ентиментальным.  "Свое отношение надо
доказывать делом,  а не словами", решил студент, приподнялся, стряхнул
прилипший к рукаву песок и направился к берегу.
     Здесь, подле шара,  около скалы, он расчистил от камней небольшую
площадку, затем стал перетаскивать на это место каменные плиты.
     - Что вы хотите делать? Зачем столько камней? - спросил Васильев,
приподнимаясь на локте.
     - Хочу  построить дом,  Александр Петрович.  Надоело жить в шаре.
Это  только  американцы  выдумывают  шарообразные  дома.  Я  видел  на
картинке  такую,  с  позволения  сказать,  архитектуру.  Да  вы и сами
помните!
     Васильев молчал.  Какое-то теплое, неясное чувство овладевало им.
Вот они здесь,  двое,  на обломках скал.  Кругом  пустота,  бескрайное
море, туман. И все-таки здесь кусок советской земли, и, самое главное,
рядом стоит твой друг, с которым тебя породнила страна.
     Инженер вдруг  совершенно  ясно понял,  что,  несмотря на разницу
лет,  характеров,  привычек и  всего,  чем  определяется  человеческая
индивидуальность,  у него,  опытного конструктора,  и у юного студента
общие стремления,  одни помыслы и одна всепобеждающая  мечта...  Будет
когда-нибудь  Синицкий  управлять  Каспийским  архипелагом из плавучих
гасановских островов.  Настанет  время  великого  изобилия  не  только
нефти, хлеба, но и всех плодов земли...
     ...Строительство дома  подходило  к  концу.  Камни  были   хорошо
уложены,  все  отверстия  в  стенах закрыты.  Крышу Синицкий сделал из
светлых продолговатых камней, похожих на толстые доски.
     Уже почти  совсем  стемнело,  когда  молодой  строитель  приволок
огромную охапку сухих водорослей.
     - Вот  и постель!  - сказал Синицкий,  протаскивая "морское сено"
внутрь дома.  Он аккуратно расстелил его по песчаному полу и,  вылезая
обратно, пригласил: - Пожалуйте на новоселье! Устраивайтесь поудобнее.
     Он опять  забрался  в  цистерну,   вытащил   из   аккумуляторного
отделения  запасную  лампочку,  нащупал  под ногами обрывки проводов и
взял еще одну банку аккумулятора.
     - Теперь наш "каменный шалаш" с электричеством, - сказал студент,
соединяя провода.
     ...Спокойные волны лениво катали по берегу гремящую гальку.
     Синицкий рассказывал инженеру о своих товарищах,  о  лабораторных
опытах  и  о  том,  как  трудно  себе  выбрать профессию по душе.  Так
например,  однажды он чуть было совсем не распростился  с  моделями  и
приемниками,  после  того  как  несколько дней походил в зоопарк.  Его
увлекла самоотверженная работа ученых,  которые  занимались  изучением
жизни зверей.
     - Завидую я тебе,  Николай!  - вдруг заговорил Васильев. - Зверей
ты видел только в зоопарке. Будем надеяться, что никогда ты не увидишь
их в человечьем обличье.  А вот мне пришлось...  После войны по всяким
репарационным  делам  я  попал в Вену.  Ради любопытства зашел в кино.
Перед  каким-то  ковбойским  фильмом  давали  спортивную  американскую
хронику... Я многое встречал в жизни, дорогой мой друг... не все люди,
даже у нас, напоминают хрусталь своей чистотой и прозрачностью. Но тут
я навсегда возненавидел всех тех, кто снимал эту хронику, кто выпустил
ее и кто хохотал, глядя на это позорное для человека зрелище... - Он с
трудом перевел дух,  как бы чувствуя невыносимую тяжесть, и продолжал:
- Показывали "веселый номер" - вольно-американскую борьбу двух женщин.
Они  выступали на специальной эстраде,  покрытой жидкой грязью.  Через
несколько минут этих женщин уже нельзя было отличить одну от другой...
Буквально  воплями  восхищения сопровождался этот номер.  Толпа вокруг
ринга была показана во всем ее американском великолепии...  Ты  пойми,
Николай,  с  незапамятных  времен человечество воспитывалось в любви и
уважении к  женщине.  Ей  писал  сонеты  Петрарка.  Данте  шептал  имя
Беатриче.   Великие   умы  посвящали  женщине  свои  лучшие  творения,
художники с нее писали картины.  Она  всегда  была  источником  жизни,
радости и вдохновения...
     Синицкий слушал своего старшего друга с тайным волнением и вместе
с тем был удивлен этой речью, которую он никак не предполагал услышать
от сурового и замкнутого в себе инженера.
     - Я  не  могу  понять  людей,  -  продолжал  Васильев,  - будь то
американцы или голландцы,  если они  позволяют  каким-нибудь  негодяям
публичное   издевательство  над  женщиной.  Я  уже  не  говорю  о  том
человеческом  отребье,  которое  могло  этим  восхищаться.  Зал,   где
показывали столь мерзкую картину, был набит американскими офицерами. Я
слышал их одобрительное ржанье, когда на экране голодная женщина, ради
того  чтобы  заработать  на хлеб,  шлепалась в жидкую грязь для потехи
глазеющих на нее сытых, розовощеких скотов...
     Он замолчал,  и почему-то ему вспомнился другой вечер... Праздник
на крыше института. Девушки в длинных одеждах плывут в медленном танце
и  чуть  слышно звенят наперстками по фарфору...  С ласковой нежностью
смотрят на них люди,  светятся счастьем их глаза. Юноши готовы бросить
на сцену все цветы, что украшают праздничные столы...
     - Ты еще многое не успел оценить,  мой друг,  - задумчиво  сказал
инженер.  - Все тебе кажется у нас привычным и обыкновенным... А вот я
видел...
     Долго еще  рассказывал  Васильев  о  своих  встречах  на  Западе,
вспомнил и о сыне, но только о письме умолчал. Ему самому оно казалось
невероятным. Он все еще с удивлением ощупывал в кармане плотный, будто
жестяной конверт.
     Постепенно тускнела   лампочка  на  аккумуляторе.  Ее  свет  стал
желтым,  затем красным,  как будто бы в ней светил  подернутый  пеплом
уголек.
     ...Наступило утро,  но и оно не  принесло  ничего  утешительного.
Туман не рассеивался. Казалось, он стал еще более густым и тяжелым.
     Бакланы, напуганные фейерверком,  уже не садились на островок. Да
и  ракет  не  осталось,  охотиться  нечем.  Синицкий,  для  того чтобы
скоротать время, возился с ультразвуковым аппаратом.
     - Удивительная  история!  -  сетовал  он,  постукивая  пальцем по
экрану.  - Какую великолепную технику подарила нам  капризная  судьба!
Десять  тысяч  стоит  один аппарат,  дороже "Москвича",  а мы бы его с
радостью  отдали  за  пару  бакланов...   Конечно,   не   ахти   какая
гастрономия,  а  вот...  -  он  комично  развел  руками,  -  печальная
необходимость.
     - Знала бы Саида,  как ты высоко оценил ее опытный прибор!  Ты же
понижаешь, что надо было хоть его спасти. Он все-таки нашел нефть.
     - Сейчас  бы  я  предпочел  найти  что-либо  другое.  -  Синицкий
вздохнул и проглотил слюну.  - Помню я об  интересных  опытах.  Ученые
опускали  в  воду кварцевую пластинку,  излучающую ультразвук,  и вода
вроде  как  кипела.  Вынимали  пластинку  -  вода  сразу   становилась
спокойной... Занятные фокусы! Такие же, как и с загадочными кольцами.
     Он зевнул и вдруг застыл с открытым ртом.  Какая-то острая  мысль
буквально парализовала все его движения. Он даже боялся вздохнуть.
     Но вот оцепенение прошло.  Синицкий схватил аппарат,  подбежал  к
воде  и  зашел в нее по пояс.  Опустив хобот аппарата вниз,  он резким
движением  повернул  переключатель.   Послышалось   слабое   жужжанье.
Стараясь не дышать, студент смотрел в воду.
     Вдруг на воде показалось белое брюшко всплывшей рыбы, затем еще и
еще - целый десяток оглушенных ультразвуком рыб.
     - Смотрите,  - крикнул находчивый рыболов,  - какие огромные! Это
кутумы!..  Молодец Саида, делает аппараты и для разведки и для рыбного
промысла!  - Он стал бросать рыбу  на  берег.  -  Александр  Петрович,
ничего не трогайте,  я сам все сделаю, - умоляюще попросил он, увидев,
что Васильев собирает рыбу. - Одну минутку! Я только возьму посуду.
     Синицкий забрал  свой  улов,  затем  коробку  от  аккумулятора  и
побежал к скалам...
     За обедом  Синицкий  по-прежнему  был  весел,  шутил  и  старался
развеселить Васильева.  Тот почти не отвечал на его  вопросы  и  часто
смотрел вверх, как бы прислушиваясь к шуму несуществующего самолета.
     Васильев вдруг  встал,  прошелся  несколько  раз  вдоль   берега,
остановился  около  лежащих  на  песке  аккумуляторных пластин и долго
рассматривал их.
     Возле "каменного  шалаша"  он взял разрядившийся аккумулятор и со
всего размаха ударил о камень.
     На песок  полился  электролит.  Темная полоска потянулась к морю.
Инженер с ожесточением расколотил аккумулятор на части.
     "Что это с ним? - испугался Синицкий. - Уж не случилось ли чего?"
     Васильев смотрел, как темнеет песок, и чему-то улыбался.

x x x

     Хмурый, взъерошенный паренек выбежал из радиорубки на палубу.  Он
прижимал  к  белому кителю морскую фуражку и беспокойно оглядывался по
сторонам. Все тонуло в густом тумане. Палуба казалась пустой... Радист
посмотрел на капитанский мостик,  откуда,  как ему казалось, слышались
голоса,  но и там никого не было видно.  Подбежал к лестнице, взглянул
вверх:  сплошное  молоко.  На  спасательном  круге еле-еле разбиралась
знакомая надпись: "Калтыш"...
     Стуча каблуками по железным ступенькам, радист взбежал на мостик,
где стояли Агаев и Рустамов.
     - Товарищ  начальник!  -  закричал  он.  - Нашли,  честное слово,
нашли!
     - Цистерну? - обрадовался директор.
     - Нет, букву.
     - Ничего не понимаю!  Какую букву?  - рассердился Агаев. - Говори
толком!
     - Сейчас Саида передавала.
     Директор и Рустамов побежали в радиорубку.

x x x

     За час до того,  как радист сообщил о непонятной передаче  Саиды,
на острове происходило следующее.
     Васильев, к  возраставшему  беспокойству  Синицкого,  с  той   же
странной  улыбкой выдернул пластины из второго аккумулятора,  разломал
их на отдельные полоски и начал аккуратно раскладывать на песке.
     Синицкий недоуменно  пожал плечами и осторожно,  боясь рассердить
инженера, сказал:
     - Я бы мог подобрать темные камешки,  Александр Петрович.  Стоило
ли труда ломать аккумулятор?
     - Камешки с самолета не видны, - загадочно улыбнулся Васильев.
     - А вы находите, что такие пластинки в тумане увидят? - удивленно
спросил Синицкий,  но,  взглянув на улыбающегося инженера,  закрыл рот
рукой. - Молчу! Иногда такое подумаешь...
     Он опустился  на  песок  и  вместе  с  инженером  стал  торопливо
раскладывать пластины.

x x x

     В радиорубке было жарко и душно.
     - Где же передача Саиды? - нетерпеливо спросил Рустамов.
     Радист, закусив губу, нервно вертел ручки приемника.
     - Я беспокоюсь за нее,  - сказал Агаев,  заглядывая в окно. - Она
полетела на самолете без поплавков.
     - Ничего,  летчик у нее опытный, - заметил Рустамов. - Но пора бы
ей возвращаться на базу. Горючего не хватит.
     Будто в ответ на это,  в репродукторе на столе радиста послышался
громкий и спокойный голос Саиды:
     - Я  "Пион"...  Пролетаем  над  островом.  Видим  его  на  экране
локатора. Выложена металлическая буква "В". Сообщаю координаты.
     Остров оказался всего лишь в пятидесяти километрах от того места,
где сейчас находился экспериментальный танкер института "Калтыш".
     Взяли курс... Танкер приближался к острову.
     Ни Васильев,  ни Синицкий не знали, сколько сейчас времени. Часов
не  было.  А  солнечные  часы  -  их  могли  бы  сделать  и  не  такие
изобретательные "островитяне",  как Васильев и Синицкий -  без  солнца
ничего  не  показывают.  Именно  по  этой  причине и нельзя было точно
определить,  когда, в какое время обитатели острова услышали бархатный
и, как они были убеждены, прекрасный голос танкера "Калтыш".
     Оба они подбежали к берегу и,  всматриваясь в  туманную  даль,  с
нетерпением ожидали,  когда на мелочно-белом горизонте появится силуэт
судна.
     Сначала они услышали плеск и шум мотора, и только через несколько
минут начали проступать чуть заметные контуры танкера. Он был выкрашен
в белую краску, и темные фигуры на капитанском мостике казались как бы
повисшими над водой.
     Послышался плеск  спущенной шлюпки.  Издали она напоминала черную
соринку в молоке.
     Васильев и  Синицкий  стояли по колена в воде,  готовые броситься
навстречу шлюпке.
     Она была  совсем  уже  близко...  На носу стоял человек в кожаном
пальто и приветственно размахивал фуражкой.

                        Глава двадцать седьмая
                  "ДЛЯ НИХ НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО"

     На танкере   сегодня   настоящий  праздник.  Еще  бы!  Есть  чему
радоваться.  В каюте находились люди,  которых вот уже несколько  дней
искали десятки самолетов,  катеров и глиссеров.  И нашли их не летчики
аэроклуба,  не моряки из мореходного училища,  а  свои  же  сотрудники
Института нефти.
     Конструктор Васильев  и  молодой  изобретатель   Синицкий   стали
героями  дня.  Каждый  из  команды  невольно забегал хоть на минутку в
кают-компанию и,  приоткрыв дверь,  заглядывал туда, в надежде увидеть
людей, которые так счастливо вырвались из подводного плена.
     Среди команды  мгновенно  разнеслась  весть   о   самоотверженном
поступке  комсомольца Синицкого,  оставшегося в подводном доме,  чтобы
спасти конструктора.  О мужестве и  находчивости  капитана  подводного
дома,  сумевшего при неожиданной катастрофе организовать спасение всех
своих товарищей, было известно еще раньше.
     На палубе танкера царило необычайное оживление. Радист привязывал
к мачте репродуктор, матросы уже в третий раз мыли палубу.
     Совсем низко пролетел самолет. Из кабины высунулась голова Саиды.
Радиоглаз помощника капитана подводного дома увидел то,  что не смогли
увидеть в тумане простым глазом летчики аэроклуба.
     Васильев знал,  что аккумулятор в пластмассовой цистерне выглядел
бы  маленькой,  почти  незаметной  точечкой  на  экране,  поэтому он и
разложил пластины аккумулятора на большой  площади,  будто  сигнальное
полотнище,  иногда  применяющееся на аэродромах для связи с самолетом.
Аппараты Саиды видят везде: в воздухе, под водой и под землей!
     Остров на  экране  был  виден,  как  серое пятно,  а на нем резко
чернела буква, словно выведенная углем.
     Васильев, усталый после горячей ванны,  одетый в новую матросскую
робу, с вполне понятным интересом наблюдал, как накрывали на стол.
     Звенели бокалы  из  зеленого  стекла.  Блестели тарелки с золотой
каемкой.  На них лежали аппетитные ломтики хлеба с  розовой  хрустящей
корочкой, о которой еще только вчера мечтал Синицкий.
     Кстати, Синицкий стоял тут же и  по  привычке  обломком  гребенки
причесывал  свои  влажные волосы.  Глазами он искал зеркало:  юноше не
терпелось посмотреть,  как идет к нему чужой костюм.  Он уже давно  не
видел  себя  в зеркале;  к тому же вполне понятно,  что человеку в его
возрасте всегда любопытно посмотреть на себя в новом костюме.
     - Как себя чувствуешь,  Александр Петрович?  - озабоченно спросил
Рустамов,  входя в каюту вместе  с  директором.  -  Как  поживает  наш
молодой друг? - улыбнулся он Синицкому.
     - Спасибо,  прекрасно...  и я,  и мой товарищ... Но... - Васильев
посмотрел  на  парторга,  затем  на  Агаева  и с нескрываемой надеждой
спросил: - Какие есть возможности для того, чтобы поднять...
     - О делах потом,  - отмахнулся Рустамов. - Зачем сейчас говорить!
До берега далеко,  успеем. У нас, азербайджанцев, нельзя так: пришел в
гости - и сразу разговор о делах.  Зачем,  дорогой,  спешить!  Подожди
немножко, отдохни. Гость для хозяина - словно роза: куда хочет, туда и
поставит...  - Он рассмеялся и указал на кресло: - Садись, дорогой, за
стол...  Николай Тимофеевич!  - окликнул он Синицкого. - Прошу узнать:
как там насчет барашка? Не стал ли он похож на твоего баклана?
     Когда Синицкий  ушел,  Васильев  достал  из   кармана   сложенное
вчетверо письмо я молча протянул его Рустамову.
     - Заявление в  письменной  форме?  -  рассмеялся  парторг.  -  Не
помогают  мои  убеждения.  Что  поделаешь!  О делах так о делах!  - Он
переглянулся  с  директором  и  спросил,  обращаясь  к  Васильеву:   -
Александр Петрович, у вас есть сын?
     - Вот, смотрите сами. - Инженер глазами указал на письмо.
     Быстро пробежав  его,  Рустамов передал листок директору и развел
руками.
     - Ну  и  "антиподы"!  До  чего  же подлая работа!  - Он встал и с
возмущением зашагал возле стола.  - Я тебе  говорил,  Джафар,  что  ни
черта  они не понимают...  Предложить такую штуку советскому инженеру?
Для этого надо быть просто сумасшедшим!
     - Нечего  возмущаться,  -  сказал  Агаев,  уминая большим пальцем
табак в своей зеленой трубке.  - Они это сделали на всякий  случай.  В
запасе у твоих "антиподов" было более действенное оружие.  - Он указал
головой в угол, где лежал какой-то сверток, накрытый парусиной.
     - Но  неужели так трудно понять,  что для советского человека нет
ничего дороже интересов Родины?  - продолжал Рустамов, нервно шагая по
каюте.  - Неужели они этого не поняли во время войны?  Или,  например,
наши великие стройки им ничего не говорят?  Какой  советский  человек,
даже если он годами дышал отравленным воздухом чужого мира, не захочет
вернуться домой?  Они только что в этом могли  убедиться...  Александр
Петрович,  - парторг остановился возле Васильева,  - ваш сын несколько
дней тому назад пытался вырваться на свободу и пробраться  к  нам.  Он
согласился  надеть  форму  американского  солдата только затем,  чтобы
легче было бежать.  Не могу скрывать:  на иранской границе его ранили.
Нам   стало  известно  об  этом,  и  сейчас  советский  посол  требует
возвращения советского гражданина Алексея Васильева на родину. Сидите!
-  Он  сделал предупреждающий жест,  заметив,  что инженер побледнел и
приподнялся. - Уверен, что скоро вы увидите сына.
     Васильев сидел молча,  опустив голову. Он как-то не мог осознать:
что же теперь делать? Беспокоиться или радоваться?
     Перед глазами  проплывали картины пустынного острова,  где он жил
вместе с Синицким.  Туман,  скалы,  летящие бакланы, "каменный шалаш",
ночные  беседы...  И  вдруг  мелькнула  мысль  - светлая,  ясная,  как
весенний день:  Алешка,  его Алешка скоро будет на родной земле! И еще
думал Васильев, что его сына теперь уже не могут заставить воевать под
опозоренным голубым флагом, заставить убивать детей.
     Рустамов сообщил кое-какие подробности о поисках Алексея:  о том,
что в этом деле  помогла  Мариам.  Она  рассказала  парторгу  о  своем
разговоре  с  Васильевым  накануне  последних испытаний.  При этом она
указала  на  вымышленное  имя  Вильям;  ранее  оно  было  записано  на
магнитофоне   Синицкого.  Это  и  послужило  дальнейшему  распутыванию
сложного узелка.
     - Остальное,  я думаю,  не так уж интересно,  - заключил парторг,
заметив входящего студента. - Этим делом займутся люди поопытнее нас с
вами...  А  вот  насчет  особой  техники,  которую  нам сейчас покажет
директор, мы можем сказать свое веское слово.
     Агаев понимающе  улыбнулся,  затем  прошел  в угол и торжественно
приподнял парусину.
     Под ней   находился   странный   аппарат   с   острыми   крюками,
расположенными по окружности блестящего цилиндра.  Несколько ниже,  на
боковой   стороне  цилиндра,  торчали,  как  полевые  бинокли,  черные
объективы;  в них поблескивали мокрые стекла.  Еще ниже были укреплены
толстостенные магниевые лампы.  Они,  видимо,  уже использовались:  их
стенки оказались покрытыми белым налетом.
     - Ничего не понимаю, - сказал Васильев, осматривая непонятную для
него конструкцию. - Что это за штука?
     - Небольшой  фотоаппарат  для рыбаков,  интересующихся подводными
сооружениями,  - с коротким смешком пояснил  Агаев.  -  Вот,  обратите
внимание,  -  рассказывал  он:  -  этот  цилиндр,  сброшенный с лодки,
погружается в воду...  Ну,  скажем,  неподалеку  от  подводного  дома.
Коснувшись  грунта,  он  автоматически  уравновешивается  на небольшом
расстоянии от дна  и  благодаря  магнитному  устройству  подплывает  к
стальной массе танка. В эту же сторону направлены его объективы. Через
равные промежутки времени на  к