о о  работе
удобнее всего думать именно на работе, где все под руками.
   Из этого наблюдения, кстати, вытекает, что Землянин был  представителем
очень редкой категории людей, а именно - людей счастливых. Потому что  он,
во-первых, мог заниматься - и занимался действительно -  именно  тем,  чем
хотел, своим делом, а не чьим-то другим. И во-вторых - потому, что (до сих
пор, по крайней мере) ничего, кроме этого, он и не хотел.
   И вот вдруг -  Вадим  Робертович  с  утра  звонит  верному  А.М.Быку  и
заявляет, что сегодня на работе не появится. И в достаточной мере сбивчиво
оправдывается тем,  что  сегодня  никого  запускать  не  надо,  а  процесс
выполнения очередного заказа находится в самой спокойной стадии,  так  что
если А.М.Бык время от времени будет заходить в лабораторию  и  поглядывать
на приборы...
   - Хотя, - торопливо завершил Землянин, - может быть, к вечеру я загляну
все-таки. Но не сейчас. У меня... срочные дела.
   - Вы не простудились, Вадим  Робертович?  -  деликатно  поинтересовался
А.М.Бык в ответ.
   - Ни в коей мере, - уверенно ответил А.М.Быку его шеф. - Чувствую  себя
прекрасно. Как никогда ранее.
   И он решительно положил трубку и выбежал на улицу.
   Вы уже поняли. Да-да, вот именно. У него было  назначено  свидание.  И,
разумеется, именно с той девушкой, которую он  вчера  пригласил  пообедать
вместе.
   Вот так бывает в жизни: существует человек спокойно, не ожидая  никаких
осложнений,  кроме  неизбежных,  запланированных  и  привычных.  Но  вдруг
появляется такая маленькая, хрупкая, большеглазая девушка с тихим  голосом
- и погиб глава чудотворного кооператива.
   Или, по крайней мере, полагает, что погиб.
   Потому что если до сих пор ему казалось, что смысл  его  пребывания  на
Земле заключается в воскрешении людей,  то  теперь  внезапно  оказывается:
главное -  не  воскресить,  но  рассказать  об  этом  девушке,  рассказать
подробно, чтобы получить в ответ ее взгляд, исполненный уважения  и  даже,
кажется, восхищения.
   Землянину не пришло в голову, что неплохо было бы, например, пригласить
девушку в ресторан или еще  куда-нибудь  в  этом  роде.  Он  как-то  сразу
почувствовал, что суетность ей чужда, что она - человек во  многом  не  от
мира сего, и все модные и престижные развлечения для нее означают столь же
мало, как и для него самого. А не почувствуй он этого, она и не задела  бы
его душу.
   И вот они бродили, бродили, бродили по улицам и  переулкам  великого  и
грязного города, и Землянин говорил, говорил, говорил не уставая. И все об
одном: о своей работе.
   А девушка терпеливо слушала. Кажется,  даже  с  интересом.  И  задавала
вопросы.
   Правда, началось не с этого.
   Началось с того, что, когда они встретились в назначенный  час  (вы  не
поверите, но девушка  не  опоздала  ни  на  минуту),  Землянин  застенчиво
извинился: - Вы простите, как-то уж так получилось...  Я  вчера  не  успел
спросить, как вас зовут.
   Глядя себе под ноги, она смущенно ответила: - Сеня.
   - Сеня? - удивился он. - Вот оригинально. А почему Сеня?
   - Потому что Арсена, - пояснила она. Есть такой рассказ:  Арсена  Гийо.
Мама его очень любила. И назвала так...
   - Это прекрасно! - воскликнул Землянин, но тут же увидел, что  девушка,
вспомнив о своей маме, погрустнела вдруг и даже отвернулась - может  быть,
для того, чтобы он не заметил ее слез.
   - Да вы не волнуйтесь, Сеня! - горячо заговорил он. - Все с вашей мамой
будет в совершенном порядке, она снова появится, и вы будете жить  с  ней.
Уверяю вас, все будет просто чудесно!
   Тут Сеня подняла на него глаза.
   - Правда? - тихо проговорила она. - Знаете, я, конечно, уже слышала  об
этом, но как-то до сих пор по-настоящему не верю. Вы и в самом деле умеете
воскрешать людей?
   - Ну, - сказал Землянин, - мы, собственно, это так не называем,  у  нас
другая терминология... но можно, конечно, и так сказать.  Не  верите?  Ну,
вот моя мама, например. Ее ведь тоже... не было некоторое время. А  теперь
она прекрасно живет! Да вот вы заходите  к  нам  -  познакомитесь  с  нею,
поговорите и убедитесь...
   - Спасибо... - почти прошептала  она.  -  Но  это  и  в  самом  деле...
чудесно! Вы действительно чудотворец!
   - Ну, что вы, Сеня! Никаких чудес, только расчет и знания.
   - Наверное, это очень страшно,  -  сказала  она.  -  Мне  даже  холодно
становится,  когда  представлю:  ночь   почему-то,   кладбище,   разрывают
могилу...
   Землянин искренне рассмеялся.
   - Ну, что вы. Сеня, при чем тут кладбище? Прах усопших мы не  тревожим.
Он нам не нужен. У меня совсем другой принцип.
   - Но ведь нужна же, наверное, какая-то основа?
   - Основа?  Но  вот  если,  допустим,  решат  восстановить  храм  Христа
Спасителя, что же прикажете,  -  основой  считать  бассейн  "Москва"?  Или
разыскивать  именно  те  самые  кирпичи,  из  которых  храм  был   сложен?
Кирпичи-то будут другими, надо полагать?
   - Ну да, конечно,  -  сказала  Сеня  и  слабо  улыбнулась.  -  Вы  меня
простите, я такая глупая...
   - Ну, что вы, - не согласился он. - Вы...  вы...  Одним  словом...  Да,
чтобы  восстановить  храм,  придется  исходить  из  фотографий,  чертежей,
планов, воспоминаний... Но ведь вы не можете  взять,  скажем,  фотографию,
пусть даже рентгеновский снимок, поманипулировать с ним - и оживить.  Это,
быть может, одному  Пигмалиону  удавалось...  А  использовать  их  все  же
необходимо. Вот вы находитесь здесь. А еще лучше - дома,  где  посторонних
совсем нет или их бывает очень мало...
   - У меня никого не бывает, - зачем-то вставила Сеня.
   - Это очень хорошо... Да, и вот когда вы там находитесь,  незримая  для
глаза запись вашего присутствия происходит  на  всем  окружающем:  стенах,
полу, потолке, мебели - не говорю уже о вашей одежде. Как на фотопластинке
или,  скорее,  как  на  видеопленке.   Но   не   только   ваша   внешность
запечатлевается: ведь каждая клетка тела излучает, и сумма этих  излучений
так же неповторима, как узор на  коже  ваших  пальцев.  Отпечатки  пальцев
существовали всегда, но не сразу люди нашли способ их использовать. То  же
самое и в нашем случае.  Невидимые  отпечатки  людей  на  всем  окружающем
существовали  всегда,  сколько  существует  человечество,  но  вот  только
недавно мне удалось найти методику их считывания и фиксации. Таким образом
мы приходим к, условно говоря, рабочим чертежам, и это  будет  именно  ваш
чертеж - не мой, не Петрова и не  Сидорова,  причем  вы  на  этом  чертеже
окажетесь именно такой, каковы вы сегодня - или были в момент, к  которому
записывать нет надобности, потому что она и не гибнет, это каждому ясно...
   - Вы не обижайтесь, - сказала Сеня и дотронулась до его руки. - Я  ведь
сказала, что я глупая... Но ведь все-таки надо, чтобы душа  это  созданное
вами тело как-то... ну, одушевила?
   - Ну естественно,  -  сказал  Землянин  так,  если  бы  ему  предложили
доказать, что один на один равно двум. - Она и одушевляет.
   - Как?
   - Знаете, Сеня, - сказал Землянин после небольшой  паузы,  -  тут  есть
всякие технологические и другие тонкости, и без специальной подготовки  их
трудно... Я ведь ни  одного  из  своих  открытий  и  изобретений  пока  не
патентовал и не собираюсь, откровенно говоря, так что не  могу  даже  дать
вам что-нибудь почитать по этому поводу... А знаете что? Если это дело вас
интересует не только из-за мамы, но и, так сказать, более широко  -  идите
ко мне работать ассистентом, что ли...  Все  поймете,  всему  научитесь  и
станете сами оживлять людей... Разве это  не  благородное  дело,  которому
стоит посвятить себя?
   - Ой, Вадим Робертович, вы серьезно?
   - Неужели, Сеня, я стал бы с вами шутить об этом!
   - Ну, я не знаю... Я ведь вас совсем не... Да и вы меня...
   -  Ну,  хорошо,  Сеня,  -  сказал  Вадим  Робертович  как  только   мог
решительно. -  Давайте  сделаем  так:  над  моими  словами  вы  подумаете,
немедленно отвечать не надо.  Поймите  только,  что  люди  нам  все  равно
понадобятся:  за  нашим  делом  -  громадное  будущее!  Это  сегодня   наш
кооператив еще беден и не может позволить себе... Но именно потому всякий,
кто сейчас придет нам на помощь...
   - А как вам представляется будущее?
   -  Ну,  это  настолько  ясно...  Мы  будем  в  специальных   помещениях
записывать людей еще при их жизни, желательно в  годы  расцвета  человека,
или, как говорили древние, акмэ. И  впоследствии,  если  будут  заявки  на
реставрацию  этой  личности,  ее  без  всяких   сложностей   можно   будет
восстановить в наилучшем варианте...
   - А кто же будет подавать такие заявки?
   Землянин моргнул.
   - Ну, собственно, о таких деталях мы еще  не  думали,  да  и  это,  мне
кажется, вопрос непринципиальный. Может быть, какие-то  собрания  граждан,
комитеты, не знаю... Главное, что  люди,  чтобы  удостоиться  впоследствии
такой заявки, волей-неволей начнут  жить  как-то  лучше,  станут  честнее,
добрее,  отзывчивее,  стремясь  завоевать  авторитет,   уважение,   любовь
окружающих, наконец...
   - И настанет царство Божие на Земле, - сказала Сеня.
   - А вы не верите? Но в бессмертную душу - верите?
   - Вадим Робертович... вы воскресите мою маму?
   - Я ведь обещал уже! Неужели вы думаете, что я способен  обмануть  вас?
Вас!
   Что-то такое прозвучало в его голосе, что Сеня внимательно взглянула на
него и потупилась.
   - Хотите, - сказала она, - я вам почитаю стихи?
   - Конечно, хочу! - не задумываясь, ответил Землянин...
   Но тут мы с вами их покинем. Нескромно было бы и дальше подслушивать, а
кроме того, как раз наступило самое время нам немного перевести дыхание.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1

   Грузовик  ревел,  как  разъяренный  буйвол,  тупым  носом  едва  ли  не
расталкивая  толпу;  люди  расступались  неохотно  -  казалось,  опасность
попасть под колеса мало кого  пугала,  словно  бы  все  перестали  бояться
смерти. А может быть, так оно и было? Грузовик вновь  и  вновь  взрыкивал,
выпускал, подобно каракатице, синий непрозрачный шлейф, удушливый  к  тому
же, шофер, до пупа высунувшись из окошка, извергал  разные  обороты  речи,
столь же плотные, как  и  выхлопные  газы  -  ничто  не  помогало,  и  уже
представлялось, что машина так никогда и не  прорвется  сквозь  сплоченные
ряды, не достигнет двора, забитого людьми еще плотнее даже, чем  переулок.
Двор был обильно расцвечен лозунгами и плакатами, вроде:  "Ветераны  имеют
право!",  "Заказам  коренных  москвичей   -   зеленую   улицу!",   "Партия
коммунистов-монархистов   призывает    к    восстановлению    исторической
справедливости", "Верните нам бабушек!" - да всего и не перечислишь, и  не
надо. Малочисленная группа милиционеров с трудом защищала  рейчатую  дверь
кооператива  от  вторжения   массового   заказчика;   капитан   Тригорьев,
надсаживаясь, что-то кричал толпе, но за ее  слитным  гулом  ни  слова  не
разобрать было, никакое усиление не помогало.  Просто  с  ума  сойти,  что
творилось нынче во Втором Тарутинском переулке, да и  вчера,  и  позавчера
ничуть не легче было.
   Грузовик наконец остановился, всего лишь на  десяток-другой  метров  не
довезя груз: большие аккуратные  ящики  из  гладко  обструганных  досок  с
черными маркировочными надписями не по-русски. Шофер бесприцельно плюнул и
закурил сигарету. Людей скапливалось все  более.  Кто-то  истошно  взывал:
"Какой список идет? От какого числа?", в ответ ему другой не  менее  зычно
добивался ясности: "Где запись? Заново кто записывает?".  Совсем  рядом  с
кабиной грузовика двое обменивались информацией: "Говорят, запись  уже  на
следующий год идет, на апрель месяц". -  "Нет,  -  отвечал  собеседник,  -
вроде бы на июль  уже".  Тут  в  разговор  негромко,  ненавязчиво  вступил
третий:  "Хотите   быстрее?   Здесь   кооперативчик   такой   образовался,
гарантируют исполнение за  месяц".  "Сколько  берут?"  -  полюбопытствовал
первый. "Шестьсот за голову", - кратко ответствовал предлагавший. "Ничего,
- буркнул второй, - обойдемся". Борец  за  быстрое  обслуживание  не  стал
уговаривать  -  видимо,  не  очень-то  гонялся  за  клиентурой   пиратский
кооператив, шестьсот рублей для многих теперь были деньгами  несерьезными,
большинство платило, не торгуясь.
   Вдруг шум усилился, но не повсеместно, а избирательно - в одном  только
направлении,  и  там  началось  некоторое  дополнительное  движение:  люди
сжимались,  освобождая   проход.   Это   появились   среди   людей   двое,
направлявшиеся к кооперативу, сразу узнанные многими: А.М.Бык шел, а с ним
- Федор Петрович, оставивший казенную "волгу" на площади: ее здесь вряд ли
встретили бы доброжелательно. Перед ними двумя и теснились  люди,  выделяя
пространство   для   пути.   Федор   Петрович   лишь   солидно-укоризненно
приговаривал: "Товарищи, товарищи...". Бык ступал молча,  с  видом  крайне
озабоченным. Завидев несколько в стороне застрявший грузовик, он сразу  же
повернул туда - люди и здесь очищали  дорогу,  хотя  нельзя  сказать,  что
кооперативные дельцы шли беспрепятственно: то один  из  толпы,  то  другой
хватал за плечо, за рукав, заговаривал, пытался  всучить  какое-то  письмо
или кто знает, что  там  было;  А.М.Бык  никак  не  реагировал,  Федор  же
Петрович никак  не  мог  отказаться  от  привычного  словечка:  "Товарищи,
товарищи...". К грузовику их все же пропустили. А.М.  задрал  голову.  "Ты
что  загораешь?"  -  поинтересовался  он  сердито.  "А  тут  проедешь?   -
обоснованно возразил водитель. - Сунется какая-нибудь глядь под  колеса  -
ты сидеть будешь?". Не вступая  в  дискуссию  по  существу.  Бык  влез  на
высокую подножку и обратился к окружающим -  негромко  вроде  бы,  но  все
оказалось слышно: "Прошу пропустить машину с  оборудованием,  учтите:  чем
скорее смонтируем, тем больше примем заказов". Тут же отыскались  в  толпе
энтузиасты порядка,  заговорили,  обращаясь  к  совести  и  разуму,  стали
теснить других, расчищая на этот раз уже  широкую  дорогу,  шофер  немедля
завел мотор и тронулся. А.М.Бык так и не слез с подножки  и  ехал  теперь,
гордо  возвышаясь  над  толпой,  на  лице  его  было  выражение,   как   у
гумилевского капитана - брабантские манжеты, правда, отсутствовали.  Федор
Петрович - ничего не поделаешь - шел вплотную за грузовиком,  стараясь  не
отстать, но выражение лица имея такое, словно грузовик специально  и  ехал
только для того, чтобы расчистить ему, Федору Петровичу,  дорогу.  Дышать,
правда, трудно было, черт знает что испускал грузовик из выхлопной  трубы,
однако на что не пойдешь ради успеха любимого дела, а Федор Петрович успел
уже кооперативное дело полюбить куда больше партийной работы - хотя связей
с  последней  еще  не  порывал,  потому  что  политическая   погода   была
двусмысленной  какой-то,  звезды  то  затуманивались,  то  снова  начинали
сверкать ярко-ярко -  звезды  на  генеральских  погонах,  конечно,  другие
Федора Петровича не интересовали.
   Доехали. А.М.Бык тут же  стал  скликать  доброхотных  грузчиков.  Федор
Петрович не забывал добавить: "И список,  товарищи,  составьте  всех,  кто
будет участвовать, список учтем!". Уговаривать не пришлось, ящики сняли  и
понесли на руках бережно, как сырые яйца - хотя от  последних  уже  как-то
отвыкли, но навыки сохранились. Милиционеры у  дверей  вежливо  пропустили
начальство и снова неумолимо сомкнули строй; правда, никто  и  не  пытался
прорваться: все понимали, что там, за дверью, идет тонкая работа и  помехи
только повредят. А.М.Бык и Федор Петрович вступили в лестничную прохладу и
полумрак. "Уф", - сказал Федор  Петрович,  утираясь  платком.  "А  ты  как
думал?" - ответил на это А.М.Бык.
   Но и тут, внизу, покоя не было. Та часть подвала, что  не  столь  давно
еще  дремала  в  пустоте  и  паутине,  явно  преображалась:   ремонт   уже
завершился, на забетонированном  и  покрытом  пластиком  полу  монтировали
оборудование, шесть ванн стояли в ряд, не такие, как та, первая  -  старая
бытовая,  с  отколовшейся  местами   эмалью,   но   шведские,   фаянсовые,
белоснежные, со специальными креплениями для колпаков, накрывавших  их  во
время процесса. Дальше, позади операционного зала - так называлось  теперь
это помещение, - в другой комнате, тоже просторной, где капитан  Тригорьев
едва не сломал ногу при своем незаконном вторжении в кооператив  -  стояли
компьютеры, другая дверь вела в щитовую, еще одна - в растворную (конечно,
не раствор для каменщиков приготовлялся там, но те тонкие  субстанции,  из
которых все мы состоим - и вы, и вы тоже). Складское  помещение  оказалось
слишком  тесным,  настоящий  склад  еще  предстояло   создать.   "Дозаторы
привезли,  -  сказал   А.М.Бык   бригадиру   монтажников   (кооперативных,
разумеется, высокооплачиваемых, но зато и работяги были сплошь кандидаты и
доктора технических, один только затесался  физико-математических,  и  еще
один, что было вовсе уж непонятно - филологических наук), -  и  центрифугу
тоже. Сейчас начнут спускать. Готовы?". Бригадир только кивнул,  не  теряя
времени на разговоры.
   Отсюда А.М.Бык и Федор Петрович направились на старую  территорию  -  в
ту, левую половину подвала, где еще недавно А.М. тратил  свое  драгоценное
время на то, чтобы лично объясняться с заказчиками. Теперь  на  его  месте
(но стол был уже другой, куда более достойный) сидел молодой человек,  так
одетый и причесанный, что его и в Министерство Иностранных дел  не  стыдно
было бы посадить; у Федора Петровича таких молодых людей было множество на
примете, с улицы сюда никого не брали.
   До сих пор мы с вами попадали в этот  подвал  в  идиллические  времена,
когда тихо здесь  было,  тепло  и  спокойно.  Не  то  теперь.  В  комнатке
толпились стар и млад, обоего пола. Тихий старичок, неиссякаемо печальный,
сидел на стуле в дальнем от двери углу, и непохоже было, чтобы ему удалось
когда-либо обратить на себя внимание; то же  хотелось  сказать  и  о  двух
старушках, оттесненных  к  самой  стене  -  но  терпение  старости  бывает
беспредельным (терпеть - единственное, чему  учит  нас  долгая  жизнь),  и
старушки такие в конце концов своего все же добиваются. В  большинстве  же
тут был народ тертый в очередях,  ничего  и  никого  не  пугающийся  и  не
смущающийся, привыкший ходить по чужим головам, переть грудью,  разгребать
локтями, а то и кулаками окружающую субстанцию, и если  потребуется,  хоть
по потолку, но добираться до  нужного  места.  Вот  куда  уходит  энергия,
сэкономленная в производственном процессе, которому беззаветно предаваться
мы давно уже разучились. Как можно в такой обстановке работать, нам  лично
совершенно непонятно; молодого человека, однако, она нимало не беспокоила,
и  он  вдумчиво,  не  тратя  лишнего  времени,  разговаривал  с  очередным
клиентом, кому повезло только что опуститься на тот самый стул, на котором
сиживал при нас капитан Тригорьев, участковый инспектор.
   - Итак, - сосредоточенно спрашивал молодой человек, - сколько  лет,  вы
говорите, было утраченному?
   - Тринадцать, - отвечал собеседник, непроизвольно всхлипывая.
   - Значит, год рождения семьдесят седьмой... Имя, отчество, фамилия?  Не
спеша и отчетливо, пожалуйста.
   - Влажной. Блажной Иван Федорович...
   - Какова же причина столь печального события?
   - Это какого события? - звучало настороженное.
   - Да смерти, понятно. Умер, умер отчего?
   - Да  от  старости,  от  чего  же  другого.  Пора  пришла,  и  умер.  И
убедительная просьба - вернуть безутешным...
   - Так-с. Блажной Иван Федорович, умер от старости... Э-э, постойте-ка!
   - Нет, это вы погодите! Как это - умер? Кто?
   - Блажной Иван Федорович. Только как это - от старости в тринадцать лет
от роду?
   - Да вы что говорите-то! Вот он - я,  перед  вами  сижу.  Блажной  Иван
Федорович. Что же вы меня прежде времени хороните? Я жаловаться буду!
   - Это вы - Блажной?
   - Кто же еще?
   - И верно. В таком случае, кто покойник?
   - Ну Чарлик же!
   - Полностью - фамилия, имя, отчество...
   - Да ка