального статуса.
     Это было невероятно. Королевский паспорт, такой, какой был у меня, на
всю жизнь и действителен в любой провинции материка  Велада,  если  только
нет войны. Сейчас же между Саллой и  Глином  не  происходило  вооруженного
конфликта.
     Хозяин в ответ на мои слова только пожал плечами. Он  показал  бумагу
из полиции с приказом выселить проживающего у него  нелегально  чужеземца.
Через мгновение, словно сжалившись надо мной, он посоветовал обратиться  в
соответствующее Бюро гражданской службы Глина. Я счел неразумной апелляцию
к властям. Мое выселение вовсе не  было  делом  случая,  и,  появись  я  в
каком-нибудь  правительственном  учреждении,  весьма  возможно,  что  меня
арестуют и препроводят через Хаш прямо в объятия Стиррона.
     Предвидя такой поворот дела, я не на шутку  задумался  над  тем,  как
уклониться  от  правительственных  агентов.  Теперь  я  с  горечью  ощущал
отсутствие своих названых брата и сестры. К кому же еще я  мог  обратиться
за помощью и советом? Нигде в Глине не было хоть кого-нибудь, кому  я  мог
бы сказать: "Нависла смертельная опасность и нужна ваша помощь!" Здесь все
души были окружены каменными стенами неприступных обычаев.  Во  всем  мире
существовали только двое, кому я мог открыться, но они были далеки  сейчас
от меня. Поэтому я должен сам отыскать способ своего спасения.
     "Нужно скрыться", - решил  я.  Хозяин  гостиницы  дал  мне  на  сборы
несколько часов, после чего я обязан покинуть его дом.
     Для  начала  я  сбрил  бороду,  обменял  у  одного  постояльцев  свой
королевский плащ на какое-то рубище и заложил доставшееся в наследство  от
отца кольцо, чтобы иметь хоть немного денег. Оставшиеся пожитки я поместил
у себя на спине в виде горба и, вдвое  скрючившись,  проковылял  прочь  от
гостиницы, прикрыв повязкой один глаз и искривив на сторону рот. Могла  ли
эта маскировка кого-либо провести, сказать трудно, однако  меня  никто  не
арестовал. И, таким образом обезобразив себя, я  поплелся  из  Глейна  под
холодным моросящим дождем, который вскоре превратился в снег.



                                    17

     Как только я оказался за северо-западными  воротами  (а  именно  туда
привели  меня  ноги),  рядом  прогрохотал  тяжелый  грузовик.  Его  колеса
прокатились по полузамерзшей луже,  щедро  обдав  меня  грязной  водой.  Я
остановился, чтобы смахнуть  холодные  брызги  со  штанин.  Грузовик  тоже
остановился, из него вылез водитель и, поклонившись, сказал:
     - Извините за столь непреднамеренный оборот дела.
     Подобная вежливость настолько изумила меня, что я выпрямился во  весь
рост и перестал кривить черты своего  лица.  Очевидно,  водитель  посчитал
меня покалеченным согбенным стариком, так как очень удивился такому  моему
превращению. В ответ на  его  смех  я  не  знал,  что  сказать.  Тогда  он
предложил:
     - Обогрейтесь! В кабине есть еще одно место. А может, если вам  нужно
ехать?..
     В моем сознании тут же вспыхнула яркая фантазия: он довезет  меня  до
побережья, где я могу  попасть  на  борт  какого-нибудь  торгового  судна,
следующего в Маннеран.  В  этой  счастливой  тропической  стране  я  бы  с
радостью сдался на милость отца своей названой сестры...
     - Куда вы направляетесь? - спросил я.
     - На запад, в горы.
     Вот тебе и Маннеран! Но я все равно согласился. Он не  предложил  мне
никакого контракта, и я не потребовал от него того же. Несколько минут  мы
оба молчали.  Я  был  поглощен  тем,  как  плюхаются  колеса  грузовика  в
незаметные глазу заснеженные выбоины, и  думал  о  поминутно  возрастающем
расстоянии между мной и полицией Глина.
     - Вы - чужеземец? - наконец нарушил тишину водитель.
     - Да, - односложно  ответил  я,  опасаясь  того,  что  уже  объявлена
тревога и ведется розыск принца из Саллы. Если водитель  решит  продолжить
разговор, я воспользуюсь плавным неразборчивым говором  южан,  которому  в
свое время выучился от Халум. Надеюсь,  водитель  забыл  уже  о  том,  что
сначала я говорил с акцентом, характерным для жителей Саллы. - Вы едете  с
уроженцем Маннерана, который находит вашу зиму очень необычным  и  тяжелым
бременем.
     - Что же тогда  привело  этого  человека  на  наш  север?  -  спросил
водитель.
     - Улаживание дел об имуществе матери. Она была уроженкой Глейна.
     - Адвокаты хорошо обошлись с вами, а?
     - Ее деньги растаяли в их руках. У меня же ничего не осталось.
     - О, это обычная история. Так вы сейчас на мели?
     - Ни гроша в кармане!
     - Не отчаивайтесь!  Ваше  положение  легко  понять.  Мне  приходилось
бывать в вашей шкуре. Надо подумать, что можно сделать для вас.
     Судя потому, что водитель не пользовался столь употребляемым в  Глине
страдательным залогом, он,  должно  быть,  тоже  чужеземец.  Повернувшись,
чтобы взглянуть на его лицо, я сказал:
     - Кажется, вы тоже не из здешних мест?
     - Правда.
     - У вас необычный акцент, - настойчиво продолжал я. - Вы из  какой-то
западной провинции?
     - О, нет-нет.
     - И не из Саллы?.. Так откуда же?
     - Из Маннерана, - сказал он и искренне рассмеялся. Я же весь покрылся
краской стыда и смущения, когда он сказал: - Вы хорошо  подделали  акцент,
друг. Но вам нет нужды стараться обмануть меня.
     - В вашей речи совсем не чувствуется маннеранский акцент, - только  и
мог вымолвить я.
     - Очень  долго  пришлось  жить  в  Глине,  вот  поэтому  в  речи  все
перемешалось.
     Я понял, что ни на мгновение мне не удалось его одурачить, но  он  не
делал никаких попыток выяснить, кто же я на самом деле. Казалось, ему было
все равно, кто я и откуда родом.
     Мы легко разговорились. Он рассказал  мне,  что  является  владельцем
лесопилки в западной части Глина, в отрогах Хаштора,  где  растут  высокие
медовые сосны с желтыми иглами. Вскоре он предложил мне работу лесоруба на
его участке. "Плата низкая, - заметил он,  -  зато  очень  чистый  воздух,
никогда не бывает правительственных чиновников, и такие вещи, как  паспорт
или сертификат, не имеют там никакого значения".
     Конечно  же,  я  согласился.  Его  лесопилка  расположена   в   очень
живописном  месте  над  сверкающим  горным  озером,  которое  никогда   не
замерзало,  так  как  подпитывалось  теплым  ручьем,   начинающимся,   как
говорили, где-то в глубине Выжженных Низин. Грандиозные,  покрытые  снегом
вершины нависали над нами.  Неподалеку  были  расположены  Врата  Глина  -
проход из Глина в Выжженные Земли,  пересекающий  на  своем  пути  угловую
часть Вымерзших Низин. На него, хозяина лесопилки и одновременно водителя,
работало по найму около сотни людей, грубых  сквернословов,  безо  всякого
стыда неизменно выкрикивающих "я" и "мне". Но это были честные и работящие
люди! С такими людьми я еще не бывал знаком.
     Я рассчитывал остаться здесь на всю зиму, скопить денег и,  заработав
достаточно, отправиться в Маннеран.  Время  от  времени  до  нас  доходили
кое-какие сведения из внешнего мира. Именно так я узнал, что власти  Глина
разыскивают какого-то молодого принца  из  Саллы,  который,  как  уверяли,
сошел с ума и скитается где-то по стране.  Септарх  Стиррон  хотел,  чтобы
этот несчастный  молодой  человек  был  срочно  возвращен  на  родину  для
лечения, в котором так нуждался. Полагая, что все дороги и посты  окажутся
под наблюдением, я продлил свое пребывание в горах и остался  там  сначала
на весну, а затем и на лето. В конце концов, я провел там  немногим  более
года.
     За это время я очень изменился.  Мы  трудились  в  любую  погоду,  не
покладая рук: рубили огромные деревья, очищали их от сучьев  и  передавали
на лесопилку. Рабочий день длился нескончаемо долго, зато по вечерам  было
много теплого вина и каждый десятый день к нам привозили  компанию  женщин
из ближайшего городка. Мой вес увеличился чуть ли  не  наполовину,  причем
только за счет твердых, как сталь, мускулов, и я даже  подрос,  обогнав  в
росте самого высокого лесоруба в округе.
     Мои размеры стали объектом общих шуток. Снова отросла  моя  борода  и
изменился овал лица, когда исчезла юношеская пухлость. Лесорубы  нравились
мне больше, чем придворные, среди которых прошли мои  прежние  годы.  Мало
кто из жителей гор и лесов мог читать, а уж о вежливости они и  слыхом  не
слыхивали, но это были жизнерадостные и добродушные люди. Их души  были  в
соответствии с телом.
     Мне не хотелось бы, однако, чтобы у вас сложилось о них  идиллическое
представление. Хотя они часто говорили "я" и "мне", но не  были  людьми  с
душой нараспашку и не обнаруживали склонности к чистосердечным  излияниям.
Нет, в этом отношении они строго придерживались канонов  Завета  и,  может
быть, были в чем-то даже более скрытными, чем люди образованные. И все же,
казалось, что у них более чистые души, чем у тех, кто нарочито  пользуется
в речи страдательным залогом или неопределенно-личными фразами.  Возможно,
именно мое пребывание среди них явилось  толчком  для  понимания  глубокой
ошибочности Завета и посеяло  во  мне  семя  ниспровержения  его  канонов,
которому позже землянин Швейц помог пустить глубокие корни.
     Я ничего не говорил  им  о  своем  происхождении  и  ранге.  Судя  по
нежности моей кожи, они могли сами догадываться, что  мне  не  приходилось
прежде работать. Кроме того, моя  манера  разговаривать  выдавала  во  мне
человека образованного, хотя и  необязательно  знатного.  Но  я  не  желал
открывать перед ними своего прошлого, да и никто  не  домогался  этого.  Я
сказал им только, что родом из  Саллы,  -  об  этом  все  равно  неумолимо
свидетельствовал мой акцент. Остальное никого здесь не  интересовало.  Мой
наниматель, полагаю, давно догадался,  что  я,  должно  быть,  тот  беглый
принц, которого так упорно ищет Стиррон. Но он ни разу  не  показал  виду,
что знает об этом. Впервые за всю свою жизнь моя личность была отделена от
моего королевского статуса. Я перестал быть лордом Кинналлом, вторым сыном
септарха, я был просто Даривалем, здоровенным лесорубом из Саллы.
     Это  превращение  многому  меня  научило.  Я  никогда  и  раньше   не
разыгрывал из себя этакого чванливого, задиристого  молодого  аристократа.
То, что я - только второй сын  септарха,  в  некоторой  степени  прижимает
меня. Однако я не мог не ощущать  себя  отличным  от  обычных  людей.  Мне
прислуживали, кланялись, меня обхаживали и баловали; со мною разговаривали
мягко и оказывали формальные знаки  почитания  даже  тогда,  когда  я  был
ребенком. Ведь я все же - сын септарха,  то  есть,  другими  словами,  сын
монарха, так как септархи являются наследственными  правителями,  династии
которых можно проследить с момента  заселения  заселения  Борсена  людьми.
Правящие династии существовали и  на  самой  Земле  как  в  цивилизованных
странах, так  и  у  древних  народов,  вплоть  до  раскрашенных  вождей  в
доисторические  времена.  И  я  был  частью   этой   династической   цепи,
представителем королевского рода, в чем-то поставленным выше других самими
обстоятельствами своего рождения. Но в  этом  горном  лагере  лесорубов  я
пришел к пониманию того, что короли  не  являются  помазанниками  божьими.
Скорее, они вознесены над толпой волей людей, и эти же люди могут  скинуть
гордеца в глубокую пропасть. Стиррона свергли бы во время восстания.  Если
бы его место занял тот мерзкий исповедник, из Старого Города, разве он  не
занял бы место в династической последовательности правителей, а Стирона не
повергли бы в прах? И разве сыновья того исповедника не стали бы гордиться
своей кровью, как гордился я, хотя их отец был никем почти всю свою жизнь,
а своего деда они даже не помнят? Я знаю, что в  сагах  будет  говориться,
что благоволение богов снизошло на этого исповедника и вознесло тем  самым
и его, и все его потомство, сделав их навеки святыми. Однако, я прозрел  и
увидел  незамутненным  взором,  что  такое  королевская   власть.   Потеря
сословных привилегий позволила  осознать,  что  я  не  более,  чем  просто
человек среди людей, и таким был всегда. И кем  мне  дано  стать,  зависит
только от природных моих  качеств  и  устремлений,  а  не  от  дарованного
случаем ранга.
     Благодаря такому разительному  изменению  самосознания  пребывание  в
горах стало казаться мне не изгнанием, а своего  рода  наградой.  Мечты  о
спокойной жизни в Маннеране оставили меня.  Я  скопил  денег  больше,  чем
требовалось для оплаты проезда, но пропало стремление покинуть эти  места.
И не столько страх перед арестом удерживал меня среди  лесорубов,  сколько
любовь  к  чистому,  прозрачному,  студеному  воздуху  Хашторов,  к  моему
трудному ремеслу и привязанность к окружавшим меня, пусть и  грубым,  зато
настоящим людям. Я оставался там все лето и всю осень, и вот уже наступила
снова зима, а я не помышлял даже о том, чтобы уйти.
     Может быть, я оставался бы в горах до сих пор, однако случилось  так,
что мне пришлось бежать. В один из мрачных зимних дней, когда  небо  стало
серо-стальным и нависла угроза  метели,  прибыли  шлюхи  из  поселка,  что
сулило нам вечером веселье. На этот  раз  среди  них  была  новенькая.  Ее
произношение свидетельствовало о том, что она родом из Саллы.  Как  только
женщины очутились среди мужчин, я хотел было улизнуть,  но  новенькая  уже
заметила меня и, чуть не задохнувшись от изумления, взвизгнула:
     - Взгляните-ка вон на того, девочки! Да это же наш пропавший принц!
     Я рассмеялся и стал всех убеждать, что она пьяная  или  чокнутая,  но
раскрасневшиеся щеки невольно выдали меня.
     Лесорубы как-то по-новому посмотрели на меня. Принц?  Принц?  Так  ли
это? Они стали перешептываться  между  собой,  толкаясь  и  перемигиваясь.
Почуяв опасность, я объявил, что мне  нравится  эта  женщина,  и  увел  ее
прочь. Когда мы остались наедине, я попытался было  убедить  ее,  что  она
ошиблась. "Никакой я не принц, - сказал я, - а простой лесоруб". Но  девка
твердо стояла на своем.
     - Когда лорд Кинналл  шествовал  в  похоронной  процессии,  -  твердо
заявила она, - я вот этими глазами рассмотрела его! И он - это вы!
     И че