родавать, допустим, тонкие технологии, что  я
делаю сейчас - это разные искусства. Отец мой владеет первым и не  владеет
вторым. Нам не удается договориться. Я вынужден свернуть какие-то  области
своей деятельности, где нельзя медлить,  чтобы  наши  японские  друзья  не
забежали слишком далеко вперед; но  все  во  мне  восстает  против  этого,
потому  что  в  сегодняшнем  бизнесе  я  понимаю  больше,  чем  отец,   не
участвовавший в нем более двадцати лет. А уйти  на  покой  и  пользоваться
только дивидендами он не захочет: он, пока жил, работал  сам,  и  я,  пока
живу, работаю сам, и ни за что не  откажусь  от  этого:  тогда  я  потеряю
ценность не только в глазах общества, что само по себе очень важно, но и в
моих собственных глазах. А человек, господа, должен уважать себя, должен в
собственных глазах представлять немалую ценность - иначе он вообще  ничего
не стоит, поверьте мне. И вот я обдумаю все это и  при  следующей  встрече
скажу вам: господа, как ни жаль, я не могу принять вашего предложения. Оно
прекрасно, но оно нарушит естественный ход вещей - и потому неприемлемо.
   Он умолк, обвел присутствующих взглядом и улыбнулся.
   - Вижу, что разочаровал вас, джентльмены. Да, понимаю: сейчас  я  нанес
вам удар. Но учитесь вести дела: не бывает, чтобы  все  сразу  получалось.
Умейте, как боксеры, держать удары, иначе вам  нечего  делать  в  бизнесе.
Ищите, ищите  другие  возможности,  не  позволяйте  себе  расслабляться...
Сделаем выпить, а?
   Сделали. Федор Петрович вытер губы. Он  не  спешил  уйти  в  свой  угол
ринга.
   - Ну, ладно, - сказал он, - это родители. Допустим, вы правы. Но ведь и
у вас умирают дети. Вы ведь любите своих детей, мистер Фьючер? Лично вы, и
американцы вообще?
   - Разумеется, - согласился мистер Фьючер. - Думаю, что детей любят  все
- кроме душевнобольных, может быть. Но, должен сказать, у нас дети умирают
намного реже, чем у вас. Хотя направление, конечно, верное.  Дети,  жертвы
автомобильных инцидентов, авиационных катастроф... Кое-что тут заработать,
конечно, можно.
   - Так почему бы вам не принять наше предложение? - спросил нетерпеливый
А.М.Бык.
   - А я и не сказал, что не приму его вообще. Я только  хотел,  чтобы  вы
представили себе реальную картину и не ждали,  что  весь  мир  окажется  у
ваших ног. А что касается  непосредственно  ваших  условий...  Боюсь,  что
снова разочарую вас:  в  таком  виде  они  неприемлемы.  Но  хочу  тут  же
ободрить: во всяком случае, есть основания для переговоров. Хотите,  чтобы
я пояснил мою мысль?
   Оба собеседника закивали.
   - Пожалуйста. Поскольку вы  хотите  зарабатывать  обратимую  валюту  и,
следовательно - возвращать к жизни  в  данном  случае  американцев,  то  и
работа должна делаться у нас. Вы ведь не станете посылать вашего  человека
к нам каждый раз для  снятия  записи?  Естественно,  нет,  это  невыгодно.
Значит, служба записи должна находиться в Штатах. Это  первое.  Второе:  и
служба  восстановления  -  тоже.   Потому   что   вся   аппаратура   будет
изготавливаться, естественно, у нас, я уже представляю,  кому  следует  ее
заказать. Обслуживаться, ремонтироваться и тому подобное  она  будет  тоже
нашими специалистами. Что, собственно,  вы  вложите  в  это  производство?
Только одно: идею и первоначальную технологию. Первоначальную - потому что
не сомневаюсь, что  мы  сможем  ее  усовершенствовать.  Но,  господа,  как
говорят у вас в народе: сено к лошади не ходит! Следующее  обстоятельство:
сырье, исходные материалы. Не хочу вас обидеть, но  скажу  откровенно:  не
верю в химическую чистоту ваших материалов и  в  возможность  получать  их
регулярно и бесперебойно, что  необходимо  при  массовом  производстве.  И
напротив: уверен, что мы можем в этом поручиться. Таким  образом,  что  же
получается: заказчики - у нас, техника - у нас, сырье - у  нас.  А  что  у
вас, кроме идеи? Дешевая рабочая сила? Но  тут  ведь  речь  идет  о  самое
большее десятках, а не тысячах работников.  Для  чего  же  мне  вкладывать
деньги в создание предприятия у вас?  Только  у  нас  его  можно  и  нужно
создать. Берите билеты, прилетайте  к  нам  с  вашим  ученым  -  и  начнем
работать. Ваша сторона будет получать определенный  процент  прибыли.  Это
вполне разумный подход к делу. Расходы по вашей поездке я  могу  взять  на
себя.
   - Спасибо, - поблагодарил Федор Петрович. - А какой именно процент?
   - Ну, это мы решим уже при конкретных переговорах. А пока, я думаю, вам
надо обсудить то, что сказал я, а я поразмыслю обо всем еще раз, со  своей
стороны. И поверьте: ни  один  серьезный  человек  -  американец,  японец,
немец, француз, кто угодно - не пойдет на ваши условия, но  предложит  вам
то же, что и я; разница  может  быть  только  во  второстепенных  деталях.
Позвоните мне - одного дня вам хватит? - послезавтра в девять часов.  Было
очень приятно, господа. Бай-бай.
   Они вышли. Классная девица, проходившая по коридору, на миг подняла  на
них глаза, но тут же утратила интерес.
   - Да в конце концов, - сказал Федор Петрович,  -  какая  разница:  тут,
там? Там даже лучше! - И он засмеялся. - А тебя такой вариант  не  радует?
Родные березы держат?
   - Березы не березы, - сказал А.М.Бык, -  но  вижу  сложности.  Землянин
пока что невыездной: срок  секретности  не  истек.  А  ты,  наоборот,  так
сказать, невъездной.
   - Это еще почему? - нахмурился обидчивый Федор Петрович.
   - Они коммунистов не очень любят впускать.
   - Это-то дело поправимое, - сказал Федор Петрович. - Да и они, говорят,
собираются смягчить... А вот с Земляниным. Без него нельзя?  Пусть  обучит
кого-нибудь на первое время, а там и сам подъедет. Не  станем  же  мы  его
надувать! Или, думаешь, не поверит?
   - Да нет, он вообще доверчивый, -  сказал  А.М.Бык.  -  Но  вот  насчет
обучения - тут не всякий человек подойдет.
   - Уж такие там тонкости!
   - А ты можешь взять первого  попавшегося,  дать  ему  краски,  кисти  и
сказать: нарисуйте-ка мне портрет вождя! Нет, его надо сперва  обучить,  а
для этого талант нужен, верно?
   - Значит, нужно найти. Не бросать же  дело  из-за  этого!  Подсуетиться
надо... Да вот хотя бы эту его ассистентку взять: она уже  наверняка  дело
освоила... Как думаешь, а он ее? Ничего, между  прочим,  девуля...  -  Тут
мысли его сделали поворот. - И та, что нам  только  что  попалась  -  тоже
ничего-о!
   - Дай сто долларов! - попросил Бык неожиданно.
   - Спятил? Где я возьму тебе?
   - А мне и не надо. Просто эта девушка меньше не возьмет.
   - Распустился, - вздохнул Федор Петрович. - Вконец распустился народ...
- Тут он снова повеселел: - А представляешь, Аркашка: приезжаем мы  оттуда
в отпуск домой, в Москву, полные карманы долларов? Ну жизнь пойдет!.. -  И
он громко захохотал.
   - Тихо ты, - сказал А.М.Бык. - Глядей разбудишь.  Об  охране  труда  не
думаешь, тоже мне руководитель...



11

   И опять  приходится  повторить:  есть  какая-то  незримая  связь  между
людьми! Потому что подумал вот Федор Петрович о Землянине и девушке Сене -
и ведь как в воду глядел!
   ...Они лежали тесно,  первый  зной  схлынул,  но  осязание  друг  друга
продолжалось, а удивление случившимся не только не уменьшалось - у  Вадима
Робертовича во всяком  случае,  -  но  росло  даже.  Что-то  хотелось  ему
сказать, но слов не находилось, чтобы выразить, это только прикосновениями
и можно было передать - рук, губ... Сеня молчала, и не понять было: жалеет
ли о совершившемся, раскаивается ли - или просто  живет  сейчас  телом,  и
телу хорошо. Но уж таким был Землянин: сомнения для него были, что  зубная
боль. И не удержался, чтобы не спросить тихо, одним дуновением:
   - Не жалеешь?
   Она в ответ легко засмеялась.
   - Чему ты?
   - Просто пришло в голову... Знаешь, кто ты был сейчас?
   - Я? - Он тоже невольно улыбнулся, радуясь легкому ее настроению. - Кто
же?
   - Собака на сене.
   Он не понял:
   - Почему?
   - Набросился, как собака на кость. Даже СПИДа не испугался.
   - Не подумал даже. А почему на сене?
   - Как зовут меня - забыл?
   Каламбур ему не понравился, и Сеня почувствовала это.
   - Извини, я плохо пошутила... Ты спросил, не жалею ли. Нет. Я ведь сама
этого хотела. Потому что тебя  давно  уже  поняла.  Почувствовала.  И  так
решила. Женщине вовсе не обязательно знать: она чувствует, что  ей  нужно,
что подходит... и что - нет.
   - И ты решила?
   - На сегодня, - сказала она. - Вот на эту ночь. Дальше - еще не знаю. А
вот ты... подумал о чем-нибудь? Ты-то ведь меня совсем не знаешь.
   - Ну, как же не знаю, - лениво протянул он. - Очень даже знаю.
   И вдруг задумался: а  ведь  и  в  самом  деле  -  что  он  знает?  Даже
приподнялся на локте.
   - Слушай, айв самом деле... Пришла ниоткуда...
   - Как же - ниоткуда? Вот отсюда, из этого самого дома.
   - Кто ты? Где работаешь?
   Она чуть усмехнулась.
   - Неудавшаяся кинозвезда. Ныне - дипломированная секретарша со  знанием
стенографии, умением обращаться с магнитофоном,  работать  на  компьютере,
печатать - это уже само собой.
   - И работаешь?
   - Конечно. Кто бы стал меня кормить?
   - Разве ты ходишь на службу? Ты все время у нас...
   - Не навечно, к сожалению, - вздохнула Сеня. -  Просто  у  меня  сейчас
отпуск. Кончится - и придется тебе с Быком думать, то ли  приглашать  меня
на постоянную работу - а я запрошу много, можете столько  не  захотеть,  -
или же будешь меня видеть от случая к  случаю.  -  Она  погладила  его  по
голове,  по  плечу  -  крепкому  еще,  мужскому.  -  Одичаешь  без   меня,
отвыкнешь...
   - Не хочу так. Хочу, чтобы ты была всегда.
   - Наверное, и я тоже... Хотя нет - не знаю еще точно.
   Сейчас, в темноте, в постели, совсем другой она  показалась  Землянину:
более взрослой, что ли, зрелой, рассуждающей, в чем-то своем уверенной...
   - Мешает прошлое? - спросил он нечаянно: вряд ли надо  было  спрашивать
об этом.
   - Прошлое? Это то, чего нет сейчас, а как может мешать то, чего нет?
   - Если бы так, зачем бы люди боялись призраков?
   - Кто же тебе сказал, что призраки не существуют? Так  ведь  и  о  душе
говорили, что ее не существует - а у тебя на ней все построено,  вся  твоя
практика... Скажи: ты своим делом доволен?
   - Иначе не работал бы. Но, если правду говорить, иногда думаю:  неужели
добро и зло - одно и то же, только с разных сторон?
   - Откуда такие мысли?
   - Да вот  хотя  бы...  Вернули  мы  с  тобой  сегодня  паренька  этого,
милиционера. Он пока еще ничего не знает. А ему трудно будет. И не  только
потому, что  без  документов,  без  работы  -  тут  ему  коллеги  помогут,
Тригорьев говорил - своего не бросят. Но был у него дом,  семья  -  ничего
нет.
   - Почему?
   - Жена его - бывшая - замуж вышла. И  не  в  чем  ее  упрекнуть:  имела
право, не бросила ведь, не сбежала, не обманула -  похоронила.  И  теперь,
конечно, новую семью ломать из-за воскресшего не станет. Она не  виновата.
А он - тем более...
   - Зачем же ты его восстанавливал?
   - Да уж очень просили.
   - Не надо было тебе соглашаться.
   - Может быть, - сказал он. - Не знаю. Жизнь ведь и в несчастье - жизнь.
Что-то. А смерть - ничего.
   - Раз душа - значит, не ничего?
   - Не знаю, Сеня... Никто не знает. Нельзя знать. Верить  -  разве  что.
Что там душа, как она? Восстановленные об этом ничего сказать не могут:  я
ведь их перехватываю до того, как умерли,  часто  -  задолго  до  того.  А
душа... может, и помнит что-то, но не говорит.
   - Наверное, подписку дала, - усмехнулась Сеня. - О неразглашении.
   - Да, высший уровень секретности...
   - Ладно, что это мы вдруг - о чем заговорили. Ты меня  о  моем  прошлом
спросил; ну, а твое - не тяготит?
   - А у меня если и есть прошлое, Сеня, то - несостоявшееся. У каждого  в
прошлом множество вырытых котлованов, не использованных под фундаменты,  и
множество фундаментов, на которых  ничего  не  построено,  и  построек,  в
которых так никогда никто и не жил... - Он вдруг сел на диване. -  Слушай,
Сеня! Я хочу, чтобы ты поговорила с мамой. Моей. Сначала, конечно, я  сам.
Но  и  ты.  У  вас  ведь,  по-моему,  знакомство  уже  состоялось,  и  без
осложнений...
   - Ну, какое знакомство: она к тебе зашла,  перекинулись  парой  слов...
Но, по-моему, я ей понравилась. А потом - с моей мамой?
   - Непременно.
   - Ты так хочешь?
   - Разве ты - нет?
   - Сейчас - хочу... Но только не  разговоров.  -  Она  потянула  его  за
плечи, заставляя снова лечь. Прижалась.  -  Обними  меня.  Дай  руку.  Вот
так... Ты...
   - Скажи: "Вадим".
   - Вадим...
   Еще много времени до утра. Выпала им такая ночь - ночь любви. Не  будем
мешать, пусть это  и  старомодно,  пусть  теперь  принято  демонстрировать
сексуальную технику широким массам. Вадим Робертович -  человек  очень  во
многом старомодный. Простим ему отсталость. И нам тоже. Жаль  только,  что
вряд ли они выспятся как следует.



12

   Но вот кто точно не выспался этой ночью: Федор Петрович.
   Он, как мы знаем, пришел домой достаточно поздно.  А  во  время  самого
сладкого, предутреннего сна его разбудил телефон.
   - Да! - сердито сказал он в трубку, косясь на жену: не  проснулась  бы.
Она, однако, только пробормотала что-то  сквозь  сон  недоброжелательно  и
стала спать дальше.
   - Федор Петрович? - поинтересовался голос. Уверенный голос,  ничуть  не
заспанный, словно не рассвет был, а полдень уже по крайней мере.
   - Да, я, - сказал Федор Петрович, медленно просыпаясь. - Что случилось?
- Его первой ясной мыслью было, что в районе какое-то ЧП, раз уж ни  свет,
ни заря будят первое лицо. - Докладывайте! Кто говорит?
   Собеседник его на том конце провода кратко представился, и тогда  Федор
Петрович проснулся окончательно и почему-то огляделся вокруг.
   - Да, да, слушаю, - проговорил он с готовностью.
   - Вы извините, что так рано, но дело неотложное, возникла необходимость
посоветоваться с вами.
   - Разумеется, я всегда... Я уже вставал, собственно.
   - Вот и прекрасно. Итак, сможете ли вы подъехать к нам...  ну,  скажем,
через час? Мы подошлем машину.
   - Да зачем же, я свою...
   - Вы не знаете, куда.
   - А разве не?..
   - Ну, зачем же. Не беспокойтесь, потом вас  и  отвезут,  куда  скажете.
Итак, через пятьдесят минут спуститесь к подъезду.
   - Непременно. А как я узнаю?..
   - Вас узнают, не беспокойтесь. Всего доброго.
   На этом трубка с той  стороны  была  повешена.  Федор  Петрович  только
покрутил головой и спешно направился бриться и совершать прочий туалет.  В
голове все время вертелось: по какому поводу?  Какую  неосторожность  себе
позволил? Да если бы даже и позволил, не те времена нынче,  не  те,  чтобы
так  просто  брали  людей  его  ранга!  Но  сколько  ни  утешал  он  себя,
инстинктивный  страх  становился  все  сильнее,  да   и   простая   логика
подсказывала: времена не  те,  это  верно,  но  ведь  что  стоит  временам
измениться? В теперешней обстановке секунда - и все повернулось  иначе,  и
снова пришла пора, когда не только  районного  масштаба  вождей,  ко  и  с
самого верха, с набатными  именами  людей  просто  так,  двумя  пальчиками
снимали, как пешку с доски - и вечная память, а вернее - вечное  забвение.
Или все-таки не следовало связываться с кооперативом этим, чертов  Аркашка
Бык, даром что Бык, а подложил такую свиньищу, с  мамонта  размером!  Нет,
рвать надо с ними, рвать и держаться своей стези, надежной, аппаратной...
   Так  он  страшился  и  но  и  любопытно  было;  любопытство   -   очень
распространенный грех, и почему-то мало кто считается с  тем,  что  многия
знания дают многия печали.
   В страхе или нет, через пятьдесят минут, даже  раньше,  Федор  Петрович
был уже у подъезда, а машина уже ждала - черная "волга", совсем как его, с
затемненными стеклами и телефонной антенной  посреди  крыши.  Когда  Федор
Петрович ступил на тротуар,  дверца  "волги"  отворилась,  вылез  молодой,
аккуратно одетый человек и пригласил:
   - Пожалуйста, Федор Петрович. Нас ждут.
   Ехали недолго. Их и в самом деле ждали -  в  просторной  квартире,  где
полы были устланы коврами, на стене в прихожей  висели  неплохие  картины,
импортные обои были голубоватого оттенка, а в комнате, куда  его  провели,
стояла финская стенка, несколько современных кресел,  напоминавших  яичные
рюмки с выщербленным краем, обширный низкий стол, на  котором  возвышалось
несколько бутылок с боржомом;  кроме  того,  наличествовали  видеосистема,
аудиосистема, и то и другое - дальневосточного производства, а  в  углу  -
кабинетный, кажется, "Бехштейн"; на такие вещи глаз у Федора Петровича был
наметанный, тем более, что и у него самого дома было в общем то же  самое,
разве что обои другого цвета и картины другие, и  от  этого  совпадения  у
него почему-то возникло ощущение спокойствия, и в комнату  он  вошел,  уже
вполне владея собой.
   В креслах уже сидели трое, все скромно, но весьма качественно одетые и,
невзирая на ранний час, ничуть не  заспанные,  не  усталые,  но  свежие  и
жизнерадостные.
   -  Здравствуйте,   Федор   Петрович,   -   сказали   ему,   взблескивая
доброжелательными улыбками. - Садитесь. Мы вас надолго отрывать не  будем,
но возникла действительно серьезная необходимость поговорить.
   -  В  районе  что-нибудь?  -  спросил  Федор  Петрович  несколько  даже
отрывисто,  тоном  человека,  готового  и  нести  ответственность,  но   и
действовать незамедлительно.
   - Нет, если бы в районе, то мы бы к вам приехали - доложить.  А  сейчас
разговор о другой вашей работе.
   - Я слушаю, - сказал Федор Петрович готовно.
   - Мы знаем вас как человека надежного и честного,  и  руководство,  как
известно, вам доверяет, и коммунисты района. И в этой связи вчера  вечером
были несколько удивлены. Федор Петрович! Этично ли переправлять  за  рубеж
ценности, являющиеся составной частью нашей культуры?
   - Товарищи!  -  сказал  Федор  Петрович.  -  Скажите  мне  только:  кто
осмелился? И если он - член партии...
   - Значит, вы понимаете, - холодным голосом сказал второй собеседник.  -
А тем не менее, готовы переправить за границу - и не бескорыстно - крупное
открытие,  которое  является  частью  нашей  культуры   не   меньше,   чем
какие-нибудь иконы или картины.
   -  Минутку,  товарищи,  -  проговорил  Федор  Петрович   едва   ли   не
оскорбленно.  -  Тут  фатальное  недоразумение!  Я  вовсе   не   собирался
передавать. Наоборот. Речь шла о создании - здесь, у  нас!  -  совместного
предприятия с целью привлечения  валютных  инвестиций.  Именно  так  стоял
вопрос, и никак не иначе!
   Достойно держался Федор Петрович, слов нет.
   - То есть, так вы поставили вопрос первоначально,  -  слегка  поправили
его. - Но вам предложили другие условия. И вы их не отвергли.
   - Нет, не отвергли. Но ведь и согласия не дали, как вы знаете. А  сразу
не отказались потому, что хотели основательно проработать этот  вопрос  со
специалистами в области экономики, международного права - и, разумеется, с
вами, товарищи.
   Все трое одновременно слегка  улыбнулись,  как  бы  давая  понять,  что
одобряют его находчивость. Потом заговорил третий, самый пожилой.
   - Так вот, Федор Петрович,  -  сказал  он  негромко,  но  как-то  очень
авторитетно. - Никакой утечки такой информации за рубеж мы не допустим. Но
не хотим пренебрегать и вашими интересами, как  и  интересами  всей  нашей
экономики в целом. Поэтому вот что мы предлагаем. Составьте заявку на все,
в чем вы нуждаетесь. Не вы лично, конечно, но кооператив.  Не  скромничая,
детально. С учетом всех мелочей.  С  перспективой  развития.  Все:  сырье,
оборудование,  изготовление   конструкций,   расширение   производственных
площадей. И заявку эту передайте вот товарищу Халимову (один  из  сидевших
на миг наклонил голову). Он будет помогать вам  в  этих  вопросах.  Но  вы
немедленно,  окончательно  и  категорически   откажетесь   от   дальнейших
переговоров с Фьючером или с кем бы то ни было  из-за  рубежа.  Устраивает
ва