остановил машину. Мы 
уставились на мигающее объявление. 
	- Этого следовало ожидать, - проговорила Джой. - Как это мы не 
сообразили! Те люди, которые не могут найти себе жилье, - ведь это они 
нас опередили. И возможно, что кое-кто из них даже на несколько недель. 
	Дождь не стихал. Уныло поскрипывали "дворники". 
	- Может, мы тут и впрямь дали маху, - сказал я. - Может, все-
таки... 
	- Нет, - перебила она. - Ни о своей квартире, ни о моем доме даже 
не заикайся. Я скорее умру, чем поеду туда. 
	Мы тронулись дальше. Еще два мотеля - еще два объявления, 
сообщавших об отсутствии мест. 
	- С ума сойти можно! - воскликнула Джой. 
	Везде все занято. В отелях, верно, творится то же самое. 
	- Не отчаивайся,- сказал я. - Помнишь тот мотель, на котором не 
было объявления? Тот, что был закрыт? 
	- Но в нем ведь темно. Он пуст. 
	- Зато в нем можно укрыться от непогоды, - сказал я. - И у нас 
будет крыша над головой. Тому человеку на берегу озера пришлось 
взломать замок. Почему бы нам не последовать его примеру? 
	Я повернул, не доезжая до конца квартала. Сейчас это было 
безопасно - ни вслед за нами, ни навстречу не шло ни одной машины. 
	- Ты помнишь, где он находится? - спросила она. 
	- Думаю, что помню, - ответил я. 
	Однако я все-таки проскочил мимо, и пришлось возвращаться 
назад. Вот наконец и он - ни вывески, ни огонька, ни души вокруг. 
	- Куплен и закрыт, - сказал я. - Закрыт безо всяких проволочек. Это 
тебе не многоквартирный дом, где нужно предупреждать жильцов заранее. 
	- Ты так считаешь? - спросила Джой. - По-твоему, этот мотель 
купил Этвуд? 
	- А иначе зачем было его закрывать? - в свою очередь, спросил я. - 
Тебе не кажется, что, будь у него другой хозяин, он был бы открыт? При 
нынешнем-то спросе. 
	Я свернул на дорогу, которая некруто спускалась к строениям 
мотеля. Свет фар скользнул по стоявшей перед одним из блоков машине. 
	- Нас уже кто-то опередил, - заметила Джой. 
	- Не волнуйся, - сказал я. - Все в порядке. 
	Я проехал двор и затормозил, осветив фарами другую машину. 
Сквозь затуманенное дождем стекло на нас с испугом смотрели бледные, с 
расплывшимися контурами лица. Немного повременив, я вылез из машины. 
У той машины открылась дверца со стороны водителя, и показался какой-
то мужчина. Он направился ко мне, шагая в веере света наших фар. 
	- Вы ищете, где бы переночевать? - спросил он. - Напрасный труд - 
везде все занято. 
	Это был средних лет мужчина, хорошо одетый, хотя его платье 
нуждалось в глажке. На нем было новое пальто, шляпа из дорогого 
магазина, а под пальто элегантный деловой костюм. Ботинки его были 
свежевычищены, и их облепили блестящие бусинки дождевых капель. 
	- Я знаю точно, что нигде нет мест, - продолжал он. - Я уже 
справлялся. И не только сегодня - я занимаюсь этим каждый вечер. 
	Я молча кивнул, чувствуя, как мои внутренности сжимаются в 
плотный, твердый комок. От его вида у меня тоскливо защемило сердце. 
Вот и еще один бездомный. 
	- Сэр, - проговорил он, - вы не объясните мне, что сейчас творится 
на свете? Вы ведь не полицейский, правда? Впрочем, это не имеет 
значения. 
	- Нет, я не фараон, - сказал я. 
	Судя по его тону, он находился почти на грани истерики - у него 
был голос человека, который вот-вот рухнет под тяжестью свалившихся на 
него невзгод. Человека, на глазах у которого день за днем постепенно 
разваливался его личный, сколоченный им мирок, а он бил бессилен этому 
помешать. 
	- Я в том же положении, что и вы, - сказал я. - Ищу конюшню. 
	Мне почему-то вдруг вспомнилось, как Джой назвала мотель 
постоялым двором. 
	Сейчас подобная острота была явно не к месту, но он, видимо, 
этого не заметил. 
	- Мое имя - Джон Куинн, - представился он. - Я вице-президент 
страховой компании. Зарабатываю около сорока тысяч в год, и, как видите, 
мне негде жить, негде укрыть маю семью от дождя. Если, конечно, не 
считать машины. 
	Он заглянул мне в глаза. 
	- Обхохотаться можно, - проговорил он. - Ну, смейтесь же! 
	- Мне не до смеху, - сказал я. 
	- Почти год назад мы продали свой дом, - продолжал Куинн. - На 
условии долгосрочной аренды. Мне предложили за него такую цену, о 
которой я и не мечтал. Понимаете, мы собирались купить дом побольше. 
Семья ведь росла. Нам очень не хотелось продавать наш старый дом. Он 
был такой уютный. Да и привыкли мы к нему. Но нам стало в нем 
тесновато. 
	Я кивнул. Все та же история. 
	- Послушайте, - сказал я, - хватит нам мокнуть под дождем. 
	Но он словно оглох. Он испытывал неодолимую потребность 
выговориться. Его распирало от желания излить душу. Верно, я был 
первым человеком, с которым он мог по-настоящему поделиться, - 
человеком, который, как и он, рыскал по городу в поисках пристанища. 
	- Разве мы могли предположить, что так получится? - продолжал 
он. - Нам казалось, что все очень просто. При наличии договора о 
долгосрочной аренде у нас впереди было достаточно времени, чтобы 
подыскать себе подходящий дом. Но мы его так и не нашли. Нам, конечно, 
попадались объявления. Но мы всегда опаздывали. Приедешь, а дом уже 
продан. Тогда мы обратились к строительным подрядчикам, но никто из 
них не брался выстроить дом раньше, чем через два года. Одному или двум 
я даже попытался дать взятку, на безрезультатно. Все в один голос 
твердили, что завалены заказами. Многие нахватали до ста подрядов, а то и 
больше. Что-то невероятное, правда? 
	- Да, просто не верится, - согласился я. 
	- По их словам, сумей они нанять больше рабочих, они бы 
выполнили мой заказ. Но рабочих нет и в помине. Все они заняты. Ни один 
не сидит сложа руки. Мы попросили продлить срок нашего пребывания в 
доме сперва на месяц, потом на два, и наконец - на три, но пришел день, 
когда мы уже обязаны были передать собственность владельцу. Я 
предложил покупателю пять тысяч отступного, если он аннулирует сделку, 
но получил отказ. Он сказал, что очень сожалеет, но дом им куплен и этот 
дом ему нужен. Напомнил, что дал мне три месяца сверх договоренного 
срока. И, бесспорно, был прав. Нам некуда было податься. У нас нет 
родственников, у которых можно попросить приюта. Во всяком случае, в 
этом городе. Мы, правда, могли бы отослать детей в деревню к какой-то 
дальней родне, но нам очень не хотелось разбивать семью, а кроме того, 
кое-кто из этих родственников сам оказался в затруднительном положении. 
У нас, конечно, полно друзей, но ведь друзей не попросишь, чтобы они 
разделили с тобой свой дом. Не дай бог, чтобы они вообще узнали, в какую 
ты попал переделку. Тут уж гордость не позволит пожаловаться. Из 
последних сил изображаешь полное благополучие в надежде, что все 
образуется. 
	Я, конечно, перебрал все возможности. Отели и мотели забиты до 
отказа. Свободных квартир нет. Я пытался купить трейлер*(Трейлер - 
оборудованный под жилье прицеп к автомашине). Так оказалось, что нужно 
записаться в очередь. Великий боже, список желающих на пять лет вперед! 
	- Поэтому-то вас и занесло сюда сегодня ночью, - подытожил я. 
	- Да, - подтвердил он. - Мы не на улице, и то спасибо. Тут хоть тебя 
не будят проезжающие мимо машины. И нет пешеходов. Но как же это 
тяжко. Особенно для жены и ребятишек. Скоро месяц, как мы живем в этой 
машине. Когда повезет, едим в ресторанах, но обычно в них яблоку негде 
упасть. Большей же частью мы питаемся в кинотеатрах, в тех, что на 
открытом воздухе, а иногда покупаем какую-нибудь провизию, выезжаем за 
город и устраиваем пикник. Когда-то пикники были развлечением, но 
прошли те времена. Теперь даже детям они не в радость. Мы пользуемся 
туалетами заправочных станций. Белье стираем в прачечных 
самообслуживания. Каждое утро я езжу на работу; потом жена отвозит 
детей в школу. А пока они в школе, мечется по городу в поисках жилья. К 
концу рабочего дня они все заезжают за мной в контору, и мы отправляемся 
искать место, где можно перекусить. Мы выдержали месяц такой жизни, - 
добавил он. - Но долго мы так не протянем. Дети все спрашивают, когда у 
нас снова будет дом, да и зима на пороге, Мы не сможем жить в машине, 
когда грянут морозы и пойдет снег. Если мы не подыщем себе жилья, 
придется уехать в какой-нибудь другой город, где можно найти дом, 
квартиру, что угодно - мы согласны почти на любое помещение. Я буду 
вынужден уйти с работы и... 
	- Переезд вам ничего не даст, - перебил я. - Ехать некуда. Везде 
одно и то же. 
	- Мистер! - воскликнул Куинн высоким, срывающимся от отчаяния 
голосом. - Объясните мне, в чем дело? Что все-таки происходит? 
	- Кто его знает, - пожал я плечами. Не мог же я сказать ему правду. 
Ему и без того было тошно. Для него лучше, если он проведет эту ночь в 
неведении. Так вот оно и будет, подумал я. Повсеместно. Население 
земного шара превратится в кочевников, которые будут скитаться в 
надежде набрести на места получше, а таких мест уже днем с огнем не 
сыщешь. Вначале они будут кочевать семьями, потом, возможно, 
объединятся в племена. Со временем многих сгонят в резервации или 
специально для них отведенные области типа резерваций, ибо только при 
этом условии уцелевшие правительства сумеют оказать им хоть какую-
нибудь помощь. Но до самого конца не переведутся бродяги, которые будут 
остервенело биться за крышу над головой и всеми правдами и неправдами 
раздобывать себе пропитание. Вначале, в первом порыве бешенства, им, 
быть может, посчастливится захватить какие-нибудь жилые строения - свои 
собственные дома или чужие, неважно. На первых порах они будут драться 
за пищу, воровать продукты, припрятывать запасы. Но все жилища 
пришельцы постепенно либо сожгут, либо разрушат каким-нибудь иным 
способом. Они превратят их в руины, пользуясь своим неограниченным 
правом собственности, и едва ли этому можно будет помешать, поскольку 
они будут действовать втихую. И с чистой совестью - ведь, как 
полноправные владельцы этих домов, они сочтут такое обращение со своей 
собственностью вполне законным, и пожарам не будет конца. И нет на них 
никакой управы, а если и есть, то сразу ее не найдешь, Ведь с Этвудами не 
вступишь врукопашную, не дашь бой кегельным шарам. Их можно только 
ненавидеть. Их трудно изловить, не менее трудно уничтожить, и у них 
всегда поблизости есть крысиная нора, через которую они могут улизнуть в 
другой мир. 
	И придет время, когда, не останется больше жилых строений, 
кончится пища, хотя вопреки всему человек, возможно, еще будет кое-как 
влачить жалкое существование. Но из каждой тысячи людей останется 
только один, и когда наступит этот день, пришельцы окончательно 
выиграют войну, которой на самом деле и не было. И человек из хозяина 
планеты превратится в затравленное животное. 
	- Мистер, - прервал молчание Куинн, - я не знаю вашего имени. 
	- Меня зовут Грейвс, - сказал я. 
	- Так что же вы скажете, Грейвс? Что будем делать дальше? 
	- То, что вам следовало сделать с самого начала, - ответил я. - Мы с 
вами сейчас взломаем дверь и войдем в помещение. Вы и ваша семья 
будете спать под крышей, вам будет где готовить себе пищу, и вы 
приобретете собственный туалет. 
	- Но это же незаконное вторжение! - вскричал он. 
	Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет 
уважения к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не 
вторгайся в чужие владения, не прикасайся к тому, что принадлежит 
другому. Из-за этого-то мы и оказались сейчас в таком положении. Именно 
из-за них, из-за этих законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся 
им даже тогда, когда они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право 
первородства. 
	- Вы ведь хотите, чтобы ваши дети спали под крышей, - сказал я. - 
Вам нужно место, где вы могли бы побриться. 
	- А вдруг кто-нибудь окажется поблизости и... 
	- Если кто-нибудь явится и попытается выставить вас за дверь, 
пустите в ход пистолет. 
	- У меня нет пистолета, - возразил он. 
	- Так достаньте, - посоветовал я. - Утром первым делом 
раздобудьте себе оружие. 
	И я подивился, как легко и незаметно из гражданина, свято 
соблюдающего законы, я превратился в другого человека, человека, 
готового написать новый закон и защищать его до последней капли крови. 
 
 
 
	29. 
 
	Солнечный свет косыми полосками пробивался в щели между 
планками жалюзи, падая в тишину, покой и тепло комнаты, которую я не 
сразу узнал. 
	Я неподвижно лежал, полузакрыв глаза, ни о чем не думая, ни над 
чем не ломая голову, только наслаждаясь этим своим состоянием. 
Солнечный свет, тишина, мягкая постель и едва уловимый запах духов. 
	А ведь такими духами, мелькнуло у меня, душилась Джой. 
	- Джой! - позвал я, быстро сев в кровати, - я вдруг все вспомнил: и 
ночь, и дождь, и все, что произошло накануне. 
	Дверь в соседнюю комнату была открыта настежь, но никто не 
откликнулся. 
	- Джой! - снова крикнул я, выбираясь из постели. 
	Спустив с кровати ноги, я ощутил холодное прикосновение пола, а 
из неплотно прикрытого окна дул прохладный ветерок. 
	Я подошел к двери и заглянул в соседнюю комнату. 
	Постель после ночи была не прибрана, только кое-как прикрыта 
одеялом. Джой там не было. И тут я увидел приколотую к двери булавкой 
записку. 
	Я сорвал ее и прочел: 
	"Паркер, милый, я беру машину и уезжаю в редакцию. Нужно 
доредактировать статью для воскресного номера. Вернусь после полудня. 
Кстати, где то самое хваленое мужское начало? Ты даже не пытался 
подгрести ко мне с нескромным предложением. Джой". 
	Я вернулся в свою комнату и, не выпуская из рук записки, присел 
на край кровати. Мои брюки, пиджак и рубашка были развешаны на стуле, 
а под ним на полу стояли ботинки с засунутыми в них носками. В одном 
углу стояла винтовка, которую я прихватил из лаборатории Стирлинга. Я 
вспомнил, что она оставалась в машине. Должно быть, перед тем как 
уехать в редакцию, Джой перенесла ее из машины в комнату. 
	"Вернусь после полудня" - написала она в записке. И кровать ее 
была не застелена. Словно она приняла как должное, что отныне мы будем 
жить именно так. Словно иного образа жизни не существует вообще. 
Словно она уже приспособилась к происшедшим переменам. И возможно, 
что вначале человек приспособится к новым условиям с такой же 
легкостью, радуясь всему, что хоть как-то избавит его от трудностей и 
горечи разбитых надежд. Но за этой первой кратковременной ассимиляцией 
придут гнев, ожесточение, осознание утраты и ощущение полной 
безнадежности. 
	Джой вернулась в редакцию, чтобы поработать над статьей для 
воскресного номера. Мой сосед продолжал ездить в свою страховую 
компанию - даже теперь, когда трещал по швам его личный мирок. Все это, 
конечно, объяснимо - ведь человек должен есть, человек должен как-то 
существовать, должен иметь деньги. Но за этим, наверно, скрывалось нечто 
гораздо большее, подумал я. Для человека это было средством - быть 
может, единственным оставшимся в его распоряжении средством - 
сохранить привычную рутину, внушить себе, что жизнь изменилась не 
полностью, что кое-какие из старых, давно заведенных порядков остались 
нетронутыми. 
	А я? - спросил я себя. Что теперь делать мне? 
	Я мог вернуться в редакцию, сесть за свой стол и до отъезда в 
командировку настрочить еще несколько статей. Мне как-то даже чудно 
было думать об этой поездке - она полностью вылетела у меня из головы. 
Будто сама идея ее была для меня новостью, будто раньше я даже не знал о 
ней, а если и знал, то так давно, что вполне естественно было о ней забыть. 
	Я мог поехать в редакцию, но, собственно, с какой целью? Чтобы 
написать статьи, которые никто никогда не прочтет, статьи для газеты, 
которую через несколько дней, быть может, перестанут выпускать? 
	Труд, бесполезный до чертиков. Настолько бесполезный, что о нем 
и думать-то не хотелось. Возможно, что именно потому никто не пожелает 
меня выслушать - если люди о чем-то не знают, они избавлены от 
необходимости об этом думать. 
	Я выпустил из пальцев записку Джой, и она, затрепетав, медленно 
опустилась на пол. Я протянул руку и взял со стула рубашку. Я, правда, еще 
не решил, что мне делать, но так или иначе, прежде чем я за что-нибудь 
возьмусь, мне следовало одеться. 
	Я вышел на крыльцо - стоял теплый, солнечный день, скорее 
летний, чем осенний. Дождя как не бывало, на дворе было сухо, только кое-
где сохранились маленькие лужицы, как доказательство того, что он все-
таки недавно шел. 
	Я взглянул на часы - было уже около полудня. Машина 
страховщика стояла перед соседним блоком, но ни его самого, ни его 
близких нигде не было видно. Вероятно, по субботам он не работал, и семья 
спала допоздна. Как раз то, что им необходимо. подумал я, небольшой 
подкрепляющий отдых под крышей. 
	В конце улицы я разглядел вывеску ресторана и понял, что голоден. 
Там, наверно, есть телефон, а мне нужно позвонить Джой. 
	В ресторане было душновато и не слишком чисто, но он был 
переполнен. Я пробрался к стойке и, подождав, пока какой-то посетитель 
покончил с едой, захватил освободившийся табурет. 
	Я дал заказ подошедшей официантке, встал и протолкался сквозь 
толпу в угол к телефонной будке. Я втиснулся в нее и закрыл за собой 
дверь. Опустил монету, набрал номер и попросил телефонистку соединить 
меня с Джой. 
	- Ну как, отредактировала свою статью? - спросил я ее. 
	- Соня ты, соня, - промурлыкала она. - Ты давно встал? 
	- Только что. Как дела? 
	- Гэвин рвет и мечет. Поступили кое-какие интересные сведения, а 
он не может их использовать. 
	- Что-нибудь о... 
	- Не знаю, - ответила Джой, видимо поняв, о чем я собираюсь 
спросить. - Возможно. В банках обнаружена недостача денег. Известно, 
что... 
	- Недостача денег?! Так ведь Дау только вчера мне говорил, что 
банки забиты деньгами. 
	- Наверно, так оно и было, - сказала она. - Но с тех пор картина 
изменилась, Еще вчера в полдень деньги были на месте, а вечером к 
закрытию огромные суммы просто-напросто исчезли. 
	- И ни из кого слова не вытянешь, - предположил я. 
	- Точно. От тех, кого Гэвину и Дау удалось поймать, толку не 
добьешься. Они ничего не знают. Со многими же - с теми, кто поважнее и 
посолиднее, они вообще не могут связаться. Сам знаешь, как обстоит дело с 
банковскими служащими в субботу. Их разве найдешь? 
	- Где уж, - согласился- я. - Кто на рыбалке, кто в гольф играет. 
	- Паркер, ты думаешь, что тут не обошлось без Этвуда? 
	- Не знаю, - ответил н. - Но меня бы это ничуть не удивило. 
Попробую навести справки. 
	- Интересно, как? - насторожившись, спросила она. 
	- Я мог бы съездить в усадьбу "Белмонт". Этвуд ведь предлагал... 
	- Мне это не нравится, - резко перебила она. - Ты однажды уже там 
побывал. 
	- Я не стану нарываться на неприятности. С Этвудом я как-нибудь 
управлюсь. 
	- У тебя нет машины. 
	- Я возьму такси. 
	- На такси у тебя нет денег. 
	- Шофер отвезет меня туда и привезет обратно, - сказал я. - На 
обратном пути я могу заехать в редакцию, получить деньги и расплатиться 
с ним. 
	- Все-то ты продумал, - заметила она. 
	- Ну, во всяком случае, почти все. 
	Продумал ли я вообще хоть что-нибудь, спросил я себя, повесив 
трубку. 
 
 
 
	30. 
 
	Окно было закрыто - первое, что бросилось мне в глаза. Прошлой 
ночью, удирая отсюда, я оставил его открытым, хотя у меня тогда возникло 
странное ощущение, что, несмотря ни на что, мне нужно вернуться и 
закрыть его. 
	Но сейчас это окно было плотно прикрыто, и все окна занавешены 
изнутри; я попытался вспомнить, были ли на них занавеси накануне, да так 
и не вспомнил. 
	Дом, старый и мрачный, купался в бледных лучах солнца, а с 
востока, с берега озера, доносился отдаленный плеск волн. Я стоял и 
смотрел на дом, внушая себе, что мне здесь нечего бояться. Что это самый 
обыкновенный старый дом, который, разомлев, греет на солнце свои 
дряхлые кости. 
	- Хотите, чтобы я вас подождал? - спросил шофер. 
	- Я ненадолго, - ответил я. 
	- Смотрите, дело ваше, хозяин. Мне-то все равно. Счетчик ведь 
щелкает. 
	Я направился по вымощенной кирпичом дорож