ыл  уроженцем
Маннерана, мне было невозможно занять  место  верховного  судьи  в  случае
смерти Сегворда. Однако он устроил так, что его  преемником  был  назначен
дружески настроенный  ко  мне,  но  довольно  никчемный  Нольдо  Калимоль,
который понимал, что фактическая власть будет в моих руках.
     Вы правы, если считаете, что моя жизнь  в  Маннеране  была  легкой  и
беззаботной. Я наслаждался властью  и  богатством.  За  одной  безоблачной
неделей проходила другая, и хотя  ни  одному  человеку  не  дано  изведать
полного счастья, у меня не было  особых  причин  для  неудовлетворенности.
Неудачу со своим браком я воспринял очень спокойно, в таком обществе,  как
наше, глубокая любовь между мужем и женой встречается довольно редко.  Что
же касается другой моей печали - безнадежной любви к Халум, то  я  глубоко
упрятал ее внутрь себя, и когда она мучительно поднималась на  поверхность
моей души, я утешался визитами к исповеднику Джидду.
     Вот так, без особых событий, я дожил бы до конца своих дней, если  бы
в мою жизнь не вошел землянин Швейц.



                                    28

     Земляне резко посещали Борсен. До Швейца я встречал всего лишь  двоих
- обоих еще в те дни, когда мой отец был  септархом.  Первый  был  высоким
рыжебородым мужчиной, посетившим Саллу, когда мне было пять  лет.  Он  был
заядлым  путешественником  и  перебирался  с  планеты  на   планету   ради
собственного удовольствия. Перед тем как прибыть в  Саллу,  он  пересек  в
одиночку Выжженные  Низины,  причем,  пешком!  Помню,  как  сосредоточенно
изучал  я  его  лицо  и  фигуру,   пытаясь   найти   знаки   инопланетного
происхождения - лишний глаз, может быть, рога, щупальца, копыта...
     Разумеется, не обнаружив ничего подобного, я, не таясь, высказал свои
сомнения  в  том,  что  он  родом  с  Земли.  Стиррон,  имея  предо   мной
преимущество в два года школьных знания, сказал язвительно в ответ на это,
что все планеты в мире, включая нашу собственную, заселены людьми с Земли,
а потому любой землянин выглядит точно так же, как и  мы.  Тем  не  менее,
когда при дворе через несколько лет объявился еще один землянин,  я  снова
все  еще  старался  обнаружить  у  него  щупальца  и  клыки.  Этот  рослый
добродушный человек со слегка смуглой кожей  был  ученым  и  собирал  наши
дикие  растения,  а  также  изготовлял  чучела  животных   для   какого-то
университета в дальнем конце Галактики. Отец взял его с собой в  Выжженные
Низины, чтобы добыть птицерога. Я умолял взять и меня, но был  выпорот  за
свое нытье.
     Я мечтал о Земле. Я рассматривал в книгах изображение голубой планеты
со многими материками и огромной, покрытой оспинами Луны,  и  думал:  "Вот
откуда мы все произошли. Это - начало всех начал!" Я читал о  государствах
и народах Старой Земли, о войнах и  природных  катаклизмах,  о  культурных
памятниках и национальных трагедиях, о выходе к звездам  и  покорении  их.
Было время, когда я  воображал  себя  землянином,  родившемся  на  древней
планете чудес и перенесенным на Борсен в детстве  в  обмен  на  настоящего
сына септарха. Мне хотелось иметь хоть какой-нибудь  предмет  с  Земли,  -
черепок, кусок камня, старинную реликвию - в качестве  осязаемой  связи  с
планетой, с которой разбрелось человечество. И мне очень  хотелось,  чтобы
еще какой-нибудь землянин очутился на  Борсене.  Я  бы  задал  ему  тысячу
вопросов и выпросил для себя хоть что-то, имеющее отношение  к  Земле.  Но
никто больше не появлялся. Я вырос, и моя одержимость прошла.
     Затем на моем пути встретился Швейц.
     Он был коммерсантом, как, впрочем, и  многие  другие  земляне.  В  то
время, когда я познакомился  с  ним,  он  был  на  Борсене  представителем
инопланетной фирмы-экспортера.  Швейц  продавал  промышленные  изделия,  а
покупал меха и специи.  Прибыв  в  Маннеран,  он  оказался  вовлеченным  в
конфликт с местным импортером мехов с северо-западного побережья,  который
пытался всучить Швейцу партию низкокачественного товара по более  высокой,
чем было заранее  оговорено,  цене.  Швейц  возбудил  дело,  которое  было
передано в Судебную Палату. Случилось это примерно три года  назад,  почти
сразу после ухода в отставку Сегворда Хелалама.
     Обстоятельства конфликта были ясны как день,  и  в  решении  суда  не
приходилось сомневаться. Один из  судей  низшего  ранга  удовлетворил  иск
Швейца и приказал импортеру удовлетворить законные  требования  обманутого
землянина. Обычно я не занимаюсь подобного рода делами. Но когда материалы
разбирательства были переданы верховному  судье  Калимолю  для  формальной
проверки, предшествующей  утверждению  приговора,  я  увидел,  что  истцом
является землянин.
     Меня охватило искушение. Давнишний интерес к землянам снова проснулся
во мне. Мне страстно захотелось переговорить со Швейцом. Что я надеялся  у
него узнать? Ответы на те  вопросы,  которые  мучили  меня,  когда  я  был
мальчиком? Найти ключ к  разгадке  того,  что  неумолимо  влечет  людей  к
звездам?  Или  я  просто  ищу  очередное  развлечение  в  моей   абсолютно
безмятежной жизни?
     Я попросил, чтобы Швейц пришел ко мне в контору.
     Он вошел в мой кабинет почти  бегом.  Быстрая,  энергичная  фигура  в
одежде крикливых цветов и модного  покроя.  Улыбаясь  весело,  он  в  знак
приветствия хлопнул меня по ладони, потом  уперся  кулаками  в  мой  стол,
постоял так несколько секунд, отошел на несколько шагов и стал расхаживать
по комнате.
     - Да сохранят вас боги, ваша милость! - воскликнул он.
     Я подумал о его странном поведении, о его сходстве с туго  заведенной
пружиной, отметил пристальный взгляд, свидетельствующий о беспокойстве  по
поводу вызова к  могущественному  чиновнику,  пожелавшему  обсудить  дело,
которое, как ему намекали, он уже выиграл. Однако позже я узнал,  что  его
манера  поведения  отражала  неугомонность   натуры,   а   не   вызывалась
сиюминутной напряженностью.
     Он был среднего роста, поджарым - ни жиринки под  рыжевато-коричневой
кожей. Волосы цвета темного меда спадали прямыми прядями на  плечи.  Яркие
озорные глаза и быстрая лукавая улыбка как бы излучали мальчишеский задор.
Динамичный энтузиазм его уже тогда очаровал меня. Однако молод он не  был.
На лице уже обозначились первые  возрастные  морщины,  а  волосы,  хотя  и
густые, уже начали редеть на макушке.
     - Садитесь, - сказал я - его прыжки досаждали мне -  и  задумался,  с
чего начать разговор. О чем спросить его, прежде чем он заикнется о Завете
и замкнет губы? Расскажет ли он о себе и о своей планете? Есть ли  у  меня
право влезать в душу чужеземца таким способом, на который я в жизни бы  не
отважился,  имея  дело  с  человеком  с  Борсена?  Посмотрим!  Любопытство
подстегивало  меня.  Я  поднял  пачку  документов,  касающихся  его  дела.
Поскольку он печально покосился на нее, я поторопился сказать:
     - Сначала о делах. Решение суда  удовлетворяется.  Сегодня  верховный
судья Калимоль  поставит  свою  печать,  и  в  течение  месяца  вам  будет
выплачено то, что причитается.
     - Приятные слова, ваша милость.
     - Этим завершается официальная часть вашего визита.
     - Такая быстротечная встреча? - удивился он. - Кажется, вряд ли  была
необходимость в вызове  только  для  того,  чтобы  обменяться  несколькими
словами, ваша милость.
     - Нужно признать, - улыбнулся я, -  что  вас  сюда  вызвали  обсудить
другие вопросы, совсем не касающиеся вашего иска.
     - Что? Что, ваша милость? - он, казалось, был сбит с толку и  поэтому
встревожился.
     - Хотелось бы поговорить с вами о Земле, чтобы удовлетворить праздное
любопытство бюрократа, - начал я. -  Разве  нельзя?  Не  соблаговолите  ли
поговорить со мной об этом, раз деловые вопросы уже  улажены?  Вы  знаете,
Швейц, у нас всегда существовала тяга к Земле и землянам.
     Чтобы установить с ним некоторый контакт - он все еще выглядел хмурым
и недоверчивым, - я рассказал ему о тех двух  землянах,  которых  встречал
ранее, и о детской убежденности, что они должны разительно  отличаться  от
нас своим видом. Он расслабился, не без удовольствия выслушал меня  и  еще
до того, как я кончил, сердечно рассмеялся.
     - Клыки! - воскликнул он. - Щупальца!
     Он провел пальцами по своей руке.
     - Неужели вы на самом деле, ваша милость, думали  что  земляне  такие
причудливые существа? Клянусь всеми богами, ваша милость, я хотел бы иметь
на своем теле что-нибудь необычное, чтобы позабавить вас!
     Я морщился каждый раз, когда Швейц говорил о себе в Первом Лице.  Его
небрежные  непристойности  портили  то  настроение,  которого  я   пытался
достичь. Хотя я делал вид, что ничего не случилось, Швейц сразу же осознал
свою ошибку и, вскочив, обеспокоенно произнес:
     - Тысячу   извинений,   ваша   милость!   Иногда   ваша    грамматика
забывается... понимаете, когда нет длительной привычки к ней...
     - Не стоит беспокоиться, - поспешно остановил я его.
     - Вы должны понимать, ваша милость,  что  старые  навыки  отмирают  с
трудом и, пользуясь вашим языком, иногда впадаешь в грех выражаться  более
естественным образом, даже несмотря на...
     - Конечно же, Швейц. Этот грех легко простить, - и, желая  подбодрить
его, я подмигнул. - Кроме того, я человек взрослый. Вы что  думаете,  меня
так легко шокировать? - Я преднамеренно прибег к вульгарному словечку "я",
чтобы  он  почувствовал  себя  свободнее.  Уловка   сработала.   Он   сел,
успокоился, но в то утро уже не пробовал говорить со мной естественным для
него образом. По сути, Швейц был очень осторожен в выражениях  еще  долгое
время, правда, до тех пор, пока такие  вещи  не  стали  несущественными  в
наших взаимоотношениях.
     Затем я попросил его рассказать о Земле - нашей общей отчизне.
     - Планета небольшая, - начал он. - Очень  далеко  отсюда.  Задушенная
своими собственными древними отходами. Ее небеса, воды  и  суша  отравлены
ядами двух тысяч лет легкомыслия и перенаселения. Страшное место!
     - Неужели в самом деле страшное? - изумился я.
     - Нечто привлекательное еще осталось.  Но  совсем  немного,  так  что
похвастаться нечем. Немного деревьев тут и там.  Невысокая  трава.  Озера.
Водопад. Долина. Большей частью планета представляет собой выгребную  яму.
Землянам очень часто хочется воскресить своих  далеких  предков,  а  затем
задушить их. За то, что они не брали  в  расчет  грядущие  поколения.  Они
заполонили собой весь мир и исчерпали все его ресурсы.
     - Значит, земляне создают империи в небесах, чтобы убежать от грязи в
своем собственном доме?
     - В общем-то, да. Хотя бы  частично,  -  кивнул  Швейц.  -  Там  было
столько миллиардов людей. И все, у кого хватило сил,  покинули  Землю.  Но
все-таки это нечто большее, чем просто бегство. Здесь и  жажда  постижения
нового, и неудержимая тяга к путешествиям, и  неутоленное  желание  начать
все заново. Создать новые и более лучшие миры для  людей!  Целое  ожерелье
таких планет наброшено на лоно небес!
     - Ну а те, кто не мог уйти? - спросил я. - На Земле до  сих  пор  еще
остались миллиарды людей? - Я подумал о  материке  Велада  с  его  скудным
населением в сорок-пятьдесят миллионов.
     - О, нет-нет. Она теперь почти пуста. Планета - призрак.  Разрушенные
города, растрескавшиеся дороги. Там живет очень мало  людей.  И  с  каждым
годом все меньше рождается.
     - Но вы родились там?
     - В Европе, - кивнул Швейц. - Не приходилось,  правда,  видеть  Землю
добрых лет тридцать. С четырнадцати лет.
     - Но вы совсем не выглядите таким старым? - вырвалось у меня.
     - Имелось в виду земное летоисчисление, -  объяснил  землянин.  -  По
вашему же исчислению это соответствует тридцати годам.
     - Такой же возраст, - я показал на себя.  -  Тоже  пришлось  покинуть
свою родину до  возмужания,  -  я  говорил  гораздо  более  свободно,  чем
надлежало бы, но не мог сдержать себя.  Я  вытащил  сюда  этого  Швейца  и
теперь ощущал потребность предложить ему что-то в обмен.
     - Пришлось покинуть Саллу  еще  мальчиком,  чтобы  поискать  удачу  в
Глине. Но судьба приласкала меня только в Маннеране. Похоже, Швейц,  мы  с
вами - оба странники.
     - Значит, между нами есть что-то общее.
     - Почему вы покинули Землю?
     - По тем же самым причинам, что и все  остальные.  Чтобы  отправиться
туда, где воздух еще  чист  и  где  у  человека  есть  еще  хоть  какая-то
возможность стать кем-то. Всю свою жизнь там, на  Земле,  проводят  только
те, кто не может не оставаться на ней.
     - И вот перед этой планетой благоговеет вся Галактика!  -  воскликнул
я. - Планета, породившая столько легенд! Планета мальчишеской мечты! Центр
Вселенной - просто жалкий прыщ! Нарыв!
     - Вы точно описали ее.
     - И все же перед ней благоговеют!
     - О, почитайте ее, молитесь  на  нее,  кланяйтесь  ей!  -  воскликнул
Швейц. Глаза у него блестели. - Мать человечества! Первооснова всех миров!
Почему же  не  почитать  ее,  ваша  милость?  Благоговейте  перед  смелыми
начинаниями, предпринятыми там.  Воспевайте  высокие  стремления,  которые
выросли из грязи.  И  чтите  также  наши  ужасные  ошибки.  Древняя  Земля
совершала ошибку за ошибкой и нечаянно задушила сама себя, чтобы  вы  были
избавлены от тех же мучений и болезней. - Швейц хрипло рассмеялся. - Земля
погибла во искупление ваших, люди неба, грехов. Разве в этом  нет  чего-то
мистического? Вокруг такой идеи можно организовать новую религиозную веру.
Земля - искупительница, а жители ее - жрецы этой религии. - Он  неожиданно
наклонился вперед и спросил: - Вы - человек верующий, ваша милость?
     Я был застигнут врасплох рвущейся наружу интимностью  этого  вопроса,
но все-таки сдержался.
     - Разумеется, - кивнул я.
     - Вы ходите в церковь? Беседуете с исповедниками и все такое, не  так
ли?
     Он поймал меня. Я не мог отмалчиваться.
     - Да. Но почему вас это удивляет?
     - Удивляет? Отнюдь. Похоже, что на Борсене все  искренне  набожны.  И
это поражает меня. Вы понимаете, ваша милость, в вашем собеседнике  "веры"
нет ни на йоту! Когда-то пытался верить,  неоднократно  пытался,  старался
изо всех сил убедить  себя  в  том,  что  в  мире  есть  высшие  существа,
определяющие судьбу каждого человека. Иногда мне это почти что  удавалось,
ваша  милость,  вера  вот-вот  должна  была  проникнуть  мне  в  душу,  но
скептицизм всякий раз закрывал все пути к набожности. И, в  конце  концов,
пришлось  сказать:  "Нет,  этого  не  может  быть,  это  невозможно.   Это
противоречит логике и здравому смыслу. Логике и здравому смыслу!".
     - Но как же вы могли прожить свою жизнь, если не соприкасались  ни  с
чем святым?
     - Большую часть времени вполне удавалось. Большую часть!
     - Ну а остальное время?
     - В остальное время приходилось чувствовать бремя  знания  того,  что
являешься абсолютно одиноким во всей Вселенной.  Нагой  под  звездами,  их
свет обжигает кожу, жжет холодным огнем, и никто не поможет прикрыться  от
этого адского огня, не предложит убежища, и некому молиться о  помощи,  вы
понимаете? Небо холодное как лед, и некому его согреть. Нет никого!  Кроме
убеждения, что  существует  некто,  кто  мог  бы  дать  утешение.  Хочется
опереться на какую-нибудь  систему  веры,  хочется  покориться,  пасть  на
колени, понимаете? Верить, иметь веру во что-нибудь! Но ее нет, нет  такой
способности - верить! И тогда приходит смертельный страх. Плач  без  слез.
Бессонные ночи...
     Лицо Швейца горело, глаза стали дикими от возбуждения. У меня не было
уверенности, что он в своем уме. Землянин перегнулся через  стол,  схватил
меня за руку - этот жест ошеломил меня, но я не отдернул  ее  -  и  хрипло
произнес:
     - Вы верите в богов, ваша милость?
     - Конечно!
     -  В  самом  буквальном  смысле?  Вы  думаете,  что  существует   бог
путешественников, бог рыбаков, бог  крестьян  и  бог,  покровительствующий
септархам?..
     - Существует сила, - перебил я его, - которая поддерживает порядок  и
незыблемость  Вселенной.  Сила,  которая  заявляет   о   себе   различными
способами, и ради того, чтобы перекинуть мост над  пропастью,  разделяющей
нас  и  эту  силу,  мы  рассматриваем  каждое   из   ее   проявлений   как
"божественное", да, и возносимся духом своим то к одному из ее проявлений,
то к другому в зависимости от наших  нужд.  Те  из  нас,  кто  не  получил
должного образования, воспринимают богов буквально, видят в них существа с
лицами  и  индивидуальностями.  Другим   же   свойственно   метафизическое
воззрение на божественную силу; для таких людей это уже не просто какое-то
племя могучих духов, живущих над нами. Но нет никого на  материке  Велада,
кто бы оспаривал существование самой этой силы.
     - Приходится только завидовать им, - покачал головой  Швейц,  -  тем,
кто воспитан в  культурной  среде,  обладающей  такой  связанной  системой
понятий и структур, тем, кто приобрел веру в абсолютные истины,  тем,  кто
ощущает себя частицей божественного распорядка. Как, должно быть,  чудесно
обладать таким духовным богатством! Одна эта система веры может  оправдать
многие пороки вашего общества!
     -  Пороки?  -  внезапно  я  почувствовал,   что   оказался   в   роли
обороняющегося. - Какие это пороки?
     Швейц  прищурил  глаза  и  провел  языком  по  губам.  Возможно,   он
лихорадочно взвешивал, то ли я разгневан его словами, то ли они  заставили
меня страдать.
     - "Пороки", вероятно, слишком сильное слово, - ответил  он.  -  Лучше
было бы назвать их несуразицами, нет, еще лучше -  ограниченностью  вашего
общества. Речь идет о необходимости тщательно скрывать свой  духовный  мир
от своих сограждан. Вам нельзя в разговоре упоминать о  себе,  вам  претит
откровенность в беседах, вам кажется безнравственным открыть свою душу...
     - Разве перед вами  сегодня  не  раскрыта  душа,  вот  в  этой  самой
комнате?
     - О, - развел руками Швейц.  -  Но  вы  же  разговариваете  сейчас  с
чужеземцем,  с  человеком,  не  являющимся  частицей  вашего  общества,  с
человеком, у которого, как вы тайно подозреваете, могут быть рога и клыки!
Вы бы допустили подобную вольность с кем-либо из жителей Маннерана?
     - Никто еще в Маннеране не задавал подобных вопросов!
     - Может быть, и так. Видимо,  вам  недостает  свойственной  уроженцам
этой планеты натренированности в самоподавлении. Эти вопросы  относительно
философских аспектов вашей религии нарушили уединенность вашей души,  ваша
милость? Они для вас оскорбительны?
     - Нет возражений против того,  чтобы  поговорить  о  таких  вещах,  -
постарался успокоить я землянина,  но,  думаю,  это  прозвучало  не  очень
убедительно.
     - Но ведь такой разговор запрещен  для  вас,  не  так  ли?  Мы  редко
прибегали к неприличным выражениям, разве что были случайные обмолвки,  но
мы рассматривали непотребные понятия, в каком-то смысле даже запретные. Вы
позволили себе несколько раздвинуть стены, окружающие вас, не так  ли?  За
это можно только поблагодарить вас. Потому что  в  течение  столь  долгого
пребывания здесь не удалось ни разу поговорить  свободно  с  кем-либо!  Вы
понимаете,  ни  разу!  Пока  сегодня  не   возникло   ощущения,   что   вы
соблаговолили немного  раскрыть  себя.  Это  необычное  переживание,  ваша
милость.
     На лице у него вновь появилась усмешка. Он стал порывисто  ходить  по
кабинету.
     - Поймите, не было желания критиковать ваш образ жизни. Хотелось,  на
самом деле, даже похвалить одни его стороны и попытаться понять другие.
     - Какие же похвалить, а какие - понять?
     - Понять ваш обычай возводить стены вокруг себя. Похвалить  легкость,
с которой вы  принимаете  божественное  присутствие.  Можно  только  этому
завидовать. Как уже говорилось,  ваш  собеседник  воспитан  без  веры  как
таковой, и поэтому не способен  воспринять  веру.  Голова  у  таких  людей
всегда полна скептических вопросов. Не дано по складу своего