ата
медленно, по капле стекает вода...
     Ослепительной искрой  блеснула  мысль:  "Если  есть  огонь,   то,
значит, будет вода".
     Васильев бросился к шару, быстро разыскал там внутреннюю проводку
из  толстого  освинцованного  кабеля,  что  тянулся от аккумуляторов к
фонарю,  и оторвал  ее  от  стенок.  Еле  удерживая  себя  от  резких,
нетерпеливых   движений,   инженер,   прикусив  губу,  осторожно  снял
свинцовую трубку с жилы кабеля...
     Теперь надо найти фляжку и снять с нее суконную обшивку... Так...
Это сделано. Крышка?.. Крышка от фляжки не нужна... Инженер свернул из
оторванного  от  своей  рубашки  лоскута  тугую пробку.  Вставил в нее
оболочку кабеля, скрученную в виде змеевика.
     Готов перегонный аппарат!  Морская вода плещется во фляжке, как в
реторте...  Теперь надо найти мензурку...  Здесь как раз и  пригодится
крышка-стаканчик от фляжки.
     Огонек, зажатый в трещине скалы,  дрожал,  словно  пламя  газовой
горелки.  Знаменитый  инженер,  волнуясь  как школьник,  повторял опыт
перегонки воды.  В первый раз он делал  это  лет  двадцать  пять  тому
назад.
     Фляжка, служившая сейчас  ретортой,  была  укреплена  над  огнем,
змеевик спускался в ямку с холодной морской водой.  Конец змеевика был
подведен к стаканчику,
     Из свинцовой кабельной трубки показалась, как слеза, первая капля
живой воды.
     Поистине, эта  вода  казалась  Васильеву живой!  Затем еще капля,
еще...  Ему вспомнился рассказ о средневековой китайской пытке,  когда
на  выбритое  темя  медленно падали капли воды...  Вероятно,  Васильев
испытывал сейчас то же самое:  редко стучали неторопливые капли в  дно
стаканчика.
     Может быть,  проходили часы или только минуты  -  Васильев  плохо
представлял себе время... Он смотрел на драгоценные капли, которые уже
не стучали, а булькали, с тихими всплесками наполняя стаканчик.
     Вот он  почти  полон.  Так  хочется поднести его ко рту,  хотя бы
только смочить  губы!..  Но  вдруг  не  удержишься  и  выпьешь  все?..
Васильеву стало даже страшно при этой мысли.
     Прижимая к груди стаканчик,  инженер медленно поплелся к  берегу.
Там  он  осторожно  приподнял  голову  Синицкого  и влил ему несколько
капель в пересохший рот.
     Прошли минуты, и юноша открыл глаза.
     ...Долго не мог понять Синицкий, что с ним произошло. Где он? Кто
это?  Что за человек приподнял ему голову и держит перед ним блестящий
стаканчик?..
     Все его  тело  болело,  мутилось  сознание.  Он  то закрывал,  то
открывал глаза, силился что-то рассмотреть вокруг себя...
     Словно из  тумана,  медленно  выплывало  знакомое  лицо  капитана
подводного дома.  "Ну, значит, жив!" обрадовался Синицкий, но все-таки
для большей уверенности спросил:
     - Это вы, Александр Петрович?
     Он сказал это так тихо, что Васильев его не слышал. Но он увидел,
что юноша смотрит вполне сознательно и даже пытается улыбнуться.
     Инженер облегченно вздохнул:
     - Наконец-то! Как вы напугали меня, Синицкий!

x x x

     К вечеру  второго  дня  своего  пребывания  на  острове  Синицкий
чувствовал  себя  уже  достаточно хорошо,  если не считать неприятного
ощущения в желудке:  два дня он ничего не ел.  Но это  все  пустяки...
Обойдется.
     Он попытался выразить свою благодарность  Васильеву,  но  инженер
ласково усмехнулся и сказал:
     - Синицкий остался в подводном доме тоже не  ради  любопытства...
Так что перестанем считаться... Нам сейчас не до сантиментов.
     Влюбленными глазами Синицкий смотрел на инженера.  Все получилось
наоборот:  не  он,  Синицкий,  спас  ему  жизнь,  а Васильев освободил
студента из подводного плена.  "Ну что ж,  не будем считаться, - решил
он. - Здесь свет, воздух, твердая земля. Что еще нужно бывшему узнику,
который еле-еле вырвался на свободу?"
     Синицкому казалось,  что в мире уже не осталось ничего страшного.
Разве можно сравнить мелкие неприятности пребывания на  отрезанной  от
берега груде камней с тем,  что было несколько часов тому назад?..  И,
конечно,  если он,  Синицкий,  не  растерялся  в  подводном  доме,  то
здесь...  Смешно  даже  подумать!  Он  готов сидеть на этой бородавке,
вылезшей из-под воды, хоть целую неделю!
     "Но-но! Не  фанфаронить!  -  одернул  себя  Синицкий.  - Ненужное
торжество".
     Он смотрел на хмурое лицо Васильева и думал,  что этот человек не
может радоваться своему спасению.  Но что должен сделать Синицкий? Как
ему держаться с ним?
     Он чувствовал,  что сейчас,  как никогда,  старшему его  товарищу
нужна  помощь...  Как подойти к нему?  Как найти верный тон?  Нет,  не
помогут здесь слова утешения.
     Студент мучительно ломал голову.
     - Надеюсь,  что эти  приключения  навсегда  отбили  у  вас  охоту
заниматься нефтеразведкой? - неожиданно обратился к нему Васильев.
     Синицкий обрадовался:
     - Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от такого
дела, как говорится, за уши не оттащишь. - Он бодро встал, прошелся по
берегу  и  насмешливо  протянул:  -  Да-а,  всякие бывают приключения!
Кстати, мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько
я помню, росли пальмы и бананы... А здесь...
     - Вы недовольны? - равнодушно спросил Васильев.
     - Да  как вам сказать...  внизу было уютнее,  - в тон ему заметил
студент, пряча улыбку. - Но, конечно, несколько душно.
     - Вот  и дышите!  Я уже осмотрел эти камни.  К сожалению,  здесь,
кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.
     - Я  это и предполагал,  - сказал Синицкий,  стараясь не показать
своего беспокойства. - У нас ничего нет, Александр Петрович?
     Васильев отрицательно покачал головой.
     - Значит,  обойдемся,  - с деланной беспечностью сказал  студент,
заметив  тревогу  на  лице  Васильева.  - Будем считать,  что только в
книгах сердобольные романисты обычно дают потерпевшим  кораблекрушение
ящик  сухарей  и бочонок воды...  Они понимают,  что без этого нельзя.
Посади Робинзона на такой остров, он на тридцатой странице и помрет.
     - Чудак  вы,  Синицкий!  -  Васильев  улыбнулся.  - Не можете без
шуток. Да понимаете ли вы наше положение?..
     - Мне кажется, что да, - спокойно ответил студент.
     - Неизвестно,  сколько дней будет висеть этот туман,  - продолжал
Васильев. - Если не найдут первый шар, то едва ли и нас будут искать.
     - Я тоже так думаю.
     Мурлыкая себе  под  нос,  студент подошел к цистерне,  заглянул в
люк, ощупал выходящие из шара контакты и сказал:
     - Честное слово,  Александр Петрович, я до сих пор не могу придти
в себя от изумления. Как это вы здорово придумали - замкнуть рубильник
изнутри шара!
     Васильев промолчал.  Он сидел на песке и задумчиво один за другим
бросал  камешки  в  воду.  Они  низко  летели  над волнами и с звонким
плеском скрывались под  водой.  Ему  нравились  эти  короткие,  четкие
всплески, похожие на цоканье лошадиных копыт.
     - Александр Петрович,  - не унимался Синицкий, - мне кажется, что
за  половину крохотной булочки - знаете,  такие бывают поджаристые,  с
тонкой корочкой - я бы отдал полжизни...
     - Молчите,  Синицкий!..  Иначе  я вам предложу целую,  чтобы вы с
жизнью совсем распростились.
     - Ну, не буду. Все! - Синицкий умолк.
     Гремела галька. Шипели пенящиеся волны.
     - Но  как подвести понтоны?..  - как будто спрашивая самого себя,
прошептал Васильев.
     - Вы о чем, Александр Петрович? - спросил озадаченный Синицкий.
     - Тысячи тонн нагрузки... Как поднять? - продолжал Васильев.
     Юноша решил  отвлечь  его  от  печальных мыслей.  Он подвинулся к
Васильеву и мечтательно заговорил:
     - Вы знаете, Александр Петрович, иногда мне кажется, что все-таки
остались на земле романтические  приключения.  Конечно,  очень  трудно
поверить, что в век атомной энергии, радиолокации, ракетных двигателей
два человека  вдруг  оказались  на  необитаемом  острове.  -  Синицкий
вздохнул.  - Слово-то какое - "необитаемый"!  Я о нем только в детстве
слышал...
     - Насколько я понимаю,  ваше детство окончилось совсем недавно, -
хмуро заметил Васильев.
     Через минуту  он  посмотрел  на  цистерну  и увидел,  что из люка
торчали ноги Синицкого.
     Наконец студент   вылез   из   шара   и  вытащил  оттуда  аппарат
ультразвуковой локации, длинный хобот которого тут же уперся в песок.
     - Я  думаю,  Александр  Петрович,  -  со  смущенной улыбкой начал
Синицкий,  - что если бы у вас была возможность  выбирать,  то  вместо
этого аппарата вы все-таки взяли бы ящик сухарей,  как это делали наши
старые знакомые - опытные, видавшие виды мореплаватели.
     Васильев молчал.
     - Не хотите ли этим заняться? - сказал он через минуту и протянул
Синицкому несколько проволочных колец, скрепленных между собой. - Нури
утверждает, что его головоломки отвлекают от неприятных мыслей.
     - Прекрасно!  По-моему,  это  самое  подходящее  занятие  в нашем
положении, - согласился студент и взял у Васильева кольца.
     На острове стояла тишина.
     - Александр  Петрович,  -  наконец  нарушил  молчание   Синицкий,
углубившись в разгадывание проволочного фокуса, - вопрос можно?
     - Ну?
     - Сколько верблюд может жить без пищи?
     - Несколько месяцев.
     - Завидный  пример!  - Синицкий вздохнул.  - Несколько месяцев...
Верблюд...  "Он живет среди пустынь.  Ест невкусные кусты".  - Студент
вынул из кармана магнитофон и подкинул его на руке.  - Ну и положение!
Нарочно не придумаешь!..  И что, главное, обидно: начнешь рассказывать
- никто не поверит... Честное слово, не поверит!
     - Вы и этим недовольны?
     - Ну  еще  бы!..  Разве  я  мечтал  когда-нибудь  попасть в герои
приключенческого романа?  А получилось...  Только  уж  очень  странно.
Вроде как судьба решила посмеяться над нами. Подумать только: посадить
такого конструктора и студента,  почти  геолога,  -  Синицкий  скромно
улыбнулся,  -  посадить  на голые камни и дать им в руки два аппарата:
"Вот,  мол,   вам   чудеса   техники.   Посмотрим,   как   вы   будете
выкручиваться..." Обидно даже говорить!
     Синицкий замолк,  потом постучал пальцем  по  стеклянному  экрану
аппарата:
     - А еще обиднее сознавать,  что в  нашем  положении  эта  высокая
техника не стоит... той булочки... поджаристой, с розовой корочкой!

                        Глава двадцать шестая
                          ТУМАН НАД КАСПИЕМ

     Капризно и  беспокойно  Каспийское  море.  Редко,   очень   редко
выпадают  тихие,  штилевые дни...  В такой день летчику,  привыкшему к
своей коротенькой трассе Баку -  Красноводск,  хочется  пролететь  над
самой  водой  и,  высунувшись за борт кабины,  полюбоваться отражением
своего самолета.
     Такие дни  надо  отмечать  в календаре красным,  как праздничные,
если бы только знать,  когда они будут...  Впрочем,  и в такой день  к
вечеру  подует  ветерок  - сначала робкий,  неуверенный,  а через час,
глядишь,  разбушуется так,  что тот же летчик, уже на обратном пути, с
тревогой   сжимает  ручку  управления  самолетом,  стараясь  забраться
повыше...
     Бывают и  другие причуды у Каспия...  Иногда он кутается в теплую
шубу.  Густой белый туман накрывает его с головой.  Взглянув на карту,
вы  можете  представить  себе,  что  его усатая голова находится около
устья Волги...
     Летом и  ранней осенью подобные капризы бывают редко.  Но надо же
было случиться,  что именно в начале октября,  когда  происходили  все
описываемые здесь события, Каспий вдруг начал окутываться туманом.
     Летчиков это не беспокоило:  они  могли  идти  над  морем  слепым
полетом,    включив    автопилот   и   полукомпас.   Дорога   насквозь
просвечивалась невидимыми лучами радиомаяков.  Путь  безопасен,  идешь
как  по рельсам!..  Но искать пропавший шар в тумане нелегко.  Как его
увидишь? Он такой же белый, как и туманная пелена...
     Густой туман  опустился и над островом.  Синицкий сидел на камне,
глядя  на  тусклое  солнце.  Оно  казалось  электрической   лампочкой,
просвечивающей сквозь толстый слой пара,  как в бане.  Было так жарко,
точно остров находился под тропиками.
     Воды у новых островитян было достаточно.  Вот уже несколько часов
без перерыва работал перегонный аппарат, "изобретенный" Васильевым. Но
это  только  вода!  Синицкий  думал  о  другом:  вот  уже два дня он и
Васильев ничего не ели.
     Над гребнями  волн  взлетали  бакланы,  похожие  на  хлопья пены.
Иногда нет-нет и блеснет в клюве птицы трепещущая рыбешка...
     С жестокой завистью смотрел на них Синицкий.  Он думал, что через
несколько дней,  если придется сидеть на этом голодном острове, он уже
будет мечтать о том, с каким невероятным наслаждением вонзил бы зубы в
еще теплое тело крючконосой птицы...
     Огненный солнечный  шар,  казалось,  вот-вот  сорвется  вниз:  он
постепенно обрастал темно-красными облаками,  они как бы тянули его за
горизонт, понемногу обрывая дрожащие нити - лучи.
     Неподалеку от Синицкого сел баклан. Птица держала в кривом хищном
клюве   поникшую   рыбешку   и   посматривала   на   человека   злыми,
настороженными  глазами.  Синицкий  медленно  пополз  к  ней.   Баклан
взмахнул  крыльями  и  перелетел  на  другое  место...  Человек  снова
двинулся за ним. Баклан равнодушно оглянулся и улетел...
     Других птиц  Синицкий  пытался подбить камнями,  но из этого тоже
ничего не получалось...  Бакланы мгновенно улетали, как только видели,
что человек берет камень или пытается поднять руку.
     Синицкий вспомнил,  что где-то читал о приемах североамериканских
индейцев. Он лег на остывающую гальку и притворился мертвым.
     Медленно тянулись томительные минуты. Юноше казалось, что от этой
ничтожной   птицы,   которую  он  должен  поймать,  зависит  все.  Ему
представлялось,  что проходят  часы,  дни...  Все  его  тело  затекло,
онемело...
     Огромный баклан  сел  почти  рядом.  Синицкий  не  дышал.  Сквозь
полузакрытые веки он видел,  как птица повернула к нему горбатый клюв.
Она,  наверное,  была удивлена и с любопытством смотрела на  человека.
"Сейчас или никогда",  подумал студент. Все мускулы у него напряглись.
Так зверь готовится к прыжку...
     Резкий бросок!  Казалось,  что в нем сосредоточилась вся энергия,
накапливаемая годами.  Опять неудача!  Баклан  метнулся  в  сторону  и
мгновенно исчез в тумане.
     - Не годится,  Николай Тимофеевич,  -  сказал  Васильев,  который
издали  наблюдал  за  действиями  Синицкого.  - Так охотились пещерные
люди, потом они изобрели палку.
     - Эх,  если бы сделать лук!  - с сожалением,  будто о несбыточной
мечте, высказал свое желание студент.
     - Попробуем   другую   технику.   -  Васильев  вдруг  вспомнил  о
сигнальных ракетах.
     Он побежал  к  цистерне  и  вытащил  оттуда  несколько  картонных
трубок.  Ракетницу он позабыл в подводном доме,  поэтому  пользоваться
зарядами  обычным способом оказалось невозможным.  Да и вряд ли удобно
стрелять птицу сигнальными ракетами!
     - Помогите мне, Синицкий, - сказал инженер. - Нужно расплести эти
провода на отдельные жилки.
     Васильев передал студенту куски кабеля.
     Мысль изобретателя  продолжала  работать,  для   нее   все   было
осуществимым. Васильев набрал около себя горсть мелких камешков, затем
вскрыл трубки ракет,  вынул капсюли,  вставил  туда  петли  из  тонкой
проволочки,  то  есть  сделал простейшие электрозапалы,  снова зарядил
трубки взрывчатой смесью.  Затем он положил сверх нее  камешки,  забил
тряпками, как пыжами, и, обращаясь к Синицкому, спросил:
     - Ну, охотник, готово?
     - Надеюсь,  что  я  правильно  решил  эту  задачу?  - поддерживая
шутливый тон,  сказал студент,  передавая  Васильеву  длинные,  тонкие
проволочки.
     - Ничего.  Подаете надежды, - не глядя на него, заметил инженер и
соединил провода с концами проволочных петель.
     Он расставил ракеты в разных местах,  надежно укрепляя  их  между
камнями,  причем таким образом,  чтобы концы трубок были направлены на
те участки островка, где обычно садились бакланы.
     - Местность минирована, - заявил Васильев. - Тащите аккумулятор!
     Инженер присоединил все концы от пяти ракет  к  одной  контактной
гайке.  От  каждой  ракеты  шло  по  два конца;  вторые концы Васильев
разложил перед собой.
     Синицкий невольно   любовался  четкими  и  экономными  движениями
товарища,  когда тот присоединял провода, скручивая их быстро и ловко.
Ему  были  понятны эти приготовления.  Он знал,  что если прикоснуться
свободным проводом  ко  второй  клемме  аккумулятора,  ток  побежит  к
ракете, накалит в ней тонкую проволочку...
     Сухой и короткий треск прервал размышления Синицкого. Взметнулось
красное пламя, осветившее берег, скалы и белый шар, словно вспыхнувший
в эту минуту. Огненно-красная птица с распростертыми крыльями взлетела
вверх и, как обожженная, упала на камни.
     Синицкий бросился к ней.  Он взял птицу за крыло и высоко  поднял
ее над головой. На лице его светилось нескрываемое торжество.
     Васильев сделал ему знак,  указывая  на  другого  баклана.  Птица
спускалась на гладкий серый камень почти вертикально,  как геликоптер.
Инженер взял провод от третьей ракеты,  коснулся им контакта,  и снова
раздался выстрел.
     Взлетело зеленое   пламя,   и   все    на    острове    мгновенно
преобразилось...  Зазеленел  песок,  как свежая весенняя трава.  Скалы
стали похожими на островерхие кипарисы,  а круглые валуны - на  кусты.
Над  ними  простирала трепещущие крылья невиданная зеленая птица.  Она
медленно падала на песок.
     - Александр  Петрович!  -  крикнул  Синицкий.  -  Можно мне взять
коробку от одного аккумулятора?
     - Пожалуйста.
     - А повар из меня выйдет?
     - Попробуйте.
     Синицкий обрадовано   схватил   подстреленных   бакланов,   затем
разобрал аккумулятор и побежал с его коробкой в глубь острова.
     Через несколько минут Васильев подошел к нему.
     - Как вам нравится моя затея? - спросил Синицкий, пристраивая над
синеньким огоньком железную коробку.  -  Смотрите:  полный  комфорт!..
Газовая плита... Сейчас вода закипит...
     Засучив рукава, он хлопотал около плоского камня, ощипывая на нем
птицу.
     - Знаете,  Александр Петрович,  мне кажется, что теперь я понимаю
огнепоклонников,  - говорил студент,  ловко орудуя перочинным ножом. -
Археологи доказывают, что эти исторические личности строили храмы там,
где горели огоньки нефтяного газа. А я думаю, что это были не храмы, а
первые газовые кухни.
     Тщательно, как  хорошая  хозяйка,  Синицкий вымыл плоский камень,
похожий на низкий стол,  поставил банку посредине,  вынул из  нее  уже
сварившуюся птицу и разделил ее на небольшие куски. Затем он высыпал в
стаканчик соль, оставшуюся во фляжке после перегонки воды.
     - Прошу  к столу!  - широким жестом хлебосола обратился студент к
Васильеву, но тут же смутился. - Попробуйте, что у меня получилось.
     Незаметно подкрадывались сумерки.
     "Вот и еще один день прошел,  а помощи никакой.  Может,  нас  уже
перестали искать?  Там ничего не знают",  думал Васильев,  следя,  как
Синицкий убирал с каменного стола.
     Васильев не  мог  выносить бездеятельности.  Разве можно спокойно
думать о том, что глубоко под водой разрушается его творение, которому
он отдал все свои силы...  нет, всего себя!.. Он уже представлял себе,
как скоро вылетит в Москву, в Ленинград, добьется решения, и сразу же,
немедленно начнут поднимать подводный дом.  Инженер верил,  что в этом
его поддержит Рустамов.  Директор тоже согласится.  "Сколько еще дней,
сколько  долгих  часов я вынужден провести в бездействии?.." спрашивал
себя бывший капитан подводного дома.
     Он лежал  на песке и бесцельно смотрел на желтое пятно угасающего
солнца...
     Синицкий с  возрастающей  тревогой  наблюдал  за Васильевым.  Ему
очень хотелось что-нибудь сделать для своего старшего  друга:  утешить
его, сказать умные, прочувствованные или просто ласковые слова. Однако
все это казалось ему неловким и с