дня ведь пятница, и на вечер у меня назначено свидание с 
Джой. Я постоял немного просто так, исполненный самых теплых чувств и 
к этому вечеру и к Джой, 
	Я все продумал: пока вскипит вода для кофе, я успею принять душ, 
потом съем яичницу с беконом, несколько ломтиков поджаренного хлеба и 
выпью побольше томатного сока - он мне поможет справиться с этой 
холодной пустотой в сознании. 
	Но прежде всего я выгляну в коридор и проверю, есть ли еще в 
ковре тот полукруглый вырез. 
	Я подошел к двери и выглянул. Перед самой дверью нелепым 
полукругом разлеглись голые доски пола. 
	Невесело посмеявшись над своими сомнениями и возмущенной 
логикой, я пошел на кухню ставить воду для кофе. 
 
 
 
	3. 
 
	Ранним утром в информационном отделе редакции холодно и 
тоскливо. Это обширное, пустое помещение, и в нем очень чисто, так чисто, 
что это действует угнетающе. Днем здесь полнейший хаос, от которого 
комната теплеет и как-то оживает - на столах вырастают груды изрезанной 
бумаги, на полу валяются шарики скомканной копирки, наколки заполнены 
доверху. Но утром, после того как здесь пройдутся уборщики, в помещении 
появляется что-то от ледяной белизны операционной. Две-три горящие 
лампочки кажутся неуместно яркими, а обнаженные столы и стулья 
расставлены настолько аккуратно, что от них так и веет унылым 
будничным трудом. 
	Сотрудники, которые готовили материал к утру, уже несколько 
часов как разошлись по домам; ушел и Джо Ньюмен. Я думал, что еще 
застану его, но стол Джо был прибран так же аккуратно, как и все 
остальные, а его самого и след простыл. 
	Банки о клеем, тщательно вымытые, натертые до блеска и 
наполненные свежим клеем, сверкающими рядами, торжественно 
выстроились на столах отдела городских новостей и отдела литературной 
правки. Каждую баночку украшала кисточка, изящно воткнутая в клей под 
углом. Ленты с телетайпа были аккуратно сложены на столе отдела 
последних известий. А из-за перегородки в углу доносилось приглушенное 
курлыканье самих телетайпных аппаратов, которые деловито выдавливали 
из себя новости со всех частей света. 
	Где-то в глубинах полутемного лабиринта информационного 
отдела насвистывал редакционный рассыльный - насвистывал отрывистый 
пронзительный мотив, который даже не назовешь мотивом. От этого звука 
меня передернуло. В такой ранний час свист где-то граничит с 
непристойностью. 
	Я прошел к своему столу и сел. Кто-то из уборщиков собрал в одну 
стопку все мои подборки и научные журналы. Только вчера к вечеру я 
внимательно просмотрел их и отложил те, что мне могут понадобиться для 
будущих статей. Я свирепо посмотрел на кипу журналов и выругался. 
Теперь мне придется перерыть все заново, чтобы найти отобранные 
накануне номера. 
	На чистой поверхности стола во всей своей бледной наготе 
разметался свежий номер утреннего выпуска газеты. Взяв ее, я откинулся 
на спинку стула и принялся просматривать столбцы новостей. 
	Там не было ничего из ряда вон выходящего. В Африке по-
прежнему было неспокойно, а беспорядки в Венесуэле выглядели 
совершенно непотребно. Какой-то тип перед самым закрытиями ограбил 
аптеку в центре города, и в газете была фотография, на которой зубастый 
продавец показывал скучающему полицейскому место, где стоял грабитель. 
Губернатор заявил, что законодательный орган, собравшись в будущем 
году, должен будет в обязательном порядке заняться поисками новых 
источников государственного дохода. Если это не будет сделано, 
предупреждал губернатор, средства штата истощатся. С подобным 
заявлением губернатор выступал уже неоднократно. 
	Верхний левый угол первой страницы занимал обзор экономики 
района, подписанный Грэнтом Дженсеном, редактором отдела 
промышленности и торговли, Грэнт пребывал в одном из своих 
профессионально-оптимистических настроений. Кривая коммерческой 
деятельности неуклонно поднимается, писал он. Розничная торговля 
процветает, наблюдается подъем в промышленности, в ближайшее время 
не ожидается никаких трудовых конфликтов - словом, кругом полное 
благоденствие. В особенности это относится к строительству жилых зданий, 
сообщала далее статья. Спрос на дома превысил предложение, и все 
строительные подрядчики федерального округа завалены заказами почти на 
год вперед. 
	Боюсь, что я не справился с зевотой. Несомненно, так оно и есть, и 
тем не менее это был все тот же застарелый словесный понос, которым 
хронически страдали подобные Дженсену ничтожества. Но хозяину это 
понравится, ведь именно такие вот статьи и взбадривают клиентов-
рекламодателей, оказывая на них психологическое воздействие, и сегодня в 
полдень матерые финансовые волки, собравшись к ленчу в "Юнион Клаб", 
будут горячо обсуждать статью из утреннего выпуска. 
	Допустим, что все наоборот, сказал я себе, допустим, что торговля 
в упадке, что строительные компании обанкротились, что заводы начали 
выбрасывать рабочих на улицу - так ведь пока окончательно не подопрет, в 
газете не появится об этом ни строчки. 
	Я сложил газету и отодвинул ее в сторону. Открыл ящик, вытащил 
пачку заметок, которые набросал накануне во второй половине дня, и начал 
их просматривать. 
	Лайтнинг, редакционный рассыльный, вышел из тени и 
остановился около моего стола. 
	- Доброе утро, мистер Грейвс, - сказал он. 
	- Это ты свистел? - поинтересовался я. 
	- Угу, видать, это был я. 
	Он положил передо мной на стол корректуру. 
	- Ваша статья для сегодняшнего номера, - сказал он. - Та самая, в 
которой вы объясняете, почему вымерли мамонты и другие крупные 
животные. Я подумал, что, может, вам захочется взглянуть на нее. 
	Я пробежал глазами корректуру. Какой-то остряк из отдела 
литературной правки, как водится, состряпал для нее разухабистый 
заголовок. 
	- Раненько вы сегодня, мистер Грейвс, - заметил Лайтнинг. 
	- Нужно подготовить материал на две недели вперед, - сказал я. - Я 
уезжаю в командировку. 
	- Слыхал, слыхал, - оживился он. - По астрономической части. 
	- Что ж, пожалуй, это близко к истине. Загляну во все большие 
обсерватории. Должен написать серию статей о космосе. О дальнем. Всякие 
там галактики и тому подобное. 
	- Мистер Грейвс, - спросил Лайтнинг, - как, по-вашему, они 
дозволят вам хоть чуток посмотреть в телескоп? 
	- Сомневаюсь. Время наблюдений расписано до минуты. 
	- Мистер Грейвс... 
	- Что еще, Лайтнинг? 
	- Как вы думаете, есть там люди? На этих самых звездах? 
	- Понятия не имею. Этого никто не знает. Но, очевидно, где-нибудь 
все-таки должна существовать жизнь. 
	- Такая, как у нас? 
	- Нет, едва ли. 
	Лайтнинг потоптался немного и вдруг выпалил: 
	- Вот черт, чуть не забил. Вас тут хочет видеть какой-то тип. 
	- Он здесь? 
	- Ага. Ввалился сюда часа два назад. Я сказал ему, что вы еще не 
скоро будете. А он все-таки решил подождать. 
	- Где же он? 
	- Прошел прямехонько в комнату радиопрослушивания и 
плюхнулся в кресло. Сдается мне, что он там заснул. 
	- Так пойдем посмотрим, - сказал я, поднимаясь со стула. 
	Мне следовало бы догадаться сразу. Такой номер мог отколоть 
один-единственный человек на свете. Только для него одного ничего не 
значило время суток. 
	Он полулежал в кресле с детски-наивной улыбкой на лице. Из 
многочисленных приемников неслось невнятное бормотание департаментов 
полиции, патрульных автомашин, пожарных депо и других учреждений, 
стоящих на страже законности и порядка, и под аккомпанемент всей этой 
тарабарщины он деликатно похрапывал. 
	Мы стояли и смотрели на него. 
	- Кто это, мистер Грейвс? - спросил Лайтнинг. - Вы его знаете, 
мистер Грейвс? 
	- Его зовут Кэрлтон Стирлинг, - ответил я. - Он биолог, работает в 
университете, и он мой друг. 
	- А на вид никакой он не биолог, - убежденно заявил Лайтнинг. 
	- Лайтнинг, - сказал я этому скептику, - со временем ты поймешь, 
что биологи, астрономы, физики и прочие представители этого ужасного 
племени ученых такие же люди, как и мы с тобой. 
	- Но ворваться сюда в три часа ночи! В полной уверенности, что вы 
здесь. 
	- Это он так живет, - объяснил я. - Ему и в голову не придет, что 
остальная часть человечества может жить иначе. Такой уж он человек. 
	Что правда, то правда, таким он и был. 
	У него были часы, но он ими не пользовался - разве что засекал по 
ним время, когда ставил опыты. Он никогда не знал, день сейчас или ночь. 
Проголодавшись, он без особой щепетильности любыми средствами 
раздобывал себе что-нибудь съестное. Когда его одолевал сон, он забивался 
в какой-нибудь уголок и проваливался на несколько часов. Закончив 
очередную работу или просто охладев к ней, он уезжал на север, к озеру, 
где у него была своя хижина, и бездельничал там денек-другой, а то и 
целую неделю. 
	Он с такой последовательностью забывал приходить на занятия, 
так редко являлся читать лекции, что администрация университета в конце 
концов махнула на него рукой. Там уже даже не притворялись, что считают 
его преподавателем. Ему оставили его лабораторию, и с молчаливого 
согласия начальства он окопался в ней со своими морскими свинками, 
крысами и приборами. Но деньги ему платили не зря. Он постоянно делал 
какие-то сенсационные открытия, что привлекало всеобщий интерес не 
только к нему, но и к университету. Что касается его лично, то он с легкой 
душой мог бы всю эту славу отдать университету. Будь то мнение прессы, 
официальной общественности или еще чье-нибудь - Кэрлтону Стирлингу 
все это было безразлично. 
	Он жил только своими экспериментами, жил только для того, 
чтобы без устали копаться в тайнах, существование которых 
воспринималось им как брошенный лично ему вызов. У него была 
квартира, но иной раз он по нескольку дней кряду не заглядывал в нее. 
Чеки на зарплату он швырял в ящики письменного стола, и они 
скапливались там до тех пор, пока ему не звонили из университетской 
бухгалтерии, чтобы узнать, какая их постигла судьба. 
	Однажды он получил приз - не из высоких и импозантных, но все 
же достаточно почетный, к нему еще прилагалась небольшая денежная 
премия - и забыл явиться на торжественный ужин, на котором ему должны 
были этот приз вручить. 
	А сейчас он спал в кресле, запрокинув голову и вытянув свои 
длинные ноги под стойку радиоприемника. Он тихонько похрапывал, и в 
эту минуту в нем невозможно было распознать одного из самых 
многообещающих ученых мира - он походил скорее на проезжего, который 
случайно забрел сюда в поисках ночлега. Он нуждался не только в бритье - 
ему не помешало бы и постричься. Небрежно повязанный галстук сбился 
набок и весь был покрыт пятнами - вероятнее всего, от консервированного 
супа, который он разогревал прямо в банках и рассеянно ел, мысленно 
сражаясь с очередной проблемой. 
	Я шагнул в комнату и осторожно потряс его за плечо. 
	Проснулся он легко, даже не вздрогнул и, взглянув на меня снизу 
вверх, ухмыльнулся. 
	- Привет, Паркер, - сказал он. 
	- И тебе привет, - отозвался я. - Я бы дал тебе выспаться, но ты так 
вывернул шею, что я побоялся, как бы ты ее себе не сломал. 
	Он подобрался, встал и последовал за мной в информационный 
отдел. 
	- Уже почти утро, - проговорил он, кивнув на окна. - Пора 
просыпаться. 
	Я взглянул на окна и увидел, что ка улице уже начинало светать. 
	Он расчесал пятерней свою густую шевелюру и, словно умываясь, 
провел несколько раз по лицу ладонью. Потом полез в карман и вытащил 
пригоршню скомканных банкнотов. Выбрав две бумажки, он протянул их 
мне. 
	- Держи, - оказал он. - Случайно вспомнил. Решил, что лучше 
отдать их сразу, а то опять вылетит из головы. 
	- Но, Кэрл... 
	Он тряс двумя бумажками, нетерпеливо суя их мне в руку. 
	- Года два назад, - бубнил он. - Тот уикенд, который мы с тобой 
провели у озера. Я тогда спустил все до последнего цента на игорные 
автоматы. 
	Я взял у него деньги и положил в карман. О том событии у меня 
остались довольно смутные воспоминания. 
	- Выходит, ты зашел только для того, чтобы отдать мне долг? 
	- Конечно, - ответил он. - Проезжал мимо и увидел возле дома 
стоянку. Решил навестить тебя. 
	- Но я ведь по ночам не работаю. 
	Он улыбнулся. 
	- Ну и что? Зато я немного всхрапнул. 
	- Я накормлю тебя завтраком. Тут через дорогу закусочная. Подают 
вполне съедобную яичницу с беконом. 
	Он покачал головой. 
	- Должен ехать обратно. И так потерял уже бездну времени. Меня 
ждет работа. 
	- Что-нибудь новенькое? - полюбопытствовал я. 
	Секунду поколебавшись, он ответил: 
	- Не для прессы. Пока. Может быть, позже, а сейчас - ни-ни. До 
этого еще далеко. 
	Я ждал, не спуская с него глаз. 
	- Экология, - произнес он. 
	- А точнее? 
	- Паркер, ведь ты же знаешь, что такое экология. 
	- Разумеется. Это взаимоотношение различных форм жизни и 
окружающих ее условий. 
	- А ты когда-нибудь задумывался над тем, какими свойствами 
должен обладать живой организм, чтобы совершенно не зависеть от 
окружающих его условий? Каким должно быть, если можно так 
выразиться, неэкологическое существо? 
	- Но ведь такое невозможно, - возразил я. - А пища, воздух... 
	- Пока это только идея. Предчувствие. Своего рода головоломка. 
Загадка приспособляемости. Вполне возможно, что это не даст никаких 
результатов. 
	- Все равно я теперь от тебя не отстану. 
	- Твое дело, - сказал он. - Кстати, когда выберешься ко мне, 
напомни про пистолет. Про тот, что я взял у тебя, уезжая к озеру. 
	Месяц назад, отправляясь в свою хижину, он одолжил у меня 
пистолет, чтобы поупражняться в стрельбе в цель. Ни одному мало-мальски 
нормальному человеку, за исключением Кэрлтона Стирлинга, не пришло 
бы в голову стрелять в цель из пистолета 303. 
	- Я израсходовал твои патроны, - сообщил он. - Купил новую 
коробку. 
	- Можно было обойтись без этого, 
	- Черт побери! - воскликнул он. - Я тогда отлично провел время. 
	Он даже не попрощался. Просто повернулся на каблуках и, выйдя 
из отдела, зашагал по коридору. Мы слышали, как его подошвы дробно 
застучали вниз по ступенькам. 
	- Мистер Грейвс. - изрек Лайтнинг, - у этого парня мозги 
набекрень. 
	Я оставил его слова без внимания. Вернулся к своему столу и 
попытался взяться за работу. 
 
 
 
	4. 
 
	Вошел Гэвин Уокер. Он достал тетрадь с записью текущих дел и 
принялся ее изучать. Потом презрительно фыркнул. 
	- Опять некому работать, - с горечью пожаловался он мне. - Чарли 
позвонил, что болен. Не иначе как опохмеляется после пьянки. Эл занят тем 
мельбурнским делам, в окружном суде. Берт все никак не разделается с 
серией статей о расширении сети бесплатных шоссейных дорог. Пора 
показать ему, где раки зимуют. Сколько можно тянуть! 
	Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и бросил шляпу в 
плетеный проволочный ящик для бумаг. Гэвин стоял возле своего стола в 
ослепительном сиянии ламп, с воинственным видом закатывая рукава. 
	- Ей-богу, - проговорил он, - если в один прекрасный день 
загорится универмаг "Франклин", битком набитый покупателями, которые 
в мгновение ока превратятся в обезумевшее от ужаса, дико ревущее 
человеческое стадо... 
	- ...то тебе некого будет туда послать. 
	Гэвин по-совиному мигнул. 
	- Паркер, - сказал он, - ты угадал мою мысль. 
	В особо напряженные моменты он неизменно выступал с этим 
пророчеством. Мы уже выучили его наизусть. 
	"Франклин" был самым большим в городе универсальным 
магазином и самым крупным рекламодателем нашей газеты. 
	Я подошел к окну и выглянул на улицу. Уже светало. Город казался 
замороженным, мрачным и каким-то безжизненным, словно некая 
зловещая волшебная страна в преддверии зимы. По улице медленно 
проплыло несколько автомашин. Брели редкие пешеходы. Кое-где в окнах 
домов центральной части города светились огни. 
	- Паркер, - позвал Гэвин. 
	Я быстро повернулся к нему. 
	- Послушай, - отрезал я, - я знаю, что у тебя никого нет. Но мне 
необходимо поработать. Я должен подготовить массу статей. Для этого я 
так рано и пришел. 
	- Я вижу, как ты усиленно над ними работаешь, - ядовито заметил 
он. 
	- Иди к черту, - огрызнулся я. - Должен же я проснуться. 
	Я вернулся к столу и попытался заставить себя работать. 
	Появился Ли Хоукинс, редактор фотоотдела. У него буквально дым 
валил из ноздрей. Лаборатория испортила цветную фотографию для первой 
страницы. Изрыгая угрозы, он помчался вниз наводить порядок. 
	Постепенно подошли остальные сотрудники, помещение потеплело 
и ожило. Загорланили литправщики, требуя, чтобы Лайтнинг принес из 
закусочной напротив их утренний кофе. Недовольно ворча, Лайтнинг 
потащился через дорогу. 
	Я принялся за работу. Теперь она пошла легко. Одно за другим 
покатились слова, а в голове возникло множество идей: создалась 
соответствующая атмосфера, обстановка располагала к творчеству - уже 
поднялись те самые галдеж и суматоха, без которых не может существовать 
ни одна редакция газеты. 
	Когда я, закончив одну статью, уже взялся за следующую, кто-то 
остановился около моего стола. 
	Подняв глаза, я увидел Дау Крейна, репортера из отдела 
экономики. Дау мне нравится. Он не такое дерьмо, как Дженсен. Он пишет 
честно, без прикрас. И ни перед кем не угодничает. Не занимается 
очковтирательством. Вид у него был хмурый. И я ему об этом сказал. 
	- Заботы одолели, Паркер. 
	Он протянул мне пачку сигарет. Он знает, что я не курю, но тем не 
менее всякий раз предлагает мне сигарету. Я отмахнулся от них. Тогда он 
закурил сам. 
	- Можешь оказать мне небольшую услугу? 
	Я ответил утвердительно. 
	- Вчера вечером мне домой позвонил один человек. Сегодня в 
первой половине дня он придет сюда. Говорит, что не может найти дом. 
	- А какой дом он ищет? 
	- Жилой. Хоть какой-нибудь, лишь бы в нем можно было жить. 
Говорит, что месяца три-четыре назад он продал свой собственный, а 
теперь не может купить другой. 
	- Что ж, очень прискорбно, - безразлично сказал я. - А мы-то тут 
при чем? 
	- Он говорит, что не он один оказался в таком положении. 
Утверждает, что таких, как он, очень много. Что во всем городе не найдешь 
ни одного свободного дома или квартиры. 
	- Дау, этот тип рехнулся. 
	- А может, и нет, - возразил Дау. - Ты просмотрел отдел 
объявлений? 
	Я отрицательно покачал головой. 
	- Мне они ни к чему, - сказал я. 
	- А я их просмотрел, Сегодня утром. Бесконечные столбцы 
объявлений - люди ищут жилье, любое жилье. Во многих объявлениях 
сквозит отчаяние. 
	- Но сегодняшняя статья Дженсена... 
	- Ты имеешь в виду этот бум в жилищном строительстве? 
	- Вот именно, - ответил я. - Все это как-то не вяжется, Дау. Статья 
и то, что тебе сказал этот человек. 
	- Может, и не вяжется. Даже наверняка. Послушай-ка, мне нужно 
ехать на аэродром, чтобы встретить одну важную персону, которая 
собирается к нам сегодня пожаловать. Это единственная возможность 
получить интервью для первого выпуска. Если в мое отсутствие зайдет тот 
парень, что звонил мне до поводу дома, ты с ним побеседуешь? 
	- Что за вопрос, - сказал я. 
	- Спасибо, - бросил Дау и вернулся к своему столу. 
	Лайтнинг принес заказанный кофе в помятом заржавленном 
проволочном ящике для бумаг, который, когда им не пользовались, он 
держал под столом фотоотдела. И в ту же секунду поднялся невообразимый 
гвалт. Он принес чашку кофе со сливками - никто не хотел пить кофе со 
сливками, Он принес три чашки кофе с сахаром, а сладкий кофе 
согласились пить только двое. Вдобавок он обсчитал на пирожках. 
	Я повернулся к машинке и снова принялся за работу. 
	Жизнь редакции входила в свой нормальный ритм. 
	Стоит отгреметь ежедневной кофейной битве между Лайтнингом и 
ребятами из отдела литературной правки, как уже точно знаешь, что все 
вошло в привычную колею и информационный отдел набрал наконец 
третью скорость. 
	Работал я недолго. 
	Мне на плечи легла чья-то рука. 
	Я поднял глаза - передо мной стоял Гэвин. 
	- Парк, старина, - проворковал он. 
	- Нет, - твердо сказал я. 
	- Из всей редакции только ты один сумеешь с этим справиться, - 
взмолился он. - Дело касается "Франклина". 
	- Только не