еще долго тянул эту волынку. Его так и 
подмывало произнести полновесную проповедь. Но я этого не допустил. 
	- Взгляните на это дело с практической точки зрения, - сказал я. - 
Прежде чем вы доведете свою операцию до конца, вам придется выложить 
огромную сумму денег, куда большую, чем вы заплатите за саму Землю, - 
сумму, которая намного превысит ее стоимость. Вы будете увольнять людей 
с работы, лишать их крова, и кто-нибудь непременно попытается хоть как-
то им помочь. Чтобы облегчить участь своих граждан, каждое 
правительство Земли разработает программы помощи и учредит пособия, а 
чтобы покрыть эти расходы, возрастут налоги. Налоги, которые, учтите, 
будут взиматься с приобретенной вами собственности. Вы выбрасываете 
людей с работы, вы отнимаете у них жилье - о'кэй, забота о них все равного 
ляжет на ваши плечи, и, чтобы помочь, вам придется платить налоги. 
	- Я вижу, - с издевкой проговорил Этвуд, - что от жалости к нам у 
вас прямо сердце обливается кровью; с вашей стороны это так гуманно, и я 
вам глубоко за это признателен. Но вы терзаетесь понапрасну. Мы будем 
платить налоги. С превеликой охотой. 
	- Вы можете свергнуть правительства, - сказал я, - и тогда не будет 
никаких налогов. Впрочем, вы, наверно, уже подумывали об этом. 
	- Конечно, нет, - отрубил Этвуд. - Такое нам и в голову не придет. 
Ведь это незаконно. А мы, друг мой, законы не преступаем. 
	И это было из рук вон плохо. Хуже не придумаешь. Потому что под 
контролем пришельцев окажутся все природные богатства, вся земля, все, 
что на этой земле выстроено, и ни землю, ни все остальное они не будут 
использовать по прямому назначению. Не будут пахать, не будут 
выращивать урожаи. Не повернется ни одно заводское колесо. В шахтах 
остановится добыча руды. Прекратится рубка леса. 
	Люди лишатся не только своей собственности, но и всего, что они 
унаследовали от предыдущих поколений. Вместе с землей, заводами, 
работой, вместе с магазинами и товарами уйдут надежды, стремления, 
стимулы и вера - все, что делало человека человеком. 
	В принципе не так уж важно, какое количество собственности 
приобрели на Земле пришельцы. Им совсем не обязательно скупить все. 
Необходимо только остановить промышленное производство, подрезать 
торговлю и подорвать основы финансовой системы. 
	То, что пришельцы скупали жилые дома, по сути дела, не имело 
особого значения - ведь, если они преуспеют в остальном, четыре стены, 
которые человек зовет своим домом, станут его могилой. Одно из двух либо 
жилые строения приобретались только с целью устрашения, либо - и это 
было в равной степени вероятно - пришельцы до сих пор еще не поняли, 
как мало им нужно потратить усилий, чтобы нанести решающий удар. 
	Чтобы не дать людям умереть с голоду и по возможности 
обеспечить им крышу над головой, будут, конечно, выдаваться пособия и 
разрабатываться программы помощи. А уж деньги на пособия найдутся, 
потому что племя пришельцев с радостью будет платить налоги. Но при 
таком положении вещей деньги совершенно обесценятся и потеряют силу. 
Не все ли равно, сколько стоит картофель или булка, если съедена 
последняя картофелина и нет больше муки, чтобы испечь хлеб? 
	Когда люди разберутся в обстановке, они ринутся в бой, чтобы 
вернуть утраченные богатства. На борьбу поднимутся не только народные 
массы, но и правительства. Однако к тому времени пришельцы, 
несомненно, подготовятся к обороне и, возможно, придумают такое, о чем 
сейчас и не догадаешься. Не исключено, что они прибегнут к стратегии 
выжженной земли, предав огню или как-нибудь иначе уничтожив жилые 
строения, заводы и все остальное, чтобы человек не мог вновь завладеть 
тем, с помощью чего он добывал себе средства к существованию. И тогда 
человеку останется бороться только за землю, но ведь одной лишь голой 
земли ему недостаточно. 
	Я был уверен, что, если немедленно предпринять какие-нибудь 
действия, с пришельцами еще можно разделаться. А для этого необходимо, 
чтобы люди с готовностью, безоговорочно поверили в то, что все это не 
выдумка, а происходит на самом деле. Но ведь никто не поверит. Я с 
горечью вынужден был признать, что весь жестокий смысл этой ситуации 
полностью дойдет до сознания людей только тогда, когда мир будет 
ввергнут в хаос, а к тому времени, увы, будет слишком поздно. 
	И, стоя там, я понял, что потерпел поражение и вместе со мной 
потерпел поражение весь мир. 
	Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после 
него еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о 
нашествиях инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не 
приблизился к истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это 
произойдет в действительности, как та самая система, которую мы ценой 
таких мучений создавали веками, теперь обернулась против нас, как 
свобода права собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе 
уготовили. 
	Джой потянула меня за руку. 
	- Ну пойдем же, - сказала она. 
	Мы повернулись и направились к двери. 
	За нашей спиной раздался смешок Этвуда. 
	- Загляните ко мне завтра, - бросил он мне вслед. - Кто знает, 
может, мы с вами еще столкуемся. 
 
 
 
	26. 
 
	Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, 
надолго зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе. В 
воздухе ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше 
подходит для крушения нашего мира. Нет, не крушения - это чересчур 
драматично, - скорее замедленного падения. Именно такой ночью и должен 
осесть ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни 
тем более ее причины, - осесть настолько плавно, что он даже не заметит 
своего падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью. 
	Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела 
сесть, быстро захлопнул ее. 
	- Я забыл, - объяснил я, - что там может быть бомба. 
	Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза 
прядь волос. 
	- Вряд ли, - возразила она. - Он ведь назначил тебе свидание. На 
завтра. 
	- А, пустая болтовня, - отмахнулся я. - Его манера придуриваться. 
	- Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой 
поздний час, да еще под дождем. Раньше-то ее ведь не было. 
	- Дай-ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше. 
	- Нет уж, - решительно сказала она, протянула руку и распахнула 
дверцу. 
	Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся. 
	- Вот видишь! - воскликнула Джой. 
	- Но она все-таки могла тут быть, - не сдавался я. 
	- Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой 
бомбой, - сказала она. - Если они захотят нас убить, в их распоряжении 
миллион других способов лишить нас жизни. 
	- Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь 
они уже покушались дважды. 
	- И оба раза неудачно, - напомнила она. - Мне почему-то кажется, 
что они больше на это не пойдут. 
	- Интуиция? 
	- Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией. 
	- А при чем тут их интуиция? 
	- Ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать, 
что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались 
на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы. 
	- Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на 
чью-либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно? 
	- Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они 
никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды. 
	- Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в 
стенном шкафу. 
	- Возможно, они суеверны, - продолжала она. - А может, таков их 
образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего 
представления. 
	Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь 
разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена 
всевозможными предположениями и догадками и непрерывно 
перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но 
для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по-
настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего 
и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они 
мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что 
процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло. 
	Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, 
как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по-
человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по-
нашему, чем у нас - мыслить как они. Они ведь изучали нас - одному богу 
ведомо, как долго. И их было много; сколько - этого тоже никто не знал. А 
что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, 
раздробленный на отдельные элементы - каждый размером с кегельный 
шар, - так что одно-единственное существо способно быть одновременно в 
нескольких местах и нескольких обличьях? 
	Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый 
кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними 
существует такая тесная связь, о которой людям не приходится и мечтать. 
Ведь для того чтобы, скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или 
той девушке, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество 
таких шаров: чтобы соорудить подобие человека, они должны объединиться 
в большие группы. И вот, принимая облик человека или какого-нибудь 
предмета, они действуют как одно целое; именно при таких 
обстоятельствах они фактически превращаются в единый организм. 
	Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на 
пустынную Университетскую авеню, и я повернул к городу. 
	- Куда теперь? - спросил я. 
	- Только не ко мне, - проговорила Джой. - А вдруг они все еще там. 
	Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно 
вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? 
Имитация какой-нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой 
далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной 
планеты, а с нескольких. Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, 
возможно созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести 
реальный ущерб. Или их использовали как приманку, чтобы собрать нас 
троих - Джой, Пса и меня - в одном месте. Но если они собирались всех нас 
убить, они на этот раз снова просчитались. 
	Пес вроде бы что-то говорил о нерешительности кегельных шаров, 
о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, 
ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он 
тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась 
событиями. И     еще меня занимало таинственное исчезновение Пса. 
	- Паркер, - сказала Джой, - нам необходимо немного отдохнуть. 
Мы должны найти какое-нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть. 
	- Угу, - согласился н. - Я сам об этом подумываю. Моя квартира... 
	- Твоя квартира отпадает. Она сейчас ничуть не лучше моего дома. 
Хорошо бы найти какой-нибудь мотель. 
	- Джой, у меня в кармане каких-нибудь один-два доллара. Я забыл 
зайти за чеком. 
	- А мой уже обращен в наличность, - сказала она. - Так что я при 
деньгах. 
	- Джой... 
	- Да, да понятно. Оставь это. Все нормально. 
	Мы продолжали наш путь по Университетской авеню. 
	- Который час? - спросил я. 
	Она подставила запястье под свет, падающий с приборного щитка. 
	- Около четырех, - ответила она. 
	- Ну и ночка, - обронил я. 
	Она устало откинулась на спинку сиденья и повернула ко мне лицо. 
	- Не говори, - подхватила она. - Взлетела на воздух одна машина с 
каким-то бедолагой - слава богу, что это был не ты; убит один друг, убит 
каким-то таинственным существом с другой планеты, и на его теле не 
обнаружено никаких следов насилия; ко всем чертям полетела репутация 
одной девицы, которая так хочет спать, что готова улечься где угодно... 
	- Да будет тебе, - прервал я. 
	Я свернул с авеню. 
	- Куда сейчас, Паркер? 
	- В редакцию. Мне нужно заказать телефонный разговор. 
Междугородный. С равным успехом его может оплатить и газета. 
	- Разговор с Вашингтоном? 
	Я кивнул. 
	- С сенатором Роджером Хиллом. Пора уже с ним поговорить. 
	- В такой ранний час? 
	- Роджу можно звонить в любое время. Он ведь слуга народа, не 
так ли? Во всяком случае, он заявляет об этом во всеуслышание. Во время 
предвыборной кампании. А стране - всей этой проклятой стране сейчас 
позарез необходим человек, посвятивший себя служению народу. 
	- За этот звонок он тебя не погладит по головке. 
	- А я на это и не рассчитываю. 
	Я остановил машину у обочины напротив темного здания 
редакции. Там лишь слабо светились окна третьего этажа и печатного цеха, 
который располагался на первом. 
	- Пойдешь со мной? 
	- Нет, - ответила она. - Я останусь. Запру дверцы и подожду тебя 
здесь. Заодно прослежу, чтобы не заминировали машину. 
 
 
 
	27. 
 
	В отделе не было ни души. Где-то, конечно, бродили уборщики, но 
я не встретил ни одного; нигде не было видно и Лайтнинга, которому 
полагалось сейчас находиться при исполнении служебных обязанностей, 
скорей всего он отправился по каким-то своим таинственным личным 
делам либо прикорнул в каким-нибудь уголке. 
	Кое-где горели лампы, но их слабый свет лишь подчеркивал 
зыбкость теней, подобно свету далеких уличных фонарей на окутанном 
туманом бульваре. 
	Я прошел к своему столу, сел на стул и протянул руку к телефону, 
но трубки не снял. Я застыл, напрягая слух, но убей меня бог, если я знал, к 
чему прислушиваюсь - разве что к тишине. Комната безмолвствовала. Я не 
уловил даже намека на какой-нибудь звук. 
	И мне показалось, что в эту минуту такое же безмолвие стоит во 
всем мире, что тишина этой комнаты, просочившись сквозь стены, 
обволокла всю планету, заглушив все звуки Земли. 
	Я медленно снял трубку и набрал номер. Мне ответил сонный голос 
телефонистки. Когда я объяснил, с кем меня нужно соединить, в нем 
послышались нотки вежливого недоумения, словно она тоже не прочь была 
мне напомнить, что такому великому человеку, как сенатор, не звонят в 
столь неурочный час. Но она была достаточно хороша вышколена и 
ограничилась тем, что попросила подождать ее звонка. 
	Я положил трубку на рычаг, откинулся на спинку стула и 
попытался собраться с мыслями, но уже давала себя знать бессонная ночь, 
и мозг мой отказывался работать. 
	Только теперь я впервые почувствовал, до какой степени я 
вымотан. 
	Я сидел точно в тумане: далекими уличными фонарями светили 
редкие лампы, и ни один звук не нарушал окружавшей меня тишины. И в 
моем затуманенном мозгу слабо шевельнулась мысль о том, что, быть 
может, такова в эту ночь вся Земля - притихшая, усталая планета, 
выдохшаяся, безразличная ко всему планета, которая с безропотным 
равнодушием катится к своей гибели, и всем на это наплевать. 
	Зазвонил телефон. 
	- Говорите, мистер Грейвс, - объявила телефонистка. 
	- Хелло, Родни, - сказал я. 
	- Паркер, ты? - донеслось издалека. - Какого дьявола ты 
колобродишь в такой поздний час? 
	- Важное дело, Родж, - сказал я. - Ты ведь знаешь, что иначе я не 
стал бы тебя беспокоить. 
	- Надеюсь. Я заснул всего два часа назад. 
	- Пришлось из-за чего-то засидеться допоздна, сенатор? 
	- Так, небольшое совещание. Обсуждали кое-какими вопросы. 
	- Ты чем-то озабочен, Родж? 
	- Чем? - спросил он голосом ровным и гладким, как ледяной каток. 
	- Хотя бы невиданным изобилием денег в банках. 
	- Послушай, Паркер, - проговорил он, - если ты пытаешься из меня 
что-нибудь вытянуть, попусту тратишь время. 
	- Я из тебя ничего не вытягиваю. Напротив, сам хочу тебе кое-что 
сообщить. Если только ты меня выслушаешь, я расскажу, что сейчас 
происходит. Объяснить это не так-то просто, но тем не менее мне хотелось 
бы, чтобы ты мне поверил. 
	- Слушаю тебя. 
	- У нас на Земле сейчас находятся пришельцы, - сказал я. - 
Существа из космоса. Я их видел собственными глазами, разговаривал с 
ними и... 
	- Теперь мне все ясно, - перебил меня сенатор. - Завтра ведь 
суббота, и ты не упустил возможности накачаться. 
	- Ничего подобного, - запротестовал я. - Я трезв как... 
	- Ты получил свой чек и отправился... 
	- Но я даже не зашел за чеком. Так забылся, что он совершенно 
вылетел у меня из головы. 
	- Вот теперь я уже не сомневаюсь, что ты пьян в стельку. Такого не 
бывает, чтобы ты забыл про чек. Уж ты-то всегда тут как тут, стоишь в 
очереди с протянутой лапой... 
	- Да выслушай меня наконец, черт тебя побери! 
	- Ползи обратно в кровать и проспись, - приказал сенатор. - А если 
потом у тебя не пропадет охота со мной покалякать, позвонишь утром. 
	- Чтоб ты провалился! - взревел я, но мое проклятье повисло в 
воздухе. Он уже положил трубку. 
	И мне ответила лишь мертвая пустота гудков. 
	Меня так и разбирало хлопнуть трубкой, но я этого не сделал. Что-
то меня удержало - быть может, мою ярость подавило ощущение полного 
поражения. 
	Я сидел, сжимая в руке трубку, из которой неслось далекое 
комариное гудение опустевшей линии; я уже знал, что надеяться больше не 
на что: мне никто не поверит. ни один человек не прислушается к моим 
словам. Как будто все они Этвуды, подумал я, как будто каждый из них 
лишь имитация человека, созданная из заполонившей Землю чужеродной 
материи. 
	А ведь если вдуматься, это не такой уж бред, сказал я себе. Это 
вполне могло бы произойти. И сотворить такое было бы как раз в духе 
пришельцев. 
	По спине у меня забегали ледяные мурашки, а я все сидел за 
столом, стиснув трубку, - самое одинокое человеческое существо на Земле. 
	Ведь могло оказаться, что я и вправду остался один, Что, если 
сенатор Роджер Хилл вовсе не человек, не тот, кем он был, скажем, лет 
пять назад? Что, если тело настоящего, подлинного Роджера Хилла 
запрятано в каком-то тайнике, а я только что разговаривал с поддельным 
Роджером Хиллом, с Роджером Хиллом - пришельцем?  Что, если Старик - 
не Старик, а некое омерзительное существо, принявшее его облик? Что, 
если какую-нибудь крупную стальную компанию уже возглавляет не 
человек, а оборотень? Что, если пришельцы одного за другим убрали 
виднейших промышленников и политических деятелей и их места заняли 
существа из другого мира, перевоплотившиеся с таким совершенством и 
так прекрасно обо всем осведомленные, что в их подлинности не 
усомнились их собственные коллеги и семьи? 
	Что, если женщина, которая ждала меня в машине, была не... 
	Стоп, одернул я себя, это же чистое безумие. Психоз какой-то. 
Больная фантазия человека, настолько потрясенного и измученного, что он 
потерял способность к нормальному мышлению. 
	Я положил трубку на рычаг и отодвинул от себя аппарат. Медленно 
поднявшись на ноги, я встал во весь рост, окруженный пустотой и 
безмолвием. Тело мое бил озноб. Я спустился по лестнице и вышел на 
улицу, где меня ждала Джой. 
 
 
 
	28. 
 
	"Мест нет" - вспыхивали и гасли буквы светящегося объявления, 
роняя красные и зеленые блики на черную гладь мокрого асфальта. 
Вспыхивали снова и снова, предостерегая мир. А в глубине двора маячили 
темные блоки мотеля; над каждой дверью горела маленькая лампочка, и, 
отражая переменчивые вспышки букв, мягко поблескивали 
припаркованные машины. 
	- Когда на постоялом дворе нет свободных мест, - произнесла 
Джой, - чувствуешь себя лишним. 
	Я кивнул. Мы уже проехали мимо четырех переполненных 
мотелей. Этот был пятым. Правда, не все объявления мигали, как это, но 
они неизменно были на каждом мотеле, слабо светясь в ночи. И хотя в эти 
вспышки не было заложено никакого особого смысла, своей 
выразительностью это объявление впечатляло больше, чем остальные. 
Казалось, будто оно с мрачным упорством настойчиво вдалбливало людям, 
что для них отныне нет места на Земле. 
	Итак, пять мотелей, оповещавших об отсутствии мест, и один 
вообще без всякого объявления - запертый, темный и пустой: уголок, 
наглухо отгородившийся от всего мира. 
	Я замедлил ход и, нажав на тормоз, плавно