исана остроумно, пожалуй, даже чуточку 
остроумнее, чем следовало бы. 
	В ней рассказывалось о псе, которому захотелось встретиться с 
Президентом. Прежде чем его успели остановить, он проскочил в ворота и 
попробовал проникнуть в Белый дом, но охранники выставили его за дверь. 
Уходил он неохотно, пытаясь по-своему, по-собачьи, объяснить, что в его 
намерения не входило учинять беспорядки, но он был бы весьма 
признателен, если бы ему дали возможность повидаться с Президентом. Он 
сделал еще две попытки пробраться в здание, и кончилось тем, что 
охранники вызвали по телефону собачника. 
	Приехал собачник и забрал пса, который пошел с ним довольно 
охотно, без внешних признаков озлобления. А вскоре собачник вместе с 
псом вернулся. Он спросил охранников, а не устроить ли все-таки псу 
свидание с Президентом. По словам собачника, пес объяснил ему, что у 
него есть к главе государства дело чрезвычайной важности. 
	После этого охранники снова отправились к телефону, и спустя 
немного за собачником приехали и отвезли его в больницу, где он в 
настоящее время находится под наблюдением врачей. Псу, однако, 
разрешили остаться, и один из охранников в предельно выразительной 
форме объяснил ему, насколько с его, пса, стороны смешно надеяться на 
встречу с Президентом. 
	Пес, как сообщалось в статье, был вежлив и вел себя очень 
прилично. Он сидел перед Белым домом и не доставлял никаких хлопот, 
даже не гонял до газону за белками. 
	"Автор этих строк, - писалось далее, - сделал попытку поговорить с 
ним. Мы задали ему несколько вопросов, но он молчал как убитый. Только 
улыбался". 
	И вот он собственной персоной; как живой, глядел на меня с 
первой страницы - эдакий лохматый симпатичный бездельник, которого 
никому и в голову не придет принимать всерьез. 
	Впрочем, и автор статьи, и все остальные не так уж виноваты, 
подумал я, - и впрямь, что может быть фантастичнее лохматого говорящего 
пса. А если призадуматься, этот пес своей безмерной нелепостью ничуть не 
уступает банде кегельных шаров, собравшихся завладеть Землей. 
	Если б людям грозила опасность зримая, связанная, например, с 
кровопролитием, войной, ее бы поняли. Но нынешняя опасность не 
обладала этим качеством и именно поэтому была еще страшней. 
	Стирлинг говорил о существе, которое не зависит от окружающих 
его условий, - именно такими и были эти пришельцы. Они могли 
приспособиться ко всему; они могли принять любую форму; они могли 
усвоить и использовать в своих интересах любой образ мышления; для 
достижения своих целей они могли извратить принципы любой 
экономической, политической или социальной системы. 
	Они обладали безграничной гибкостью; они приспособились бы к 
любым условиям, которые могли быть созданы с целью их уничтожения. 
	И вполне возможно, сказал я себе, что на Земле сейчас орудует не 
множество кегельных шаров, а одна гигантская особь, способная делиться 
на несметное количество частей и с той или иной целью принимать самые 
разнообразные формы, оставаясь при этом единым организмом, которому 
известно все, чем занимаются его отдельные составные элементы. 
	Каким же способом можно уничтожить подобное существо? - 
спросил я себя. Как оказать ему сопротивление? Однако, если это 
действительно был единый исполинский организм, некоторые его аспекты 
не поддавались объяснению. Почему, скажем, в усадьбе "Белмонт" вместо 
Этвуда ждала меня девушка без имени? 
	Мы о них ничего не знали, и у нас уже не осталось времени на их - 
или его - изучение. А человеку подобные сведения пошли бы на пользу, ибо 
не приходилось сомневаться, что цивилизация этого врага во многих 
отношениях так же сложна и своеобразна, как и цивилизация человечества. 
	Они могли превращаться во что угодно. Они, наверное, могли - 
правда, в каких-то пределах - предвидеть будущее. Они затаились в засаде 
и будут сидеть в засаде до последнего. А вдруг, спросил я себя, 
человечество погибнет, так и не узнав причины своей гибели? 
	А я - как мне следовало тогда себя повести? 
	Швырнуть им в лицо их деньги, бросить им вызов - это было бы 
чисто человеческой реакцией. И возможно, сделать это было бы совсем не 
трудно. Но, как я помнил, в тот момент меня настолько сковал страх, что я 
просто неспособен был тогда на подобный поступок. 
	Я вдруг с удивлением понял, что думаю о них, как о "них", а не как 
о "нем" или о "ней", не так, как об Этвуде или девушке, у которой не было 
имени, потому что она в нем никогда не нуждалась. А не значит ли это, 
спросил я себя, что их маскировка под людей не так уж совершенна, как это 
кажется с первого взгляда? 
	Я сложил газету, бросил ее рядом с собой на сиденье и скользнул за 
руль. 
	Сейчас не время для героических подвигов, подумал я. Сейчас 
человек должен делать все, что в его силах, как бы ни выглядели его 
поступки. Если я, прикинувшись их союзником, сумею выведать у них 
какие-нибудь сведения, хоть отчасти проникнуть в их сущность и эти 
сведения помогут человечеству - тогда есть смысл этим заняться. А если 
когда-нибудь дело дойдет до того, что мне придется писать для пришельцев 
пропагандистские статьи, не сумею ли я вставлять в эти статьи не 
предусмотренные ими фразы, на которые они не обратят внимания и не 
поймут, но которые будут кристально ясны для читателей - людей? 
	Я завел мотор, включил передачу, и машина влилась в поток 
уличного движения. Это была прекрасная машина. Самая лучшая из всех, 
которые мне когда-либо случалось водить. И несмотря на ее 
происхождение, несмотря ни на что, я вел ее с гордостью. 
	Подъехав к мотелю, я увидел, что машина Куинна по-прежнему 
стоит перед его блоком, но к ней сейчас прибавилось еще две - их 
припарковали около других блоков. 
	Я понял, что вскоре мотель будет заселен полностью. Люди будут 
въезжать во двор и спрашивать у старожилов, как они сюда вселились. А те 
посоветуют вновь прибывшим воспользоваться ломом или молотком, а то и 
сами вынесут этот лом или молоток и помогут им взломать дверь. Люди - 
по крайней мере, на первых порах - будут держаться вместе. Будут 
помогать друг другу в беде. Это уже позже они разбредутся в разные 
стороны и каждый в одиночку пойдет своим собственным путем. А потом 
они, быть может, вновь объединятся, поняв, что сила людей - в их единстве. 
	Когда я вылез из машины, на пороге своего блока показался Куинн 
и пошел мне навстречу. 
	- Ну и машина же у вас, - сказал он. 
	- Это машина одного моего приятеля, - объяснил я ему. - Хорошо 
выспались? 
	Он улыбнулся. 
	- Так мы не спали уже много недель. Жена очень довольна. Это, 
конечно, не бог весть что, но у нас давным-давно не было и такого жилья. 
	- Я вижу, что мы обзавелись соседями. 
	Он кивнул. 
	- Они приехали и принялись меня расспрашивать. И я им все 
объяснил. А потом я вышел и по вашему совету купил оружие. Чувствовал 
себя несколько глупо, но ведь вреда от него не будет. Хотел купить 
винтовку, но удалось достать только дробовик. В общем-то один черт. Я 
ведь не снайпер. 
	- Это все, что вам удалось достать? - спросил я. 
	- Я заходил в три лавки. Ни в одной из них не нашлось никакого 
оружия. В четвертой оказался этот дробовик. Вот я и купил его. 
	Итак, подумал я, люди уже начали скупать пистолеты. 
Перепуганные насмерть люди чувствуют себя в большей безопасности, 
имея под рукой оружие. Пожалуй, еще немного - и достать его будет 
совершенно невозможно. 
	Он опустил глаза и стал чертить по земле носком ботинка. 
	- Произошло что-то непонятное, - проговорил он. - Я не рассказал 
об этом жене, - к чему ей лишние переживания. Я тут поехал за продуктами 
и по дороге изменил маршрут, чтобы проехать мимо нашего дома - того, 
что мы продали. С тех пор как мы покинули его, я ни разу не проезжал по 
той улице. Ни я, ни моя жена. Она частенько говорила мне, что ей хочется 
взглянуть на дом, но так и не решилась туда съездить - это было бы для нее 
слишком тяжко. Так вот сегодня я все-таки проехал мимо него. И увидел, 
что он пуст, как в тот день, когда мы из него выехали. И хотя прошло 
совсем немного времени, он уже выглядит запущенным. С тех пор как они 
заставили нас съехать, прошел месяц, а в него еще никто не вселился. Они 
тогда заявили, что он им нужен позарез. Что им необходимо немедленно 
вступить во владение. А оказывается, он им совсем не нужен. Как, по-
вашему, в чем тут дело? 
	- Не знаю, - ответил я. 
	Я-то сумел бы ему все объяснить. Возможно, так и следовало 
сделать. Мне очень хотелось с ним поделиться. Ведь он мог поверить моему 
рассказу. Его смягчили недели мытарств и невзгод, он был подготовлен к 
тому, чтобы поверить. И видит бог, как я нуждался в том, чтобы мне кто-
нибудь поверил - кто-нибудь, кто смог бы разделить со мной тесную 
каморку страха и отчаяния. 
	Но я не сказал ему ни слова - это ничего бы не дало. По крайней 
мере, на сегодняшний день для него было гораздо лучше не знать правды. 
У него еще была надежда - ведь он пока мог приписывать все эти события 
каким-то неполадкам в экономике. Неполадкам, природу которых он, 
конечно, не понимал, но которые, как ему казалось, не выходили за 
пределы нормы, а раз так, то человеку по силам было с ними справиться. 
	Другое же - соответствующее истине - объяснение лишит его этой 
надежды, лицом к лицу столкнет с неведомым. И он ударится в панику. 
	Вот если б мне удалось открыть глаза миллиону людей, среди этого 
миллиона наверняка нашлось бы несколько человек, способных спокойно и 
трезво оценить обстановку и стать во главе остальных. А сообщить такое 
небольшой группке жителей одного-единственного города было попросту 
бесцельно. 
	- Это бессмысленно, - произнес Куинн. - Все это совершенно 
бессмысленно. Я не спал всю ночь, пытаясь найти какой-то ответ, но 
разобраться в этом невозможно. Однако я вышел к вам не из-за этого. Мы 
приглашаем вас и вашу жену с нами пообедать. Обед у нас не ахти какой, 
но есть жаркое и найдется что выпить. Посидим, поболтаем. 
	- Мистер Куинн, - сказал я. - Джой мне не жена. Мы всего лишь 
двое людей, которых свела жизнь. 
	- Вот как, - сказал он. - Прошу прощения. Я просто предположил, 
что это ваша жена. Право же, это ничего не значит. Надеюсь, я не смутил 
вас. 
	- Нет, нисколько, - сказал я. 
	- И вы с нами пообедаете? 
	- Как-нибудь в другой раз, - ответил я. - Спасибо за приглашение. 
Но у меня масса дел. 
	Он внимательно посмотрел на меня. 
	- Грейвс, - произнес он, - вы что-то от меня скрываете. То, о чем вы 
намекнули прошлой ночью. Вы сказали, что повсюду одно и то же, что 
бежать некуда. Откуда вам это известно? 
	- Я репортер, - объяснил я, - Собираю материал для статьи. 
	- И вы кое-что знаете? 
	- Не очень-то много. 
	Он ждал, но я больше ничего не сказал. Он покраснел и 
повернулся, чтобы уйти. 
	- До свидания, - буркнул он и двинулся к своему блоку. 
	Я его за это не осудил. Я чувствовал себя последним подлецом. 
	Я вошел в блок - он был пуст, Джой еще не вернулась из редакции. 
Видно, Гэвин всучил ей какую-нибудь работу. 
	Я вытащил из карманов большую часть денег и засунул их под 
свой матрас. Тайник весьма примитивный и не слишком надежный, но об 
этих деньгах никто не знал, и я был спокоен за их сохранность. Все равно 
их нужно было куда-нибудь спрятать. Не мог же я оставить их на виду. 
	Я взял винтовку и отнес ее в машину. 
	Потом я занялся тем, что собирался сделать с того самого момента, 
когда отъезжал от усадьбы "Белмонт". 
	Я осмотрел машину. Всю целиком. Я поднял капот и проверил 
мотор. Подлез под нее и тщательно изучил ее снизу. Я не пропустил ни 
единой мелочи. 
	И когда я покончил с осмотром, у меня не осталось ни малейшего 
сомнения. 
	Она была тем, чем ей и полагалось быть. Это была дорогая, но 
совершенно ординарная машина. Она ничем не отличалась от других 
машин ее класса. В ней не оказалось ни одной лишней детали, ни одна 
деталь не отсутствовала. Я не обнаружил ни бомбы, ни какой-нибудь явной 
неисправности. Я мог поклясться, что это не результат совместных усилий 
кучки кегельных шаров, слившихся воедино, чтобы создать из себя 
имитацию машины. Передо мной были самые настоящие сталь, стекло и 
хром. 
	Я стоял рядом с машиной, похлопывая ее по крылу, и размышлял 
над тем, что мне делать дальше. 
	А не позвонить ли сенатору Роджеру Хиллу еще раз? - подумал я. 
"Позвони мне, когда протрезвишься, - сказал тогда он. - Позвони завтра, 
если у тебя еще будет что рассказать". 
	Я был трезв и по-прежнему мог ему кое-что рассказать. Я отлично 
знал, что он на это ответит, но тем не менее я должен был позвонить ему 
еще раз. 
	И я отправился в тот маленький ресторан, чтобы заказать разговор 
с сенатором. 
 
 
 
	32. 
 
	- Паркер, - сказал сенатор, - хорошо, что ты позвонил. 
	- Так, может, ты теперь выслушаешь меня? - спросил я. 
	- Разумеется, - своим приторным тоном промолвил сенатор, - если 
только ты не станешь опять нести околесицу о нашествии пришельцев. 
	- Но, сенатор... 
	- Могу поставить тебя в известность, - прервал меня сенатор, - что 
назревает большой скандал - ты, конечно, понимаешь, что это не подлежит 
оглашению. 
	- Я так и предполагал, - сказал я. - Стоит тебе заговорить о каком-
нибудь событии, представляющем интерес, как всегда оказывается, что это 
не для оглашения. 
	- Так вот, скандал разразится в понедельник утром, когда откроется 
биржа. Мы не знаем, как это получилось, но в банках не хватает денег. И 
заметь, не в каком-нибудь одном банке, а почти во всех, черт их дери. Ни 
один из них не может свести баланс. Каждый банк собрал сегодня в 
сверхурочное время своих служащих, чтобы выяснить, куда делись все эти 
деньги. Но это еще не самое скверное. 
	- А что же тогда самое скверное? 
	- Это деньги, - сказал сенатор. - Вначале их было слишком много. 
Невероятно много. Если сложить все деньги, имевшиеся в банках в пятницу 
утром, то получится такая огромная сумма, которая вообще не имеет права 
на существование. Уверяю тебя, Паркер, что такого количества денег не 
наберется во всех Соединенных Штатах. 
	- Но их там больше нет. 
	- Верно, - согласился сенатор, - их там больше нет. Насколько нам 
известно, сумма оставшихся денег приблизилась к средней норме. 
	Я ждал продолжения и в наступившей на секунду тишине услышал 
глубокий вздох, словно он боролся с удушьем. 
	- И кое-что еще, - произнес он. - Слухи. Всевозможные слухи. 
Каждый час что-нибудь новое. А проверить их невозможно. 
	- Что за слухи? 
	Он заколебался, потом сказал: 
	- Помни, что это строго между нами. 
	- Можешь не сомневаться. 
	- Прошел слушок, что кто-то - никто толком не знает, кто именно - 
захватил контроль над "Юнайтед стейтс стил" и несколькими другими 
корпорациями. 
	- Одни и те же лица? 
	- Ей-богу, не знаю, Паркер. И вообще не представляю, есть ли в 
этих слухах хоть капля правды. Выслушаешь одно, а через минуту тебе 
преподносят что-нибудь другое. 
	Он помолчал и немного погодя спросил: 
	- Паркер, а ты-то что об этом знаешь? 
	Я мог бы ему кое-что рассказать из того, что я знал, но понимал, 
что этого делать нельзя. Он бы только обозлился и послал меня к черту - на 
этом бы все и кончилось. 
	- Я могу дать тебе один совет, - сказал я. - Могу посоветовать, что 
ты должен сделать. 
	- Надеюсь, это что-нибудь путное? 
	- Издай закон. 
	- Если б мы издавали каждый закон... 
	- Закон, - продолжал я, - против частной собственности. Любой 
частной собственности. Составь его так, чтобы ни один человек не имел 
права владеть ни футом земли, ни промышленным предприятием, ни 
граммом руды, ни домом... 
	- Ты что, спятил?! - взорвался сенатор. - Да разве можно издать 
подобный закон! Такого и в мыслях не должно быть. 
	- А пока ты будешь разрабатывать его, придумай какой-нибудь 
заменитель денег. 
	Сенатор что-то бессвязно пролепетал. 
	- Потому что, - добавил я, - существующие законы дают 
возможность пришельцам купить Землю. Если вы оставите все, как есть, 
Земля перейдет в их полное владение. 
	Сенатор обрел дар речи. 
	- Паркер, - взвизгнул он, - ты свихнулся! Всякое мне приходилось 
выслушивать, но подобную белиберду я слышу впервые в жизни. 
	- Если ты мне не веришь, пойди и спроси у Пса. 
	- Какого еще пса? При чем тут пес, дьявол тебя побери? 
	- Того, что сидит перед Белым домом. И ждет, когда его пустят к 
Президенту. 
	- Паркер, - рявкнул он, - не смей мне больше звонить. У меня и без 
твоих бредней голова раскалывается. Не знаю, что у тебя на уме, но больше 
мне не звони. Если это шутка... 
	- Это не шутка, - сказал я. 
	- До свидания, Паркер, - сказал сенатор. 
	- До свиданья, господин сенатор, - отозвался я. 
	Я повесил трубку и, не выходя из будки, попытался собраться с 
мыслями. 
	Я понял, что надеяться больше не на что. С самого начала сенатор 
был моей единственной надеждой. Из всех знакомых мне государственных 
деятелей только он был наделен воображением, но, видно, недостаточным, 
чтобы прислушаться к моим словам. 
	Я сделал все, что в моих силах, подумал я, но ничего не добился. 
Быть может, если б я действовал по-другому, если б я прибегнул к какому-
нибудь иному способу, мне повезло бы больше. Но человек может сказать 
такое о любом своем поступке. Наперед никогда не угадаешь. Дело сделано, 
и никто не может знать заранее, чем все обернется. 
	Теперь уже ничто не остановит машину, пущенную в ход 
пришельцами. И видимо, все произойдет гораздо быстрее, чем я 
предполагал. Утро понедельника принесет с собой панику на Уолл-стрит, и 
вслед за этим начнет разваливаться экономика. Первую трещину в нашей 
финансовой системе даст торговля, а отсюда эта трещина быстро 
расползется в разные стороны, и за одну неделю мир будет ввергнут в хаос. 
	А ведь скорей всего пришельцы уже знают о моем звонке сенатору, 
подумал я, и спину мне обдало холодом. Быть того не может, чтобы они тем 
или иным способом не контролировали системы связи. И несмотря на то, 
что я, по их расчетам, должен сейчас обдумывать их предложение, они все 
равно узнают, что я звонил сенатору. 
	Этого я не учел. Голова была забита другими мыслями. Впрочем, 
если б я вспомнил об этом раньше, вероятно, я все равно позвонил бы ему. 
	А вероятнее всего, это вообще не имело для них особого значения. 
Возможно, они предвидели, что, до того как я соглашусь на их 
предложение, я еще немного побарахтаюсь. А может быть, этот звонок, еще 
раз доказавший всю безнадежность моих попыток им помешать, по их 
понятиям, еще крепче меня с ними свяжет, окончательно убедив меня в 
том, что всякое сопротивление бесполезно. 
	Оставались ли еще какие-нибудь неиспользованные возможности? 
Какой-нибудь иной подход к этим событиям, который дал бы лучшие 
результаты? И вообще, способен ли человек сделать хоть что-нибудь? 
	Я мог, скажем, позвонить Президенту, вернее - мог попытаться 
позвонить ему. Но я не строил на этот счет иллюзий. Я понимал, как мало 
шансов на то, что мне удастся с ним переговорить. В особенности сейчас, 
когда на плечи Президента легло тягчайшее бремя: за всю историю страны 
ни один государственный деятель не сталкивался с подобными 
трудностями. 
	Поговорите с Псом, сказал бы я ему, если б меня с ним соединили. 
Поговорите с Псом, который ждет вас на улице. 
	Но это не пройдет. Хоть бейся головой об стену. 
	Я сложил оружие. Мне не везло с самого начала. И не было на 
свете человека, которому бы в этом повезло. Я достал монету и опустил ее в 
прорезь. 
	Набрал номер редакции и попросил к телефону Джой. 
	- Все в порядке? - спросила она. 
	- В полнейшем. Когда ты приедешь домой? 
	- Не знаю, - сердито ответила она. - Этот зараза Гэвин все время 
находит для меня работу. 
	- А ты возьми да уйди. 
	- Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. 
	- Ну ладно. Где бы тебе хотелось сегодня поужинать? Можешь 
выбрать ресторан подороже. Я купаюсь в деньгах. 
	- Откуда у тебя деньги? Ведь твой чек у меня. Я его получила для 
тебя. 
	- Джой, поверь, у меня денег навалом. Где ты хочеш