такое  явление  -  восстановление  в  жизни
самых разных людей, в том числе, возможно, и недостаточно проверенных -  и
что на него, на явление  это,  безусловно,  следует  обратить  пристальное
внимание.  С  ним  на  эту  тему  побеседовали,  по-дружески  расспросили,
заверили, что внимание, безусловно,  обратят,  что  ему,  Борису  то  есть
Петровичу, очень благодарны, и что приятно, когда ветераны не теряют связи
с родным  учреждением  и  даже  вот  в  таких,  прямо  сказать,  нештатных
обстоятельствах не забывают зайти. Что же касается бытовых проблем, то его
на этот счет успокоили, сказали, что может жить спокойно,  все  надлежащее
ему незамедлительно оформят и неотложными нуждами его займутся, так что  и
пенсия будет восстановлена, и документы все выправят, и насчет жилья, хотя
и трудно, но похлопочут, чтобы не стеснять  ему  родных  детей.  То  есть,
отнеслись к нему действительно по-дружески и серьезно, не тратя времени на
восклицания вроде "Не может быть!" и "Что вы говорите" -  потому,  видимо,
что знали: все может быть, потому что  всякое  бывало,  всякое  бывает  и,
следовательно, всякое может случиться.
   Хотя,  если  вдуматься,  тут  все-таки  возникнут,  пожалуй,  некоторые
сомнения. Не слишком ли все-таки спокойно его на Лужайке встретили? Уж  не
было ли там заранее известно, что Борис Петрович пожалует? А значит  -  не
было ли там и без его информации ведомо, что людей уже воскрешать  начали?
Конечно, такое предположение кажется нам маловероятным и  особого  доверия
не заслуживающим: и в самом деле, откуда  бы  им  знать  это?  Совершенно,
вроде бы, неоткуда! И тем не менее, мы об  этом  поразмыслим,  как  только
выдастся свободная минутка.
   А сейчас обратимся ко встрече совсем другого рода, которая состоялась в
тот же день, но позже, уже после  конца  рабочего  времени  в  большинстве
учреждений.  Консультант  А.М.Бык  шел  по  Колхозной  площади  -   просто
затрудняемся сказать, как он туда попал и зачем, - и вдруг - было это  как
раз напротив редакции "Медицинской газеты",  к  которой  А.М.Бык,  честное
слово, никакого отношения не имеет, - к тротуару вильнула  и  остановилась
черная "Волга" с государственным номером, правая дверца распахнулась, и из
нее на тротуар вышел человек, которого мы с вами уже где-то  встречали,  и
не далее, как нынче утром. Человек  этот  бросился  наперерез  А.М.Быку  и
схватил его за руку.
   - Аркашка! - сказал он с упреком в голосе. - Тебя искать  -  мозоли  на
сердце наживешь! Где это ты так законспирировался?
   Что сказать об этой встрече? Нет, напрасно все-таки  порой  упрекают  у
нас руководящих работников из партийного и всяких других аппаратов в  том,
что зазнаются они, теряют живую связь с массами и не знают жизни. Если  бы
так  -  ни  за  что  не  скомандовал  бы  Федор  Петрович  своему   водиле
остановиться, завидев на тротуаре  А.М.Быка,  друга  своего  еще  с  самых
ранних детских лет. Проехал  бы  Федор  Петрович  мимо,  и  лишь  вскользь
подумал, может быть, что в детстве человек судьбы своей не знает и  потому
друзей не выбирает, а в зрелом возрасте просто обязан выбирать и вовсе  не
обязан возобновлять хотя и старые, но сомнительные знакомства. Но ведь все
же  остановил  Федор  Петрович  машину  и  лично  сам  выскочил,   нагнал,
окликнул...
   - Привет, Федя, - сказал А.М.Бык в ответ, сделал шаг назад и критически
оглядел волговского пассажира, и  его  хороший  серый  костюм  оглядел,  и
галстук, и туфли, и шляпу - все как бы излучавшее информацию о зарубежном,
более того - об очень  западном  происхождении.  -  Альпинистом  сделался?
Покоряешь вершины власти? И как оно там, на вершинах?
   - Неплохо, неплохо. Но разве чем-нибудь заменишь незабвенное детство? Я
как-то даже искал тебя, но помощник доложил, что у тебя телефона нет - или
есть, да ты его засекретил.
   - Ах, вот как, - сказал А.М.Бык. -  И  зачем  же  ты  меня  разыскивал?
Сентиментальность одолела? На тебя непохоже.
   - Ну, как сказать, - слегка  усмехнулся  Федор  Петрович.  -  Допустим,
понадобился мне совет умного человека. Ты ведь умный?
   - С детства, - сказал А.М. - А что тебя волнует? Партийными  проблемами
я не занимаюсь.
   - А, кстати, чем ты действительно занимаешься?
   - Я, Федя, - сказал А.М.Бык, - сейчас сижу на таком деле, что из золота
мы будем вскоре разве что унитазы делать, как советовал один ваш классик.
   Вместо ответа Федор Петрович окинул Быка весьма критическим взглядом. -
Не шибко-то похоже, - сделал он вывод.
   - Федя! - сказал  А.М.  невозмутимо.  -  Учти:  я  сейчас  выгляжу  как
американская финансовая акула, а ты - как чиновник из  ее  банка.  Что  же
касается совета, то посидеть вместе вечерок я могу, но только не  сегодня:
обещал уже одному старику. И, кстати, не хочу опаздывать.
   - Подвезу, - быстро сказал Федор Петрович. - А ты  мне  расскажешь  про
свое дело. Не бойся, дороги не перебегу.
   - Знаю, что не перебежишь, - согласился Бык. -  И  захотел  бы,  да  не
сможешь: дело - уникальное!
   Федор Петрович подвел А.М.Быка к машине и сам распахнул заднюю дверцу.
   - Тебе куда?
   - По кольцу.
   - Медленно, - сказал Федор Петрович шоферу. - Ну, рассказывай.
   Отчего же и не  рассказать  было,  не  ущипнуть  немножко  самолюбивого
старого приятеля? Бык и рассказал. Федор Петрович слушал все внимательнее.
И одновременно думал свою думу.
   Ибо Федор Петрович с легкой внутренней дрожью понимал, что  приходит  к
концу  обширный  и  значительный  этап  его  биографии,  с  кабинетами   и
лимузинами, уровнем снабжения и  здравоохранения,  влиянием,  поездками  и
многими другими  приятными  и  полезными  вещами.  Нет,  не  сегодня  еще,
конечно, и не завтра, но, основательно задумавшись по совету  друга  Коли,
он пришел к выводу, что, плохо или хорошо, все  кончится,  когда  ему  еще
далеко будет до пенсии - да и какой еще эта пенсия будет, кто  сейчас  мог
сказать? Да, творилось, если вдуматься, страшное.  Исчезал  мир.  То,  что
казалось на веки вечные вырубленным в  скалах,  на  самом  деле  оказалось
основанным на льду, и стоило климату немного потеплеть, как все двинулось,
поползло, стало обращаться в жидкость, просто-напросто в воду,  в  которой
надо было или плыть, или  тонуть  -  третьего  не  давалось.  Нет,  то  не
оттепель уже была, какую в свое время благополучно пережили,  тут  потопом
пахло. И самое время было, не полагаясь более на "авось пронесет", строить
ковчег,  причем  без  всякой  надежды  на  скорое  возвращение  голубя   с
образчиком растительности в клюве.
   Если бы еще была какая-то гражданская специальность, хотя бы  формально
позволявшая вовремя уйти в какое-нибудь промышленное,  торговое  или  иное
перспективное дело. Однако со  младых  лет  он  ходил  в  руководителях  -
комсомольских, спортивных, профсоюзных и наконец партийных, и все, что  он
знал, были правила  этой  игры,  законы  аппаратной  борьбы  и  выживания.
Нынешнее свое  занятие  он  в  нечастые  минуты  внутренней  откровенности
характеризовал как сухую перегонку дерьма в идеологию. И отлично  понимал,
что из  этого  сырья  ничего  другого  не  сделаешь,  кроме  органического
удобрения, - но сама мысль о чем-то, связанном с сельским хозяйством,  его
пугала страшно: оно означало для всякого разумного  работника  пожизненную
ссылку  и  крушение  надежд.  Что  же  касается  конечного  продукта,   им
производившегося, то в нынешние времена его никто не хотел брать, даже и с
доплатой.
   Нет, воистину Божий промысел был в том, что он заметил на улице Аркашку
Быка, а заметив -  велел  остановиться,  сам  даже  не  зная,  чего  ради.
Теперь-то он знал; сидя в машине,  он  слушал  этого  самого  Быка,  и  от
перспектив голова начинала кружиться куда быстрее, чем "волгины" колеса.
   И в самом деле: тут  сразу  же  возникала  совершенно  ясная  программа
действий. То, что сейчас делает Бык - это даже аморально: плодить нищих  и
бесполезных людей. Вроде этой самой... как ее? Ну,  той,  что  у  него  не
далее как сегодня была. Нет, дело так и просилось на мировой  рынок.  Надо
было сразу же создавать совместное производство -  то  есть,  организовать
смешанное предприятие, лучше всего советско-американское. Или с  японцами.
А может быть, и с  южнокорейцами,  с  которыми  сейчас  уже  пошла  робкая
любовь. Секретом производства ни в коем случае не делиться, но затребовать
оборудование и принимать заказы за валюту. Для  строительства  предприятия
нужно теперь же подыскать местечко в его районе - или, может быть, не  для
предприятия,  но  для  штаб-квартиры;  насчет  же  самого  предприятия   -
подумать, кого можно позвать в дело из обкома или  облисполкома,  и  найти
местечко в области, Где  в  скором  времени  возникнет  целый  центр  -  с
гостиницами, торговлей, может быть, даже "фри шоп", и всем  таким  прочим.
На внутреннем рынке выполнять  строго  ограниченное  количество  тщательно
просеянных  заказов,  и  цены  установить  разумные,  чтобы   не   вызвать
недовольства у населения; зато уж с иностранцев - брать, не кладя на  руку
охулки. Конечно, одним такого дела  не  сдвинуть;  придется  обращаться  к
другим людям, пока  еще  нынешнее  правительство  держится;  обратиться  -
равносильно "заинтересовать". Чем? Задай  кто-нибудь  этот  вопрос,  Федор
Петрович лишь улыбнулся бы: тут уже сама причастность к делу давала  такую
заинтересованность для любого смертного,  с  которой  вряд  ли  что-нибудь
другое могло сравниться.
   - Аркаша! - сказал он. - Если я правильно ваш  технологический  процесс
понял, вам ведь не обязательно, чтобы покойник был? Данные ведь можно и  у
живого, получить, и сохранить, сколько потребуется?
   Бык ответил не сразу: ему потребовалась  секунда,  чтобы  оценить  весь
масштаб неожиданного поворота мыслей его собеседника.
   - Ничего, у тебя варит, - сказал он даже с  некоторым  уважением.  -  С
живых - даже лучше. Проще и качественней.
   Вот! Вот на что сразу  вышел  Федор  Петрович,  вот  за  что  наперебой
полезут помогать ему самые крупные капиталисты - в нашем смысле  слова:  у
нас даже и сегодня еще  единственный  реальный  капитал,  который  никакая
денежная реформа не поколеблет, есть связи (причем по непонятному упущению
Минфина капитал этот даже не облагается никакими налогами - это в  наши-то
дни!).
   Вот какие соображения вихрились  в  голове  хозяина  черной  "волги"  с
казенным номером.
   -  Ну,  Аркаша,  думаю,  мы  с  тобой  договоримся,  -  такими  словами
возобновил он разговор.  -  Идея  у  вас,  действительно,  богатейшая,  но
бензина явно маловато. Ничего,  дело  поправимое.  Значит,  так.  Вы  пока
работайте потихоньку, а я вам в ближайшее  время  подброшу  спецзаказик  -
чтобы убедить кое-кого. А пока  вы  будете  его  выполнять  -  по  высшему
классу, без дураков - я, надо думать, подготовлю условия  для  совместного
предприятия. Расклад такой: я - генеральный директор, ты  -  коммерческий,
этот твой профессор, или кто он  там  -  научный  руководитель,  остальную
команду я подберу, сам понимаешь: подбор  и  расстановка  кадров  -  залог
будущих успехов...
   - А тебя, Федя, - проговорил А.М.Бык, - пока еще в дело не приняли. Так
что сбавь обороты. Пока скажу только: подумаю над твоим вариантом. Ну, вот
здесь меня можно выпустить. Пойду, выпью с ветераном водочки,  поговорю  о
политике... Старик внутренние дела хорошо комментирует.
   Федор Петрович покровительственно усмехнулся.
   - Ну-ну, убивай время. Даже завидую...
   Он бы и сам рад убить вечерок на легкую болтовню обо всем и ни о чем, -
так следовало понимать эту усмешку, -  но  дела  не  позволяют,  важнейшие
государственные дела. Однако вслух он ничего  такого  не  сказал.  Раньше,
когда власть обходилась без трансляций, каждому легко было  поверить,  что
там, где решались какие-то важные вопросы,  и  Федор  Петрович  непременно
присутствовал. Думать иначе как-то даже неудобно было. А теперь не так  уж
трудно стало увидеть, кто там решает, а кто - нет...
   - И привыкай, привыкай, Аркаша, масштабно мыслить,  широко.  Избавляйся
от своих местечковых размахов!
   Этими словами он укрепил свое пошатнувшееся было  моральное  состояние,
попрощался с А.М.Быком и вновь вернулся на переднее сиденье "волги".
   Вот, значит, вам и второй существенный разговор. А дальше?
   Дальше расскажем, пожалуй, и о том, как участковый  инспектор,  капитан
Тригорьев, после  известного  нам  собеседования  с  А.М.Быком  (ну  прямо
нарасхват наш А.М., бывают же такие всем необходимые люди!) поехал в  свою
конторку под вывеской ОПОП, и там,  без  труда,  разобравшись  с  текущими
делами, предался нелегким размышлениям.
   Потом что Павел Никодимович испытывал  крайне  противоречивые  чувства,
что вообще-то бывало с ним очень и очень не часто.
   С одной стороны, после всех сегодняшних разговоров Тригорьев  полностью
уверился  в  том,  что  практика  обследованного  им,  расположенного   на
территории вверенного ему  участка  кооператива  вела  к  систематическому
возникновению в этой жизни вообще, и на его участке - в частности,  людей,
не только не имеющих документов, что  полагались  каждому  гражданину,  но
лишенных даже и самого гражданского состояния,  и  мало  того:  обделенных
даже надеждой приобрести и то, и другое в обозримом будущем  -  во  всяком
случае,  законным  путем.  Уже   само   существование   таких   людей,   а
следовательно, и всякое попущение их появлению в  жизни,  являлось,  таким
образом, нарушением закона и  должно  было  незамедлительно  и  эффективно
пресекаться.
   Однако с другой стороны  капитан,  Тригорьев  был  человеком,  и  ничто
человеческое не было ему чуждо, в том числе  и  самая  обычная  доброта  и
милосердие. И вот эти чувства заставляли его радоваться тому, что  мертвые
воскресали: любой нормальный человек,  сознательно  или  нет,  ко  всякому
противостоянию смерти всегда относится с одобрением. А  фантазия,  которой
он тоже не  был  совершенно  лишен,  вдруг,  в  минуты  самых  напряженных
внутренних борений, заставляла его  увидеть  улыбающегося  Витю  Синичкина
выходящим из кооперативного подвала живым, здоровым и готовым  возобновить
несение прервавшейся не по его вине службы.
   То есть, воспитанный  службой,  дисциплинированный  рассудок  требовал,
чтобы деятельность кооператива была, самое малое,  приостановлена  до  той
поры, когда на соответствующих уровнях  будет  улажен  вопрос  о  правовом
статусе воскрешенных.
   Чувства  же  требовали,  чтобы  доброе  дело  (явление,  в   наши   дни
дефицитное, как и многое другое, впрочем) было не только не запрещено, но,
напротив, поддержано всяческими силами и средствами, какие только  имелись
в его, капитана, распоряжении.
   Две силы схватились - и ни одной не удавалось одержать верх.
   Капитан  Тригорьев  долго  сидел,   невидяще   глядя   на   шероховатую
поверхность  своего  письменного  стола,  пока  не  понял,  что   никакого
гражданского  мира  в  его  душе  не  наступит:  его  доселе  единое   "я"
разделилось  пополам,  и  каждая  половина,  словно  союзная   республика,
стремилась провозгласить независимость и реализовать ее. Так что  капитану
Тригорьеву приходилось сейчас немногим легче, чем президенту СССР -  если,
конечно, внести поправку на масштабы проблем.
   Придя к такому неутешительному выводу, капитан  вздохнул  и  достал  из
стола чистый лист бумаги. И на этом листе написал обстоятельный рапорт  по
начальству обо всем, что знал, и видел, и слышал - не прибавляя ничего, но
и не убавляя.
   А закончив, поставив число и расписавшись, Тригорьев еще раз  вздохнул,
аккуратно сложил рапорт вдоль и поперек и, вместо  того,  чтобы  направить
его туда, куда он и был адресован, спрятал  важный  документ  в  бумажник,
бумажник же - в собственный карман. Таким оказался компромисс, к  которому
пришли обе его половины.
   И вот пока все о нем.
   Наконец последнее, о чем нельзя не  упомянуть  прежде,  чем  завершится
нынешний, столь богатый событиями день.
   Когда Землянин после работы вернулся домой, мама сказала:
   - Вадим, у меня к  тебе  серьезный  разговор.  И  просьба.  Которую,  я
надеюсь, ты выполнишь, не увиливая, как бывало.
   Землянин несколько испугался. Потому что именно таким тоном и  примерно
с такими же словами мама обращалась к нему, когда знакомилась с  очередной
женщиной, которая, по ее мнению, могла бы  составить  счастье  ее  сына  -
потому что долг каждого человека перед природой, обществом и  государством
заключается, конечно же, в том,  чтобы  оставить  потомство,  и  вообще  -
крепкая семья есть, как известно, ячейка государства,  его,  так  сказать,
первичная  организация.  Но  разговаривать  на  матримониальные   темы   с
обсуждением подобранных мамой  кандидатур  Вадим  Робертович  сегодня  был
расположен еще менее, чем когда-либо; уверяем вас в том, что  на  сей  раз
дело не столько в его упрямстве было, сколько в том, что у  него  возникли
на то определенные причины, в которых ему самому хотелось еще разобраться.
Он с облегчением воспринял последующие слова мамы, повернувшие  его  мысли
совсем в ином направлении.
   - Ты должен, - сказала мама торжественно, - работать как можно  больше.
И сделать так, чтобы в наикратчайшие сроки число таких, как я,  бесправных
людей, выросло во много раз. Ты понял? Потому что только в таком случае мы
сможем успешно бороться за наши права. Сделай все! Расширяй  производство,
прояви деловую активность  и  коммерческую  инициативу,  завяжи  связи  по
горизонтали и вертикали, кооперируйся  с  другими  предприятиями  -  одним
словом, сделай все, что сегодня рекомендуют наши выдающиеся  экономисты  и
политики, -  но  добейся  того,  о  чем  я  говорю!  В  конце  концов,  ты
возвращаешь нас на этот свет, а значит - ты и в ответе за нашу судьбу.  Ты
понял меня, сын?
   - Понял, мама, - ответил Землянин, чувствуя, что хочет он того или нет,
но мама его права.
   "Господи, - подумал он, - почему я не могу просто работать,  заниматься
своим делом, право же, хорошим делом; почему я должен, кроме этого, еще  и
что-то доказывать, пробивать, оправдывать; почему..." Он,  может  быть,  и
еще дальше зайдет в своих рассуждениях на эту тему. Но мы с вами  тут  его
покинем. Потому что нечто подобное каждый из нас не  раз  себе  говорил  и
повторял, и ничего нового для нас в таких мыслях нет и быть не может.
   Впрочем, откровенно говоря, мы не вполне уверены в том, что  именно  об
этом будут его размышления. Да-да, это именно намек на то,  что  теперь  у
него возник и другой повод для серьезных раздумий и даже некоторых планов.
   Дело в том, что на завтрашний день...



15

   Если говорить честно, завтрашний день мы  хотели  сделать  своего  рода
выходным: избавить Землянина от нашего общества и  позволить  ему  самому,
без подсказки, разобраться в своих личных, только что возникших делах.
   При этом мы, однако, упустили из виду, что  Вадим  Робертович  в  делах
такого рода - сущий младенец и без дружеской помощи  людей  опытных,  чего
доброго, все испортит,  желая,  разумеется,  сделать  все,  как  лучше.  И
решили, что разумно будет все же находиться где-то вблизи от него,  чтобы,
с одной стороны, без нужды не вмешиваться,  но  с  другой  (а  она  всегда
бывает, эта спасительная другая сторона!) все видеть и слышать, чтобы уж в
самом крайнем случае все-таки вмешаться и спасти дело от полного провала.
   Завтрашний день выдался воистину необычным.
   Начать с того, что Вадим Робертович не пошел в кооператив.
   Это было что-то небывалое. С минуты открытия  кооператива  Землянин  ни
одного дня  не  пропускал.  Включая  субботы  и  воскресенья.  Потому  что
оживление людей - процесс непрерывный, подобный, скажем, выплавке стали. А
кроме того, останься Землянин дома, он просто не знал бы, чем себя занять.
И, вернее всего, сидя перед телевизором или  держа  в  руках  журнал,  все
равно думал бы о том же самом: о своей работе. Но ведь ясно, чт