было:  опыты молодого
инженера остались незаконченными.  Кто-то вспомнил о его поплавках,  и
мы  стали  тогда  применять плавучие цистерны.  Мы отправляли их,  как
поездные   составы,   прицепляя   цепочкой   к   пароходам.    Летчики
рассказывали,  что  сверху  им казалось,  будто поезд с нефтью догонял
пароход прямо по морю...  - Агаев положил руку  на  плечо  инженера  и
задумчиво  продолжал:  - Вот почему я прежде всего увидел в этих шарах
не жемчужины,  а цистерны военных лет... Этого я никогда не забуду! Во
время  ленинградской  блокады  через Ладожское озеро проходила по льду
"дорога жизни". В сорок втором по нашему морю тоже шла "дорога жизни".
Она  была  артерией,  по которой текла черная кровь,  питающая технику
нашей армии...  И вот,  чтобы никогда не повторились эти годы... чтобы
никогда  и никто не получал таких писем,  как я в ту черную ночь,  нам
нужны и цистерны Васильева и подводные башни Гасанова...
     Гасанов молча  пожал руку директору и почувствовал что-то новое и
еще пока не осознанное в своем отношении к окружающему.
     - Странно, очень странно! - словно издалека донесся голос Агаева.
- Ты не находишь, что цистерны очень неглубоко сидят в воде?
     Инженер рассеянно  взглянул на шары:  он все еще думал о рассказе
директора.
     - Почему они не наполнены как следует? - спросил Ибрагим.
     - Васильев  говорит,  что   скважина   фонтанирует.   Однако   по
количеству нефти в цистернах это незаметно: в каждой из них и тонны не
наберется, - определил директор.
     Он наклонился за борт и следил,  как коренастый матрос, оставшись
в одной тельняшке,  ловко орудовал тяжелыми цепями,  прикрепляя  их  к
поручням шара.
     - Возьмем цепочкой,  - решил директор  и  уже  готов  был  отдать
распоряжение матросам.
     Гасанов неожиданно запротестовал:
     - Нет,  так нельзя! У нас пока еще нет связи с подводным домом. А
я полагаю, что мы все-таки должны испытать установку трубы с поплавка?
     - Да, если восстановится связь.
     - Может пройти много времени.  Не думаете ли вы,  что в одном  из
шаров лежит записка? В ней Александр Петрович должен сказать, опускать
трубы или нет.
     - Посмотрим, - согласился Агаев.
     Матрос с широкими угловатыми плечами подтянул шар к борту,  затем
его подняли лебедкой повыше, чтобы не доставали волны.
     Над шаром,   словно   черный   слоновый   хобот,   повис   шланг.
Раскачиваясь от ветра,  он будто бы искал скобы у завинченной накрепко
крышки люка.
     Метнулся луч  прожектора  и остановился на шарообразной цистерне.
Она была такой белой и блестящей, будто светилась изнутри.
     Все столпились у борта,  с нетерпением ожидая, когда первая тонна
"черного золота", добытая из самых сокровенных морских глубин, потечет
в железное чрево танкера.
     Два молодых матроса спустились по цепям на цистерну и, усевшись у
фонаря, стали осторожно отвинчивать люк.
     Гасанов взволнованно наклонился над бортом.  Он в нетерпении.  Он
ждет первого подарка с морских глубин.
     Неслышно приподнялась крышка.  В люк  соскользнул  черный  хобот.
Где-то засопел насос,  со свистом втягивая воздух.  Хобот опустили еще
ниже.
     Агаев приложил ухо к шлангу и недоуменно развел руками.
     - Пустой? - прошептал Гасанов.
     Матрос, сидевший на шаре,  опустил голову в люк и, всматриваясь в
темноту, прислушался.
     - На  дне  тоже  нет?  -  сдерживая досаду и нетерпение,  спросил
директор. - Возьми фонарь. Может быть, там записка?
     Из люка  послышался  сдавленный  голос,  затем  показалась темная
жилистая рука,  цепляющаяся за шланг, и наконец голова старого мастера
Пахомова.
     Все будто онемели. Первым опомнился Агаев.
     - Что  случилось?  Почему  ты  здесь?  - спросил он и крикнул:  -
Скорее трап!
     Вниз по цепям уже спускался Гасанов. Он протянул руки мастеру:
     - Ну, что там? Что? Скажи!
     Пахомов молча  оглядывал  окружающих,  словно кого-то искал среди
них.
     - Где Александр Петрович? - вдруг хрипло спросил он.
     Гасанов и директор переглянулись. Пахомов подбежал к борту.
     - Где еще шары? - испуганно закричал он.
     Директор торопливо подошел к мостику и крикнул:
     - Свет, скорее!
     Луч прожектора скользнул по палубе,  осветил  согнувшуюся  фигуру
старого мастера,  на мгновение задержался на нем и пробежав по волнам,
указал на скрепленные вместе белые цистерны.  Около них уже колыхались
лодки...

                         Глава девятнадцатая
                      КАПИТАН ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ

     Темно и душно в торпедном отделении подводного дома.
     Луч фонарика пробежал по мокрым стенам.  Молчаливый техник влез в
шар-цистерну. Ему помогали оставшиеся члены экипажа.
     Васильев стал у рубильника.
     - Прошу   меня   понять,    -    быстро    проговорил    он.    -
Воздухоочистительные установки уже не работают. Мы здесь задохнемся. В
цистерне хватит воздуха на полчаса.  Этого  достаточно.  "Калтыш"  уже
наверху,  шум его винта слышит наш звукоулавливатель.  Поэтому еще раз
повторяю: это единственный выход.
     Васильев осветил  лица последних обитателей подводного дома.  Это
были Керимов, Нури, Синицкий.
     - Закрыть люк цистерны! - скомандовал инженер.
     Нури бросился выполнять приказание и плотно завинтил крышку.
     Все вышли  из  торпедного отделения.  Оттуда раздался троекратный
стук: человек в цистерне готов к подъему.
     Медленно двигался тяжелый шлюз, закрывая отсек.
     Проверив замки шлюза, Васильев на мгновение прислушался и включил
рубильник. Вода с шумом наполняла камеру.
     Люди настороженно ждали,  когда  шар  выскользнет  из  торпедного
отделения.
     Глухой стук: это цистерна вырвалась на свободу.
     В черной воде шар стремительно мчался вверх,  как пузырек воздуха
со дна стакана.
     Синицкому представилось,  что  шар  уже выскочил на поверхность и
сейчас качается на волнах.  Человек свободен... Еще немного, и воздух,
свежий морской воздух ворвется в душную цистерну.
     - Теперь ваша очередь, Синицкий, - спокойно сказал Васильев.
     Луч фонарика   заставил   студента   зажмуриться.  Он  машинально
поправил галстук и по привычке спросил:
     - Вопрос можно?
     Васильев недовольно передернул плечами.
     - Мне  кажется,  что  кто-то  должен  остаться здесь,  - смущенно
проговорил студент.  - Надо  замкнуть  рубильник,  выпуская  последний
шар?.. Так я понимаю?
     - Не ваше дело, - неожиданно резко ответил Васильев. - Выполняйте
приказание!
     Обиженно закусив губу,  Синицкий медленно направился к шару.  Луч
фонарика побежал вдогонку за студентом. Потом он заметался по потолку.
Может быть, это у Васильева дрожит рука?.. Нет, луч спокойно опустился
на распределительную доску. Васильев внимательно осмотрел рубильники и
спросил, повернув голову в сторону торпедной камеры:
     - Приготовились?
     - Нет, Александр Петрович, одну минутку... Я тогда постучу...
     - Быстрее! - недовольно заметил Васильев.
     Глухой троекратный стук послышался из торпедного отделения.
     - Нури! Завернуть люк!
     Техник, как тень,  проскользнул в открытый шлюз. Послышался плеск
воды под ногами и скрип завинчиваемой крышки.
     - Готово! - доложил Нури, выходя из отсека.
     Блеснула медь  рубильника,  забурлила  вода...  И  снова побежала
вверх светящаяся точка...
     Возле шлюза осталось трое...
     Минутное молчание.  Видимо,  каждый думал об одном:  чья очередь?
Впрочем, для Васильева этот вопрос был уже решен.
     - Теперь вы,  Александр Петрович,  - хрипло  проговорил  Керимов,
словно откликаясь на мысли инженера.
     - Нет уж!  - силясь  улыбнуться,  возразил  Васильев.  -  Капитан
покидает корабль последним, ты это знаешь, Ага Рагимович.
     Он прислушался и,  убедившись,  что наружный  шлюз  автоматически
закрылся  после  того,  как  сжатый воздух вытеснил воду из торпедного
отсека, открыл внутренний шлюз:
     - Прошу, товарищ Керимов!
     - Не пойду,  - неожиданно спокойно проговорил  старый  мастер.  -
Какое мне дело до капитанов!  Я старый человек, свое отработал. А тебе
еще надо много строить...  - Он закашлялся и,  еле  переводя  дыхание,
прошептал:  - Послушай меня,  старого,  Александр Петрович! Мы с тобой
большевики... Ты же понимаешь, кто из нас нужнее...
     - Правильно, Керимов! Мы большевики. Так будь дисциплинированным,
как того требует партия.  Тебе сейчас приказывает  начальник...  -  Он
помолчал. - Ну?.. Я жду!
     Керимов растерянно  стоял  перед  Васильевым,   затем,   как   бы
решившись,  обнял  Нури,  прошептал  ему  что-то  и  медленно  вошел в
торпедное отделение...
     Тихо плескалась  вода  под  ногами.  Один за другим покидали люди
подводный дом...
     Нури стоял, прислонившись спиной к холодной стальной перегородке.
Он раскинул руки  в  стороны,  как  бы  в  последнем  усилии  стараясь
удержаться  на  этом  месте,  остаться  здесь  и  ни  на  один  шаг не
сдвинуться с  места.  Нет,  будь  что  будет,  он  не  может  покинуть
Васильева!
     Вот уже задрожал луч фонарика на лице Нури. Юноша молчал. Инженер
выжидательно смотрел на него.
     - Кто-то должен  остаться,  -  наконец  проговорил  Нури,  широко
раскрыв  глаза.  Он,  не мигая,  смотрел на свет фонаря.  - Вы были на
войне,  а я не был...  Но я знаю,  как наш солдат берег  жизнь  своего
командира. Это был его долг... Почему вы отнимаете у меня это право? -
Нури выпрямился во весь рост. - Оно мое!.. И я не уйду отсюда, пока вы
здесь!
     - Ты слышал мое приказание? - шепотом спросил Васильев.
     Нури оглянулся  по сторонам,  как бы ища выхода,  затем ринулся в
сторону,  стараясь выбежать из светящегося круга. Васильев схватил его
за   руку.   Нури  вырвался  и  побежал  по  коридору.  Заметался  луч
фонарика...

x x x

     Луч прожектора "Калтыша" ощупывал чуть ли  не  каждую  волну:  он
искал  белые цистерны.  Лодки с большим трудом ловили прыгающие шары и
подтаскивали их к борту танкера.
     - Открыть люки у всех цистерн! - приказал Агаев.
     Шары качались около бортов.
     Гасанов, стиснув  зубы,  бегал по палубе.  Где же Саида?  Где?  В
какой она цистерне?.. Уже открывали четвертую, а ее все не было.
     Молодой техник  в  кожаном  костюме  вылез  из  люка и невидящими
глазами посмотрел по сторонам. Гасанов спросил:
     - Где Саида?
     - Там... - Техник взмахнул рукой и молча опустился на пол.
     Отвинтили крышку  пятого  шара  и вытащили оттуда старого мастера
Ага Керимова. Он щурился от яркого света и нетвердыми шагами ступал по
палубе.
     Из люка вылез молчаливый штурман подводного корабля.  Он деловито
огляделся, сосчитал шары и беззвучно что-то прошептал.
     Кто то нетерпеливо стучал каблуками в стенки шара. Матросы начали
торопливо   отвинчивать  крышку  люка.  Что  там  случилось?  Стук  не
прекращался до тех пор, пока не сняли крышку.
     Из люка  показалась  голова  Опанасенко.  Он презрительно оглядел
сидящего на шаре матроса с квадратными плечами,  подтянулся на руках и
недовольно проговорил:
     - Вырос,  як бугай,  а добрую  годыну  гайку  виткручивал.  Треба
швидче  робыть!  Бисова  дытына!  -  Затем  примирительно  добавил:  -
Закурить есть?
     - Огонь с левого борта! - крикнул вахтенный.
     - Это девятый! - всматриваясь в темноту, сказал Агаев и спросил у
Гасанова: - Людей там десять?
     - Да, - не отрывая взгляда от прыгающих цистерн, ответил инженер.
     "Может быть, в этом шаре Саида?.. - думал он, и ему казалось, что
сердце его не выдержит. - Почему ее не выпустили раньше? Она женщина".
Ибрагим уже обвинял всех,  кто был там,  внизу...  Мысли путались,  он
ничего не понимал, мучился и ничему не верил.
     - Ибрагим  Аббасович,  -  как сквозь шум ветра,  услышал он голос
Керимова,  -  Саида  раньше  всех  была   отправлена.   Она   здесь...
Успокойтесь.
     Гасанов спустился по трапу вниз  и,  держась  за  цепи,  старался
помочь матросам открыть люк еще одной цистерны.
     Крышку отвинчивали нестерпимо медленно - так казалось Гасанову.
     Наконец открыли  люк.  Оттуда в полуобморочном состоянии вытащили
Саиду.
     Ибрагим, не помня себя, бросился к ней, взял на руки и со слезами
радости осторожно опустил на палубу.
     Саида открыла глаза.
     - Все? - спросила она, оглядывая каждого по очереди.
     Никто не решился ответить.
     Еще три шара с открытыми люками бились  о  борт  танкера.  Пустая
железная коробка судна гудела, как колокол.
     В ближайшей цистерне нашли Нури.  Руки его  были  крепко  связаны
ремнем.
     С помощью  матроса  он  вылез  из  цистерны,   оттолкнул   плечом
протянутую  ему кем-то руку и поднялся на палубу.  Здесь он встретился
глазами с Керимовым.
     - Прости... Видишь... - Нури не закончил и бессильно опустился на
колени.  - Синицкий  поднялся  при  мне,  -  помолчав,  прошептал  он,
указывая головой на оставшиеся шары.
     - А он?  - спросил Гасанов,  поддерживая Саиду и все еще не  веря
тому,  что  там,  внизу,  остался человек,  который уже никак не может
спастись. - А он? - повторил Ибрагим.
     Нури уронил голову на грудь. Люди застыли в тяжелом молчании...
     Гасанов навсегда запомнил эту страшную  минуту...  Белая  палуба,
словно  покрытая снегом:  она блестит под холодными лучами прожектора.
Сидит на этой палубе человек,  опустил голову и  молчит.  Вокруг  него
стоят молодые и старые: инженеры, матросы, рабочие... Они тоже молчат.
Никто из них не может произнести ни одного слова.
     Слова будто замерзли на губах. У каждого из них еще есть надежда.
Но об этом нельзя говорить. Кто решится потерять ее?..
     Ветер свистел  над  головой,  срывал с волн крупные клочья белой,
словно мыльной, пены и бросал на палубу.
     Нури развязали руки.  Он медленно поднял голову, посмотрел вокруг
непонимающими глазами и приподнялся. Рядом с ним стоял Агаев.
     - Товарищ  директор...  пожар  начался в буровой,  - задыхающимся
шепотом говорил Нури.  - Нефть фонтанировала... Пламя появилось сразу,
как взрыв...  Закрыли дверь,  пожар не утихал.  Сгорели провода связи,
потом  провода  от  аккумуляторов.  Всплыть   нельзя:   держат   трубы
буровой...  Он  решил  спасти всех в цистернах.  Выпускали по очереди.
Хотели спасти его тоже,  но...  - Нури задыхался, боясь, что не успеет
сообщить самого главного.  - Он не соглашался... Мы остались вдвоем...
Стена раскалилась,  дышать нельзя...  В торпедном аппарате  надо  было
включить   рубильник.   Кто-то   должен  был  остаться...  Мне  он  не
позволил... Потом...
     Он наклонился над водой,  словно пытаясь что-то увидеть в морской
глубине. Голова его опускалась все ниже и ниже.
     Саида бросилась к Нури.
     - Не надо, Нури, милый, родной! Не нужно... - Она обнимала его за
плечи и повторяла:  - Не нужно,  не нужно,  родной...  Он был для всех
нас... - Саида не выдержала и закрыла лицо руками.
     - Зачем так говоришь?  - вдруг вскрикнул Нури.  - Он жив еще!  Он
еще там!  Ведь правда?  Ну,  скажи,  скажи?  - с отчаянием  и  мольбой
спрашивал он, словно одна Саида могла ему ответить.
     - Да, да... Он жив, жив, Нури...
     - Товарищ Гасанов,  товарищ директор!.. Послушайте меня... Почему
мы здесь?  Скажите,  почему? - Нури спрашивал то одного, то другого. -
Спасать надо!..  Я знаю...  Нет, не отвечайте мне... Я знаю, это очень
трудно - триста метров глубины.  Я сам спущусь  в  скафандре...  -  Он
всматривался в суровые лица Гасанова и Агаева, стараясь прочесть в них
ответ.  - Ну что же  вы  молчите?  Ведь  там  такой  человек...  такой
человек!..
     Налетел резкий порыв ветра. Волны загрохотали по железной коробке
танкера.
     Оставшиеся у борта шары ударялись о верхнюю обшивку.  Один из них
накренился,  словно  стараясь  зачерпнуть открытым люком разбегавшуюся
кипящую пену.
     Матросы удерживали прыгающие шары,  но волны,  словно играя, били
ими в борт "Калтыша".
     Вдруг одна из открытых цистерн оторвалась от борта и, подгоняемая
волнами,  поплыла в сторону.  За ней погналась шлюпка. Все бросились к
борту и с отчаянием смотрели за исчезающим шаром.  Шлюпка почти совсем
скрылась в волнах,  наконец нагнала цистерну. Матросы закрепили канаты
за  поручни  и  взяли  шар  на буксир.  Шлюпка медленно приближалась к
танкеру.
     Ветер со свистом носился по палубе.  Волны поднимались все выше и
выше.
     Из последней   цистерны  вытащили  моториста.  Синицкий,  видимо,
остался в шаре, который сейчас буксировала лодка.
     Все как будто спасены,  кроме капитана подводного дома.  Но никто
не хотел верить в гибель Васильева.
     - Ибрагим.  Ты слышишь меня,  Ибрагим? - заглядывая мужу в глаза,
со слезами в голосе кричала Саида.  - Ты все можешь.  Я  верю  в  это,
верю!..  Неужели спасения нет?  Нури говорит, надо спустить водолазов,
поднять дом...
     Гасанов отвернулся.  Он молчал.  Молчали и другие.  Агаев стоял с
обнаженной головой,  в его руках  дрожала  фуражка.  Наклонившись  над
бортом, Пахомов и Керимов смотрели в темную глубину.
     - Ты молчишь,  Ибрагим?  - прошептала в  отчаянии  Саида.  -  Ну,
скажите вы,  Джафар Алекперович!  Скажите! Я не верю, что нельзя этого
сделать...
     - Пожар  скоро  кончится.  Не вечно же будут работать кислородные
установки! Огонь задохнется. Васильеву тогда удастся пройти в буровую,
-  неуверенно  проговорил  директор.  -  А  водолазы  на такую глубину
опуститься не могут. Вот... Больше я ничего не могу сказать, Саида...
     Он уронил трубку, нагнулся и долго искал ее на палубе.
     Какое-то странное  клокотанье   послышалось   у   левого   борта.
Прожектор  осветил  кипящую воронку.  Из глубины выскакивали блестящие
пузыри и с шумом лопались на поверхности.
     Вдруг вода закипела,  образовался водоворот,  пузыри помчались по
стенкам воронки, как бы догоняя друг друга.
     - Он затопил буровую, - прохрипел Нури.
     Саида широко раскрыла плачущие глаза:
     - Теперь... подняться нельзя...
     Матросы вытянулись, как по команде "смирно", и сурово смотрели на
крутящуюся воронку...  Она постепенно успокаивалась, исчезли пузыри, и
только радужная пленка нефти дрожала, переливаясь в лучах прожектора.
     Шлюпка с цистерной на буксире подошла к борту танкера.  Матросы в
мокрых робах закрепили цепи на поручнях шара и подняли его вверх.
     Нури пробрался к люку и крикнул:
     - Синицкий!
     Глухо, как в бочке, прозвучал голос. Никто не отвечал.
     Быстро спустившись в шар, Нури вытащил оттуда мокрую шляпу.
     Синицкого там не было.

                           Глава двадцатая
                       ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ ПОДВИГОМ?

     Васильев чувствовал,  что  задыхается.  Он слышал грохот падающих
камней, словно лавина неслась с горы...
     Темнота. Тускло светит лампочка электрического фонарика, словно и
ей не хватает воздуха.  Неумолчный грохот и плеск...  Неужели все  еще
заполняется водой буровая?..
     Он помнит,  что повернул рычаги и сам  открыл  краны,  для  того,
чтобы впустить воду. Это было необходимо, так как в буровой взорвались
новые баллоны с кислородом и начавший уже  постепенно  затухать  пожар
стал разрастаться еще сильнее.
     Помнит он, как зашипел выпускаемый воздух, заклокотал пар, вода с
ревом ворвалась в изолированный отсек буровой.
     Теперь отрезаны все пути, дом не сможет всплыть наверх...
     Тусклый луч  фонарика  осветил почерневшую от огня стену буровой.
На ней дымилась краска. Васильев приложил руку.
     "Постепенно остывает",  подумал  он и пошел по коридору,  освещая
путь желтоватым лучом.
     Это последнее  прощанье...  Через  несколько минут он откроет все
кингстоны.  Ворвется вода,  и все будет кончено... Васильеву казалось,
что   лучше  встретить  смерть  мужественно,  сразу,  не  мучаясь,  не
задыхаясь,  как суслик в заваленной норе.  Но в сознании еще теплилась
далекая, неясная надежда.
     Инженер вошел в комнату с зеркальным окном черного  иллюминатора,
потушил фонарик и стал смотреть, как светится фосфоресци