будет.  Все  за  мной!  Ориентир  -
стоэтажная собачья будка!
    Они  двинулись  к  небоскребу,  до которого, казалось, было
рукой подать, но это только казалось... Шли молча - и  так  уже
порядком  друг  другу надоели, а тут еще и говорить о чем-то...
Барабашки тоже особо не шумели, просто имитировали многоголосье
толпы, шарканье ног по тротуару, шум автомашин, вой полицейских
сирен, стук отбойного молотка на перекрытых участках  дороги  и
прочие  беспорядочные  звуки,  составляющие  уличную  какофонию
центральной части любого крупного города.
    - Слушай, командарм, а чего мы  идем-то?  -  спросил  вдруг
Павло.
    - Не понял! - остановился Шуряк.
    - Чего мы идем, говорю, как юные следопыты?! - посмотрел на
него Павло, как на дурака.
    - Опять  не  понял!  -  Шуряк  посмотрел  на  Павло, как на
сумасшедшего.
    - Какие трудности? - подошел Федор поближе, чтобы в  случае
возникновения драки разнять приятелей.
    - Я  говорю, чего мы идем-то?! - кивнул Павло на стоящие по
краю улицы автомобили. - Ты, Федя, какую  марку  предпочитаешь:
"Форд", "Мерседес", "Жопорожец"?
    - Ты  -  гений!  -  по-дружески  пихнул его кулаком в плечо
Шуряк. - Берем вон тот зеленый "Кадиллак" - я мелюзгу водить не
умею! Слушай, Паша, ты случайно ломика с собой не прихватил?  -
подергал Шуряк запертую дверцу облюбованной им машины.
    - То-то  я  гляжу,  у тебя "броневик" без дверей! - покачал
головой Павло. - Учись у профессора!
    Павло поковырялся в замке извлеченной из  кожаного  футляра
проволочкой  и легко открыл дверь. "Сам поведу!" - пролез он на
место водителя. Шуряк и Федор уселись рядом с  ним  на  широком
первом  сидении.  Едва  Павло  вставил свою волшебную отмычку в
замок зажигания, послышались ровные обороты двигателя.
    - Как часы работает! - удовлетворенно сказал Павло и ударил
по "газам",  чтобы  эффектно  сорвать  машину  с  места,  но...
двигатель  все  так  же  потихоньку тикал, "как часы". - Что за
черт!
    - Так ты, Паша, не на ту железку давишь!  -  весело  сказал
Шуряк.
    - Не  учи отца... дальше знаешь? - проворчал Павло, начиная
нервничать.

    - Ты ведь, Паша, на тормоза жмешь!  -  еще  веселее  сказал
Шуряк.
    - Как  на  тормоза?!  -  Павло ударил по соседней педали, и
машина оглушительно взревела, но с места не стронулась.
    Сквозь рев двигателя послышался истерический хохот Шуряка.
    - Чего регочешь!? - разозлился Павло.
    Шуряк жестами попросил Федора дать  ему  выйти  из  машины,
отошел  на  безопасное  расстояние,  чтобы  Павло  не  смог его
достать, и крикнул сквозь смех:
    - Заправься сначала, автолюбитель!
    Павло с Федором посмотрели на топливомер: стрелка  была  на
нуле.
    - Тьфу!  -  плюнул  в сердцах Павло на приборную доску. - Я
этим барабашкам точно их бараньи башки поотрываю! И с тобой еще
разберусь, вражий подпевала!

    - Давай  мириться,  Павел  Егорыч!  -   подошел   Шуряк   к
вылезавшему  из  машины  Павло.  -  Хочешь,  прощения  попрошу?
Дяденька, прости засранца!
    - Да пошел ты! - широко замахнулся Павло увесистым кулаком.
    - Ну вот и помирились! - Шуряк  бросился  на  шею  Павло  и
радостно  похлопал  его  по спине, как будто тот не размахнулся
для удара, а распростер объятия для встречи.
    - Ладно, шпана недорезанная, вернемся - поговорим! -  Павло
все еще злился, но уже не был агрессивно настроен.
    Кончилось все тем, что они выпили по 50 граммов спирта "для
поднятия   жизненного   тонуса"  и  благополучно  добрались  до
небоскреба на подобранном на обочине микроавтобусе.  Здесь  для
начала  Шуряк обошел вокруг дома со своим пеленгатором - пусто;
затем они поднялись на лифте на третий этаж,  где  раньше  жила
старушка - тоже пусто.
    - Может, она в квартире сидит? - предположил Федор.
    - Дверь-то  на  ключ  заперта, - возразил Шуряк, - не могла
ведь она в замочную скважину пролезть!
    - Пойдем  на  улицу  шукать!  -  сказал  Павло.  Все   трое
двинулись к лифтам, и тут Шуряк остановился с криком "есть"!
    - Что есть? - обернулся Федор.
    - На жопе шерсть, - скептически ухмыльнулся Павло.
    - Она там! - показал Шуряк на двери лифта.
    - Что  же  мы  ее  не  видели,  когда  сюда  ехали? - задал
резонный вопрос Павло.
    - Так тут же две кабины лифта, - не сдавался Шуряк,  -  она
во  второй  сидит!  Вот,  смотрите! - он показал Павло и Федору
мигающую лампочку.
    - Сейчас проверим, - серьезно сказал Павло, вызывая  второй
лифт.
    Через   некоторое   время   послышался   характерный   звук
останавливающегося лифта, а сразу за ним - обрадованный звонкий
лай.
    "Я же говорил!" - закричал Шуряк, нетерпеливо напирая сзади
на загородившего двери Павло. Створки  дверей  раздвинулись,  и
Павло под напором Шуряка шагнул в кабину лифта... "А-а-а!!" - в
гулкой  лифтовой  шахте  раздался  душераздирающий  крик. Федор
заглянул через плечо Шуряка и увидел, что Павло в кабине нет...
да  и  самой  кабины  тоже  нет!  Со   дна   шахты   доносились
человеческие  стоны  и  собачий скулеж... "Быстрее!" - закричал
Шуряк Федору, срываясь в другой конец коридора, к лестнице,  но
не  добежав  до нее, он резко свернул в открытую дверь одной из
квартир.

    "Ты чего?!"  -  закричал  Федор,  устремляясь  за  ним.  Не
ответив,  Шуряк  ухватился  за ручку внутренней двери и потянул
вверх, снимая легкую фанерную дверь с петель. Федор  помог  ему
и, подхватив вдвоем дверь, они сбежали по лестнице в подвал. На
дне шахты лежал, скрючившись, Павло, и никакой собачки, конечно
же, там не было...
    - Как ты, Паша? - подскочил к нему Шуряк.
    - Убью, паскуда! - застонал Павло. - Нога у меня сломана!
    Шуряк с Федором погрузили Павло на дверь, как на носилки, и
вынесли по лестнице в просторный холл небоскреба.
    - Надо ему шину наложить, - сказал Федор.
    - Я  тебе счас наложу! - завопил Павло. - Вправляйте кость,
идиоты, а то через два часа срастется  через  жопу  -  буду  до
самого дома кандыбать!

    Шуряк  схватился  было  за  сломанную  ногу,  но  тут Павло
закричал истерическим криком: "Наркоз, наркоз!" Шуряк  дал  ему
фляжку  со  спиртом,  и Павло выпил все до капли, не отрываясь.
"Погоди, пусть примется..." -  прошептал  он,  закрывая  глаза.
Федор сел на грудь Павло и наступил ему коленями на руки, чтобы
тот  не  дергался,  и  Шуряк на удивление быстро вправил кость.
Павло потерял от боли сознание и уснул под "наркозом".

    - Не нравится мне это, - задумчиво сказал Шуряк, накладывая
на ногу шину - оторванный от кресла подлокотник.
    - Что именно? - спросил Федор, вытирая пот со лба.
    - Да то, что барабашки  электричеством  балуются...  Теперь
полная безнадега, придется домой ни с чем возвращаться.
    - Нам бы тоже поспать не мешало перед обратной дорогой.
    - Да, ты спи, Федор, а я покараулю, потом сменимся.
    Федор  разлегся  на  мягком  кожаном  диване  под  кудрявым
деревом в кадке и тут же уснул... Уснув, он очутился  за  своим
рабочим  столом:  голова  его лежала на раскрытой книге "Остров
пингвинов", на страницу со вступительной  статьей  вытекала  из
приоткрытого  рта  слюна.  В  комнате никого больше не было. Он
вытер рот и посмотрел на часы  -  12:50,  до  конца  обеденного
перерыва 40 минут, значит, есть еще время сходить в столовую. В
столовой  Федор  взял  компот  с  пирожком  (остальные  блюда -
суп-харчо, котлеты и биточки - были небезопасны для здоровья) и
подсел за столик у окна к заводской  честнодавалке  Тамарке  по
прозвищу  Томка-Котомка,  скучавшей в одиночестве с биточком за
щекой.
    - Привет! - кивнул ей Федор.  -  Что-то  народу  сегодня  в
столовой на удивление мало, не все работают в субботу, что ли?
    - А ты чего здесь? - спросила Томка вместо приветствия.
    - А  где  мне  быть?  -  ответил  Федор вопросом на вопрос,
надкусывая пирожок.

    - Где все - в клубе, в актовом зале.
    - Зачем?
    - Тебя ж там сейчас на собрании сношают!
    - Гх, - подавился пирожком Федор. - За что?
    - Да так, за все хорошее.
    - А если конкретнее?
    - Говорят, сбежал ты за  кордон,  Федя,  на  сладкую  жизнь
польстился.
    - А  ты почему не на собрании? - Федор пристально посмотрел
в томкино-котомкино беличье личико: может, шутит?
    - Я только в групповом сексе  участвую,  Федяня,  а  там  -
коллективный,  -  ответила  Томка,  всасывая через напомаженные
губы жирную макаронину.
    - Ну ладно, я пошел, - поднялся Федор из-за стола.
    - Куда?
    - На собрание, - ответил он весело, как бы в шутку,  не  до
конца поверив Томке.
    - Они,  Федь,  тебя  и заочно отдрючить могут, так что твое
присутствие не обязательно. Пойдем в подвал нашего цеха  лучше:
там  на  днях теннисный стол поставили... Пока никого нет, мы с
тобой напару в  пинг-понг  поиграем,  -  темные  томкины  глаза
влажно заблестели.
    - Ты пока сетку поищи.
    - Зачем? - улыбнулась Томка.
    - Чтоб помягче было, а я пошел.
    Войдя  в  актовый  зал, Федор хотел устроиться на последнем
ряду, но его заметили из президиума и замахали руками, будто бы
даже обрадовались: давно  вас  ждали,  проходите,  садитесь  на
первый  ряд,  сделайте одолжение, вам здесь удобнее будет, да и
нам вас лучше видно станет, чтобы посмотреть на вас,  какой  вы
есть, маму вашу...
    Под  шелест  взволновавшегося  при его появлении зала Федор
прошел на  пустовавший  первый  ряд  и  уселся  почти  напротив
президиума, восседавшего на сцене за столом, накрытом кумачовой
скатертью.  С трибуны выступал "не по бумажке" - в духе времени
- потомственный  рабочий  аристократ  (то  бишь,   из   рабочей
аристократии) Дрюкалин-Залупович:
    -...  и  вот,  эта паршивая овца, заведшаяся в нашем ста...
старающемся в поте лица досрочно,  с  опережением  графика,  за
четыре   дня   до  завершения  контрольной  даты  ликвидировать
наметившееся за предыдущие без  малого  пять  лет  исторической
пятилетки  экономии  и  бережливости  отставание  в  устранении
недоперевыполнения грандиозных планов партии  и  правительства,
которые,  как  известно, являются планами народа, так вот, этот
оборотень, оказавшийся на самом деле не безобидной  овечкой,  а
кровожадным  хищником,  вставившим нож в спину вскормившего его
коллектива, этот клещ на теле  пролетариата  и  интеллигентской
прослойки   в   поисках   легкой   жизни   перешел  на  сторону
империалистического Запада. Что  же  ждет  его  в  этом  раю  в
кавычках? Скажем прямо, товарищи: новый виток гонки вооружений,
усиление  галлопирующей  инфляции,  относительная  и абсолютная
нищета  с  рекордным  коэффициентом   квинтильности,   ползучая
безработица,    неподконтрольная   преступность,   необузданная
наркомания,  сексуальная  вседозволенность  и  бич  XX  века  в
странах  капитала  -  всепожирающий  СПИД. Бурщилов обречен! Но
должны ли мы проявлять к нему жалость, столь присущую  великому
советскому  народу?  Нет! Нет и не будет пощады нашим классовым
врагам, предателям нашего  сплоченного  коллектива,  в  котором
плечом  к  плечу  и  рука об руку трудятся рабочие и итээровцы,
молодежь и ветераны, наши славные мужчины и дорогие женщины!  Я
кончил.
    - Я тоже, - послышался женский голос с галерки.
    Под  аплодисменты  вперемешку  со смехом Дрюкалин-Залупович
сошел с трибуны и вернулся на свое место в президиуме.
    - Тише, товарищи, мы не на  детском  утреннике,  -  ведущий
собрания  парторг  Шумилихин  постучал  железной открывалкой по
бутылке "Боржоми". - Дело серьезное. В распоряжении  президиума
имеется фотография, на которой Бурщилов запечатлен пьющим водку
через  соломину  -  (крик  из зала: "Извращенец!") - в компании
полуобнаженной гражданки США.
    - Не видно! - послышалось из зала. - По рядам пустите!
    - Более  того,  -  продолжал  Шумилихин,  -  выпав   из-под
присмотра  коллектива,  Бурщилов  спелся  с такими же, как и он
сам, отпетыми подонками и в настоящее  время  нарушает  пределы
запретной зоны, проникнув в нее без соответствующего разрешения
местных властей.
    - Вопрос можно? - раздался голос.
    - Пожалуйста, - кивнул Шумилихин.
    - Может,  я  чего  не  понимаю,  - поднялся в середине зала
мужчина в синем рабочем халате, -  вы  говорите,  будто  сбежал
Бурщилов, что он там пределы нарушает...
    - Да, - подтвердил Шумилихин.
    - А  он  вон  на  первом ряду сидит в носу ковыряет. Это ж,
извините за выражение, абсурд какой-то!
    - Абсурд, маразм! - послышались отдельные голоса из  разных
мест зала.

    - Спокойно,  товарищи, никакого абсурда здесь нет, - заявил
Шумилихин.  -  Просто  Бурщилов  в  настоящее  время   спит   в
фешенебельном  небоскребе  на  территории запретной... не нашей
запретной зоны, а мы все ему снимся.
    Раздались недоуменные смешки.
    - Пусть  сам  скажет!  -  крикнул  кто-то  среди  всеобщего
замешательства.

    - Ну  что ж, Бурщилов, - сказал Шумилихин, избегая смотреть
в сторону Федора, - дайте отчет коллективу, как  вы  встали  на
путь измены и преступления.

    Федор  взошел  на  трибуну и приготовился было заявить, что
все  это  недоразумение,   что   он   попал   в   Хелл-Сити   в
бессознательном  состоянии,  да  и  вообще  Хелл-Сити  - это не
заграница, потому что находится в Аду, а Ад един  и  неделим  и
т.д.  и  т.п...  но  тут  ему  вдруг  пришло  в  голову,  что в
президиуме сидят те же барабашки под  человеческой  личиной,  и
пока  ты  молчишь  и  не отвечаешь на их словесные выпады, ты в
безопасности, но стоит лишь открыть рот, чтобы сказать что-то в
свое оправдание...
    - Мы вас очень внимательно слушаем, - донесся из президиума
ласковый голос старейшего активиста Малофейкина,  про  которого
ходили  слухи,  будто  у  него в кармане брюк дырка, и, сидя на
собраниях, он занимается онанизмом.

    "Да, в дурацкое положение я попал, -  взволнованно  подумал
Федор.  -  Говорить  ничего нельзя, а уйти с трибуны, ничего не
сказав,  не  получается  -  нога   не   поворачивается...   Что
делать???"
    Неожиданно  трибуна,  на  которой стоял Федор, затряслась и
закачалась... "Хоть бы она упала! - обрадовался  Федор.  -  Это
будет   выход!"   Федор  открыл  глаза  и  увидел  перед  собой
подползшего к дивану Павло, который тряс его за плечо.
    - Слава тебе, яйца! - облегченно сказал Федор, радуясь, что
собрание закончилось... по крайней мере, для него.
    - Ты что, сдурел? - прошипел  Павло,  говоривший  почему-то
шепотом. - Я говорю, Шуряк исчез!
    - Может,  он  опять  на  поиски своей собачки отправился? -
предположил Федор.
    - Да нет, навряд ли, - покачал головой Павло. - Дури в нем,
конечно, много, но просто так он бы нас спящих не оставил.
    - Где же его искать? - Федор  посмотрел  вверх,  будто  мог
просветить своим взглядом, как рентгеном, сразу все 100 этажей.
    - Сперва на улице глянь, - посоветовал Павло.
    Федор   вышел   из  холла  на  широкую  бетонную  площадку,
облагороженную по краям карликовыми деревцами, и  задрал  вверх
голову, осматривая небоскреб: все было внешне спокойно, если не
считать  того,  что  из  открытого  настежь окна на двенадцатом
этаже   доносилась   ритмичная   музыка.    Вполне    возможно,
барабашки...  из  "музыкального"  окна  вылетела бутылка из-под
вина и, чуть не угодив в  отбежавшего  Федора,  разлетелась  по
бетону  мелкими  осколками  -  одна этикетка осталась: "Мартини
россо"... нет, это уже не барабашки!
    - Ну что? - спросил Павло у вернувшегося Федора.
    - Да он на двенадцатом этаже винцо попивает!
    - Вот чмо! - возмутился Павло. - Ты  там  потверже  с  ним,
будет брыкаться - скажи, что я его к стенке поставлю за то, что
друзей бросил!
    - Обязательно,  -  пообещал Федор, вспомнив, что Павло тоже
пьян.
    Он поднялся на 12-й этаж. Через приоткрытую дверь квартиры,
в которой веселился Шуряк, слышалась зажигательная секс-музыка.
Федор собрался войти,  но  остановился  на  пороге:  ему  вдруг
показалось,  что музыка - сама по себе, а женские экстатические
крики - сами по себе. На всякий случай  он  решил  подождать...
может,  там  и  не  Шуряк  вовсе.  Наконец, стоны стихли. Федор
выждал для верности еще минуту и зашел в квартиру... На широком
плюшевом диване вишневого цвета сидел голый Шуряк; в левой  его
руке  была  рюмка, а правая рука висела в воздухе, словно он ей
обнимал кого-то.
    - Это Магда, - сказал Шуряк, глупо улыбаясь.
    - Очень приятно, - растянул Федор губы до ушей, собираясь в
следующий момент двинуть Шуряку в челюсть, чтоб протрезвел...
    Но не успел он произнести эти слова, как на диване рядом  с
Шуряком  нарисовалась  прямо из воздуха миниатюрная блондинка в
одетой наизнанку шелковой блузке,  обхватывающая  руками  белые
колени   поджатых   ног.   Пригнув   голову,  она  выразительно
посмотрела на Федора влажными глазами,  в  которых  можно  было
увидеть одновременно и смущение, и вызов.
    - Александр,  можно  вас  на  пару  слов?  -  сказал Федор,
стараясь говорить как можно более вежливо, чтобы  ненароком  не
спровоцировать барабашек на дальнейшие фокусы.
    - С  удовольствием,  мон  шер, - в тон ему ответил Шуряк, -
счас только трусы одену...
    Шуряк натянул джинсы и проследовал за Федором на кухню.
    - Ты что, с ума спятил?! - набросился на него Федор. -  Это
же барабашка.

    - Ну и что? - улыбнулся Шуряк. - Главное, что все при ней и
долго уговаривать не надо. А ты, может, ревнуешь? Могу уступить
на пять минут, время пошло!

    - Мы  с  Павло  тоже  пошли,  а  ты тут хоть всех барабашек
перепробуй!
    Федор хотел выйти с кухни, но Шуряк загородил проход рукой,
опершись о торец стены:
    - Хороший  ты  мужик,  Федя,  но  есть   в   тебе   говнецо
интеллигентское!
    - Я  вот тебе счас переебу промеж глаз - будет тебе говнецо
и интеллигентское, и пролетарское! - рассвирепел Федор.
    - Во, это по-нашему, по-рабоче-крестьянски! - заржал Шуряк,
возвращаясь в комнату. - Я мигом, только куртку захвачу!
    Федор вышел из квартиры и стал дожидаться  в  коридоре.  До
него   слабо   доносился   голос   Шуряка,  который,  очевидно,
объяснялся  со  своей   новой   подругой.   Внезапно   раздался
истеричный  женский визг... Федор бросился в квартиру и увидел,
что ему навстречу ковыляет Шуряк, волоча за собой правую  ногу.
Присмотревшись,  Федор  разобрал  в  полумраке прихожей, что на
ноге у Шуряка висит Магда.
    - Вцепилась, как крокодил! - пожаловался Шуряк. - Не хочет,
чтоб я уходил... тьфу, я стихом заговорил!
    - А что это с ней?
    - Просто я ей разъяснил как дважды два,  кто  она  есть  на
самом  деле, ну и сказал, что ловить ей нечего, а она в крик...
Влюбилась, наверное!

    - Может, с собой ее возьмем?
    - Ну ты, романтик, лучше за ноги ее оттащи!
    Федор обхватил руками тонкие щиколотки и потянул на себя.
    - Ой, умора! Ты будто тачку везешь! - захохотал Шуряк. - Да
вмажь ты ей штиблетом!
    - Как же я женщине вмажу?!
    - Так это ж не женщина вовсе, а так... барабашкино отродье.
    - Все равно не могу! - решительно заявил Федор.
    - Тогда тяни сильнее, боишься ей ноги  выдернуть,  что  ли?
Или  пощекочи  под  ребрами,  может,  подействует... а лучше за
пятку, за пятку укуси! - издевался над Федором Шуряк.
    - Ты, советчик! - выпустил ноги Федор.
    - Ты эту кашу заварил - ты и расхлебывай!  -  Что,  бросить
меня  хочешь,  да? Как последняя гнида! - заволновался Шуряк. -
Это ж не человек, от нее всего ожидать  можно,  вдруг  она  мою
ногу съест, когда еще новая вырастет!

    - Ты ее лучше успокоить попробуй, - посоветовал Федор, а то
она, может, сама руки разжать не в состоянии...
    - Заклинило, что ли?
    - Ну да, от потрясения.
    Шуряк  посмотрел на Федора, как на ненормального, но все же
последовал  его  совету:  сел  на  пол,   погладил   несчастную
барабашку по голове и с трудом выдавил из себя:
    - Ты... это... не реви давай! Может, встретимся еще...
    Федор  вышел,  чтобы  не  мешать. Через две минуты появился
довольный Шуряк.

    - С