ь,  но  оставалось  внутри
меня. Я взял ее за руки, она улыбнулась ярко, ясно и безмятежно.  Как  мне
сказать Халум о своей любви, не оскорбив ее? Поймет ли она меня? Глупости!
Наши души  были  единой  сутью,  почему  же  простой  порядок  слов  может
разрушить что-то? "Я люблю тебя!" Запинаясь, я выдавил:
     - Есть... такая любовь... к тебе... такая любовь, Халум...
     Она кивнула, как бы говоря: "Молчи!  Твои  неуклюжие  слова  нарушают
очарование". Как бы говоря: "Да, такая же  любовь  существует  и  к  тебе,
Кинналл". Как бы говоря:
     "Я люблю тебя, Кинналл!"
     Легко встав, она подошла к окну:  прохладный  свет  луны  озарял  сад
возле дома. Деревья  и  кусты  замерли  серебристой  тишине.  Я  поднялся,
подошел к ней и очень нежно прикоснулся к ее плечам. Она  встрепенулась  и
тихо произнесла что-то нежное. Ей хорошо. Я уверен, ей было хорошо тогда.
     Мы не обсуждали случившееся: это  испортило  бы  нам  настроение.  Мы
могли обменяться впечатлениями и завтра, и еще послезавтра...  Я  проводил
Халум в ее комнату и  робко  поцеловал  в  щеку.  Она  тоже  по-сестрински
поцеловала меня, улыбнулась и затворила за собой дверь. Я  долго  сидел  в
своей комнате, вспоминая последнее  общение.  Снова  во  мне  заговорил  и
миссионер. Я поклялся, что буду активным проводником новой веры.  Я  выйду
отсюда и познакомлю всех людей Саллы со  своим  вероучением.  Я  не  стану
больше  прятаться  в  доме  побратима.  Не  желаю  оставаться  безнадежным
изгнанником среди своего родного народа. Предупреждение Стиррона ничего не
значит. На каком основании он может изгнать меня из Саллы? Я буду обращать
в свою веру сотню человек за неделю.  Тысячу,  десять  тысяч...  я  самому
Стиррону  дам  это  снадобье,  и  пусть  тогда  септарх  со  своего  трона
провозгласит законным это лекарство! Халум вдохновила  меня!  Утром  же  я
отправлюсь на поиски своих апостолов!
     Во дворе послышался какой-то шум. Я выглянул и увидел краулер  -  это
Ноим вернулся из деловой поездки. Он вошел в дом, я  услышал  его  шаги  в
коридоре, когда он проходил мимо моей комнаты. Затем донесся стук в дверь.
Я  выглянул  в  коридор.  Брат  стоял  возле  двери  в  комнату  Халум   и
разговаривал с ней. Халум видно не было. Зачем он зашел к ней?  Ведь  Ноим
для  нее  всего  лишь  один  из  многих  друзей.  Он  должен  был  сначала
поздороваться со своим побратимом. У меня возникли нехорошие подозрения. Я
усилием воли отказался от них. Их разговор  закончился.  Дверь  в  комнату
Халум закрылась. Ноим, не заметив меня, пошел дальше, к своей спальне.
     Я никак не мог заснуть. Написал несколько страниц, но ничего  путного
не получилось. На заре я вышел немного побродить  по  затуманенному  саду.
Мне послышался далекий крик. Какой-то зверь зовет  к  себе  свою  подругу,
подумал я. Некоторые заблудившиеся звери бродят до самого рассвета.



                                    66

     Завтракал я  один.  Это  было  необычно,  но  не  удивительно:  Ноим,
вернувшийся домой посреди ночи после длительной поездки, захотел  подольше
поспать, а Халум, наверное, еще не отдохнула после вечернего сеанса.
     У меня был отличный аппетит, и я уплетал за всех троих, не переставая
думать о том, как мне удастся сокрушить Завет. Когда я  уже  допивал  чай,
один из конюхов Ноима вломился в столовую. У него горели щеки, раздувались
ноздри, будто он долго бежал и вот-вот свалится с ног.
     - Скорее! - закричал он, задыхаясь. - Там штурмшильды...
     Он схватил меня за руку и буквально вытащил из-за стола.  Я  бросился
за ним. Мы бежали по немощеной дороге,  ведущей  к  загонам  штурмшильдов.
Наверное, ночью звери проломили изгородь, и теперь мне  снова  целый  день
придется гоняться за ними. Однако, приблизившись к загонам, я  не  заметил
ни поваленных столбов, ни порванных сеток, ни  следов  их  когтистых  лап.
Конюх прильнул к прутьям самого большого загона, в котором содержалось  до
десятка этих свирепых хищников. Я заглянул во внутрь. Животные  сбились  в
кучу, их мех и морды были забрызганы кровью, они дрались между собой из-за
какого-то обглоданного кровавого куска, яростно  разрывая  остатки  плоти.
Повсюду за земле были разбросаны  следы  их  пиршества.  Неужели  какое-то
несчастное домашнее животное в темноте  случайно  забрело  в  гнездо  этих
хищников? Как могло такое случиться? Однако конюх мог и не тревожить  меня
из-за этого. Я схватил его за  руку  и  спросил,  что  тут  произошло?  Он
повернул ко мне искаженное ужасом лицо и, давясь, выпалил:
     - Госпожа... госпожа...



                                    67

     Ноим был груб со мной.
     - Ты солгал, - кричал он. - Ты скрыл, что привез сюда эту  дрянь,  ты
солгал! Не отрицай, ты дал ей это дьявольское зелье в прошлый  вечер.  Да?
Не пытайся обмануть меня, Кинналл! Ты дал ей эту пакость?
     - Ты с ней разговаривал, - сказал я. Язык с трудом повиновался мне. -
Что она тебе говорила?
     -  Я  остановил  у  ее  двери,  потому  что  показалось,  что  кто-то
всхлипывает, - стал рассказывать Ноим.  -  Я  спросил,  все  ли  у  нее  в
порядке?.. Она вышла. У нее было странное лицо. Казалось,  Халум  грезила,
глаза ее были пустые, как бы стеклянные,  и,  да,  да,  она  плакала.  Она
ответила, что ее ничего не беспокоит, и рассказала, что она  беседовала  с
тобой весь вечер. Я изумился, почему же тогда  она  плачет?  Халум  пожала
плечами, улыбнулась и сказала, что это женское дело, чепуха,  женщины  все
время плачут и не могут  объяснить  причину.  Она  улыбнулась  еще  раз  и
закрыла дверь. Но у нее был такой взгляд - это снадобье, Кинналл! Несмотря
на все твои клятвы, ты его дал ей! А теперь... теперь...
     - Пожалуйста, - сказал я кротко. Но он  продолжал  кричать,  во  всем
обвиняя меня, и я ничего не мог ответить.
     Конюхи воссоздали картину того, что произошло. Они  обнаружили  следы
ног Халум на влажном  от  росы  песке,  которым  была  посыпана  дорога  к
загонам. Дверь в сторожку была прикрыта, что давало возможность подойти  к
загонам со штурмшильдами. Внутренняя дверь, открывающая проход к  калитке,
через которую  кормили  зверей,  была  взломана.  Она  прошла  во  внутрь,
осторожно открыла калитку и так же осторожно закрыла ее за собой, чтобы не
выпустить штурмшильдов на волю. Затем  она  подставила  свое  тело  жутким
когтям ждавших ее зверей. Все это случилось перед самой  зарей,  возможно,
даже тогда, когда я брел в туманной утренней мгле раннего  рассвета.  Этот
отдаленный крик в тумане... Но зачем она это сделала? Зачем? Зачем?



                                    68

     Через несколько часов все мое небольшое имущество было  упаковано.  Я
попросил у Ноима машину, и он дал мне ее, грубо  махнув  рукой.  Не  могло
быть и речи о том, чтобы я остался у него в гостях еще на какое-то  время.
И не только потому,  что  здесь  погибла  Халум,  но  и  потому,  что  мне
необходимо  было  уединиться,  чтобы   спокойно   осмыслить   происшедшее,
проанализировать все, что я сделал, и все, что я собирался сделать. К тому
же мне не хотелось присутствовать  здесь  в  тот  момент,  когда  окружная
полиция начнет расследовать обстоятельства смерти Халум.
     Неужели после того как  раскрыла  свою  душу,  она  больше  не  могла
смотреть мне в лицо? Но ведь Халум с радостью согласилась на слияние наших
душ. Может быть, впоследствии ее охватил ужас от  содеянного:  сильна  еще
привычка таить все внутри себя. Быстрое необратимое решение...  и  путь  с
каменным лицом к загонам штурмшильдов. Так ли это было? Я не мог придумать
другого объяснения этому отчаянному поступку.
     Теперь я был без названой сестры и  без  названого  брата...  Ноим  с
ненавистью смотрел мне в глаза. Разве этого я хотел, когда мечтал раскрыть
души своих соплеменников?
     - Куда же ты собираешься? - спросил в самый последний момент Ноим.  -
В Маннеране тебя тут же посадят в тюрьму. Сделай хоть один шаг в  Глине  с
этой дрянью, и с тебя живьем сдерут кожу. Стиррон будет  травить  на  тебя
псов по всей Салле. Так куда же ты направляешь свои стопы?
     В его голосе послышалась  усмешка,  а  может  быть,  мне  это  просто
показалось.
     - Куда? Трейт? Велис? Или, может быть, Умбис?  Дабис?  Нет!  Ей-богу,
мне кажется, что это будет Шумара!  Не  так  ли?  Да.  Среди  родных  тебе
дикарей ты будешь сыт по горло самообнажением. Да?
     Я спокойно ответил:
     - Ты забыл о Выжженных Низинах,  Ноим.  Хижина  в  пустыне  -  мирная
обитель. Это достойное место для раздумий...  Теперь  нужно  очень  многое
понять...
     - Выжженные Низины? Ну что ж, это хорошо, Кинналл. Выжженные Низины в
разгар лета! Достойное огненное чистилище для твоей грязной  души.  Ступай
же туда, Кинналл. Ступай.



                                    69

     Я проехал вдоль отрогов Хашторов на север, затем повернул  на  запад,
на дорогу, которая вела к Конгорою и Вратам Саллы. Не раз я задумывался, а
не свернуть ли в сторону, в бездну, зиявшую за обочиной  дороги,  и  разом
покончить со всем. Не раз, просыпаясь в какой-нибудь деревенской гостинице
и вспоминая Халум, я с большим трудом поднимался с постели, мне  казалось,
что станет гораздо легче, если я буду продолжать спать. Прошло около  пяти
суток, я уже был в Западной Салле и готовился к подъему в горы. В каком-то
городишке на полпути к горам я узнал, что в  Салле  издан  приказ  о  моем
аресте. Кинналл Дариваль, сын септарха, мужчина  тридцати  лет,  такого-то
роста, с такими-то чертами  лица,  брат  достопочтенного  лорда  Стиррона,
разыскивался по обвинению  в  чудовищных  преступлениях:  самообнажении  и
употреблении  опасного  зелья,  которое,  несмотря  на  запрет   септарха,
предлагал всем неосторожным. Посредством этого вещества  беженец  Дариваль
довел до безумия свою названую сестру, которая лишила себя жизни.  Поэтому
все граждане Саллы должны способствовать задержанию злодея, за  что  будет
выплачено приличное вознаграждение.
     Раз Стиррон знал, как умерла Халум, значит, Ноим ему все рассказал. Я
обречен. Как только я достигну Врат Саллы, я найду там жандармов  Западной
Саллы, дожидающихся меня. Однако почему  же  тогда  местное  население  не
оповещено, что я направляюсь в Выжженные Низины? Наверное, Ноим  рассказал
не все, что ему было известно. Может быть, он давал мне шанс?
     У меня  не  было  выбора,  и  я  продолжал  двигаться  вперед.  Чтобы
добраться до побережья не хватит и нескольких дней, к тому  же,  вероятно,
во всех портах Саллы объявлена тревога. Но даже если я  и  проскользну  на
какой-нибудь корабль, куда же мне податься? В Глин? В  Маннеран?  Подобным
же образом бесполезно думать о том, чтобы как-то переправиться  через  Хаш
или Войн в соседние провинции: в Маннеране я уже объявлен вне  закона,  и,
разумеется,  найду  холодный  прием  в  Глине.  Значит,  пусть  это  будут
Выжженные Низины! Я буду оставаться там некоторое время, а затем  попробую
пробраться через один из проходов в Трайш, чтобы  начать  новую  жизнь  на
западном побережье.
     Я закупил все необходимое в одном из городков, где отовариваются  все
охотники, направляющиеся в Низины: сухую  пищу,  оружие,  конденсированную
воду в количестве, которого при умеренном употреблении хватит на несколько
месяцев. Посещая магазин, я заметил, что  жители  городка  как-то  странно
разглядывают меня. Узнали  ли  они  во  мне  принца-развратника,  которого
разыскивают  по  всей  провинции?  Но  никто  не  пытался  схватить  меня.
Возможно, им известно, что выставлен кордон у Врат Саллы, и они  не  хотят
связываться с таким извергом. Как бы то ни было, но я без помех выехал  из
городка и начал свой последний этап путешествия.  В  прошлом  я  ездил  по
этому шоссе только зимой, когда вокруг  лежали  глубокие  сугробы.  Однако
даже сейчас в тенистых закутках можно увидеть грязно-белые пятна; по  мере
того, как дорога шла в гору,  снега  становилось  все  больше,  а  двойная
вершина Конгороя  совсем  утонула  в  снегах.  Тщательно  рассчитав  время
подъема, я ехал с такой скоростью, чтобы быть у Врат к  заходу  солнца.  Я
надеялся, что темнота  защитит  меня,  если  дорога  будет  заблокирована.
Однако Врата Саллы никем не охранялись. Стиррон не успел прикрыть западную
границу или решил, что я не настолько сошел с ума, чтобы бежать на  запад.
Когда начала заниматься заря, я уже был далеко внизу, в Выжженных Низинах,
задыхаясь от жары, но, по крайней мере, в безопасности.



                                    70

     Эту хижину я нашел неподалеку от гнезда птицерога, примерно там, где,
судя по моим воспоминаниям, ей и надлежало быть. Все необходимые  человеку
удобства отсутствовали, никаких удобств, в стенах зияли дыры. Но  все-таки
это был кров. Да, это был кров! Ужасный жар  этих  мест  очистит  меня.  Я
расположился в хижине как дома: разложил свои вещи, распаковал бумагу  для
записей, которую купил в городке, чтобы составить отчет о  своей  жизни  и
деяниях, поставил  в  угол  покрытую  бриллиантами  шкатулку  с  остатками
снадобья, накрыл ее одеждой и вышел из хижины на красный песок. Весь  день
я занимался маскировкой машины, чтобы она  не  выдала  моего  присутствия,
когда появятся ищейки. Я загнал машину в расщелину, так что крыша ее  едва
виднелась над поверхностью земли, и  прикрыл  хворостом,  поверх  которого
набросал песок. Только острый глаз мог обнаружить спрятанный краулер.
     В течение нескольких дней я просто бродил  по  пустыне  и  размышлял.
Затем я отправился на то место, где птицерог сразил моего отца.  Сейчас  я
не испытывал ужаса перед  этими  остроклювыми  птицами:  страх  смерти  не
преследовал меня. Я думал о событиях  "времени  перемен"  и  задавал  себе
вопросы: "Этого ли ты хотел? Доволен ли ты?"
     Я вспоминал все опыты общения, начиная со Швейца  и  кончая  Халум  и
спрашивал: "Хорошо ли все было? Много ли допущено ошибок? Приобрел  ли  ты
что-нибудь или только потерял?"
     И я пришел к заключению,  что  приобрел  больше,  чем  потерял,  даже
несмотря на все мои ужасные потери. Ошибался только  в  тактике,  принципы
были верны.
     Если бы я остался с Халум до тех пор, пока  не  прошло  ее  смятение,
она, возможно, и устояла бы перед стыдом, который довел ее до гибели. Если
бы я был более откровенным с Ноимом... Если  бы  я  остался  в  Маннеране,
чтобы смело встретить своих недругов. Если... если... если... И все  же  я
не сожалел о тех переменах, которые произошли во мне. Я раскаивался лишь в
том, что своим неумением погубил  революцию  в  душах  людей.  Ибо  я  был
убежден в ошибочности Завета и нашего  образа  жизни.  Да,  нашего  Образа
Жизни!
     То, что Халум покончила с собой после того, как в течение  нескольких
часов испытывала любовь, было, возможно, самым  сокрушительным  обвинением
Завета.
     В конце концов, не очень много дней тому назад я начал писать то, что
вы сейчас читаете.  Беглость  этого  писания  удивила  меня.  Наверное,  я
слишком  болтлив,  хотя  мне  трудно  излагать  свою   жизнь   фразами   с
местоимениями и глаголами первого лица. "Я - Кинналл Дариваль, и я намерен
рассказать вам все о себе". Так я начал свои воспоминания.  Был  ли  я  до
конца правдив? Не утаил ли я что-нибудь? День за днем мое перо  бежало  по
бумаге и я положил всего себя перед вами, ничего  не  исправляя.  В  своей
горячей хижине я разделся перед вами догола. В это время у  меня  не  было
никаких контактов с внешним миром, кроме  случайных  признаков  того,  что
агенты Стиррона прочесывают Выжженные Низины в  поисках  меня.  Я  уверен:
сейчас уже выставлена охрана во всех проходах, ведущих  в  Саллу,  Глин  и
Маннеран, а возможно, и в западных проходах, и в Стройне, чтобы я  не  мог
улизнуть в Шумару через Влажные  Низины.  До  сих  пор  мне  сопутствовала
удача, но они  все  же  должны  будут  отыскать  меня.  Так  стоит  ли  их
дожидаться? Или лучше  двинуться  дальше,  в  надежде  найти  неохраняемый
перевал? Со мной эта пухлая рукопись. Она мне дороже  жизни.  Если  бы  вы
только могли прочесть ее, если бы вы только могли увидеть, как, спотыкаясь
и падая, я шел к познанию себя, если бы вы  только  могли  ощутить  каждое
движение моего разума! Я полагаю, этот документ не имел аналогов  во  всей
истории Велады. Если меня схватят, мою книгу заберут, и Стиррон  велит  ее
сжечь.
     Значит, мне пора в путь. Но... Какой-то шум? Двигатели?
     По плоской красной равнине к моей хижине быстро двигался краулер. Все
кончено! Одно радует: я успел записать все, что хотел.



                                    71

     Пять дней прошло с тех пор, как я закончил последнюю главу, но я  все
еще  здесь.  Это  был  краулер  Ноима.  Он  приехал,  чтобы  спасти  меня.
Осторожно, будто ожидая, что я открою огонь по нему, он  подходил  к  моей
хижине, непрерывно зовя:
     - Кинналл! Кинналл!
     Я вышел наружу. Найм попытался улыбнуться,  но  из-за  напряжения,  в
котором он все время находился, ему это не удалось.
     - Казалось, ты обязательно должен быть  где-то  вблизи  этого  места.
Гнездовье птицерога - он все еще здесь обитает?
     - Что тебе нужно?
     - Патрули Стиррона ищут тебя, Кинналл. Твой побег проследили до самых
Врат Саллы. Они знают, что ты находишься  в  Выжженных  Низинах.  Если  бы
Стиррон знал тебя так  же  хорошо,  как  твой  названый  брат,  он  тотчас
заявился бы сюда со своими солдатами. А  пока  тебя  разыскивают  на  юге,
полагая, что ты намерен выбраться через Влажные Низины на побережье залива
Шумар и оттуда  отправиться  на  корабле  в  Шумару.  Но  как  только  они
обнаружат, что тебя нет на юге, здесь начнутся тщательные поиски.
     - И что тогда?
     - Тебя арестуют и отдадут под суд. Обвинят и посадят в  тюрьму.  А  в
худшем случае - казнят. Стиррон считает тебя самым  опасным  человеком  на
всем материке Велада.
     - Так оно и есть...
     Ноим сделал жест в сторону машины:
     - Садись. Мы прорвемся через кордон.  Сначала  в  Западную  Саллу,  а
затем вниз по реке Войн. Герцог  Шумарский  встретит  тебя  и  устроит  на
какой-нибудь корабль, плывущий на юг. Через месяц ты будешь уже в Шумаре.
     - Почему ты помогаешь мне, Ноим? Зачем утруждаешь себя? Я ведь совсем
недавно видел в твоих глазах ненависть. Может быть, помнишь, когда я  тебя
покидал...
     - Ненависть? Ненависть? Нет, Кинналл, не это, а  только  печаль!  Да,
только печаль. До сих пор твой названый  брат...  -  он  запнулся,  затем,
сделав над собой усилие, произнес: - Не забывай, я твой названый  брат!  Я
связан клятвой, что буду заботиться  о  твоем  благополучии.  Как  я  могу
допустить, чтобы Стиррон охотился за тобой  как  за  диким  зверем?  Идем!
Идем! Я увезу тебя отсюда!
     - Нет!
     - Нет?
     - Нас обязательно  поймают,  Ноим.  Стиррон  обвинит  и  тебя.  Он  с
радостью заберет все  твои  земли  и  лишит  высокого  звания  лорда.  Это
бесполезная жертва, Ноим.
     - Я проделал  такой  дальний  путь  в  Выжженные  Низины  ради  тебя,
Кинналл. Если ты думаешь, что сможешь меня отговорить от моего...
     - Давай не будем спорить, Ноим. Даже если мне удастся с твоей помощью
бежать, то что в конечном  итоге  ждет  меня?  Провести  остаток  жизни  в
джунглях Шумара, среди людей, языка которых я не знаю и  которые  во  всех
отношениях для меня чужие? Нет и  еще  раз  нет!  Я  устал  от  побегов  и
изгнаний. Пусть Стиррон забирает меня!
     Убедить  Ноима  оставить  меня  здесь   было   нелегко.   Мы   стояли
нескончаемые минуты под жгучим полуденным солнцем  и  горячо  спорили.  Он
решил во что бы то ни стало  увезти  меня,  понимая,  что  нас  все  равно
схватят. Он настаивал на бегстве из чувства долга, а не любви, так как  до
сих пор считал меня виновным в смерти Халум. Я не хотел, чтобы из-за  меня
он подвергся бесчестью, и сказал ему так: "Ты и так  поступил  благородно,
проделав такой долгий путь. Но я все же должен остаться здесь".
     В конце