работали раньше?
   - На заводе "Красный лом".
   - А почему ушли?  -  И  Тригорьев  даже  слегка  пригнулся,  как  перед
прыжком.
   - А жить надо?
   - Жить надо честно, - наставительно молвил инспектор.
   - Всю жизнь! -  убежденно  ответил  консультант.  -  Копейку  найду  на
тротуаре - и ту снесу и сдам.
   - А сто рублей? - круто спросил Тригорьев.
   - А чтобы сто рублей найти, надо сперва потрудиться,  чтобы  другой  их
потерял.
   - Так вот, - сказал Тригорьев сурово, в такт словам постукивая  пальцем
по все еще раскрытой книге. - Вы  желаете  добровольно  объяснить,  откуда
взялся тот мужчина, которого я здесь застал? Учтите: темнить не надо.  Нам
ведь и так все известно.
   - Я всегда утверждал, - заверил А.М.Бык, - что наша милиция на  высоте.
Поскольку она над преступностью. А преступность все  растет.  Лично  же  я
никакого  мужчины  здесь  не  заставал.  Исключая,   конечно,   работников
кооператива.
   Капитан понял, что сейчас больше  ничего  говорить  не  надо:  спугнуть
подозреваемых означало бы - испортить главное, если только не все. Поэтому
он встал и, нависнув над столом своей ладной фигурой, проговорил лишь:
   - Ну что же, так и запишем. А пока что посоветую вам...
   Он не закончил, потому что дверь за его спиной - не та,  в  которую  он
вошел, но другая, что вела вглубь  кооператива  -  шумно  распахнулась,  и
капитан мгновенно повернулся лицом  к  возможному,  как  он  полагал  уже,
противнику.
   Из кооперативных недр в комнату  широкими  и  поспешными  шагами  вошел
человек лет  пятидесяти,  среднего  роста,  русоволосый  с  незначительной
проседью, в очках, взлохмаченный и давно не стриженный и с  выражением  на
лице сумрачно-отсутствующим.
   Не обратив на присутствовавших ровно никакого  внимания,  человек  этот
подошел к столу, снял трубку телефона, набрал номер и, дождавшись  ответа,
негромко произнес: - Мама, ты?
   Соблазн услышать, о чем пойдет речь, был велик. Дело в том,  что  мысли
капитана Тригорьева шли сейчас в одном определенном направлении  и  всякая
вещь виделась с одной определенной точки зрения. Так что сейчас  он  готов
был поверить в то, что "мама" на самом деле означало не  степень  родства,
но было лишь блатной кликухой. И вместо того, чтобы откланяться, Тригорьев
снова взял конторскую книгу  и  стал  медленно  ее  рассматривать,  словно
стараясь отыскать среди записей что-то крайне важное. На самом же деле  он
очень внимательно слушал.
   - Да нет, ничего, - говорил тем временем стоявший  у  телефона.  -  Вот
только что закончил... Нет, к сожалению. Да и  чего  можно  было  ожидать:
столетняя дистанция, следов  почти  никаких...  Ну,  что-что:  в  раствор,
конечно... Ничего, всякий опыт полезен... Да, выхожу. Ну, какой же кефир в
такой час?..
   Капитан Тригорьев и еще послушал бы для пользы  дела.  Но  А.М.Бык  уже
поднялся и принялся убирать все со стола, потом деликатно потянул  из  рук
инспектора книгу, и тот лишь скользнул глазами еще по одной  из  множества
записей:
   "Перестук Борис Петрович... Полный возврат...  Информация  -  по  месту
жительства... Дополнительная: Востряк. кл."...
   Где-то сегодня он уже слышал о Востряковском кладбище. Совпадение?
   А.М.Бык уже застегнул свой пиджачок и готов был покинуть помещение - но
не прежде капитана Тригорьева. Когда они вышли в предбанник, капитан очень
негромко спросил:
   - Это кто был?
   - Землянин, - ответил А.М.Бык таким же средней громкости шепотом.
   Эта явная насмешка рассердила капитана Тригорьева. Хотя  и  пахнуло  на
него от этого  слова  юностью  -  фантастикой,  пришельцами,  землянами  и
гиперпереходами, - сейчас это было вовсе некстати.
   - У меня все, - сухо проговорил он и быстро двинулся вверх по лестнице.
   Шагай он и  дальше  с  такой  скоростью,  Тригорьев  минуты  через  три
оказался бы уже на троллейбусной остановке, а через пять - в метро.  Но  у
него успел созреть совсем иной план действий.
   Поэтому он дошел только до ближайшего перекрестка,  свернул,  вышел  на
кстати подвернувшуюся детскую площадку, в этот час опустевшую,  уселся  на
скамейку и стал уговаривать самого себя и доказывать, что для блага закона
приходится иногда этот самый закон нарушать, что  моральное  право  (хотя,
может быть, он и не этими именно словами думал) на его стороне  и  что  он
просто-таки обязан совершить замышленное в ближайшие полчаса, от силы час.
Он просидел на детской площадке ровно столько, сколько понадобилось, чтобы
убедиться, что А.М.Бык пересек перекресток и  скрылся  в  переулке.  Тогда
капитан встал и решительно направился туда, откуда столь недавно вышел.



5

   Он рассчитал правильно. Кооперативщики ушли, но на их территории сейчас
орудовала уборщица, и верхняя  дверь  потому  не  была  заперта.  Бесшумно
ступая, Тригорьев спустился по лестнице, но, оказавшись  на  площадке,  не
пошел по старым следам, но совершил нечто вроде бы совсем  неожиданное,  а
именно: отворил правую с площадки дверь с болтающимся замком, прошмыгнул в
нее - и так же бесшумно затворил ее за собой.
   Здесь было почти совсем темно. На окнах, под самым потолком, давно  уже
наросла толстая кора грязи. Гнилые половицы предательски  прогибались  под
ногами, чтобы больше уже не выпрямиться. С потолка свисали  длинные  пряди
пыльной  паутины.  Пахло  давней,  затхлой  тишиной.  Безотчетно  морщась,
Тригорьев медленно, осторожно продвигался, вспоминая на ходу. Сейчас будет
дверь  налево?  Он  пошарил.  Двери  не  оказалось,   но   проем,   точно,
существовал. Жалея о лежащем дома фонарике, капитан повернул. Эту  комнату
- или бывшую комнату, черт ее знает - надо было пересечь  и  там,  миновав
еще одну дверь, снова свернуть налево.
   Что-то заворчало рядом, и он вздрогнул. Но то лишь труба была, толстая,
четырехдюймовая,  "сотка".  Правильно,  тут  ей  и  следовало  находиться.
Подумав так, капитан тут же зашипел. Тут одной половицы был недочет, и его
угораздило как раз попасть ногой в щель. "Только ногу сломать мне сейчас и
не хватало", - подумал он. Хотя - пока  его  еще  ни  в  чем  нельзя  было
упрекнуть: он находился еще на нейтральной территории, на ничьей земле. Но
и запретная уже приближалась: Тригорьев убедился  в  этом,  потянув  носом
воздух  и  явственно  ощутив  шершавый  запах  кислоты,  не   резкий,   но
специфический - тот самый, который (показалось ему) он  уловил,  еще  сидя
визави А.М.Быка в кооперативной приемной. Сейчас будет  переборка.  Глухая
вроде бы, делящая подвал на две независимых  половины.  Тригорьев  вытянул
руки перед собой и пошел совсем медленно,  приоткрыв  от  напряжения  рот.
Ага. Вот она. Капитан осторожно  зашарил  растопыренными  пальцами.  Сухой
шорох увядших газет,  коими  оклеена  была  переборка,  прерывался,  когда
пальцы попадали на голую доску,  неприятно-занозистую.  Старая  переборка.
Кооператив не стал ставить новой, и понятно: деньги-то не чужие, и  нечего
зря бросаться. А в старой переборке справа, в углу,  была  раньше  дверца,
проделанная в складские времена и потом снова заколоченная, но -  кое-как,
понятно, потому что все в жизни делалось  кое-как.  Где  же  она?  Неужели
наглухо заделали? Не верилось: не станут у нас делать что-то, чего можно и
не делать, это дело принципиальное, а принципами у нас, как  известно,  не
поступаются. Тригорьев внимательно смещался  вправо.  Ага!  Просто  память
подвела немного, и до дверцы оказалось чуть дальше. Он повел  пальцами  по
контуру. Так  и  есть:  гвозди  были  просто  загнуты,  ничего  не  стоило
расшатать  их  и  отвести  в  сторону.  Так  Тригорьев  и  сделал.   Потом
прислушался, держа ухо близко к переборке. Слабый шум доносился  издалека,
затем глухо стукнуло, и все умолкло. Ушла. Для верности Тригорьев  обождал
еще с минуту, потом потянул  дверь.  Ржавые  петли  откликнулись  хриплым,
неприятным визгом, но уступили.
   Видимо, он попал в кладовку: оставляя лишь  узкий  проход,  вдоль  стен
тянулись массивные полки,  на  которых  стояли  бутылки  и  банки,  лежали
бумажные и пленочные пакеты - увесистые, тугие. Пришлось снять  несколько,
чтобы  между  заслонявшими  путь  полками  пролезть  в  проход.  Двигаться
приходилось наощупь; впрочем, немного света с улицы  все  же  пробивалось.
Проход уперся в дверь - запертую, но замок был накладной, с этой  стороны.
Следующая комната оказалась озвученной: что-то шуршало, что-то  сдержанно,
удовлетворенно  гудело.  После  первого  смущения  выяснилось,  что  звуки
понятны - шуршал вентилятор, гнавший  воздух  наружу,  гудел  же,  похоже,
трансформатор в шкафчике. Еще стояли  какие-то  баки,  и  в  них  медленно
булькало. Похоже было на лабораторию, уголовщиной тут и не пахло вроде  бы
- но ведь не ошибся же Тригорьев тогда, опознав  у  лестницы  человека  по
давнему, но уцелевшему в цепкой памяти словесному  портрету?..  Оставалась
одна дверь впереди, она даже не была заперта. Капитан отворил ее и вошел.
   Эта комната была просторней, в ней стоял теплый воздух и кислотой пахло
сильнее.  Горела  лампочка,  слабая,  правда  -  то  ли  уборщица   забыла
выключить, то ли так и полагалось. Сюда шли трубы из той  комнаты,  откуда
Тригорьев вышел, другие выходили из боковой стены.  Все  трубы  впадали  в
большую  ванну,  занимавшую  один  угол  и  накрытую  белым   непрозрачным
колпаком;  в  ней  едва  слышно  что-то  плескалось.  Тригорьев  продолжал
оглядываться. Уходил в ванну также и толстый кабель, и еще какие-то тонкие
провода, некоторые из них шли к стоявшему в другом углу столу, на  котором
возвышалось нечто, накрытое чем-то вроде скатерти. Тригорьев  приблизился,
осторожно приподнял ее: под нею оказался  персональный  компьютер,  сейчас
выключенный. "Хорошо, - подумал капитан, - что никто из блатных не  знает,
отсюда  только  ленивый  не  возьмет..."  Он  бережно  опустил  покрывало.
Оставалось лишь заглянуть в ванну и  уходить,  откуда  пришел.  Ничего  не
обнаружено - и слава Богу.  Тригорьев  примерился  и  попробовал  сдвинуть
крышку. Колпак  не  поддавался:  его  удерживала  целая  система  рычагов.
Хорошо, что лампочка горела: Тригорьев  быстро  разобрался,  как  сделать,
чтобы и колпак приподнять, и не повредить ничего,  не  наследить.  Наконец
белая крышка позволила приподнять  ее  и  заглянуть  в  ванну,  и  капитан
Тригорьев так и сделал и увидел труп.
   Труп плавал в ванне, и, судя по запаху и по состоянию тела, там не вода
была, а крепкая кислота - серная, скорее всего. Хорошо бы взять на анализ,
подумал капитан. Но не во что было. Капитан  махнул  рукой  и,  силясь  не
закашляться от скверного испарения, стал  всматриваться  в  тело.  Уже  не
определить было ни черт лица,  ни  каких-либо  других  особенностей;  пол,
правда, еще угадывался: тело принадлежало мужчине. Фотоаппарат был  сейчас
просто необходим, но он, как и фонарик, находился не близко: ну, можно  ли
так бездарно выходить на операцию? -  упрекнул  Тригорьев  сам  себя.  Но,
значит, не подвела интуиция: труп налицо, а значит, и преступление.  Самое
трудное, понятно, впереди: установить - чей труп, и как сюда  попал,  и  -
кто убил, и - почему, и так далее. Но главное - не зря он пробрался  сюда,
нарушив закон...
   Он медленно, аккуратно опустил колпак на место. Огляделся:  не  оставил
ли следов? Нет. Двинулся в обратный путь, осторожно пролез между полками и
вернул на место два пакета, что снял раньше. Тихо вышел на лестницу.
   Оказавшись на улице, Тригорьев сразу заторопился.  Нельзя  было  терять
времени. Выскочив через три минуты на Садовое кольцо, капитан почти  бегом
направился к остановке и там дождался троллейбуса, следовавшего в  сторону
Парка Культуры.
   То, что он видел, и то, что  по  этому  поводу  думал,  показалось  ему
настолько серьезным, что капитан решил, не откладывая, еще прежде  доклада
по команде, неофициально обсудить дело с дружком, с  которым  они  в  свое
время вместе кончали училище; у дружка служба проходила куда успешнее, был
он уже подполковником и работал не в отделении, и  даже  не  в  Московском
Главном управлении, но в Министерстве,  в  новом  его  здании.  Туда-то  и
направился сейчас Павел Никодимович, участковый инспектор и капитан.



6

   Подполковник   Маскуратов,   работавший   в   Министерстве,    встретил
однокашника по-дружески, не чинясь, не преминул поинтересоваться, как жена
и дети, как служба, а затем выказал готовность послушать то, с чем  пришел
к нему старый приятель.
   - Понимаешь, - сказал Тригорьев. - Зашел я сегодня на  моем  участке  в
один кооператив...
   Услыхав  слово  "кооператив",  подполковник  не   то,   чтобы   прервал
Тригорьева, но только чуть склонил голову к плечу, давая понять, что  если
уж говорить о  кооперативах,  то  разве  что  открылось  что-нибудь  вроде
торговли танками, как в АНТе, а еще лучше -  истребителями-перехватчиками,
мелочи же всякие - дело отделений, но уж никак не Министерства.
   - Погоди, дослушай. Знаешь, кого я там засек? Андрюшеньку Амелехина!
   - Мм? - спросил подполковник Маскуратов.
   - Не помнишь? Лет одиннадцать назад - ты тогда еще в городе  работал  -
мы с тобой оба по тому делу бегали, но его так  и  не  взяли,  объявили  в
розыск. У него еще кличка была "Трепетный Долдон"...
   - А! - оживился подполковник. - Доля Трепетный? Здоровый такой, мрачный
лоб? Помню, да... И что он сейчас - в кооперативе вынырнул?
   - Сейчас я тебе все по порядку...
   Подполковник слушал внимательно. Потом сказал:
   - Надо было сразу, оттуда, из подвала, вызвать опергруппу.
   - Хотел было. Но понял: пока приедут, труп и совсем растает. И потом  -
спугнули бы зря, сейчас трудно сказать, сколько и  какого  народа  в  этом
деле завязано.
   - Пожалуй, что и так. Ну, а что такое этот кооператив  на  самом  деле,
как полагаешь?
   - Да версии разные. Вот например:  крадут  сейчас  в  Москве  и  грабят
активно...
   - Тес! - сказал Маскуратов. - Враг подслушивает!
   Оба немного посмеялись.
   - И вот представь себе такую возможность. У людей взяли что-то  ценное,
дорогое - не только по стоимости, цена там может  быть  и  небольшой,  но,
скажем, реликвию. Лорнет прабабушки там, или  какой-нибудь  прапрадедушкин
Станислав с мечами...
   - Ну, Паша! - сказал Маскуратов. - Просто не ожидал от тебя.
   - А что? - насторожился Тригорьев.
   - Растешь на глазах! Какие слова  знаешь!  Лорнет,  а?  Просто  приятно
слышать. Ну, допустим. И что же?
   - И вот возникает некая организация, которая с одной стороны контачит с
преступным элементом, а с другой - предлагает  услуги  потерпевшим.  Уркам
хорошо: не надо рисковать при сбыте. И потерпевшим: получают свое назад, а
мы ведь далеко не всегда... И вот кооператив назначает цену  за  отыскание
похищенного: то, что хотят урки, плюс  какой-то  процент  в  свою  пользу.
Просто и доходно. Как тебе моя версия?
   - А труп тогда при чем?
   - Ну, это уже другой вопрос. С  кем-то  не  договорились,  кто-то  стал
права качать - так что ничего удивительного - в наши-то времена...
   Маскуратов немного подумал.
   - Конечно, если прямо говорить, -  молвил  он  затем,  -  не  самое  по
сегодняшней московской обстановке актуальное дело. Хотя... кто знает, если
начнем разматывать - мало ли еще на кого выйти  можно.  Слушай,  тут  ведь
может и другое еще  быть:  кооператив  может  и  наводку  давать,  заранее
прикидывая свою выгоду... - Подполковник явно заинтересовался. - Да, может
элегантно получиться, - в свою очередь щегольнул он нештатным словечком. -
Да еще тело - значит, дела там идут и всерьез.  Во  всяком  случае,  стоит
заняться. Как полагаешь?
   - Думаю, в первую очередь приглядеться к Долдону. Не случайно  ведь  он
оказался в кооперативе? Может, он связной? Или доставщик товара?
   - Гм, - проговорил подполковник. - Что-то мне о  нем  вспоминается,  и,
прямо скажем, мрачноватое. Связной? Да нет,  как  бы  он  исполнителем  не
оказался? Тело-то откуда-то взялось? Тут, Паша, может и такой оборот быть:
кооператив - просто вывеска для завлечения людей, а  как  только  денежный
человек зайдет - его и кончают - и в кислоту, и  никаких  следов.  Значит,
нужен кто-то, убийца нужен, на это даже и нынче не всякий  решается...  Но
интересно: куда же Амелехин тогда девался и где все эти годы пребывал? Или
его  тогда  повязали  все-таки,  и  он  срок  отбывал?  Ну-ка,  потревожим
спецотдел...
   Он  набрал  номер,  немного  поговорил,  немного  обождал,  потом   еще
некоторое время  слушал,  непонятно  хмыкая  под  нос,  положил  трубку  и
повернулся к Тригорьеву.
   - Слушай-ка, Паша, а обознаться ты не мог?
   - Точно, он. У меня словесный портрет по  ориентировке  до  сих  пор  в
памяти сидит. Да не он один, у меня, понимаешь, память такая... - произнес
Тригорьев, как бы даже оправдываясь. - Даже я  удивился:  столько  времени
прошло, а он и не постарел ничуть... А в чем дело? А, Боря?
   Он  тут  же  спохватился:  не  надо  было,   наверное,   так   называть
подполковника в  его  служебном  кабинете.  Тот,  однако,  не  обратил  на
фамильярность никакого внимания.
   - Ну да, ну да, - бормотал он. - Вспоминаю теперь...  Потому  он  и  по
делу в дальнейшем не проходил.
   - Да что такое?
   - А то, - сказал подполковник, склонив голову к правому погону, -  что,
по имеющимся  данным,  Амелехин  Андрей  Спартакович  скончался  во  время
следствия, а точнее - убит при задержании и похоронен двадцать первого мая
восьмидесятого года!
   - Двадцать  первого  мая  восьмидесятого  года...  -  повторил,  словно
угасающее эхо, капитан Тригорьев.
   Друзья помолчали.
   - М-да, Паша, - сказал затем старший из друзей. -  Странно  получается:
ты опознаешь того, кого давно на свете нет, обнаруживаешь тело - а оно  на
глазах тает... Как, на тебя перемены погоды не  действуют?  Все  же  мы  с
тобой не молодеем...
   Тригорьев проглотил комок и отрицательно покачал головой.
   -  Ну,  тогда  иди,  займись  делами.  И  учти:  хватает  нам  и  живых
правонарушителей, а чтобы покойники вставали и выходили  на  дело  -  это,
конечно, сенсационно звучит, но, ей-Богу, никто не поверит. Все. Бывай!
   Тригорьев машинально поднялся, надел фуражку, откозырял и вышел.
   Уже снаружи, между колоннами, выйдя из  Министерства  и  остановившись,
чтобы закурить дефицитную сигарету, Тригорьев заметил, как дверь подъезда,
из которого он только что вышел, снова отворилась и выпустила  еще  одного
человека. И в человеке этом капитан с немалым удивлением сразу же  опознал
не кого иного, как того самого,  по  кличке  "Землянин",  не  столь  давно
покинутого им в подвальном кооперативе.
   Землянин тоже остановился неподалеку, но закуривать  не  стал,  а  лишь
машинально приглаживал свои неухоженные волосы, никак не желавшие прилично
улечься на голове.
   "Вот это номер, -  подумал  Тригорьев  невольно.  -  Ему-то  здесь  что
делать? Не с повинной же являлся. А может быть... - вдруг ужалила мысль, -
может быть, у него тут какой-то свой человек завелся? Ну, дела..."
   Землянин еще немного потоптался на месте, потом,  словно  решившись  на
что-то, широким, торопливым, чуть подпрыгивающим шагом двинулся по Хлебной
улице к остановке троллейбуса.



7

   Прежде, чем продолжить повествование, мы вынуждены со всею свойственной
нам деликатностью указать на ошибку, допущенную  капитаном  Тригорьевым  в
его рассуждениях.
   Дело в том, что "Землянин" было вовсе не кличкой, как предположил  было
Павел Никодимович, но фамилией. К сожалению, мы не  можем  подкрепить  эту
информацию безотказно убеждающей ссылкой на то, что такую же, мол, фамилию
носили и отец его, и дед, и прадед; не можем  потому,  что  как  раз  отец
Вадима Робертовича, нашего героя, - Роберт Карлович носил другую  фамилию,
а именно - Маркграф. Нет, он был немец, и  даже  не  из  давно  обрусевших
колонистов, но приехал  в  Москву  в  двадцатые  годы,  чтобы  работать  в
Коминтерне, чем и вызвано то, что век его  оказался  прискорбно  недолгим.
Судьб