и. 
	Я осмотрел мебель, обшарил письменный стол. Поискал на кухне. 
Ключей нигде не было. 
	И, уже стоя на кухне, я наконец вспомнил, где их оставил. Теперь я 
знал точно, где они. Перед моим мысленным взором возникли приборный 
щиток, брелок с висящим на нем ключом от багажника и ключ зажигания, 
аккуратно вставленный в замок. Приехав сегодня к вечеру домой, я оставил 
их в машине. Да, вне всякого сомнения, я оставил их в машине, а такого со 
мной почти никогда не случалось. 
	Я направился к двери, но, сделав несколько шагов, остановился. Я 
вдруг со всей ясностью осознал, что не в силах заставить себя пойти на 
темную стоянку и приблизиться к машине, в замке зажигания которой уже 
торчит ключ. 
	Это было нелогично. Это было просто дико. Но я ничего не мог с 
собой поделать, Ничего. Не будь в машине ключей, я пошел бы не 
задумываясь. А то, что ключи были уже там, по какой-то непонятной, 
совершенно необъяснимой причине меняло все дело и внушало страх. 
	Ужас сковал и обезоружил меня. Я заметил, что у меня дрожат 
руки, но заметил только тогда, когда на них взглянул. 
	Часы показывали семь - Джой уже ждала меня. Она обидится и 
будет права. 
	"Ни минутой позже, - предупредила она. - Я уже успею как следует 
проголодаться". 
	Я подошел к письменному столу и протянул руку к телефону, но 
она замерла в воздухе, еще не коснувшись трубки. Мой мозг вдруг 
пронзила страшная мысль. А что, если телефон уже перестал быть 
телефоном? Что, если все предметы в этой комнате только кажутся тем, чем 
они должны быть? Что, если все они за последние несколько минут 
превратились в адские машины? 
	Опустив руку в карман, я вытащил пистолет и осторожно ткнул 
дулом в аппарат, но он не обернулся каким-нибудь неведомым живым 
существом. Передо мной был самый обыкновенный телефон. 
	Все еще сжимая в руке пистолет, я другой рукой поднял трубку, 
положил ее на стол и набрал номер. 
	И, уже поднеся трубку к уху, я спросил себя, что же мне все-таки ей 
сказать, 
	Эта проблема разрешилась довольно просто: я назвал себя. 
	- Почему ты задерживаешься? - спросила она ласковее, чем 
обычно. 
	- Джой, у меня неприятности, 
	- Что там у тебя опять стряслось? 
	Это была уже насмешка! Неприятности у меня случались крайне 
редко. 
	- Я говорю серьезно, - сказал я. - Мне грозит опасность. Я не могу 
поехать с тобой в ресторан. 
	- Трусишка, - фыркнула она. - Я сама за тобой заеду. 
	- Джой! - вскричал я. - Погоди! Ради бога, выслушай меня. 
Держись от меня подальше. Поверь, я знаю, что делаю. Тебе нельзя со 
мной встречаться. 
	- В чем дело, Паркер? Какие неприятности? 
	Голос ее звучал еще спокойно, но я уже уловил в нем тревожные 
нотки. 
	- Не знаю! - в отчаянии воскликнул я. - Понимаешь, что-то 
происходит. Что-то опасное и непонятное. Ты мне не поверишь, если я 
расскажу тебе. И никто не поверит. Я займусь расследованием, но мне не 
хочется, чтобы в этом была замешана ты. Может быть, завтра я сам себе 
покажусь полнейшим болваном, но... 
	- Паркер, ты трезв? 
	- К величайшему сожалению, - ответил я. 
	- А ты здоров? Как ты себя чувствуешь сейчас? 
	- Прекрасно, - сказал я. - Только что-то скрывается в стенном 
шкафу, а в коридоре за дверью недавно стоял капкан. и еще я нашел 
коробку с куклами... 
	Я осекся, и мне захотелось вырвать себе язык. Черт меня дернул 
заговорить об этом. Ведь я не собирался ей ничего рассказывать. 
	- Никуда не уходи, - приказала сна. - Через минуту я буду у тебя. 
	- Джой! - крикнул я. - Джой, не делай этого! 
	Но телефон молчал. 
	Я в отчаянии бросил трубку, но тут же снова поднял ее и набрал 
номер Джой. 
	Безмозглый кретин, - проклинал я себя. Я обязан был как-то 
остановить ее. 
	В трубке раздались гудки. Они следовали бесконечной чередой, и в 
их звуке была какая-то пугающая пустота. Гудок за гудком, гудок за гудком 
- и никакого ответа. 
	Я ел себя поедом за то, что проговорился. Мне следовало 
притвориться мертвецки пьяным, неспособным выйти из дома; обидевшись, 
она бы наверняка бросила трубку - и тогда все было бы в порядке. Или, на 
худой конец, я должен был придумать какую-нибудь более или менее 
правдоподобную историю, но на это у меня не оставалось времени. 
Вдобавок от страха у меня в голове была полная каша. Я и сейчас еще был 
слишком испуган, чтобы как следует собраться с мыслями. 
	Положив трубку на рычаг, я схватил шляпу и бросился к двери. У 
самого порога я на секунду остановился и, обернувшись, окинул взглядом 
комнату. И теперь она показалась мне совсем чужой, словно я попал сюда 
чисто случайно и вижу ее впервые, и из всех углов мне слышался какой-то 
шелест, шепот и едва уловимый шорох. 
	Я распахнул дверь, вылетел в коридор и с топотом помчался вниз 
по лестнице. И даже на бегу меня мучила мысль: какая же часть этого едва 
уловимого скользящего шороха, наполнявшего комнату, существовала в 
действительности, а какая - в моем воображении? 
	Я миновал вестибюль, выскочил из дома и через секунду уже был 
на тротуаре. 
	Стоял теплый безветренный вечер, в воздухе тянуло дымком 
тлеющих листьев. 
	На улице послышалось какое-то постукивание - странный, быстрый 
ритмичный перестук, - и из-за угла дома, из аллеи, которая вела к стоянке, 
показался огромный пес. Он был в благодушном настроении, помахивал 
хвостом, и в его подпрыгивающей походке сквозила даже некоторая 
игривость. Размером он был с теленка, лохмат до бесформенности, и 
казалось, будто, он вынырнул прямо из осенних лучей сегодняшнего 
послеполуденного солнца. 
	- Здравствуй, песик, - сказал я, и он подбежал ко мне, со 
счастливым видом уселся у моих ног и в собачьем экстазе заколотил своим 
увесистым хвостом по асфальту. 
	Я протянул было руку, чтобы погладить его, но не успел - по улице 
с рокотом мчалась машина; она круто развернулась и остановилась как раз 
напротив нас. 
	Открылась дверца. 
	- Садись, - приказал голос Джой. - И поехали отсюда. 
 
 
 
	15. 
 
	Мы ели при свечах, в каком-то ином мире, в одном из тех 
немыслимых старомодных ресторанчиков, которые, видно, пользовались 
особой симпатией Джой, - мы не поехали в тот новый, только что 
открывшийся ночной клуб на Панкрест Драйв. Вернее сказать, ела одна 
Джой. Я не проглотил ни кусочка. 
	Сам черт не разберет, что за народ эти женщины. Я рассказал ей 
все. Я по своей дурости проболтался, так что мне уже некуда было деваться 
и пришлось рассказать все остальное. Вообще-то у меня не было причин 
скрывать от нее мои приключения, но, рассказывая, я чувствовал себя 
преглупо. А она в это время ела, но спокойно и с удовольствием, как всегда, 
будто я выкладывал ей какие-нибудь последние редакционные сплетни. 
	Она держалась так, словно не верила ни единому моему слову, хотя 
я убежден в обратном. Быть может, увидев, что я взволнован (а кто на моем 
месте не был бы взволнован?), она просто исполняла женский долг, 
пытаясь успокоить меня своей невозмутимостью. 
	- Поешь, Паркер, - попросила она. - Что бы там ни происходило, ты 
должен поесть. 
	Я взглянул на свою тарелку, и меня затошнило. Не от вида еды, а 
от одной только мысли о ней. Кстати, при свечах далеко толком и не 
разглядишь, что лежит у тебя на тарелке. 
	- Джой, почему я побоялся выйти на стоянку? - спросил я. 
	Вот что не давало мне покоя. Вот что меня грызло. 
	- Потому что ты трус, - ответила она. 
	Легче мне не стало. 
	Я вяло ковырнул еду. Вкус у нее был точь-в-точь как у пищи, 
которую невозможно оценить взглядом. Убогий дребезжащий оркестрик 
заиграл новую мелодию - как раз под стать такому вот заведению. Я окинул 
взглядом зал и вспомнил о шорохе за дверцей стенного шкафа - да ведь 
такого и быть не может. 
	В подобной обстановке это могло сойти только за фрагмент какого-
то кошмарного сна. 
	Но я знал, что все произошло наяву. За пределами этой созданной 
человеком пресыщающей, усыпляющей теплицы существовало нечто такое, 
с чем еще никто никогда не сталкивался. То, чего я едва коснулся, а может, 
и увидел, но лишь мельком, да и то самый краешек. 
	- Что ты собираешься делать? - спросила Джой, словно прочтя мои 
мысли. 
	- Не знаю, - ответил я. 
	- Ты репортер, - сказала она, - и для тебя это золотая жила. Но будь 
осторожен, Паркер. 
	- Можешь не сомневаться. 
	- Как ты думаешь, что это такое? 
	Я пожал плечами. 
	- Ты в это не веришь, - сказал я. - Впрочем, я и сам сейчас не 
представляю, как в это можно поверить. 
	- Я верю твоим словам. Но насколько правильно ты все это 
истолковал? 
	- Я не могу истолковать это по-иному. 
	- В первый вечер ты бил пьян. Пьян в стельку, как ты сам сознался. 
Капкан... 
	- Но ведь из ковра был вырезан кусок. Я видел это, когда уже 
совершенно протрезвел. И в конторе... 
	- Не все сразу, - перебила она. - Давай разберемся по порядку. Не 
надо разбрасываться. А то покатишься... 
	- Вот оно! - вскричал я. 
	- Не кричи, - попросила она. - Ты привлекаешь к нам внимание. 
	- Кегельные шары, - пояснил я. - Как это я забыл о них! Были же 
еще кегельные шары, которые сами собой катились по дороге. 
	- Паркер! 
	- В Тимбер Лейне. Мне сообщил об этом по телефону Джо Ньюмен. 
	Она сидела напротив, по ту сторону стола, и по ее лицу я увидел, 
что она не на шутку перепугалась. Она стойко выдержала все остальное, но 
кегельные шары оказались той самой последней соломинкой. Она уже не 
сомневалась, что я сошел с ума, 
	- Прости, - как можно мягче произнес я. 
	- Но Паркер! Где это видано, чтобы по дороге катились кегельные 
шары! 
	- Один за другим. Торжественной вереницей. 
	- И их видел Джо Ньюмен? 
	- Нет, не Джо. Их видели какие-то школьники. Они позвонили в 
редакцию, а Джо, в свою очередь, позвонил мне. Я посоветовал ему 
выбросить это из головы. 
	- Их видели около усадьбы "Белмонт"? 
	- Ты угадала, - ответил я. - Понимаешь, это звенья одной цепи. Уж 
не знаю как, но все эти события каким-то образом связаны между собой. 
	Я оттолкнул тарелку и вместе со стулом отодвинулся от стола. 
	- Куда ты собрался, Паркер? 
	- Во-первых, я хочу отвезти тебя домой, - сказал я. - А потом, если 
ты одолжишь мне свою машину... 
	- Разумеется, но... О, понимаю - усадьба "Белмонт". 
 
 
 
	16. 
 
	Усадьба "Белмонт" массивным черным кубом возвышалась среди 
таких же черных деревьев. Она стояла на вершине невысокого холма, 
мысом вдававшегося в озеро, и, когда я остановил машину, я услышал 
плеск набегавших на берег волн. Сквозь ветви деревьев поблескивала в 
лунном свете водная гладь, а наверху, под самой крышей, лунный блик 
играл на стекле слухового окошка, но сам дом и сторожившие его деревья 
тонули во тьме. В безмолвии ночи шорох высыхающих листьев звучал, как 
крадущиеся шажки множества маленьких ног. 
	Я вылез из машины и, стараясь не стучать, осторожно закрыл 
дверцу. Я немного постоял возле машины, разглядывая дом. Нельзя 
сказать, что мне было страшно. Недавний ужас почти отпустил меня. 
Однако я не ощущал в себе и избытка храбрости. 
	Тут ведь могут быть ловушки, мелькнуло у меня. Не такие, как тот 
замаскированный капкан перед моей дверью, а какие-нибудь еще. 
Коварные дьявольские ловушки. 
	Но я с ходу выбранил себя за такие дурацкие домыслы. Ведь если 
рассудить здраво, вне дома не могло быть никаких ловушек. Иначе в эти 
ловушки могли бы попасться совершенно невинные люди: те, кто, выбирая 
кратчайший путь к озеру, пересекал бы владение Этвуда; или дети, 
играющие в таком соблазнительном месте, около пустующего 
заброшенного дома, - а это привлекло бы к нему нежелательный интерес. 
Если и были тут какие-нибудь ловушки, их расставили в самом доме. 
Однако, если учесть все обстоятельства, это тоже было маловероятно. Ведь 
в своем собственном доме они кем бы эти они ни были - могут и без 
ловушек разделаться с незваным гостем. 
	И вообще, может оказаться, подумал я, что я глупейшим образом 
заблуждаюсь, считая, что усадьба "Белмонт" имеет какое-то отношение к 
последним событиям. 
	Но все равно я должен пойти и взглянуть, что там делается, я 
должен знать, я должен довести дело до конца и исключить это подозрение, 
иначе меня вечно будет терзать мысль, не проморгал ли я какие-то важные 
улики. 
	Напрягшись всем телом, я зашагал по дорожке; спина моя 
сгорбилась, точно в ожидании неизвестно откуда грозившего нападения. И 
попробовал распрямиться, но не тут-то было - спина так и осталась 
согнутой. 
	Я поднялся по лестнице и остановился перед парадной дверью, 
раздираемый сомнениями. В конце концов я решил поступить, как это 
принято - позвонить или постучать в дверь. Пошарив в темноте, я нащупал 
звонок. 
	Кнопка едва держалась и завихлялась под моими пальцами; я 
понял, что звонок не работает, но все-таки нажал кнопку. Звонок не звонил: 
из дома не донеслось ни звука. Я снова надавил на кнопку и долго не 
отпускал ее, но звонка не было. Тогда я постучал, и в ночной тишине этот 
стук прозвучал как-то по-особенному громко. 
	Я подождал, но все было тихо. Правда, в какой-то момент мне 
вроде бы послышались шаги, но звук не повторился, и я понял, что мне это 
почудилось. 
	Спустившись с крыльца, я обошел вокруг дома. За кустами, 
некогда посаженными вдоль фундамента, уже много лет никто не ухаживал, 
и они разрослись в густую, непроходимую изгородь. Под ногами шуршали 
опавшие листья, а в воздухе ощущались пьянящие, по-осеннему едкие 
запахи. 
	Ставни пятого из обследованных мною окон были едва прикрыты. 
А само окно не заперто. 
	Как-то все очень просто, подумал я. Даже чересчур. Если я искал 
ловушку, то лучшего места для нее не придумаешь. 
	Я поднял оконную раму, замер и прислушался: ничего. Стояла 
полная тишина. Только лениво плескались о берег волны да ветер резвился 
в сухой, еще не опавшей листве. Я сунул руку в карман пальто и нащупал 
пистолет и карманный фонарик, который прихватил с собой из машины 
Джой. 
	Я подождал еще, собираясь с духом. Потом перемахнул через 
подоконник и очутился в доме. 
	Я сразу метнулся в сторону и прижался к стене, чтобы мой силуэт 
не маячил на фоне открытого окна. 
	Немного постоял так, выпрямившись и стараясь не дышать, чтобы 
не пропустить ни малейшего звука. 
	Ни движения. Ни шороха. Ничего. 
	Я вытащил из кармана фонарик, включил его и провел лучом по 
комнате. Я увидел закрытую чехлами мебель, картины на стенах и какой-то 
призовой кубок, стоявший на каминной полке. 
	Я погасил фонарик и быстро скользнул вдоль стены - на тот случай, 
если кто-то или что-то прячется среди этой зачехленной мебели и решит 
вдруг на меня напасть. 
	Никто не собирался на меня нападать. 
	Я выждал еще какое-то время. 
	Комната по-прежнему оставалась комнатой, и только. 
	Я на цыпочках пересек ее и вышел в вестибюль. Нашел кухню, 
столовую и кабинет, где в беззубой старческой улыбке на меня ощерились 
пустые книжные полки. 
	Я не обнаружил ничего интересного, 
	Пол был покрыт толстым слоем пыли, и за мной тянулся след. Вся 
мебель была укутана чехлами. В воздухе попахивало плесенью. Повсюду 
ощущалась полная заброшенность, как в доме, который хозяева неведомо 
почему вдруг покинули и больше ни разу в него не возвращались. 
	И нужно было мне, дураку, приезжать сюда, обругал я себя. Ведь 
здесь ровно ничего не было. Я просто поддался своему разыгравшемуся 
воображению. 
	Но раз уж я здесь, мне нужно использовать это обстоятельство до 
конца. Пусть я сглупил, приехав сюда, все равно нет смысла уезжать, не 
осмотрев остальную часть дома - верхний этаж и подвал. 
	Я вернулся в вестибюль и начал подниматься по лестнице - 
эдакому винтовому сооружению с поблескивавшими в темноте перилами и 
столбиками. 
	Когда я уже поставил ногу на третью ступеньку, меня вдруг 
остановил чей-то голос. 
	- Мистер Грейвс, - произнес голос. 
	Это был мягкий интеллигентный голос, и говорил он самым 
естественным, нормальным тоном. И хотя я уловил в нем вопросительные 
интонации, вопрос этот был чисто риторическим. У меня встали дыбом 
волосы и миллионом игл вонзились в кожу головы. 
	Я мгновенно обернулся, судорожно хватаясь за пистолет, 
оттягивавший мне карман. 
	Когда я его уже наполовину вытащил, голос заговорил снова. 
	- Я - Этвуд, - сказал голос. - Приношу свои извинения за 
испорченный звонок. 
	- Я еще и стучал. 
	- Я не слышал вашего стука. Я работал в подвале. 
	Я уже разглядел в вестибюле его темную фигуру. Я разжал пальцы, 
и пистолет скользнул обратно в карман. 
	- Мы можем спуститься в подвал, - предложил Этвуд, - и славно 
побеседовать. Это место едва ли подходит для продолжительного 
разговора. 
	- Как вам будет угодно, - сказал я. 
	Я сошел со ступенек, и он повел меня через вестибюль к двери в 
подвал. 
	Горевшая внизу лампа заливала светом лестничную клетку, и 
теперь я его рассмотрел как следует. Внешность у него была самая 
заурядная - спокойный, приятный мужчина делового типа. 
	- Мне здесь нравится, - заметил Этвуд, легко и беззаботно 
спускаясь по ступенькам. - Прежний хозяин устроил в подвале комнату для 
развлечений, которая из всех помещений этого дома, по-моему, наиболее 
пригодна для жилья. Может быть, потому, что сам дом очень стар, а эта 
комната оборудована совсем недавно. 
	Мы спустились до конца лестницы, свернули за угол и очутились в 
комнате для развлечений. 
	Это было обширное длинное помещение, тянувшееся через весь 
подвал; в каждом конце его было по камину, а на выложенном красной 
плиткой полу в беспорядке расставлена кое-какая мебель. У одной стены 
стоял письменный стол, заваленный бумагами, а в противоположной стене 
чернела дыра - просверленная в стене круглая дыра такого диаметра, что в 
нее свободно мог пройти кегельный шар, и из нее дул холодный ветер, 
леденивший мне лодыжки. В воздухе едва ощутимо попахивало тем самым 
лосьоном для бритья. 
	Уголком глаза я заметил, что Этвуд наблюдает за мной. Я 
попытался справиться со своим лицом - не превратить его в застывшую 
маску, а придать ему то выражение, которое, как мне казалось, было ему 
свойственно в повседневной жизни. И мне, видно, это удалось, потому что 
на лице Этвуда не мелькнуло и тени улыбки, которую он вряд ли бы скрыл, 
подметив во мне признаки замешательства или страха. 
	- Вы правы, - произнес я. - Здесь и впрямь очень уютно. 
	Я сказал это для того, чтобы нарушить молчание. Комната была 
совершенно нежилой, во всяком случае, по человеческим канонам. Пыль 
здесь лежала почти таким же толстым слоем, как и наверху. Повсюду 
валялся самый разнообразный хлам, и в углах скопились кучи мусора. 
	- Не хотите присесть? - спросил Этвуд. 
	Он указал на стул с мягкой обивкой, стоявший наискосок от стола. 
	Я направился к нему, и у меня под ногами что-то зашуршало. Тут я 
увидел, что ступаю по валявшемуся на полу большому измятому куску 
почти прозрачной полиэтиленовой пленки. 
	- Осталось от прежнего хозяина, - небрежно бросил Этвуд. - Надо 
бы наконец навести здесь чистоту. 
	Я сел на предложенный мне стул. 
	- Позвольте ваше пальто, - сказал Этвуд. 
	- Пожалуй, я не сниму его. У вас тут вроде откуда-то дует. 
	Я не спускал глаз с его лица - оно не дрогнуло. 
	- Быстро же вы все подмечаете, - благодушно заметил Этвуд без 
всякой угрозы в голосе. - Пожалуй, даже слишком быстро. 
	Я промолчал, и он заговорил снова: 
	- Однако я рад, что вы пришли. Не часто встретишь такого 
проницательного человека. 
	- Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу в вашей 
организации? - с усмешкой спросил я. 
	- Эта мысль, - невозмутимо ответил Этвуд, - уже мелькнула у меня. 
	Я покачал головой. 
	- Вряд ли я вам нужен. Ведь город вы уже купили и, надо сказать, 
неплохо с этим справились. 
	- Город! - оскорбленно вскричал Этвуд. 
	Я кивнул. 
	Он рывком отодвинул от стола стул и осторожно опустился на него. 
	- Я вижу, что вы ничего не понимаете, - произнес он. - Придется 
вам все разъяснить. 
	- Давайте, - сказал я. - Для этого я и пришел. 
	Этвуд с серьезным видом подался вперед. 
	- Не город, - проговорил он тихим напряженным голосом. - Не 
цен