глаз.  Несколько  стражников  с  алебардами
стояли вокруг. На противоположной мне стороне площади было сооружено нечто
вроде деревянных трибун в два яруса. Над серединой второго  яруса  нависал
тяжелый красный балдахин.  Понемногу  места  на  трибуне  занимали  хорошо
одетые люди, их появление толпа встречала шумом. Верхний ярус заняли почти
исключительно рыцари в доспехах, но  без  шлемов,  и  их  дамы  в  нелепых
платьях и уродливых колпаках, которые, вероятно,  считались  здесь  верхом
изящества. Наконец высшие властители заняли места под балдахином. Их  было
двое: высокий мужчина средних лет, в расшитом золотом  камзоле  и  красном
плаще, и молодая женщина в платье того же, что у прочих, нелепого  покроя,
но без головного убора, если не считать изящной золотой - или золотистой -
диадемы.  После  того,  как  они  уселись,  от  трибуны  к  столбам  вышел
приземистый человек в черной сутане, лицо  его  почти  совершенно  скрывал
капюшон. Он поднял руку, и наступила тишина.
     - Дети мои! - обратился он к присутствующим. - Сегодня славный  день,
ибо мы одержали очередную победу над врагом человеческим. Диавол  силен  и
хитер, и многие средства применяет он, дабы погубить  наши  души.  Однажды
род людской пошел за ним, прельстившись мишурным блеском науки, и постигла
наш мир Кара Господня. И ныне Посланцы Сатаны прибывают  к  нам  и  тщатся
смутить наши души диавольской прелестью. Но Священный  Трибунал  стоит  на
страже дела Церкви! Сегодня еще двух Посланцев Сатаны мы предадим огню, из
которого они явились. Да  возвратятся  в  геенну  огненную!  Да  свершится
правосудие, к вящей славе Господней!
     - К вящей славе Господней, - нестройно повторила толпа. Затем в толпе
образовался проход, и на площадь въехала  окруженная  стражниками  телега,
влекомая тощей клячей. На телеге, в размалеванных балахонах, спиной друг к
другу сидели связанные Зи и Саннэт.
     Я понемногу, стараясь не привлекать внимания, выбирался из толпы.  На
одной из улиц, выходивших на площадь, стояло несколько телег, должно быть,
принадлежавших крестьянам, привезшим товары на рынок. Телеги были неплохим
укрытием и, в случае погони, затруднили бы путь преследователям. Туда я  и
перебрался. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я достал пистолет.
     Разумеется, у меня не было никаких шансов спасти  товарищей.  Как  мы
уже убедились,  местные  жители  не  испытывали  суеверного  страха  перед
огнестрельным оружием, хотя сами его не  имели.  Я  мог  бы  перебить  два
десятка стражников из своего пистолета, но что дальше? Их  в  городе  было
гораздо больше, да и простые горожане, по-видимому, относились к Посланцам
Сатаны однозначно.
     Приговоренных уже приковали к столбам. Саннэт был без  сознания,  его
тело безжизненно висело на цепях. Палач  с  зажженным  факелом  подошел  к
столбам.
     Я тщательно прицелился и выстрелил дважды.  Я  видел,  как  дернулось
тело Саннэта, как повисло на цепях тело Зи. Это было все, что  я  мог  для
них сделать: избавить  от  мучений.  В  следующий  момент  пламя  охватило
столбы, черный дым повалил к небу.
     На площади произошел некоторый переполох, те,  кто  слышал  выстрелы,
обернулись в мою сторону. Я повернулся и пошел  по  улице.  Мышление  этих
людей было столь ограниченным, что им в первый момент не пришло  в  голову
отождествить человека в воинской  кольчуге  -  представителя  власти  -  с
нарушением порядка казни. Правда, дойдя до первого поворота, я ускорил шаг
и поступил совершенно правильно. Переполох все-таки  поднялся.  По  улицам
скакали конные патрули, торговцы запирали двери лавок.  Какой-то  военный,
судя по всему, офицер, отчитал меня за то, что я шляюсь без дела, и  велел
идти за ним. Ничего хорошего это не  сулило,  но  я  решил,  что  проявить
открытое неповиновение прямо сейчас,  посреди  улицы,  слишком  опасно,  и
подчинился. Офицер свернул  в  какую-то  подворотню,  и  мы  оказались  на
мощеном дворе, где солдаты седлали лошадей. Офицер  велел  мне  скакать  к
Южным воротам с приказанием их закрыть. К  счастью,  в  детстве,  когда  я
гостил у родственников в деревне, мне приходилось ездить верхом, и  потому
я сумел сесть в седло и выехать со двора. Я добросовестно передал  приказ,
однако выехал из города прежде, чем он был исполнен. Если бы я не  передал
приказа, за мной послали бы погоню сразу же, как только обнаружили бы, что
ворота открыты. А так я избежал погони и добрался до нашего убежища  почти
благополучно, если не считать, что детские навыки  оказались  недостаточно
прочными и уже в лесу проклятая лошадь скинула-таки меня и ускакала.



                                    6

     Заслышав мои шаги, Лоут выглянул из землянки  с  автоматом  наготове.
Увидев, что это я, он успокоился.
     - Как Лаус? - спросил я вполголоса.
     - Ему хуже. Рана гноится, у него  поднялась  температура.  Сейчас  он
спит.
     Чтобы не тревожить больного, мы отошли в сторону. Я рассказал Лоуту о
событиях в городе. Он стал еще мрачнее.
     - Я вижу, ты не пытался найти врача, - сказал он.
     - Да, не до этого было. Но я намерен...
     - Ни в коем случае! Он выдаст нас обязательно.
     - Но речь идет о жизни Лауса.
     - И о наших жизнях тоже. К тому же, если врач выдаст нас, он выдаст и
Лауса.
     - Но все-таки будет шанс, что он нас не выдаст. Мы  не  можем  лишить
Лауса последней надежды. В конце концов, мы ему обязаны.
     - Тем, что оказались здесь? Нечего сказать, много мы выиграли!
     - Лоут, не забывай, наш  мир  постигла  катастрофа.  Нам,  во  всяком
случае, удалось ее избежать. Кроме того, Лаус - наша единственная  надежда
построить новую машину.
     - Я уже сказал: я в эти игры не играю.
     - Хорошо. В таком случае,  вопрос  будет  решен  голосованием.  Голос
Лауса станет решающим.
     Не дожидаясь ответа Лоута, я вошел  в  землянку.  Некоторое  время  я
стоял, не решаясь  нарушить  сон  больного:  ведь  это  было  единственное
лекарство, которым мы располагали. Неожиданно Лаус открыл глаза.
     - Как вы себя чувствуете? - спросил я.
     - Скверно, Риллен. Чем окончилась экспедиция?
     Я вкратце изложил ему события и в завершение спросил, желает  ли  он,
чтобы мы привели врача. Лаус подумал, затем ответил:
     - Нет. Лучше умереть от раны, чем на костре.
     К вечеру жар у Лауса увеличился. В окрестных  лесах  наверняка  росли
целебные растения, но у нас не было никаких знаний в этой области. Два дня
мы просидели, как загнанные звери, не смея высунуть носа из норы. Затем  у
нас кончилась провизия, и я  отправился  на  охоту.  Блуждая  по  лесу,  я
наткнулся на весьма неприятное зрелище.
     На ветвях старого раскидистого дерева висели четыре трупа.  Тела  уже
порядком разложились, от них шла омерзительная вонь. При моем  приближении
несколько птиц тяжело взлетели из кроны дерева. Одежда  покойников  висела
грязными лохмотьями. Я повернулся и быстро  пошел  прочь.  Поразмыслив,  я
пришел к выводу, что эти люди - либо разбойники, либо их жертвы.  Так  или
иначе,  мысль  о  наличии  в  лесу  разбойников  заставила  меня   удвоить
осторожность. Однако моя охота закончилась удачно: никто на меня не напал,
и мне удалось подстрелить двух зайцев.
     Когда я вернулся, Лаус был уже без сознания.
     - Как, по-твоему, у него есть шансы? - спросил я.
     - Никаких, - покачал головой Лоут.
     - Но, по-моему, рана неглубокая.
     - Он умирает не от раны. Это заражение крови.
     Вечером больной ненадолго пришел в себя. Он посмотрел на меня  мутным
взглядом и шевельнул губами. Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать.
     - Какого... черта, Риллен? - прошептал он.
     - Что?
     - Какого черта... мы... бежали?
     Это были его последние слова. Лаус умер на следующий день рано утром.
     Целый день мы с Лоутом копали могилу недалеко от входа в землянку.  В
качестве инструмента нам служили широкие ножи солдат. Работа  продвигалась
медленно. Под вечер, когда могила была почти готова, нож  Лоута  уперся  в
какое-то препятствие. Сперва он решил, что это камень, но вскоре убедился,
что неизвестный предмет плоский, прямоугольной формы. Лоут подозвал  меня,
и  мы  выкопали  загадочный  предмет.  Им  оказался  металлический   кейс,
завернутый в полиэтилен, искромсанный нашими ножами. Находка привела нас в
необычайное волнение. Первая попытка открыть  кейс  не  дала  результатов:
проржавевшие, несмотря на полиэтилен, замки не поддавались нашим ножам.
     - Может, там и нет ничего,  -  сказал  Лоут.  -  Под  нами  развалины
города, мало ли что можно найти.
     - Нет, недаром он был завернут, - возразил я. - И  вообще,  непохоже,
чтобы он пролежал в земле больше полувека.
     Прежде чем возобновить  попытки,  мы  отдали  последний  долг  нашему
товарищу. Когда могила была засыпана, я вырезал ножом на  коре  ближайшего
дерева: "Здесь лежит Лаус". Увы! Мы не знали  ни  настоящего  имени  этого
человека, ни года его рождения, ни даже точной даты смерти. А что мы знали
о других членах кружка, заплативших жизнью за наш побег? Нас осталось двое
- двое из двенадцати. И чего мы достигли  -  одни  в  чужом  и  варварском
времени, всеми преследуемые, не знающие, как жить дальше? Кейс был для нас
тем же, чем соломинка для утопающего.  Эта  весточка  из  Проклятого  Века
казалась последней надеждой на  спасение.  Проклятый  Век,  век  торжества
самых чудовищных идей, век самого страшного террора и самых многочисленных
жертв, век мировых войн, век упадка культуры и кризиса цивилизации!  Каким
привлекательным он вдруг показался! Гибель миллионов там казалась нам куда
предпочтительней нашей собственной гибели здесь! Наконец, сломав  один  из
ножей, мы открыли кейс.
     Внутри оказался столь же тщательно завернутый в полиэтилен свиток, на
обратной стороне которого я и пишу теперь. Не знаю,  что  это  -  папирус,
пергамент, но, во  всяком  случае,  не  бумага.  Свиток  содержал  историю
прежнего обитателя землянки.
     Этот человек, Даллен Кри, бежал из прошлого через год после  нас,  но
прибыл в будущее на сорок лет раньше. Он быстро понял, какой  прием  здесь
оказывают перебежчикам, и нашел  оригинальный  способ  обмануть  Священный
Трибунал: сделался святым отшельником. В этом ему сильно помогли знания по
истории средневековья. Повесть его невероятно скучна: в  самом  деле,  что
интересного могло быть в  жизни  человека,  тридцать  лет  просидевшего  в
землянке? Впрочем, иногда он наведывался  в  окрестные  монастыри  и  там,
роясь в старинных документах, сделал удивительное  открытие.  Он  выяснил,
какая катастрофа постигла нашу цивилизацию.
     "Массовое хронодезертирство, - пишет  Кри,  -  привело  к  тому,  что
проблемы Лямеза стало просто  некому  решать.  В  будущее  бежали  ученые,
квалифицированные специалисты, просто честные люди, не желавшие мириться с
деградацией общества. В итоге во всем мире произошло падение производства,
разразился глобальный кризис,  начался  голод.  Продолжала  свирепствовать
СИДА, и ей уже не могли противостоять так же  организованно,  как  раньше.
Правительства пытались бороться с перебежчиками террором,  но  он  вызывал
ответный террор и новый рост числа побегов. Начался хаос. Повсюду к власти
приходили уголовные элементы. Вспыхивали войны  и  мятежи.  По  нескольким
городам  были  нанесены  ядерные  удары.  Государства   рухнули.   Повсюду
воцарилась анархия. Власть перешла к враждующим вооруженным  группировкам.
Клич "Наука довела нас до этого!" был подхвачен. Озверевшие толпы  громили
оставшиеся научные центры, убивали ученых.  В  течение  каких-нибудь  двух
десятилетий  цивилизация  была   уничтожена.   Войны,   террор,   СИДА   и
возродившиеся  страшные  болезни  средневековья  истребили  большую  часть
человечества.
     Через несколько десятилетий после гибели  цивилизации  восстановилось
экологическое равновесие. Природа стала залечивать нанесенные людьми раны.
К этому времени начали прибывать перебежчики из прошлого. Но, растерянные,
неорганизованные, не умеющие найти общий язык с  жителями  этого  времени,
они уже ничего не могли исправить. Последняя попытка возродить цивилизацию
была предпринята через двести лет после Проклятого  Века.  В  этот  период
количество прибывающих перебежчиков достигло максимума. Но большинство  из
них захотели использовать имевшиеся у них знания  для  захвата  власти.  В
итоге все закончилось очередной вспышкой насилия, уничтожившей то, что еще
сохранялось.
     В настоящее  время  Лямез  переживает  эпоху  раннего  средневековья.
Большая часть планеты представляет собой  так  называемые  Дикие  Земли  -
никто не знает, что там  творится.  Мне  ничего  не  известно  о  попытках
пересечь океан. На протяжении столетий то тут, то  там  взрываются  склады
ядерного оружия; из-за этого на планете живут целые  расы  мутантов.  СИДА
по-прежнему уносит человеческие жизни, укрепляя тем самым позиции  церкви,
которая преследует разврат так же, как и науку."
     Кроме того, мы узнали из  манускрипта  Кри  некоторые  географические
подробности. Мы узнали, что находимся в Королевстве Корринвальд, обширном,
но раздробленном. Наиболее населенные области находятся к северу  от  нас;
вольный город Линдерг, где нашли свою  смерть  Зи  и  Саннэту,  служит  им
своеобразной границей. К западу и северо-западу земли принадлежат  крупным
и мелким  феодалам;  они  по  большей  части  населены  мало,  в  основном
крестьянами. На юго-западе - соседнее королевство Грундорг. На  востоке  и
юго-востоке - владения герцога Раттельберского. Наконец, на  юге  -  почти
незаселенные территории, переходящие в Дикие Земли. Кроме того, мы узнали,
что  нынешняя  религия  имеет  своей   основой   государственную   религию
Соединенных Республик и  что  нынешнее  летоисчисление  ведется  от  конца
Проклятого Века - от Искупления, по теперешней терминологии.
     Свою повесть Кри заканчивал так: "Я чувствую, что жить  мне  осталось
недолго. Сейчас я спрячу эту рукопись в кейс, закопаю его и пойду в город.
Тридцать лет я прожил  в  норе,  как  зверь;  пусть  хоть  похоронят  меня
по-человечески."
     Мы обсудили наше положение. Лоут предложил податься к разбойникам, но
я отклонил эту идею.
     - Разбойникам нужны не мы, а наше оружие. Нас прирежут  в  первую  же
ночь, чтобы завладеть им.
     Однако остаться в землянке, как Кри, нам тоже не  хотелось.  В  конце
концов мы решили, что Лоут отправится в дальнюю разведку на юг, а  я  буду
ждать его в течение месяца.
     Лоут отсутствует уже тридцать восьмой день. Все это  время  я  жил  в
землянке, охотился, в результате чего истратил почти весь оставленный  мне
Лоутом боезапас, и писал эту повесть.  Теперь  она  подошла  к  концу,  и,
кажется, вовремя: паста в шариковой ручке Лауса кончается. Два  дня  назад
сели батарейки в часах Лоута. Рвутся последние ниточки, соединяющие меня с
моим временем.
     Сегодня я отправлюсь в путь - куда-нибудь на юго-запад. Но прежде  я,
как и мой предшественник, положу эту рукопись в кейс  и  зарою  его  перед
входом в землянку. Найдут ли его когда-нибудь?  Кто  прочтет  эти  строки?
Полуграмотный кладоискатель? Следующий собрат по несчастью  -  перебежчик?
Или, может быть, археолог будущей цивилизации? Если, конечно, человечеству
удастся   возродиться   после   чудовищной   ошибки,   совершенной   нашим
поколением...





                                   ДОМ




     - Мосье, к вам мосье де Монтре.
     Жак Дюбуа брезгливо поморщился.
     - Скажите, что я не могу его принять.
     Однако посетитель, решительно отодвинув слугу, уже входил в  кабинет.
Тонкие черты породистого лица,  безупречный  костюм,  еле  уловимый  запах
дорогого лосьона - все в вошедшем говорило о принадлежности  к  старинному
дворянскому  роду,  не  имеющему  ничего  общего  с   наскоро   купленными
баронствами нуворишей; такие манеры формируются столетиями. Даже и  теперь
де Монтре держался с достоинством, мало вязавшимся с целью его визита.
     - Если вы пришли просить  об  отсрочке,  граф,  то  напрасно  теряете
время, - сказал Дюбуа. -  Срок  ваших  закладных  истек,  деньги  вами  не
внесены, и дом становится моим по праву.
     - Никто не оспаривает ваших прав, мосье, - ответил  де  Монтре,  -  я
лишь прошу вас войти в мое положение. Мои  предки  жили  в  этом  доме  на
протяжении трех столетий. Я  понимаю  ваше  желание  приобрести  старинный
особняк; вы достаточно богаты, чтобы сделать это.  Но  ведь,  помимо  моей
усадьбы, существуют и другие...
     - Мне нравится именно ваша, и покончим с этим.
     -  Мосье  Дюбуа,  я  ведь  не   прошу   вас   аннулировать   долговые
обязательства. Вы получите свои деньги, но  чуть  позже,  как  только  мои
обстоятельства поправятся...
     - Ваши обстоятельства никогда не поправятся, и если вы  сами  это  не
понимаете, то вы еще больший глупец, чем я думал.
     - Как вы смеете говорить со мной в таком тоне!
     - Смею, мосье Арман Филипп граф де Монтре, еще как  смею!  Я,  жалкий
ничтожный плебей, предков которого ваши предки могли  просто  ради  забавы
травить собаками, теперь говорю с вами  так,  как  мне  вздумается,  и  вы
будете  меня  слушать!  Вы  правили  Францией  на   протяжении   столетий,
проигрывали от  скуки  огромные  состояния,  устраивали  оргии,  достойные
Калигулы, вам принадлежало все - власть, почет, женщины - но  теперь  ваше
время  кончилось!  Вы  бездарно  спустили  капиталы,  награбленные  вашими
предками в крестовых походах и междоусобных войнах, отнятые у тех, кто всю
жизнь добывал свой хлеб в поте лица - и теперь власть перешла к  тем,  кто
ее действительно достоин. Третье сословие - это все, слышали такой лозунг?
В своей аристократической спеси вы не  пожелали  ударить  палец  о  палец,
чтобы спасти положение; вы презирали коммерцию  -  ну  конечно,  торговать
куда менее достойно, чем насиловать крестьянок. Посмотрите на  себя,  граф
де Монтре! Даже теперь, дойдя до полного разорения, вы  тратите  последние
деньги на дорогие костюмы и лосьоны!  Нет,  я  не  испытываю  ни  малейших
угрызений совести, отнимая у вас дом. Я  получаю  его  по  справедливости,
приобретаю на деньги,  которые  честно  заработал,  а  не  унаследовал  от
придворного лизоблюда или разбойника в доспехах.
     Лицо графа побледнело, рука стиснула набалдашник  трости,  однако  де
Монтре совладал с собой. Он резко повернулся  и  направился  к  двери.  На
пороге он остановился и произнес почти безучастно:
     - Вам не будет покоя в моем доме. Ни вам, ни  вашей  шлюхе,  -  после
чего стремительно вышел.
     "Шлюха, - усмехнулся про себя Дюбуа, - ну и  что,  что  шлюха?  Можно
подумать, что его аристократки - непорочные девы. Во всей истории  Франции
была только одна девственница, да  и  ту  сожгли  на  костре..."  -  Дюбуа
полагал,  что  по  части  остроумия  он  тоже  не   уступит   завсегдатаям
аристократических салонов. Мысли его обратились к Жаннет. Он действительно
подобрал ее на панели - в самом начале ее карьеры, прежде, чем  очарование
молодости успело поблекнуть под бременем профессии. Жаннет жила у него уже
полгода - и жила весьма неплохо, так что всем этим  разорившимся  графиням
впору только завидовать; должно быть,  она  и  сама  теперь  с  удивлением
вспоминала о временах, когда была уличной проституткой. В последнее  время
она, пожалуй, даже слишком избаловалась и стала позволять себе капризы, но
Дюбуа находил  в  этом  даже  особое  удовольствие:  человеку,  который  с
малолетства  привык  пробивать  себе  дорогу  зубами  и  когтями,   быстро
надоедает покорность.
     Дюбуа вынул из кармана часы на  золотой  цепочке,  бросил  взгляд  на
циферблат и поднялся из-за стола. Завтра в это время, подумал  он,  Жаннет
сможет почувствовать себя почти графиней де Монтре.


     Карета въехала в ворота, украшенные гербом  рода  де  Монтре;  колеса
зашуршали по гравию подъездной аллеи. Откинув занавеску на окне, Жаннет  с
любопы