физика и кибернетика - тогда  она  только-только  перестала  быть
буржуазной лженаукой. Учился неплохо, и неплохо же  проходил  практику  на
одном московском  предприятии,  так  что  хотя  закончил  и  без  красного
диплома, но на меня уже была заявка, и я остался тут. Узкой специальностью
моей были некие измерительные приборы...
   Ж.: Вы не могли бы поточнее?  Видимо,  здесь  вы  приближаетесь  уже  к
сути...
   З.: К сожалению, поточнее не имею права.
   Ж.: То есть я понимаю так, что за границу вы не ездите?
   З.: Да, невыездной из  соображений  безопасности  -  но  последний  год
уже...  Зато  по  стране  я  поездил  много.  Вместе  с  моими  приборами,
разумеется, то есть теми, в разработке которых принимал  участие,  меньшее
или большее, и которые я обслуживал, и уже считался заметным  специалистом
в этой узкой области... Кстати, именно  в  одной  из  командировок,  когда
проводилась очередная серия измерений - ну, после испытания изделия -  мне
удалось подметить один побочный, возникавший в процессе измерений  эффект.
Он был непредвиденным  и,  кроме  того,  совершенно  ненужным,  никому  не
мешавшим и не помогавшим - однако же, неизбежным. Ну вот, чтобы  вам  было
яснее, приведу такой пример: ночью в темноте вы, чтобы увидеть нечто,  вам
нужное, направляете на него луч света. И видите. При этом вам  все  равно,
начало ли это "нечто" при освещении отбрасывать тень, или нет: она вам  не
помощь и не помеха, ее вполне могло бы не быть - однако же она есть, и без
специальных ухищрений вам от нее не избавиться. Вот мне и удалось  увидеть
нечто,  в  принципе  подобное  этой  неизбежно  возникающей  тени.   Самое
удивительное -  что  я  почти  сразу  догадался  о  сущности  явления,  но
понимание перспектив пришло позже, куда позже!
   Ж.: То есть, именно тогда и совершилось открытие? Что же - вы выскочили
из ванны с криком "Эврика"?
   З.: Не совсем так. И по многим причинам. Во-первых, я был одет, а ванны
в радиусе многих километров просто не было, да и выскакивать из укрытия  в
тот миг было бы крайне опасно для здоровья. А во-вторых, я люблю семь  раз
измерить, а потом еще семь, и только тогда хвататься за ножницы.  Так  что
тогда я просто-напросто промолчал. Зато очень много  думал.  Потом;  через
несколько месяцев, было еще одно испытание - и эффект  подтвердился  и  на
сей раз. Еще через полгода - то же самое. А в промежутках сперва были одни
только мысли, потом  уже  кое-какие  прикидки  на  бумаге,  -  перейти  на
компьютер я еще не решался, мне казалось, что это нарушило  бы  интимность
процесса, все-таки компьютер - это не я, это уже кто-то другой...  Попытки
найти нужную математику, потом стали  появляться  какие-то  схемы,  крайне
примитивные, наивные, как я сейчас вижу... Но если неотступную мысль можно
без особых натяжек сравнить с обуявшим бесом, то могу сказать, что лукавый
уже вселился в меня и чем дальше, тем больше одолевал и толкал на  всякие,
не очень разумные, быть может,  поступки.  Во  всяком  случае,  тогда  так
казалось.
   Ж.: Например?
   З.: Ну, например, я добился перевода из моего учреждения в другое, хотя
при этом потерял очень ощутимо в зарплате.
   Ж.: Перестали платить за степень?
   З.: Нет, остепениться я и  до  сегодня  не  собрался,  как-то  не  было
нужды... Просто там должность была пониже, да и  уровень  всего  хозяйства
другой. Зато я получил доступ  к  вычислительной  технике  такого  уровня,
какой... какой я даже и не знаю, откуда  у  нас  возник.  То  есть  откуда
географически - ясно, но каким образом...
   Ж.: Ну, в конце концов это не имеет решающего значения. Важно  то,  что
вы туда попали.
   З.: К тому времени я уже достаточно четко представлял  те  возможности,
какие раскрывал мой побочный эффект,  и  угадывал  даже  тот  путь,  каким
следовало двигаться, чтобы осуществить эти возможности на практике. Пришла
пора создавать принципиальную конструкцию аппаратуры, а затем и  перевести
замысел с бумаги в материал.
   Ж.: И тогда...
   З.: Нет, совсем еще не тогда. Я понял лишь, что  мне  надо  уйти  и  из
этого учреждения, чтобы пополнить мое образование,  а  именно  -  заняться
химией. Это, как вы понимаете, еще более разрушительно сказалось  на  моем
бюджете...
   Ж.: Интересно, как отнеслась к этому ваша семья? Жена?
   З.: Ну что вы, я не женат и никогда не был.  Конечно,  такой  жизни  ни
одна женщина, я думаю, не выдержала бы. Ну,  может  быть  одна  из  десяти
тысяч, но ведь ее еще найти надо. Инфляция уже и тогда ощущалась, хотя  не
так, конечно, как сейчас.
   Ж.: Ну, это уже другая тема. Итак, пришла пора химии...
   З.: Она завершилась почти одновременно с созданием первой действовавшей
установки.
   Ж.: Кто помогал вам в ее создании?
   З.: Никто, я ее сделал сам, руки у меня растут нужным концом,  недаром,
наверное, предки мои были ремесленниками...
   Ж.: Да, слава русских ремесленников известна.
   З.:   Совершенно   верно.   Май   предки,   правда,   были    немецкими
ремесленниками, но это дела не меняет. Если бы я  сам  не  научился  -  не
представляю,  как  смог  бы  я  платить  и  слесарям,  и   стеклодуву,   и
электронщикам, да еще и несунам - тем, у кого приходилось доставать нужные
детали... Одним словом, действующая модель возникла, и я стал думать об ее
практическом применении.
   Ж.: Вот тут мы  подошли  к  вопросу,  который  меня  очень  интересует.
Скажите, Вадим  Робертович:  вынашивая  свой  замысел  и  воплощая  его  в
материале - думали ли вы о последствиях, какие неизбежно  возникнут,  если
ваше  устройство  начнет  применяться?  Или  для  вас,  как   для   многих
представителей научного и технического мира главным было - создать, а  там
хоть трава не расти? Вы не думали о том, что ведь и впрямь бывает -  трава
перестает расти после реализации...
   З.: Я понимаю вас. Но скажите, можно ли в этом винить творцов?  Виноват
ли Резерфорд в Хиросиме или Маркс в... много в чем? Ученый - не пророк,  и
если пытается пророчить, то, как правило, ошибается: познание сегодняшнего
и предвидение будущего  -  вещи  принципиально  различные,  да  и  некогда
ученому всерьез предсказывать, это ведь страшно трудоемкое занятие,  а  он
занят своими делами... Вообще я думаю, что это задача, решения не  имеющая
из-за  внутренней  противоречивости  самой  проблемы,   в   свою   очередь
проистекающей из внутренней  противоречивости  самого  человека.  Так  что
сколько бы мы об этом ни говорили...
   Ж.: Следует ли это  понимать  так,  что  соображения  чисто  морального
свойства вас не занимали? В  морально-этическом  аспекте  вы  все  это  не
пытались увидеть, дать оценку?
   З.: Таких аспектов может быть множество. Что конкретно вы имеете в виду
сейчас?
   Ж.: Вы ведь понимали, что сделали дело не  рядовое,  а  принципиальное,
последствия которого предусмотреть трудно, но сразу ясно,  что  они  могут
быть грандиозными. Так вот, не является  ли  отступлением  от  гражданской
этики то, что вы не только не предоставили своего открытия государству, но
даже словом не обмолвились, хранили  втайне  до  поры,  пока  не  возникла
возможность использовать  его  в  своих  корыстных  интересах.  Вы  уж  не
обижайтесь, Вадим Робертович, но ведь такая мысль неизбежно возникает.
   З.: Нет, я не обижаюсь, вопрос  совершенно  уместен  и,  я  бы  сказал,
закономерен.  Да,  среди  многих  путей   реализации   моих   замыслов   я
анализировал и этот. Скажу больше:  одно  время  даже  к  нему  склонялся.
Однако по зрелом размышлении такую возможность отбросил.
   Ж.: Почему же?
   З.: Мне кажется, это  легко  понять,  тут  все  лежит  на  поверхности.
Во-первых, предоставить государству по сути значило -  подарить,  а  я  не
столь богат, чтобы делать подобные подарки.
   Ж.: Ну, почему же так? Неужели государство не вознаградило бы вас?
   З.: Далеко не  уверен.  Для  государства  я  просто  изобретатель.  Вам
приходилось заниматься изобретательскими проблемами?
   Ж.: Непосредственно - нет, но вообще-то я в курсе.
   З.: Тогда незачем и объяснять. Пойти  по  этой  дороге  означало  бы  -
похоронить мое  дело  без  больших  надежд  на  воскрешение.  И  за  чисто
номинальное вознаграждение. А через год-другой убедиться в  том,  что  мои
идеи и конструкции успешно используются - в Штатах, Японии, Германии, мало
ли где, только не у нас.
   Ж.: Но вы могли предварительно сделать сообщение  в  серьезном  научном
журнале, и тем самым обозначить ваш приоритет...
   З.: Ну, в добродетельную науку я уже давно не верю. Она стала таким  же
средством  завоевания  теплого  местечка   под   солнцем,   как,   скажем,
управленческая карьера или торговля.  Но  допустим,  я  в  какой-то  форме
предоставил бы свои материалы государству: как бы оно их использовало? Кто
контролировал  бы  восстановление  людей?  Мы  с   вами?   Вряд   ли.   И,
следовательно, кого стали  бы  восстанавливать?  Мне  кажется,  нет  нужды
объяснять. Я не  хотел,  чтобы  моя  работа  стала  еще  одним  источником
привилегий - их и без того, по-моему, достаточно.
   Ж.: Интересная позиция. Но скажите: насколько я понимаю, всех, на  кого
могут возникнуть заказы, вы восстановить не в силах?
   З.: Разумеется, нет. Сейчас вообще речь идет  о  единицах,  но  даже  и
когда дело встанет на прочную основу, можно будет говорить лишь о каком-то
небольшом сравнительно количестве...
   Ж.: Мне только хотелось, чтобы вы сами это признали.  Значит,  какой-то
отбор всегда останется необходимым?
   З.: Это не вызывает сомнений.
   Ж.: И в то же время вы не хотите, чтобы этим отбором занималась, скажем
так, авторитетная группа людей.
   З.: Не  хочу.  Один  великий  человек,  наш  современник,  в  молодости
способствовал решению крупнейшей научно-технической задачи, а потом; когда
понял, какие опасности для людей таит в себе плод его труда, ему  пришлось
взывать  к  весьма,  весьма  авторитетным  людям  -  и,  как  вы   знаете,
безуспешно. Я не хочу взывать и потому  не  собираюсь  выпускать  дело  из
своих рук.
   Ж.: Но ведь кто-то же должен решать? Кто же?
   З.: Я.
   Ж.: Но почему  именно  вы?  Считаете  себя  лучше,  выше,  справедливее
других?
   З.: Таких иллюзий  не  питаю.  Но  тут  действует  простая  арифметика.
Скажем, вы создали комиссию по отбору кандидатур -  из  десяти,  допустим,
человек. У каждого из этих десяти будет, самое  малое,  один  свой  личный
заказ. И еще один - не свой, но, так сказать, лежащий близко к  сердцу.  А
кроме того - у  каждого  будет  право  на  свою  ошибку.  Вот  вам  десять
спецзаказов, плюс еще десять и плюс десять ошибок. И это при условии,  что
в прочем комиссия будет единогласна. Но ведь так  не  бывает.  Далее,  сам
состав комиссии станет предметом споров, дискуссий, торгов, компрометации,
шантажа, интриг - и так  далее,  и  тому  подобное.  Всего  этого  я  хочу
избежать. У меня был один личный заказ  -  его  я  уже  реализовал;  один,
возможно, близкий к сердцу -  его  я  реализую  в  ближайшем  будущем.  И,
допустим, одна ошибка - ее, думаю, я уже сделал. Вот  и  все  издержки.  А
споров о составе не будет: только я мог решить этот вопрос, и я его решил.
   Ж.: Дорогой Вадим Робертович! Отдаю должное вашей убежденности, но ведь
нельзя же так! Ведь не ребенок вы, а взрослый  вроде  бы  человек,  газеты
читаете... Читаете?
   З.: Не вполне регулярно... но вообще, конечно. И за съездами  наблюдал,
и за сессиями частично... Но у меня мама все читает и  смотрит,  она  меня
информирует о важнейшем.
   Ж.: Значит, вы должны хоть в общих чертах представлять, что делается  в
стране!
   З.: Естественно. Я вот ваши статьи с удовольствием читаю...
   Ж.: Дефицит, инфляция, межнациональные конфликты, забастовки... Товарищ
дорогой, мало ведь что-то изобрести, надо еще и подумать: ко  времени  ли?
Чего сейчас от этого будет больше: пользы для страны, или вреда?
   З.: Да какой же от этого может быть вред?
   Ж.:  Самый  натуральный.  Даже  при  беглом  взгляде  видно.   Вот   вы
воскресили, допустим, свою маму...
   З.: Восстановил. Да вы поймите правильно: тут дело не в том, что она  -
моя мама... Нет, и в этом тоже, конечно, но  главное  -  есть  ведь  такая
медицина, трагическая, когда врач новое средство  испытывает  на  себе  на
первом. А я себя реставрировать, понятно,  не  мог,  я  жив  пока,  а  два
одинаковых Землянина - кому  они  нужны?  Еще  перессорились  бы...  Хотя,
конечно, если бы мы сейчас работали вдвоем... Но это мне тогда  просто  не
пришло в голову. А если не на себе, то испытываешь новое так, чтобы если и
причинить кому-то боль, то лишь себе: а вдруг окажется что-то не так?  Вот
почему я, а не потому...
   Ж.: Да не об этом речь! Но вот воскресили  вы  свою  маму,  да?  Пенсия
сейчас  ей  требуется?  Несомненно.   А   вы   следили   за   продвижением
законопроекта о пенсиях? Видимо, нет - иначе  подумали  бы.  Пить,  кушать
вашей маме надо? И всем другим таким же? Безусловно. А у  государства  нет
денег, и в стране не хватает продуктов, и здравоохранение разваливается  -
да мало ли...
   З.: В конце концов, моя мама  может  на  худой  конец  обойтись  и  без
пенсии, я ведь работаю, и это для  нее  скорее  моральный  фактор.  И  при
каждом  заказе  мы  уточняем:  берут  ли  на  себя  те,   кто   просит   о
восстановлении, обязательство содержать...  Еда  -  ну,  сколько  она  там
съест, старый человек...  Да  и  сам  я  мяса,  например,  практически  не
употребляю, так что пресловутая колбасная проблема...  С  другой  стороны,
государству вся моя работа не стоит ни копейки, я ведь  не  прошу  никаких
средств, даже  материалов,  хотя  с  ними  приходится  страшно  крутиться,
покупаем втридорога все, кроме воды, даже хлористый натрий сейчас исчез из
магазинов... Единственное, что нужно  этим  людям  -  это  их  гражданские
права!
   Ж.: Да не в матушке вашей дело, я искренне желаю ей всяческих благ!  Но
поймите же: возникает прецедент! И очень опасный.  Потому  что  стоит  вам
поставить дело, на промышленные рельсы - к чему мы придем?  Ведь  основная
масса  вашей,  так  сказать,  клиентуры  -  люди   потребляющие,   но   не
производящие...
   З.: Не скажите, не только. Детская смертность у нас велика.
   Ж.: Да, и детская смертность тоже. А вывод? Мы  еще  с  вами  жилищного
вопроса  не  касались,  а  если  говорить  о   детях,   возникают   другие
специфические   проблемы:   дошкольных   учреждений,   школ,    педиатрии,
послеродовых отпусков... Представляете, какая новая и неожиданная нагрузка
ложится на  экономику  страны  -  на  экономику,  которой,  если  говорить
серьезно, сегодня вообще не существует? Вот  если  бы  вместо  воскрешения
людей  вы  придумали  методику  безболезненного  и  быстрого   воскрешения
экономики... Да, я понимаю: это не  ваш  профиль.  Но  поймите  же  и  вы,
насколько вы с вашими, безусловно, значительными открытиями сейчас  не  ко
времени! Обождите, вот наладится хозяйство, справимся с инфляцией, сделаем
рубль конвертируемым... Конечно, если бы  вы  могли  наладить  конвейерное
производство рабочей силы, хотя бы крестьян... Впрочем,  сейчас,  когда  у
нас ожидается безработица миллионов этак  в  двенадцать,  и  этот  вопрос,
пожалуй, теряет актуальность...
   З.: Тут есть частность, которой вы, по-моему, не заметили. Мне ведь  не
обязательно реставрировать человека в том возрасте, в каком он почил. Если
я смогу снять его запись в сорокалетнем или даже более  молодом  возрасте,
то он таким и возродится, и о пенсии вообще речи  не  будет:  он  сразу  с
великой охотой включится, так сказать, в перестройку... Вы сомневаетесь?
   Ж.: Да как сказать... Вот вы представьте, что этому человеку сорок  лет
было, предположим, году в сорок пятом - пятидесятом.  И  он,  естественно,
будет мыслить в ключе тех лет. А тут вы ему - про сталинщину и все прочее.
Да он вас без тени сомнения  по  стенке  размажет  и  будет  считать,  что
совершил благое дело.  Это  если  он  один.  А  если  они  начнут  сотнями
появляться?
   З.: Ну, таких и не умиравших  много.  Я  сам,  например,  многих  вещей
понять не могу, хотя и  стараюсь.  Но  тут,  однако,  получается,  что  вы
отказываете человеку в восстановлении потому, что его политические взгляды
могут  оказаться  иными  -  а  это,  по-моему,  никак  с  демократией   не
соотносится. Я считаю, что право на восстановление  является  естественным
правом каждого человека, разве не так?
   Ж.:  Бесспорно,  тут  возникает  целый  пакет  проблем.   Наследование,
жилищный вопрос, восстановление на работе... Тем хуже. Как  будто  мало  у
нас реальных проблем -  вы  хотите  нам  еще  подбросить...  Боюсь,  Вадим
Робертович, что  хотя  все  преклонятся  перед  вашей,  может  быть  даже,
гениальностью  и  перед  душой  вашей,  но  вряд  ли   законодательная   и
исполнительная власть вас поддержит.
   З.: Ну хорошо, это  все  касается  будущего.  Но  некоторое,  небольшое
количество людей уже  восстановлено  -  им-то  документы  оформить  можно?
Ей-богу, не изменят эти люди  общей  картины,  ничего  не  пошатнут  и  не
нарушат. А для них это очень важно: люди-то живые!
   Ж.: Не уверен, что газета захочет  поддержать  вас  в  этом.  На  каком
законном основании? Сделать так - значит, признать наше производство  хотя
бы де-факто. А уж потом вам просто не дадут его закрыть -  такие  массовые
волнения начнутся, что твои Карабах и Молдавия!
   З.: Но вот вы говорили тут о гражданской морали. Не говорит ли она вам,
что всегда есть в государстве люди, которым надо бы еще жить  и  жить  для
блага сограждан и всего мира, но судьба такова,  что  они  уходят.  И  вот
представьте, что мы  можем  такого  человека  вернуть  в  наши  ряды:  как
прекрасно было бы, не правда ли?
   Ж.: Безусловно. Я полагаю, что ваши и мои  представления  о  том,  кого
надо и кого не надо возвращать, в основном совпадают. Но представьте,  что
дело ушло из ваших рук, его перехватили  какие-то  другие  люди,  с  иными
взглядами...
   З.: Зачем мне представлять это? Дело в моих руках.
   Ж.: Но вот кооператив вам пришлось ведь создать!
   З.: Это был единственный способ начать восстановление.  Прекрасно,  что
возникла такая возможность. Собственно, создал его не я,  вернее  -  не  я
один, но возник он, безусловно, для реализации моих идей.
   Ж.: Значит, уже не вы один решаете, но кооператив?
   З.: Могу предложить такую аналогию. Предположим, вы написали  книгу.  И
для издания и распространения ее создали кооператив. Во  главе  его  стоят
деловые люди. Они будут решать вопросы: где печатать,  где  взять  бумагу,
какую именно, как, где и почем продавать, и  так  далее.  Но  какой  будет
книга - решать не им, а только вам. Если вы уверены в себе как  в  авторе,
никто не сможет диктовать вам, что писать и  чего  не  писать.  Тут  автор
хозяин.
   Ж.: Кооператив, если возникнут разногласия, может обратиться  к  другим
авторам.
   З.: Конечно. Но... предположим, что в  обществе  существует  большой  и
устойчивый спрос на книги на определенном языке, но существует только один
человек, умеющий писать на этом языке книги: вы. Кооператив  может  делать
что угодно, но эту потребность, этот спрос он может  удовлетворить  только
при вашем участии. В данном случае вы - монополист.
   Ж.: Ну, овладение языком - лишь вопрос времени.
   З.: Разумеется. Но вот вы, владеющий русским языком, почему-то  до  сих
пор не написали ни "Войну и мир", ни "Архипелаг"...
   Ж.: Одного языка тут мало.
   З.: Вот именно. Мало знать слова и правила их сочетания и  изменения  -
нужно еще какое-то свойство, способность, дар, талант, то,  что  позволяет
вам сочетать известные слова каким-то  иным  образом.  Или  цвета,  линии,
звуки...
   Ж.: Но это уже целиком из сферы искусства. А у вас - наука и техника.
   З.: Хирургия - тоже наука и тоже техника. Тем не  менее,  есть  великие
хирурги, есть хорошие и есть никуда не годные. Значит, что-то зависит и от
чего-то сугубо индивидуального? Вот и у меня то ж