олай  вопросу  Федора.  -
Сейчас вот из библиотеки еду. Ага. По ящику глядеть нефига, так
хоть книжки запрещенные почитать.
    - А какие запрещенные? - стало интересно Федору.
    - Не понял.
    - Какие книги запрещены?
    - Да  все запрещены! Ага, - по-простому заржал Николай. - А
ты не знаешь?! Я вон полный рюкзак набрал, - он пнул ногой туго
набитый рюкзачище.
    - Как же это, книги запрещены, а библиотеки работают?
    - Кто сказал "работают"?! Ты, брат, только что родился, что
ли? У нас только телевизионные заводы работают -  малолеток  на
них  перевоспитывают. Ага. А книги я так взял, почитаю и верну,
я ж не вор. Ага. Себе Достоевского взял, тоже Федором зовут.  У
тебя как отчество?
    - Васильевич.
    - А  он  Михалыч.  Слыхал  про  такого?  Наш мужик, душевно
пишет. Только что "Идиота" отвез, теперь "Братьев  Карамазовых"
везу.  Жене  -  Дюма  старшего,  макулатурное еще издание. Ага.
Когда-то книги из макулатуры делали, ты,  небось,  не  помнишь,
мальцом  еще был. Детям "Золотого ключика" привезу. А остальное
- так, что под руку попалось.
    - Не боишься, что тебя контрики с этим рюкзаком заловят?
    - Не-а. Если они нас сейчас и законтрожопят, придраться  не
к  чему  будет.  Книги  ж  только читать запрещается, а брать и
перевозить - это сколько угодно. Ага. Мы свои права знаем!
    - Что же ты, Николай, из города не ушел?
    - А зачем же мне уходить?! Я и тут  неплохо  устроился:  на
крышу  земли  натаскал,  воду  туда  провел,  из  деревни  брат
грамотной рассады привез... Крыша у нас  длинная  и  плоская  -
целая  оранжерея  получилась.  Ага.  И  к  солнцу ближе. Раньше
впятером на двадцати  квадратных  метрах  жопами  толкались,  а
сейчас весь дом мой. Только теперь по-человечески и зажил.
    - А если контрики нагрянут?
    - Сказал тоже, нагрянут! Да участковый контрик - мой лучший
кореш.  Ага.  Мы  с ним до всех этих дел в мебельном грузчиками
работали...
    - Стой, я приехал, - перебил его Федор.
    - Ну бывай, брат!
    "Не все  еще  потеряно  для  России,  если  бывший  грузчик
Достоевского читает, - размышлял Федор по дороге домой. - Хотя,
с  другой  стороны,  его  "кореш"  в контрики пошел. Интересно,
читают контрики Достоевского? И  читают  ли  вообще?  Любопытно
было бы поговорить с кем-нибудь из них и выведать, верят ли они
в райскую жизнь, да и в саму идею рая. Вряд ли... Скорее всего,
дело  обстоит,  как  в  былые времена: в возможность построения
коммунизма верили единицы, а коммунистов миллионы были. Ох, уже
эти идеи! Вроде и не верит в них никто, и не подтверждаются они
на практике, а все равно  вся  жизнь  вокруг  них  вертится.  В
чистом виде они существуют, что ли?"
    Вот  так, ставя вопросы и не находя на них готового ответа,
Федор незаметно для себя дошел до дома. Он позвонил в  дверь  -
никто  не  открывал.  Ключей у него, разумеется, не было, но он
заглянул на всякий случай в выступающий из стены  металлический
ящик  со  счетчиками  расхода  электроэнергии - и точно: открыв
дверцу, он нашел ключи в нише между крайним счетчиком и стенкой
ящика, где еще в незапамятные времена  был  устроен  специально
для  них семейный тайник. В прихожей он нашел на трюмо записку:
"Дорогой сынок! Если ты придешь и не найдешь нас  дома,  то  не
волнуйся:  мы  ушли  загород собирать урожай со своего участка.
Целуем тебя. Мама с папой". Федор прошел в гостиную.
    - Ну вот вы, наконец, и дома, Федор Васильевич! -  встретил
его райский телецарь.
    Федор хотел тут же выключить телевизор, но передумал, решив
сначала кое-что выяснить для себя.
    - Мы  с  вами,  кажется,  старые знакомые, - обратился он к
царю на "вы", не желая с ним фамильярничать.
    - Так оно и есть, - охотно подтвердил царь. - С вас,  можно
сказать,  все  и  началось  шестнадцать  лет  назад. Как сейчас
помним:  вы  сидите  перед  Нами  в   кресле,   заинтригованные
необычной    телепередачей,    и   заказываете   свою   любимую
"Абракадабру". Сейчас Мы уже этим баловством не занимаемся,  но
исключительно  для  вас  можем,  по  старой  памяти,  выполнить
заявку.
    - Кто это "мы"?
    - Мы, Царь Всевидящий и Вездесущий...
    - Тогда что-нибудь антимонархическое! - ухмыльнулся Федор.
    - Пожалуйста, - сказал царь и запел с подвыванием. -  Вышли
мы  все  из  наро-ода,  дети  семьи  трудовой,  братский союз и
свобо-ода - вот наш девиз боевой...
    - Достаточно! - прервал его Федор.
    - Если  эта  не  нравится,  то  можем   другую.   И   вновь
продолжается  бой! И сердцу тревожно в груди-и, и Лени-ин такой
молодой, и юный Октябрь впереди! И Лени-ин...
    - Хватит паясничать! - не выдержал Федор.
    - Как знаете, - пожал плечами царь. - Сами просили...
    - Скажите лучше, что со мной было?
    - Не знаем. Мы вас там не видели.
    - Где "там"? - поймал его на слове Федор.
    - В Аду, конечно же. Вы ведь сами туда захотели...
    - Я захотел?!
    - Мы никого не принуждаем...
    - Сволочь ты!  -  Федор  подошел  к  телевизору  и  щелкнул
выключателем,  но тут же вспомнил про специальное устройство, о
котором предупреждали  мужики  в  больнице,  и,  снова  включив
телевизор,  убрал  звук и яркость, чтобы не слышать и не видеть
ненавистного царя.
    Покончив со Всевидящим, Федор зашел в свою комнату.  В  ней
все  было по-прежнему, даже плакат с портретом Джона Леннона на
стене сохранился. Он аккуратно стер пыль с очков своего давнего
кумира, взял с книжной полки  кассету,  вставил  в  магнитофон,
включил  песню  "Имейджин"  и  улегся  на  кровать, положив под
голову подушку. Запись шипела, и звук был  как  из  граммофона.
Старина...  За  окном смеркалось, где-то далеко прогремел гром.
Кажется, дождь собирается...
    Федор уснул, и ему снилось, что он лежит на своей  кровати.
В   комнате   совсем   темно,   сквозь   щели  в  оконной  раме
просачивается шелест дождя. На стуле  рядом  с  кроватью  сидит
странное  существо:  большое, неопределенной формы и все белое,
будто покрытое толстым слоем инея.  Федор  его  не  боится:  он
девять  лет  прослужил  в  адском  спецназе  и вообще никого не
боится.
    - Ты кто такой? - спрашивает Федор строго,  засовывая  руку
под  подушку...  лазерного  клинка  там  нет.  "Ничего,  и  так
справлюсь", - думает он.
    - Я  -  связной,  -  отвечает  существо,  по-кошачьи   щуря
огромные зеленые глаза.
    - Из штаба?
    - Нет,  с  Белой звезды. Мне поручено передать тебе приказ:
убрать царя.

    - Я не подчиняюсь Белой звезде, у меня свое командование, -
заявляет Федор.
    - Во-первых, Белой звезде  подчиняются  все,  над  кем  она
светит,  а  во-вторых, другого командира у тебя нет, потому что
ты давно уже дезертировал из Легиона воинствующих  атеистов,  -
невозмутимо говорит связной.
    - Белая звезда светит в Аду, - возражает Федор, - а здесь -
Солнце.

    - Ошибаешься.  Ад  -  это  иллюзия, и здешнее солнце - тоже
иллюзия.
    - А что не иллюзия? Белая звезда? - усмехается Федор.
    - Белая звезда - это тоже иллюзия. В  мире,  в  котором  мы
находимся, есть лишь одна неиллюзорная вещь.
    - Что же это за вещь?
    - Вот  она,  -  существо  достает  откуда-то  из-под  мышки
небольшую книгу, на обложке которой  можно  прочесть  название:
ОЖИВИ ПОКОЙНИКА.
    - Кто этот покойник? - спрашивает Федор.
    - Пока  что  это  тайна.  В  конце  книги  ты,  может быть,
узнаешь...
    - Что значит "может  быть"?  -  перебивает  Федор.  -  Если
заглянуть  в  конец,  то  можно  узнать  наверняка.  Или она не
дописана?
    - Книга дописана, - отвечает существо, - но если мы с тобой
сейчас заглянем в конец, то  ничего  не  увидим.  Мы  не  можем
узнать,  что  будет  на  следующей  странице, как люди не могут
заглянуть в завтрашний день, не  говоря  уже  о  более  далеком
будущем.
    - Так  какого  хрена ты мне ее показываешь?! - раздражается
Федор. - Свое прошлое я и так знаю!
    - Мне   больше   нечего   тебе   сообщить,    -    существо
поворачивается к окну и выпрыгивает в дождь через стекло.
    "Все  только приказывают! - возмутился Федор, когда остался
один. - Нашли тоже  цареубийцу!  Последнего  царя  из  династии
Романовых  уже  убили,  да к тому же вместе с женой и детьми, а
стало ли от этого лучше?! Ну да ладно, проснусь - разберусь  на
свежую голову. Утро вечера мудренее..."

    Однако,  проснувшись  утром,  Федор  вспомнил лишь, что ему
снилось что-то интересное... но что?  Завтракая  найденными  на
кухне   сухарями,  Федор  усиленно  пытался  вызвать  в  памяти
содержание сна,  но  какая-то  важная  мысль-зацепка  постоянно
ускользала  от него. С сухарным хрустом во рту он прошел в свою
комнату и стал рыться  в  письменном  столе,  перебирая  старые
бумаги, как будто в них могла отыскаться некоторая подсказка. В
нижнем  ящике он нашел свои юношеские стихи. Их было немного, и
почти все про несчастную любовь. Перечитав их, Федор испытал не
то чтобы стыд за себя, но сильное недоумение: как он мог писать
такие глупые стихи?! Однако  одно  стихотворение,  датированное
1984  годом, то есть одно из последних, привлекло его внимание,
и ему даже показалось, что это и есть именно то, что он  искал.
Названия у стихотворения не было, а звучало оно так:

      Раз по полю шли слепые -
      наугад ища приют,
      про себя ругались, злые:
      нет его ни там, ни тут!

      Но случись, им повстречался
      добр молодец лихой,
      и к нему тут обращался
      старец во сто лет с лихвой:

      "Далеко ли до приюта,
      ты нам, молодец, скажи,
      водит за нос нас Иуда
      в чистом поле и по ржи".

      "До него подать рукою, -
      молвил малый - не дурак, -
      только с вашей темнотою
      не достичь его никак.

      Да и нашто он вам сдался?!
      Знаю место - это да!
      Я как раз туда собрался,
      кто со мною - так айда!

      Там хрустальные все замки,
      реки полные вина,
      пятки лижут куртизанки,
      вот кака хреновина.

      Но вы зря не тратьте ноги:
      хоть глаза протри до дыр,
      не увидите дороги -
      нужен всем вам поводырь".

      "Эт' ты, парень, судишь здраво,
      где же взять его, вот што..."
      Усмехнулся малый браво:
      "Стой, старик, а я на что?!

      Вас доставлю в лучшем виде
      я в тот славный чудо-град,
      не останетесь в обиде:
      блага всем там привалят".

      Покумекали слепые:
      Бог не выдаст, а свинья
      раз не съела и доныне,
      так не съест... Пошли, братья!

      И рванули всем кагалом
      за своим лихим вождем,
      да по чаще, по завалам,
      да под градом и дождем.

      Ни на шаг не оторвались
      от вождя, что вел всех их,
      хоть о павших спотыкались,
      о товарищей своих.

      И вот как-то спозаранку
      крикнул вождь: "Пришли, шабаш!
      Мать твою тудыть в изнанку,
      чудо-город теперь наш!"

      Ликовать слепые стали,
      только слышат... что за бред?!
      Вроде рыщут волчьи стаи...
      "Эй, вожак, ты чуешь, нет?"

      Справа воют, слева воют...
      Где же девки, где дворцы?
      Ты куда завел нас?!" -
      ноют обреченные слепцы.

      И дрожа, что лист, от страха,
      волос дыбом, бел, как мел,
      мальчик в порванной рубахе
      взял с испугу - да прозрел...

      И услышали слепые
      не по-детски страшный глас:
      "Наш вожак... о, все святые,
      он и вовсе-то без глаз!"

    Дочитав,  Федор  так  и  не  вспомнил  свой  сон, но все же
успокоился, точно узнал что-то важное. Он достал хранившийся на
балконе  под  клеенкой  велосипед,  накачал  колесные   камеры,
переоделся в свою старую одежду, сунул в карман маринкину схему
и вышел из дома.

     4. Путевые заметки

    Улица  встретила  Федора  мягким  августовским днем: лениво
светило солнце, теплый воздух был пропитан свежестью прошедшего
ночью дождя, к мокрым от луж колесам приставали  превратившиеся
в мусор опавшие цветы липы. Федор выехал на Ленинградское шоссе
- мчаться  по  нему  было одно удовольствие: ни одной машины, а
значит, не нужно жаться со  своим  велосипедом  к  самому  краю
самой крайней полосы. Он весело нажимал на педали, и его уже не
тяготило  безлюдие, как днем раньше. "Однако я стал привыкать к
новой жизни, - отметил он про себя. - При желании в  ней  можно
найти  даже  свои  плюсы,  например,  машин не стало, заводы не
работают, стало быть, атмосфера не загрязняется, да  и  вода  с
землей  тоже".  И  действительно,  проезжая  мимо станции метро
"Войковская", он заметил, что воздух там стал совсем чистым, не
то что в былые времена, когда вовсю  работал  химический  завод
"им.  Войкова",  теперь  можно  и без противогаза полной грудью
дышать... Но  на  каждый  плюс  есть  свой  минус:  на  той  же
"Войковской" его приветствовал с установленного на газоне возле
дороги огромного телеэкрана все тот же постылый царь: "С добрым
утром,  дорогой Федор Васильевич! Скатертью вам дорожка!" Федор
сделал вид, будто ничего не слышал.

    Доехав до Речного  вокзала,  Федор  вспомнил,  что  в  этом
районе  недалеко  от  шоссе  жил когда-то его приятель Володька
Горячин. Надежды на то, что он живет в том же  доме  и  по  сей
день,  не  было почти никакой, а если учесть к тому же массовое
бегство из города... И все-таки Федор решил  потерять  двадцать
минут,  но  убедиться  в том, что Горячина здесь нет, и на этом
успокоиться.  Он  свернул  направо   и   проехал   через   Парк
воинов-интернационалистов  к  дому Горячина, стоявшему напротив
полуразрушенной церквушки. Федор  позвонил  в  дверь,  подождал
немного  и собрался уходить, но тут щелкнули замки, и на пороге
появился сам Горячин, постаревший, потолстевший и полысевший.

    - Кого  надо?  -  спросил  Горячин  отнюдь  не  дружелюбно,
затягивая туже пояс на синем махровом халате.
    - Тебя, хер старый! - крикнул Федор весело.
    Горячин   подозрительно  глянул  на  патлатого  ханурика  с
бородой до пояса.

    - Не узнаешь, морда! - окончательно развеселился Федор. - А
если по рогам зашарошить?!
    - Ты что ль, Федор? - улыбнулся Горячин, хлопая  Федора  по
плечу.  - А я-то думаю, что за член бородатый ко мне заявился?!
Проходи давай!
    - Да, с бородой я  оплошал,  -  признался  Федор,  -  хотел
сбрить  еще  с  самого  утра,  а  вспомнил  только  на улице...
Возвращаться лень было.
    - Вот теперь узнаю тебя! - рассмеялся Горячин. - Но ты  все
же  убери это безобразие, пока я тебя кирпичом не побрил. Иди в
ванную - там станок найдешь с лезвиями. А я пока легкий завтрак
соображу.
    Когда Федор побрился и зашел на кухню, Горячин уже закончил
сервировку стола: в центре стояла  бутылка  армянского  коньяка
"пять  звездочек",  а  по  краям  на  тарелочках  -  аккуратные
бутербродики  с  черной  икрой,  соленой   кетой   и   копченой
осетриной.
    - Откуда это у тебя? - чуть не подавился слюной Федор.
    - С  миру  по  нитке, - туманно ответил Горячин. - Давай за
твое пробуждение и за встречу, - наполнил он хрустальные стопки
коньяком.
    - Давай! - выпил Федор.
    - А ты все такой же молодой,  -  внимательно  посмотрел  на
него  Горячин.  -  Завидую  тебе  черной  завистью!  У  меня не
сегодня-завтра член от старости отсохнет, а ты  своим  еще  лет
двадцать  гири поднимать будешь. Вот только проснулся ты, Федя,
рановато, время сейчас смутное, я бы на твоем месте еще  годков
-цать покемарил.
    - Слушай, Володь, а как все это получилось?
    - Что "это"? - Горячин отправил в рот бутерброд с икоркой.

    - Как вы до такой жизни докатились?
    - Ну  как...  Когда ты уснул, у нас тут гласность на полную
катушку  раскрутилась  -  стали  говорить  и  писать  на  ранее
запрещенные  темы: про издержки коллективизации, про сталинские
респрессии, про коррупцию периода  застоя,  про  несовершенство
построенного  коммунистами  общества  и  тому  подобное.  Потом
политика всем надоела - в мистику  ударились.  Стали  кругом  и
всюду  вещать  про  НЛО,  экстрасенсов, каких-то там "магнитных
девочек", колдунов и остальную нечисть. Но  особенно  популярны
стали экстрасенсы-целители... Сам знаешь, как с государственным
здравоохранением   дело   обстояло,  а  тут  еще  экологическая
ситуация обострилась, качество пищи ухудшилось, в общем,  стали
мы  больной нацией. Кого ни возьми - болячка на болячке, ткнешь
- рассыплется...   И   вот,   два   таких   экстрасенса   стали
"теле-хилерами": подрядились сразу миллионы людей по телевизору
лечить.  Они  знаешь,  как заявили? "Кто-то после наших сеансов
избавиться от своего недуга, кто-то бросит пить, кто-то курить,
а кто-то просто почувствует себя лучше". Ни больше ни меньше...
На их сеансы теле-терапии  собиралась  у  экранов  вся  страна,
"каких-нибудь"  две  сотни  миллионов человек. И действительно,
многим стало лучше, и эти экстрасенсы стали всеобщими кумирами,
чуть ли не национальными героями, понимаешь...  В  "Известиях",
помню,  фотографию  одного из них напечатали, а внизу приписка:
"Возьмите ножницы, аккуратно вырежьте фотографию,  повесьте  на
стену  в  своей  комнате  и смотрите на нее как можно чаще: она
заряжена положительной энергией, и вам станет лучше". Многие их
и вовсе за богов почитали... Но потом эти  двое  вдруг  куда-то
исчезли, и появился Иван Барабашкин...
    - Кто-кто?  -  переспросил Федор, у которого это имя как-то
по-особенному прозвенело в ухе.
    - Барабашкин. Многим эта фамилия поначалу  тоже  показалась
смешной,  -  Горячин  понял  его  вопрос  по-своему, - но потом
быстро все привыкли, стало даже нравиться такое непретенциозное
имя. Так вот, этот Барабашкин объявил  тех  двоих  экстрасенсов
своими  предтечами  и заявил, что он и есть истинный спаситель,
призванный избавить людей  не  только  от  болезней  и  вредных
привычек, но и вообще от всех проблем.
    - Как  же  ему  позволили  на  телевидении заявить такое? -
удивился Федор.

    - Все   дело,   старик,   в   том,   что   эти   телесеансы
транслировались не в записи, а напрямую, и оператор по какой-то
причине   вовремя   не   выключил   камеру.   Сразу  после  той
исторической передачи руководство Гостелерадио запретило  показ
Барабашкина  по  телевидению,  и  тут началось такое... По всей
стране  прокатились  многотысячные  демонстрации  протеста,   а
шахтеры      и     железнодорожники     провели     однодневную
предупредительную  забастовку.  Этот  день   впоследствии   был
объявлен    национальным    праздником    -    Днем    Великого
противостояния. Выдвигалось  всего  одно  требование:  "Верните
Барабашкина!" Власти пошли напопятную, и Барабашкин стал решать
по  телевизору проблемы населения. И решил их, причем сразу все
и очень просто: сказал, что перед началом его телесеансов нужно
налить в банку и поставить перед  экраном  телевизора  холодную
воду  из-под крана, которую он будет заряжать своей чудотворной
энергией,  с  тем  чтоб  придать  ей  питательные  и   целебные
свойства.   Эту   воду   сначала   называли   "заряженной"  или
"заряженкой", а потом -  просто  "ряженкой".  Практически  весь
Союз  стал  пить  ряженку,  и  проблем как ни бывало: теперь не
нужно было бегать по врачам и доставать "по  блату"  дефицитные
лекарства,  выстаивать  многочасовые  очереди  за  продуктами и
ходить на  работу,  чтобы  зарабатывать  деньги  на  питание  и
лекарства.
    - Так просто? - усмехнулся Федор.
    - Да, представь себе! Минимум усилий: ставишь перед экраном
баночку  с  водопроводной водой, а потом эту воду выпиваешь - и
no problem, как говорят англичане...
    - А что, англичане тоже  ряженку  пьют?  -  лукаво  спросил
Федор, приканчивая очередную стопку коньяка.
    - Да  нет,  -  почти  серьезно ответил Горячин, - до такого
только русские додуматься могут. - Он выпил, не закусывая. - На
чем я, однако, остановился?

    - На исцелении от всех проблем, - подсказал Федор.
    - Да... Однако вскоре открылось, что на самом деле  ряженка
отнюдь  не  заменяет