рузового  люка  корабля,  в  который
заносили  принадлежащие  ему  бивни  Слона  Килиманджаро.   Когда   погрузка
закончилась, он повернулся ко мне.
   - Так что вы решили, мистер Роджас? Отвезти  вас  домой  или  вы  примете
участие в последнем этапе этого путешествия и увидите собственными  глазами,
как завершится одиссея бивней?
   - Я не должен участвовать в обряде.  Моя  задача  -  сжечь  ваше  тело  и
развеять пепел по ветру. Так? Он кивнул. Я пожал плечами:
   - Пожалуй, полечу с вами.
   - Я никогда в этом не сомневался, - ответил он.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

МАСАИ (6304 г. Г.Э.)

   Одинокий, не знающий  покоя,  без  бивней,  лишенный  возможности  уснуть
Вечным сном,  которого  ждал  с  таким  нетерпением,  я  в  миллиардный  раз
принюхивался к галактическим ветрам, и наконец после стольких  разочарований
запах спасения достиг меня через время и пространство. Торжествующий трубный
глас молчаливо исторгся из меня, ибо этот человек, Мандака,  возвращался  на
священную гору.

   Новый год наступил, когда мы летели с Небесной Сини на Землю, пребывая  в
камерах глубокого сна. Мы проснулись  замерзшие  и  голодные  (глубокий  сон
замедляет жизненные процессы, но не  останавливает  их,  так  что  я  всегда
просыпаюсь с жутким чувством голода), когда  корабль  вышел  на  околоземную
орбиту. Приземлились мы на заре следующего дня в двух милях от южного склона
Килиманджаро.
   - Легенды говорят о том, что слон погиб на  северном  склоне,  -  пояснил
Мандака, когда мы загрузили бивни и припасы на две гравитационные тележки. -
Но на начальные девять тысяч футов мы поднимемся по южному склону.
   - На то есть причина? - полюбопытствовал я. Мандака кивнул:
   - На южном склоне построен город Ньерере, так что первые семь с половиной
или даже восемь тысяч  футов  мы  пройдем  по  сносным  дорогам.  Иначе  нам
пришлось бы преодолевать густую растительность. Она редеет только на  высоте
восьми тысяч футов.
   - Почему вы не связались с ними заранее? Может, у них есть космопорт.
   - Есть, но бездействующий. Город покинут уже восемь столетий.
   - Почему?
   Мандака пожал плечами:
   - Почему человек уходит из  Рая?  Чтобы  посмотреть,  что  вокруг.  -  Он
помолчал. - И даже глубокое разочарование не заставляет его вернуться.
   Я стоял лицом к востоку, оглядывая бесконечный вельд, с редкими акациями,
с высокой, качающейся на ветру травой.
   - Красота-то какая!
   - Вы правы, - согласился он. - Когда-то, тысячи  лет  назад,  на  равнине
Серенгети жили от трех до четырех миллионов животных. Их ежегодные  миграции
являли собой незабываемое зрелище. -  Он  вздохнул.  -  Теперь  не  осталось
ничего, кроме травы и насекомых. Ни птицы, ни полевой мыши.
   - Что же случилось с животными? - спросил я.
   - Мы свалились им на голову, мистер Роджас, - мрачно ответил  Мандака.  -
Вы издаете справочник охотничьих трофеев. Вам известно,  когда  вымер  какой
вид.
   - Прочитать  об  этом  в  книге  -  одно,  увидеть  собственными  глазами
безжизненную равнину Серенгети - совсем другое. Тут уж  отчетливо  сознаешь,
что мы натворили. - Я повернулся к Килиманджаро, вершина которой пряталась в
облаках.  -  Пытаюсь  представить  себе  всех  львов,   леопардов,   слонов,
носорогов, разнообразных травоядных, что обитали на склонах этой горы.
   - И людей, мистер Роджас, - добавил Мандака.  -  Здесь  обитали  и  люди.
Теперь остались одни насекомые.
   - Может, в следующий раз мы будем умнее. Он покачал головой:
   - Следующего раза не будет. Во всяком случае здесь.
   - Так где-то еще.
   - Возможно. - В голосе его слышалось сомнение. А  потом  мы  зашагали  по
дороге, ведущей в покинутый город.
   Ньерере  начинался  на  высоте  пятисот   футов   от   уровня   моря,   и
чувствовалось, что его планировке в  свое  время  уделили  немало  внимания.
Большие общественные парки, вид на равнину Серенгети, открывающийся из  окон
каждого дома, торговые зоны,  аккуратно  встроенные  в  жилые  кварталы.  На
высоте  тысяча  двести  футов  мы  миновали  маленький  частный  аэропорт  с
разрушенными ангарами и треснувшей взлетной полосой. Мне  доводилось  видеть
покинутые города, но  всегда  причиной  тому  служили  война  или  эпидемия.
Впервые я попал в город, население которого просто собрало вещички и уехало.
Многие дома еще хорошо сохранились, в некоторых оставались нетронутыми  окна
и двери, меня не покидало  чувство,  что  вот-вот  мы  встретим  кого-то  из
жителей. Собственно, город ничем не отличался от равнины. Когда-то  на  этих
улицах шумела толпа, в домах жили миллионы людей, но осталось от всего этого
многообразия лишь те же пыль, трава и насекомые.
   Поднявшись на высоту  шесть  тысяч  футов,  мы  решили,  что  на  сегодня
достаточно,  и  провели  ночь  в  вестибюле  некогда  роскошного,  а  теперь
заброшенного отеля. Бассейн стоял без воды, казино начало разваливаться,  но
вестибюль из стекла  и  стали  еще  сопротивлялся  дождям  и  ветрам.  Ночью
температура упала, я  проснулся,  дрожа  от  холода,  но  Мандака  спал  как
младенец.
   Мы тронулись в путь, как только солнце прогрело воздух и разогнало  туман
на вершине горы, так что я впервые увидел ее ледяную шапку.  К  полудню  уже
вышли из города и начали медленно  огибать  гору,  направляя  гравитационные
тележки и прорубая бластерами тропу в густой растительности. Спали мы  опять
в спальниках с подогревом, однако под утро,  когда  температура  окружающего
воздуха стала падать,  я  опять  замерз,  хотя  в  спальнике  поддерживались
постоянные двадцать восемь градусов Цельсия.
   На утро третьего дня я  уже  жадно  ловил  ртом  воздух,  о  чем  меня  и
предупреждал Мандака: мы поднялись на высоту восьми с половиной тысяч футов.
Четыре часа потребовалось нам, чтобы достичь  северного  склона,  и  наконец
Мандака остановился, его черные глаза внимательно оглядели местность.
   - Мы уже близко, - объявил он.
   - Как близко?
   - Еще тысяча футов или около того.
   - Вы уверены? Он кивнул.
   - Откуда вы знаете? - Я дышал с  трудом.  -  Нет  же  ни  фотографий,  ни
каких-либо замеров. Может, его убили на  том  самом  месте,  где  мы  сейчас
стоим.
   - Думаю, нет. - Мандака смотрел вверх по склону.
   - Почему нет?
   - Здесь слишком открыто. Мы должны подняться выше.
   - Но семь тысяч лет тому назад здесь могло что-то расти!
   - Выше,  мистер  Роджас!  -  Мандака  устремился  вперед.  -  Разве  ваши
изыскания ничего не сказали вам о нем? Он был из тех, кто шел  до  конца,  а
значит, поднялся выше по склону.
   Сил спорить у меня не осталось, так что я лишь  кивнул  и  последовал  за
Мандакой.
   И во второй половине дня мы добрались до прогалины, за  которой  высились
деревья. С обрыва открывался отличный вид на равнину.  Мандака  остановился,
огляделся, понюхал воздух, кивнул.
   - Мы на месте.
   - Вы уверены?
   - Насколько это возможно. По моему разумению, он умер  здесь.  Во  всяком
случае, я сделал все, что мог. Если я и ошибаюсь. Бог должен меня простить.
   - И теперь вы покончите с собой?
   - Позже. - Он опустил на землю гравитационные тележки.  -  Когда  взойдет
полная луна.
   - Приготовить вам что-нибудь поесть? - спросил  я,  доставая  портативную
кухню.
   - Нет. Есть на этой святой горе что-либо,  кроме  молока  с  кровью  моих
коров, - кощунство. - Он помолчал. - Но вы можете поесть.
   - Ограничусь сандвичем. - В моем голосе слышались извиняющиеся нотки.
   Я  достал  сандвич,  развернул  обертку,  откусил  кусок,  начал  жевать,
посмотрел на лежащую далеко внизу равнину.
   - Превосходный вид, не так ли?
   - Да.
   - А где вы выросли?
   - Отсюда не видно. - Он указал рукой на северо-запад. -  Примерно  в  ста
тридцати милях в том направлении.
   - Ребенком вы поднимались на Килиманджаро? - спросил я.
   Он покачал головой:
   - Это святая гора, подниматься на нее может лишь тот, кто  искупит  грехи
масаи.
   - Должно быть, это тяжелая ноша - осознание того, что именно вы  призваны
искупить грехи масаи.
   - Тяжелая.
   - У вас не возникало искушения поставить на этом крест?  В  конце  концов
масаи владели бивнями тысячу триста лет. Один из них мог прийти  с  ними  на
Кириниягу, но никто не пришел.
   - Они могли переложить эту ношу на другого. Я - последний. Мне  отступать
некуда.
   - Вы не держите на них зла? Он посмотрел мне в глаза.
   - Разумеется, держу. Я делаю это, потому что должен. Но предпочел бы  без
этого обойтись.
   - Так почему бы вам на все не плюнуть?
   - Не могу.
   - Но почему? Мало ли что мог наговорить колдун, умерший более семи  тысяч
лет тому назад.
   - Но эти семь тысяч лет  доказали  истинность  его  пророчества.  Мы  уже
говорили об этом, мистер Роджас. Вам необязательно  верить  в  необходимость
того, что я делаю. Я в это верю, этого достаточно.
   - Грустно осознавать, что вы умираете зря.
   - Я умру за свою веру. Есть  ли  у  человека  более  веская  причина  для
смерти?
   - Нет, - признал я.
   - И разве можно найти лучшее место, чем это? - продолжил он.  -  Тут  все
началось, мистер Роджас. Меньше чем в сутках пути от подножия горы находится
ущелье Олдовай, где человек сделал первые шаги на двух ногах. Эту  гору  Бог
даровал моему народу, и отсюда мы пошли на север и на запад,  покоряя  всех,
кто стоял у нас на пути.  Великие  люди  поднимались  на  эту  гору,  мистер
Роджас, поэты и вожди, охотники и исследователи, писатели и воины.  И  здесь
испустило дух  величайшее  животное  всех  времен.  -  Он  помолчал,  окинул
взглядом равнину, вздохнул. - Нет, лучшего места для смерти мне не найти.
   Я устыдился того, что ему пришлось все это мне объяснять, и, чтобы скрыть
смущение, быстро спросил:
   - А вы не боитесь?
   Он долго думал, потом покачал головой.
   - Моя жизнь меня не радовала, мистер Роджас.  Единственное,  что  я  могу
сделать сам, - это покончить с ней. Так что смерть меня не страшит.
   - Я был бы в ужасе, - признался я.
   - Каждое живое существо проходит путь, неизменно оканчивающийся  смертью.
Разница между нами состоит в том, что я с детства признаю эту  неизбежность,
а вы стараетесь ее игнорировать.
   - Возможно, - с неохотой согласился я, думая о том, что  различий  у  нас
несколько больше, но не смог их найти. - Но я не уверен,  что  пошел  бы  на
это, даже если бы меня к этому готовили.
   - Если б вы знали, что все дорогие  вам  люди,  все  предки,  которых  вы
чтили, останутся проклятыми до скончания века, пока вы  не  проведете  обряд
очищения, думаю, у вас достало бы сил.
   - Едва ли я смог бы убедить себя, что все это правда.
   - Это вопрос веры, не логики.
   - Но если вы ошибаетесь...
   -  Тогда  один  несчастный  человек  расстанется  с  жизнью  чуть  раньше
положенного срока.  И  это  событие  не  станет  ни  личной,  ни  вселенской
трагедией.
   Я обдумал услышанное  и  не  нашел  возражений.  Мы  помолчали.  Потом  я
пожаловался, что замерз. Мандака собрал хворост и разжег костер.
   - Садитесь поближе к огню, мистер Роджас, - предложил он, и я  последовал
его совету. - Так лучше?
   - Да, благодарю вас, - ответил я, наслаждаясь идущим  от  костра  теплом,
терпким запахом дыма.
   - Знаете, - заговорил Мандака, не отрывая  глаз  от  язычков  пламени,  -
человек несчетные тысячи лет вот так сидел у костра, готовил  пищу,  грелся,
отгонял хищников. Теперь мы создаем искусственную среду обитания, производим
еду из химических отходов. Условия нашей жизни меняются, но меняемся ли мы?
   - Мы, несомненно, продвинулись в своем развитии, - вставил я.
   - Я не об этом. Появилось ли что-то более  важное,  чем  ощущения  тепла,
сытости, безопасности? Поэтому куда легче сделать это здесь...  -  Он  обвел
рукой гору, небо, усеянное звездами. - ..В колыбели  человечества,  у  этого
костра.
   - Должно быть, иначе мы бы сюда не пришли.
   - А почему мы здесь?
   - Чтобы совершить невозможное.
   - Невозможное совершил Бутамо, раб, семь тысяч лет тому назад.
   Я обдумал его слова.
   - Сегодня перед вами стоит задача потруднее.
   - Все это я мог проделать, не уходя к звездам.
   - Иначе вы не нашли бы бивни, - напомнил я.
   - Тогда, наверное. Господь хотел, чтобы я побывал на звездах и понял, что
нет ничего важнее этой ночи здесь, на Килиманджаро.
   - И смерти.
   - И смерти, - согласился он. Я задумчиво смотрел на огонь. Никогда раньше
я не сидел у костра и пришел к выводу, что мне это нравится.
   - Как вы думаете, что ждет вас впереди? - наконец спросил я.
   - После смерти?
   - Да.
   Он пожал плечами:
   - Пока мне это знать не дано.
   - Небытие?
   - Возможно.
   - Может, небытие - это все, что нашли остальные масаи.
   - А может, это все, что они искали.
   - Если не небытие, тогда что? Он ответил не сразу.
   - Может, я окажусь во времени, предшествующем  смерти  слона,  живущим  в
гармонии с природой.
   - По мне это далеко не рай.
   - Неужели? Оглянитесь вокруг, мистер  Роджас.  Мы  покоряем  один  мир  и
находим  тысячу  других.  Мы  устанавливаем  дружеские  отношения  с   одной
цивилизацией и уничтожаем  тысячу  других.  Мы  излечиваем  одну  болезнь  и
сталкиваемся с тысячью новых. На каждое  наше  достижение  возникает  тысяча
неразрешимых проблем. Может, райский сад не начало пути, а конечная точка?
   - По вашему тону ясно, что вы готовы к смерти. - Я придвинулся к  костру,
спасаясь от холода.
   - Умирают все. А я умру не напрасно.
   - Вы на это надеетесь.
   - Я знаю.
   - Но если Сендейо ошибся...
   - Моя смерть все равно будет что-то да значить. - Он улыбнулся. - Похоже,
вы  хотите  меня  отговорить.  Вас  мое  намерение  задело  за  живое,  а  я
подозреваю, что раньше с вами такого не случалось.
   - Это правда, - с неохотой признал я. - Но стоит ли ради этого умирать?
   - Не знаю, - ответил Мандака. - Надеюсь, что да.
   - Я бы предпочел остаться безразличным.
   - Я бы предпочел, чтобы кто-то из масаи, живущих до меня, сделал то,  что
предстоит мне сегодня. Так что наши благие пожелания не будут реализованы.
   - Это несправедливо.
   - В жизни далеко не всегда находится место справедливости.
   - Я нашел бивни. Выполнил свою работу. На том следовало поставить точку.
   - Вы не из тех, кто останавливается  на  полпути.  Для  вас  точка  будет
поставлена лишь по написании последней главы истории бивней.
   Я помолчал, обдумывая его слова.
   - Все равно мне это не по душе.
   -  Всю  профессиональную  жизнь  вы  имели  дело  с  параметрами  мертвых
животных. Через несколько часов я присоединюсь к ним, а вы сможете вернуться
в бесстрастный мир исследователя. А пока  предлагаю  вам  подумать  о  Слоне
Килиманджаро.
   - Он мертв почти восемь тысяч лет. Чего о нем думать?
   - Если души масаи затерялись между этой жизнью и  следующей,  как  провел
эти годы он? Проспал ли их вечным сном или,  наоборот,  душа  его  не  знала
покоя, требуя вернуть ту ее часть, что вы разыскали на просторах  галактики?
Подумайте об этом, мистер Роджас. Если мое деяние не освободит  от  заклятия
мой народ, возможно, ваше упокоит наконец величайшее из животных.
   - Хотелось бы в это верить.
   - Но вы не верите? Я покачал головой.
   - Мне очень жаль вас, мистер Роджас, - вздохнул Мандака.  -  Это  беда  -
верить лишь в то, что можно увидеть, замерить, пощупать руками.
   - А мне очень жаль вас, - искренне ответил я - Не верить  в  это  -  тоже
беда.
   Он вгляделся в далекую равнину.
   - Что вы там высматриваете? - спросил я.
   - Прошлое, - последовал ответ. - Настоящее. Может, даже будущее.
   - Ваше будущее? - удивился я. Он усмехнулся:
   - Мое будущее  определилось  семь  тысяч  лет  тому  назад  и  через  час
оборвется. Видите? - Он указал на небо. - Взошла полная луна, чтобы призвать
меня до того, как хлынет дождь.
   - Что-то я не вижу облаков. - Я посмотрел на звездное небо.
   - Будет дождь,  -  уверенно  заявил  он  и  направился  к  гравитационным
тележкам. - Пора начинать.
   Он вывел тележки на обрыв, выходящий к равнине, в сорока футах от костра,
осторожно положил бивни на землю, приказал  тележкам  вернуться  на  прежнее
место.
   - Обряд я совершу здесь, глядя  на  земли  моих  предков,  где  ветви  не
заслоняют меня от взгляда Бога.
   - Вроде бы Сендейо говорил, что масаи должны построить для бивней алтарь.
   - Бивни на священной горе, которую даровал нам Бог, - ответил Мандака.  -
Они лежат на Его траве и растениях. Его ветках  и  корешках.  Какой  алтарь,
сработанный человеком, сравнится с этим?
   Он достал из тюка сплетенную из травы сеть, длиной десять футов,  шириной
- четыре.
   - Эта сеть, - он расстелил ее между бивнями, - сплетена из трав, растущих
на планетах, где побывали бивни.
   Покончив с сетью, он собрал хворост и с десяток  сухих  стволов,  положил
все на сеть.
   - Когда я умру, завалите мое тело хворостом и сухими стволами  и  зажгите
костер.
   - Если вы этого хотите.
   - Хочу. А потом не забудьте разбросать мои кости и развеять пепел.
   - Не забуду.
   - Я понимаю, вам это будет противно, но помните,  что  я  уже  ничего  не
почувствую.
   - Я все сделаю.
   - Я знаю. - Мандака посмотрел на небо. - Еще пять минут.
   И пока я протягивал руки к костру,  чтобы  отогнать  холод,  он  медленно
разделся  и,  обнаженный,  выпрямился  во  весь  роит  под  лунным   светом,
пробивающимся сквозь листву. Потом наклонился над  гравитационной  тележкой,
достал из тюка головной убор из гривы льва. За головным  убором  последовало
ожерелье из когтей льва, еще несколько минут он разрисовывал лицо.
   И наконец вытащил длинный нож.
   - Он принадлежал брату Сендейо, Ленане, верховному вождю всех масаи.
   - Нож впечатляет, - без особого энтузиазма ответил я.
   - У нас есть еще одно дело. Мандака подошел ко мне.
   - Есть? Он кивнул:
   - Протяните руку.
   - Зачем?
   - Просто протяните, - потребовал он. Я  протянул,  он  схватил  ее  левой
рукой и надрезал мой  большой  палец  ножом,  который  держал  в  правой.  Я
вскрикнул от боли и удивления.
   - Что это вы задумали? - Я отдернул руку.
   - В церемонии могут участвовать только масаи.  -  Мандака  надрезал  свой
большой палец и прижал его к моему. - Если по какой-то  причине  я  допустил
ошибку и вам придется ее исправлять, вы должны быть масаи. Вот  почему  наша
кровь должна соединиться и смешаться.
   Он подержал свой кровоточащий палец у моего, потом убрал руку.
   - И теперь я - масаи? - Я инстинктивно сунул палец в рот.
   - Нет, - ответил он. - Но большего я сделать не  могу,  и  Бог,  надеюсь,
меня поймет. - Он посмотрел на меня. - Но и ты должен мне помочь.
   - Как?
   - Вынь палец изо рта. Масаи не обращают внимания на физическую боль.
   - Даже ту, которую предстоит испытать вам?
   - Я сделаю то, что должен. Но если проявлю слабость...
   - Что тогда?
   - Тогда тебе придется убить меня, прежде чем я закричу.
   - Нет! - Я отпрянул. - Так мы не договаривались!
   - Я знаю. И надеюсь, что до этого не дойдет. - Он помолчал. - Но  ты  мой
единственный друг, а теперь  и  брат.  Если  тебе  покажется,  что  я  готов
закричать, ты должен перерезать мне горло, прежде чем  звук  достигнет  моих
губ и сорвется с них.
   - Я не смогу этого сделать! - запротестовал я.
   Он долго смотрел на меня, потом одобрительно кивнул.
   - Ты - мой друг и брат и сделаешь то,  что  должно  сделать,  -  уверенно
заявил он.
   Я открыл рот, чтобы возразить, но он уже отвернулся от меня и  зашагал  к
бивням. Долго стоял перед ними, что-то  бормоча  на  незнакомом  мне  языке,
потом лег на кучу хвороста и стволов между бивнями.
   Начал произносить имена, как я догадался,  особо  отличившихся  верховных
вождей масаи. Поднял правую руку, лунный свет блеснул на длинном лезвии ножа
Ленаны.
   - Сендейо! - воскликнул он, когда нож  застыл  над  его  сердцем.  -  Все
сделано! Fezi Nyupi, все исполнено!
   И он вогнал нож себе в грудь.
   Тело его застыло, нож выпал из руки, пальцы  сомкнулись