м  -  домой,  в  кроватку!  Однако ко врачу в таком виде не
сунешься, бляха-муха: скажет раздевайся, а на мне три  свитера,
просто    укатайка!    Придется    сперва    домой   заскочить,
переодеться..."
    Одолеваемый невеселыми  мыслями,  Федор  шел,  не  разбирая
дороги. Положение его усугублялось тремя "маленькими нюансами",
как  говаривал  проректор  института  по воспитательной работе.
Во-первых, он  забыл  подзаправиться  перед  вылетом  и  теперь
страшно  хотел  есть;  во-вторых, передвигаться по пересеченной
местности в одеянии, напоминающем капустный кочан, было  крайне
затруднительно:   и,  в-третьих,  промокшие  в  луже  ноги  так
закоченели, что готовы были отвалиться.  "Похоже,  не  придется
выпрашивать  больничный  -  так  дадут,  сами",  -  он принялся
подпрыгивать на месте, чтобы как-то согреть нижние конечности.
    Вдруг в темноте будто  что-то  сверкнуло:  внезапная  мысль
остро полоснула Федора по голове. Он все еще подпрыгивал, точно
заведенный,  но  с  каждым  разом  приземлялся все неувереннее,
наконец,  ноги  его  подкосились,  и  он  плюхнулся   в   снег,
озадаченный.  И  ведь  действительно, Земля вращается не только
вокруг своей оси, но и вокруг Солнца! В  девятом  классе  Федор
увлекался  астрономией,  даже занимался в кружке при Московском
планетарии, и теперь он усиленно вспоминал...  Земля  вращается
вокруг   Солнца   со  скоростью,  примерно  равной  30  км/сек.
Следовательно,   если   какое-либо   тело    зафиксировать    в
определенной   точке  у  земной  поверхности,  то  Земля  будет
удаляться от него с этой скоростью плюс скорость вращения Земли
вокруг своей оси (последней в данном  случае  можно  пренебречь
ввиду  ее  относительно малого значения). Это открытие повергло
Федора в смятение, ведь если он  действительно  летел  с  такой
сумасшедшей  космической  скоростью,  то  за  каких-нибудь пару
минут Земля продвинулась под ним на несколько тысяч километров!
И теперь он находился  чуть  ли  не  на  берегу  Атлантического
океана!!!
    Никогда  прежде  Федор  не  был  за границей, и возможность
того, что он пребывает на территории чужой страны, тем паче  не
входящей  в  Варшавский  договор,  да еще и не в составе группы
туристов, без денег и документов, здорово его  взволновала.  Он
огляделся  по сторонам изумленными глазами, будто только теперь
увидел себя стоящим посреди тихого зимнего леса. Деревья, снег,
на снегу - лунные тени от ветвей, сплетающиеся  в  таинственные
кабалистические   знаки...   Знаки  пришли  вдруг  в  движение,
зашевелились,  точно  силясь  чтото  сказать,  предупредить   о
чем-то...  Бежать  отсюда,  бежать! "Ввоон, ввон, вон!" - гудел
ветер в ушах.
    И вот впереди показался синий просвет. Сил  бежать  уже  не
было: ноги подгибались, как пластилиновые, перед глазами толкли
мак черные мушки, лицо неимоверно щипало от пота, затекавшего в
расцарапанные ветками раны. На последнем издыхании Федор выполз
"на  четырех ведущих" на опушку. Невдалеке от леса серебрился в
лунном свете округлый ангар.
    "На последнюю электричку я как пить дать опоздал - придется
до утра здесь куковать, - размышлял он на пути к ангару.  -  Во
сколько  же я тогда в Москве буду? А если... нет, не во Франции
ведь я, в конце концов, НотрДам в Глазго!" Он подошел к  двери,
постучал  костяшкой  согнутого  пальца  и  прислушался: в ответ
раздалось недовольное поросячье повизгивание. "Анна Иванна, наш
отряд хочет видеть поросят и потрогать спинки..." -  вспомнился
ему  детский  стишок. Дверь в сарай оказалась незапертой. Федор
шагнул в вонючую темноту, наощупь пробрался в  угол,  опустился
на теплые опилки, устроился поудобнее и мгновенно заснул.
     Сначала  ему  снился  липкий  кошмар  -  первозданный хаос
бессмысленных абстракций, которые он пытался составить в единое
целое,  но  они из рук вон плохо состыковывались между собой. В
конце концов, ему удалось собрать из разрозненных  разновеликих
фрагментов  закрученную  в  спираль  разноцветную  мозаику.  Он
перепрыгивал с одного кусочка этой гигантской мозаики,  рисунок
которой  нельзя  было  разобрать  вблизи,  на  другой,  пока не
оказался в собственной квартире.
    Был  солнечный  осенний день. Солнце светило так, как имеет
обыкновение светить по  воскресеньям  и  церковным  праздникам.
Настроение  у  Федора было приподнятое, почти торжественное, но
он не мог понять, по какому случаю.  Тут  же  он  заметил,  что
обеденный   стол   раздвинут   на   всю  свою  длину,  застелен
крахмальной скатертью и заставлен посудой, столовыми  приборами
и богатой снедью. Часы показывали пять вечера; пастельных тонов
солнечный  свет  мягко  вливался  в окно, нежно касался стола и
затейливо преломлялся в  пустых  пока  фужерах,  высвечивая  их
хрустальные  грани фиолетовым, красным, желтым и зеленым. Федор
обратил внимание на  то,  что  он  в  белой  рубашке.  "Сегодня
какой-то  праздник,  это  как  Божий  день ясно", - подумал он,
поправляя перед зеркалом узел на серебристом галстуке.
    Раздался звонок, Федор  открыл  дверь,  и  в  тесный  пенал
прихожей  шумно  ввалились  гости  с  цветами  и  свертками, со
сверкающими загадочным блеском глазами. "Они знают что-то, чего
не знаю я", - смекнул Федор по выражению их лиц.  Тут  школьный
приятель      Федора     Володька     Артамонов     скомандовал
"три-пятнадцать", и все пришедшие закричали  дружным  хором:  -
По-здра-вля-ем!!!
    - С чем? - спросил Федор без удивления, но с любопытством.
    - Товарищи   дорогие,   он  ничего  не  знает!  -  раздался
знакомый, вроде, возбужденный женский голос.
    - Притворяется, хитрюга! - заговорщически подмигнул Горячий
Федору.

    - Хватит  дурочку  валять,  Бурщилов,  -  нарочито   строго
приказал  начальник  отдела.  -  Делаю  вам последнее трехсотое
китайское предупреждение!
    Все засмеялись, а Федор искренне признался:
    - Я ничего не понимаю, Василий Парамонович.
    Василий  Парамонович,  сдвинув  на  переносице  брежневские
брови, сурово произнес:
    - День рождения у тебя сегодня, Бурщилов! - и сам же первый
засмеялся, не выдержав.
    При   этих   словах  гости  испустили  восторженный  вопль,
превратившийся во всеобщий хохот. Не  успел  Федор  опомниться,
как его завалили перевязанными атласными ленточками свертками и
коробочками,   затискали  в  объятиях,  исслюнявили  поцелуями,
засыпали конфетти и  забросали  серпантином.  "Как  же  это  я,
голова  моя  садовая,  мог  забыть  про  свой день рождения?" -
недоумевал   Федор   посреди   шумного   веселья.   Вдруг    он
почувствовал, что кто-то больно пинает его в бок. Он обернулся,
но никого не увидел: все исчезли в одночасье.

     5. Кладбищенская одноколейка

    Федор  с  трудом  разлепил  глаза:  его  пинал  в бок ногой
грузный мужчина  с  гладковыбритой  розовой  рожей,  украшенной
бирюзовыми    глазками-пуговками    и   вывернутыми   наизнанку
клюквенными губами. "Что за боров?  Ну  и  физиомордия!  Однако
нерадушно  меня  здесь  встречают, нерадушно", - пожаловался он
самому себе, замечая покачивающиеся перед самым его носом зубья
вил.
    "Я здесь случайно", - сказал он вслух. Толстяк в  ответ  на
это  заявление  мелко  затряс головой, не то от злобы, не то от
волнения, и попятился к двери, резкими взмахами  вил  приглашая
Федора   на   выход.   Федор   без  разговоров  покинул  ангар,
провожаемый недовольным похрюкиванием  поросят,  которых  из-за
него  до  сих пор не накормили. На дворе брезжил рассвет. Снега
не было,  но  был  туман.  Негостеприимный  хозяин  шел  позади
Федора,  конвоируя  его  с  вилами  наперевес. Туман так плотно
запеленал воздух своими  выбеленными  простынями,  что  забитые
мокрым  снегом  лужи  удавалось разглядеть лишь после того, как
нога с хлюпом ныряла в воду. Федор  собрался  было  спросить  у
дышавшего  ему  в  спину  "борова",  уж  не  в  милицию  ли  он
намеревается его отвести (мысль о загранице  в  утреннем  свете
казалась  совсем  бредовой),  но  не  успел  и рта открыть, как
получил мощнейший пинок под зад и  полетел  в  ближайшую  лужу.
"Скотина!" - ошпаренный ледяной водой, завопил он, вскакивая со
сжатыми  для  драки  кулаками, но обидчика и след простыл, даже
дыры  в  тумане  не  осталось  -  затянулась  мгновенно.  Федор
стряхнул  с рукавов телогрейки снежную кашу на воде и пошел сам
не ведая куда.
    Идти в мокрой одежде было чрезвычайно неприятно, а тут  еще
и  голод напомнил о себе: есть захотелось адски! Чудилось даже,
что живот прилипает к спине  и  при  каждом  шаге  задевает  за
позвонки.  Негнущимися  замерзшими  пальцами  Федор  порылся  в
карманах,  будто  там  могло  лежать   что-то   съестное...   и
действительно! В складках мятого кармана брюк пряталась плоская
тыквенная  семечка  -  она  мгновенно  была  отправлена в рот и
зажевана вместе с кожурой, но почти все осталось на зубах, даже
проглотить нечего!
    Неожиданно  Федор  больно  стукнулся  коленом  о   железную
оградку.  Он  всмотрелся  в  молочную гущу тумана: белая завеса
теперь не  стояла  на  месте  -  она  расслаивалась  подвижными
пластами,  в  просветах  между  которыми  можно было разглядеть
черные камни надгробий. Федор повернул  назад,  но  через  пару
шагов  снова наткнулся на ограду, тогда он свернул направо... и
зашел в тупик. Пришлось вернуться и повернуть налево,  еще  раз
налево, направо и опять налево... Так проплутал он по кладбищу,
точно  подопытная  мышь  по лабиринту, с полчаса, и неизвестно,
сколько плутал бы еще, если бы  не  вышел  к  аккуратной  белой
часовенке, которая заинтересовала его своей необычной начинкой:
почти  с  самого  ее  порога  шустро бежали под землю ступеньки
эскалатора.
    Федору стало  интересно:  что  там  внизу,  неужели  метро?
Два-три  метра  лента  эскалатора  шла по прямой и только потом
сгибалась, раскладываясь на ступени, так что увидеть, куда  она
ведет, можно было лишь встав на нее и проехав несколько метров,
однако  эскалатор  слишком  быстро  мчался,  и было ясно, что в
случае чего выбраться обратно на поверхность не удастся.  Федор
медлил:  он  понимал,  что  все  решит один, самый первый, шаг,
слишком хорошо  понимал  это,  и  поэтому  у  него  было  такое
чувство, будто он стоит на прогибающемся краю доски для прыжков
в воду.
    Наконец, судьбоносный шаг был сделан, и... ничего страшного
не случилось.   Но   как  бы  там  ни  было,  Федора  несколько
насторожило то обстоятельство, что конец  лестницы  терялся  во
мраке, уж очень она была длинннннннной и к тому же крут-
                                                       т-
                                                         т-
                                                           той.

    Прошло  минут  20,  а Федор все ехал, ехал, ехал... И вдруг
его как током ударило: "А  эскалатор-то  идет  только  вниз,  и
другой ленты нет!" При мысли, что он не сможет теперь выбраться
из-под  земли,  спину его обдало холодом, и тело передернулось.
"Ничего, может еще с другой стороны выход будет",  -  попытался
он успокоить себя, хотя и понимал, что надежды на это мало.
    Но  вот лента эскалатора вынесла Федора на плохо освещенную
широкую платформу  с  глухой  стеной  в  противоположном  конце
("Писец  котенку!").  С  одной  стороны этой странной платформы
пролегала колея с рельсами, а с другой  стояли  ржавые  толстые
сваи  с  торчащими  из  них  гроздьями  чадящих  факелов.  Было
сумрачно и ДУШНО, воняло сыростью и испражнениями.  Внезапно  у
самого  уха  Федора,  сотрясая  воздуха, пронеслось и исчезло в
тоннеле нечто темное... Он отпрянул в сторону, и тут  же  перед
ним вновь про- мелькнула юркая тень. "Тьфу, нечистая!" - плюнул
Федор  на  замусоренную  платформу, разглядев, что имеет дело с
обычными летучими мышами.
    Пеплом из трубы выпорхнула из тоннеля стая мышей, факельное
пламя дернулось и затрепетало, дохнуло гнилью,  и  по  стальным
рельсам  пополз  отблеск  электрического  света.  "Представляю,
каким будет поезд, если тут не станция, а  склеп  какой-то!"  -
прислушивался  Федор  к  гулу  воздуха  в огромной черной дыре,
ожидая увидеть через миг-другой разбитые дребезжащие  вагоны  с
отстающей по бокам краской. Однако его ждал сюрприз: из тоннеля
мягко выплыл обтекаемой формы поезд, вся верхняя часть которого
была  прозрачной  и  светилась  чистым  голубым  светом,  легко
струившимся на платформу. На фоне пещерообразной  станции  этот
поезд-игрушка   выглядел   бриллиантовым   ожерельем   на   шее
прокаженного.

    "Чудеса в решете", - только и смог сказать про себя  Федор,
входя  в  вагон,  дверь  которого  бесшумно  уползла  на крышу.
Впрочем, он тут же прибавил: "Народу, как  всегда,  больше  чем
людей".    Прозрачная   дверь   безо   всякого   предупреждения
опустилась,  и  поезд  неслышно   тронулся.   "Левая   какая-то
электричка, даже остановок не объявляют", - отметил Федор, поу-
добнее  устраиваясь  в  плотной  людской  массе. Подозрительным
показалось ему и одеяние пассажиров: на одних были  тулупы,  на
других  -  летние  майки  с  портретами  Пугачевой и Боярского,
многие ехали в дезабилье или  в  казенных  больничных  пижамах,
была  также  одна  японочка в белом шелковом кимоно, заляпанном
бурыми пятнами крови, а у соседней  двери  стояла  девушка,  на
которой  совсем  ничего  не  было, и ее белая грудь упиралась в
стекло, расплющиваясь...  "Сильна,  подруга!  -  чуть  было  не
открылся  рот  у Федора. - Не в себе, наверное. Как ее только в
метро  пустили?!"  Несколько  находившихся  рядом  с   девушкой
мужчин,   как   показалось   Федору,   изображали  на  покрытых
припудренной щетиной лицах полное равнодушие, и  он  скопировал
эту их гримасу, решив ничего не замечать из приличия.
    Тем  временем,  голубой  вагон озарился огненным светом: из
бешено ревущих форсунок вагон обдавало со всех сторон языкастым
пламенем. Федор заволновался, но остальные пассажиры  сохраняли
спокойствие,   даже   и   не   думая   паниковать.   "Вагоны-то
огнеупорные, - смекнул Федор. - Так что напрасно  у  меня  очко
взыграло".  Наконец,  огонь  остался  позади, и появилось нечто
более  занимательное:  тоннель  кишмя   кишел   отвратительными
тварюгами,  среди которых были и вурдалаки с торчащими из груди
осиновыми колами, и драконы с перерезанными  шеями,  и  бледные
старухи  со сломанными косами в дистрофичных руках, и скелеты с
дырявыми черепами, и очищенные от чешуи задастые  русалочки,  и
распутно-веселые  ведьмы  с выбитыми зубами, и много еще разной
дефектной нечисти, которой Федор и названия не ведал.  Все  это
было немного противно, немного интересно, но ничуть не страшно:
нечто  подобное  Федор уже видел в "Пещере ужасов", когда они с
Маринкой ходили на ноябрьские праздники  в  гастролировавший  в
Москве чешский "Луна-парк".
    Примерно  через  четверть  часа  поезд  выехал  на  светлую
просторную станцию, даже и не станцию, а скорее крытый  вокзал.
Все  здесь  было вполне прилично: мягкое освещение, электронные
табло, буфет, ресторан, питьевые автоматы, чистота  и  порядок.
Двери  поднялись,  и  застоявшиеся  пассажиры  выплеснулись  на
перрон. Однако вскоре подхватившая Федора толпа замедлила  свое
движение  и,  уплотнившись,  застопорилась у стеклянных будок с
сидящими  в  них  гладко  причесанными  обезьянами  в   высоких
фуражках.  Между будками были турникеты, подходя к которым люди
показывали обезьянам какие-то бумажки. Обезьяна  высовывала  из
будки   длинную  волосатую  руку,  сгребала  в  розовую  ладонь
бумажку, подносила ее к носу, внимательно изучая, возвращала  и
небрежно махала расслабленной кистью: "проходи".
    Повертев  головой  по сторонам, Федор увидел, что ожидающие
своей  очереди  люди  заранее  достают  из  карманов   какие-то
документы разного цвета и размера, даже у стоявшей впереди него
той  самой голой "не в себе" был в руке документ. "Онато откуда
вынула?" - недоумевал Федор, заглядывая ей через плечо. Бумага,
которую она держала наготове, пестрела надписями на  непонятном
языке,  но Федор почему-то сразу решил, что это свидетельство о
смерти. И все же поверить в это до конца он не захотел.  "Лезет
в  голову  черт  знает  что!  Может,  она и мертвая, может, все
кругом покойнички, но я-то живу, это факт, -  пытался  он  себя
успокоить.  -  А  что  мне себя успокаивать?! В том, что я жив,
сомневаться не приходится: "мыслю, значит существую!"

    Но вот подошла и его  очередь:  из  окошка  к  самому  лицу
протянулась  полусогнутая  лапа,  покрытая прилизанной шерстью.
Федор  брезгливо  отвел  от  себя  эту  наглую  лапу  и   хотел
проскочить  через  турникет, но не тут-то было: подлая обезьяна
заблокировала   крестовидную   вертушку.   Взвыла   сирена,   и
моментально, раскидывая толпу плечами, к Федору подошли двое "в
штатском". Один из них красноречиво кивнул головой, и все трое,
Федор   посередине,   проследовали   в   близлежащее  служебное
помещение,  представлявшее  собой  слабоосвещенную  комнату   с
высоким креслом. Федора усадили в кресло и оставили одного.
    По   обстановке   комната  сильно  напоминала  рабочий  зал
парикмахерской: обтянутое  красной  кожей  мягкое  кресло,  под
креслом - карликовая лесенка для ног, над креслом - нечто вроде
фена для сушки волос, перед креслом - широкое зеркало. "Как это
у них там называется... допрос с пристрастием третьей степени?"
- поеживаясь,  Федор  с  мучительным  любопытством рассматривал
лежащие на  полке  перед  зеркалом  странно  загнутые  ножницы,
опасные  бритвы  с  различной ширины лезвиями, щипцы с длинными
ручками, острозубые пилки и прочие никелированные  инструменты,
плохо  напоминавшие  парикмахерские.  Он  вздрогнул:  из спинки
кресла выскочили две металлические  дуги  и  с  резким  щелчком
замкнулись  холодным  ошейником  под самым подбородком. В ту же
секунду на голову опустился колпак, сверху  послышалось  низкое
гудение, волосы на голове зашевелились под воздействием мягкого
теплого излучения и встали дыбом. ("Начинают!"). Одновременно с
этим зеркало превратилось в экран: отражение померкло, и вместо
него,  как  на опущенной в раствор проявителя фотобумаге, стало
вырисовываться приятное женское  лицо,  своими  чертами  чем-то
напоминающее  Маринкино: те же серо-голубые глаза, еле заметные
ямочки на щеках, четко очерченные губы.
    - Рада  вас  приветствовать   в   Хелл-Сити!   -   белозубо
улыбнулась женщина.

    "Здравствуй,  заграница:  сейчас  начнут яйца выкручивать -
допытываться, под какой сосной зарыл  парашют",  -  с  тревогой
подумал Федор, вжимаясь в кресло.
    - У  нас  нет  границ,  -  рассмеялась женщина. - Ад един и
неделим, так что никто в вас здесь не подозревает агента КГБ. А
это... - она поймала взгляд Федора, непроизвольно покосившегося
на "инструменты", - это всего-навсего голограмма для  создания,
скажем так, соответствующего умственного настроя.
    "На  вшивость  проверяли,  значит",  -  облегченно вздохнул
Федор.

    - Вы не волнуйтесь, -  ровным  грудным  голосом  продолжала
женщина.  - Расслабьтесь. Никто вас мучить не собирается - мы и
так все про вас уже знаем.
    - Так значит... - Федор поднял  вверх  указательный  палец,
показывая на колпак.
    - Вы  на самом деле очень проницательны, - кивнула женщина.
- Это - считыватель мыслей, а я - терминал компьютера,  который
ваши   мысли  расшифровывает.  Сейчас  я  вам  задам  несколько
вопросов, на которые вы ответите вслух, и после  этого  сможете
ознакомиться   с   нашим   замечательным   городом,  крупнейшим
мегаполисом Ада. Итак, имя и фамилия.
    - Федор Бурщилов.
    - Пол?
    - Что же вы, по мыслям определить не  можете?  -  подмигнул
Федор  женскому  изображению. Изображение покраснело. "Надо же,
как настоящая!" - не сдержавшись, мысленно воскликнул Федор.
    - Это простые формальности, -  несколько  жеманно  заверила
его  женщина.  -  Вы должны произнести свои ответы вслух, чтобы
вас можно было официально зарегистрирова