Владимир Михайлов.
   ...И всяческая суета

   -----------------------------------------------------------------------
   Н.Новгород, "Флокс", 1993 ("Избранные произведения" т.3).
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


1

   Двое разговаривали в дурно освещенном московском переулке.
   - Нет, я на Востряковском лежу, - говорил  один:  долговязый,  пожилой,
лысый. - Бывали?
   - Не приходилось, - отвечал второй,  среднего  роста,  носивший  шляпу,
хотя время стояло летнее, теплое. - И как там, у вас?
   - Ничего, лежать можно. Сыро, правда, бывает. И временами шумно. Однако
уход есть. И некоторые лежат очень приличные.
   - Сыро - что же, это, конечно, неприятно,  -  сказал  тот,  что  был  в
шляпе. - Когда сквозь тебя водичка льется... Хотя это, безусловно, сейчас,
когда со стороны поглядишь. А пока лежали, ведь все равно было, а?
   - Да уж, тогда сырость как-то не замечалась, - подтвердил первый, и оба
как-то странно посмеялись.
   - А вы, - затянувшись сигаретой,  возобновил  разговор  лысый,  -  надо
думать, на Ваганьковом прописаны? А то и на Новодевичьем? Каково там?
   - Почему же это вы так решили?
   - Облик у вас внушительный. Похороны государственные, наверное, были?
   - М-да, пожалуй, государственные... Нет, я далеко лежу. В Заполярье,  в
мерзлоте. В веселой компании.
   - Еще не съездили туда?
   - Куда же двинешься без паспорта? А вы разжились уже?
   - Где там. И не светит. Живу с профсоюзным билетом...
   - Просто беда, - грустно подтвердил человек в шляпе. - Как и  всегда  у
нас, до конца не додумают. Хорошо, что милиции теперь не до  нас  с  вами.
Если кооператив с паспортами не поможет, то...
   - Так-то оно так, - согласился первый. - Однако же теперь  торговля  по
паспортам, и визитки вводят, а работы нет и пенсии тоже. Хорошо  еще  -  я
после себя оставил малую толику. Дети спорить не стали, отдают понемножку.
Тем и сыт.
   - Повезло, - сказал обладатель  шляпы.  -  А  мое  все  пошло  в  доход
государству. Так что скоро с этой вот шляпой встану в  подземном  переходе
где-нибудь тут, близ Арбата...
   - Не подадут, - сказал долговязый уверенно.
   - Отчего же?
   - Выглядите благополучно.
   - О, это ненадолго.
   Оба докурили, долговязый  бросил  окурок  и  затоптал,  второй  погасил
слюной и сунул в карман.
   - Ну, всего вам доброго.
   - Будьте здоровы!
   И они разошлись: один - направо, к кольцу, второй же прямо, под  уклон,
к набережной Москвы-реки.



2

   Тогда из  темноты,  из-за  строительного  забора  выбрался  на  тротуар
Тригорьев, участковый инспектор милиции, Павел Никодимович.
   Он не затем  оказался  за  забором,  чтобы  подкараулить  и  подслушать
разговорщиков. Он незадолго до тех двоих проходил тут же  и  ощутил  вдруг
сильное желание укрыться от возможных взглядов, хотя  и  сознавал  в  этом
некоторое  нарушение  порядка.  Тригорьев  и  воспользовался  забором  как
укрытием, а тут подошли эти люди, и сперва  выходить  при  них  показалось
неудобным, а потом очень  заинтересовал  разговор.  Вот  отчего  инспектор
только сейчас показался.
   Нечаянно услышанный  разговор  заинтересовал  потому  его,  что  в  нем
прозвучало слово "паспорт". А участкового инспектора капитана Тригорьева с
недавнего времени как раз заботило то, что в пределах  его  участка  стали
чаще обычного возникать люди, лишенные этого первого и основного  признака
гражданства. Выяснялось это чаще всего в магазинах, где хотя и  далеко  не
всегда, но требовали все же предъявить  названный  документ.  И  не  рвань
какая-нибудь то была, но люди внешне вполне приличные. Вот как эти двое.
   Какая-то должна была  быть  тому  причина.  И  Тригорьеву  хотелось  ее
установить. А кроме того, было в разговоре и еще нечто  странное,  капитан
только не сразу уловил, что именно. Но - было.
   Он уже начал над  этой  странностью  раздумывать.  Но  тут  из-за  угла
Второго  Тарутинского  переулка  показался  Лев  Толстой,   и   участковый
инспектор прервал свои размышления, чтобы вежливо первым поздороваться.
   Нет, это совсем не то, что вы  подумали.  Лев  Израилевич  Толстой  был
старым одноногим евреем, инвалидом войны, а по профессии -  сапожником.  И
капитан Тригорьев поздоровался  с  сапожником  первым  не  из  уважения  к
литературным заслугам последнего, - Лев Израилевич  и  писал-то  не  очень
правильно, с образованием у него был  недобор,  -  а  потому,  что  уважал
инвалидов войны, а что Толстой  был  евреем,  так  тем  более  можно  было
поздороваться первым, чтобы лишний раз подчеркнуть, что перед законом  все
равны.
   Итак, капитан Тригорьев поздоровался и доброжелательно спросил:
   - Ну, что нового слышно. Лев Израилевич?
   - Что слышно? - переспросил старик, подняв на капитана свои  большие  и
неизменно грустные глаза. - Это  я  хотел  у  вас  спросить,  что  слышно.
Например, о погромах: что вы об этом думаете?
   Слухи такие действительно по Москве ходили, и не  первый  год  уже,  но
сейчас как раз приутихли. Поэтому инспектор ответил спокойно:
   - Насчет погромов, Лев Израилевич, никаких указаний не  было.  Но  если
что, порядок, конечно, восторжествует. А откуда такая у вас информация?  С
митинга идете?
   - А, нет, - ответил  Лев  Толстой.  -  Не  с  митинга,  нет.  Я  тут  в
кооператив заходил, возникло, знаете ли, дело...
   - И там об этом услыхали?
   - Откуда вы взяли? - удивился Толстой.  -  Нет,  это  я  днем  стоял  в
очереди в овощном, так там... Нет-нет, не в кооперативе. Туда я просто так
зашел...
   - Это какой кооператив? -  на  всякий  случай  поинтересовался  капитан
Тригорьев. - Новый? Тут, за углом? Что же у них такого - интересного?
   Тут печальные глаза Льва Израилевича неожиданно забегали из  стороны  в
сторону, и он неохотно пробормотал:
   - Да так, знаете, ничего особенного. Мелочи... Но они,  видите  ли,  по
частям  не  возвращают.  Они  могут  только  целиком.  Одним  словом,  зря
сходил...
   -  Постойте,  постойте,  -  насторожился  капитан,   вспомнивший,   что
кооператив и в недавнем разговоре упоминался - и вроде бы в какой-то связи
с паспортами. - Что же они там возвращают? Уж не...
   Но тут сапожник вдруг страшно заторопился.
   - Ох, я же совсем забыл - у меня чайник на плите стоит, не дай Бог, уже
выкипел - вы представляете, что тогда будет? До свидания, будьте  здоровы,
я спешу, спешу...
   И, быстренько произнеся все это, Лев  Толстой  заковылял  по  переулку,
размашисто занося неуклюжий протез и усердно помогая себе палкой.
   Капитан Тригорьев секунду-другую глядел ему вслед. Затем  повернулся  и
решительно зашагал в ту сторону, откуда и появился инвалид. А именно  -  в
сторону кооператива.



3

   Пресловутый кооператив не столь давно возник в том уголке  Москвы,  где
названия площадей, проспектов,  мостов,  улиц  и  переулков  напоминают  о
славном прошлом России. Открылся он в  старом  трехэтажном  доме,  что  не
выходил фасадом к проезжей части, но, как бы стесняясь  непрезентабельного
своего облика, прятался в глубине двора, отгораживаясь от прохожих  еще  и
батареей мусорных контейнеров. Точнее, даже не в  самом  доме,  но  в  его
подвале, в четырех  небольших  помещениях  с  зарешеченными  окошками  под
потолком. Подвал этот ранее был захламлен  и  заброшен  и  лишь  временами
использовался местной молодежью  для  тусовок.  Теперь  же  его  очистили,
обновили, дверь обили  рейками  и  покрыли  немецким  лаком,  а  на  стене
утвердили скромную вывеску, гласившую: "Обретение".  А  пониже  и  мельче:
"Встречи с близкими". Сейчас  капитан  Тригорьев  вспомнил,  что  поначалу
такое название его несколько смутило, наведя на мысли о чем-то вроде  дома
свиданий, а то и просто публичного дома. Но,  установив,  что  привезенное
оборудование  годилось  скорее  для  слесарной  или  какой-нибудь   другой
технической мастерской, успокоился. И лишь вот сейчас возник у  инспектора
повод зайти туда - чтобы рассеять или, напротив, подтвердить  возникшие  у
него подозрения.
   Несмотря на достаточно поздний уже час, низкие окошки  кооператива  еще
светились. Капитан Тригорьев вошел в  подъезд,  спустился  на  одиннадцать
ступенек и оказался на тесноватой, слабо освещенной площадке,  на  которую
выходила дверь слева и другая - справа. Правую капитан  сразу  отверг:  на
ней висел увесистый и ржавый  замок,  пожалуй,  даже  излишний,  поскольку
держался он только на одной  пружине,  вторая  же  отсутствовала  начисто.
Увидев замок, Тригорьев вспомнил, что бывал в этом подвале не раз -  и  во
время тусовок, и еще  раньше,  когда  здесь  помещался  чей-то  склад.  Он
повернулся и нанес левой двери  два  легких  удара  костяшками  пальцев  и
потянул ручку на  себя.  Дверь  отворилась  легко,  не  скрипнув.  Шагнув,
капитан Тригорьев оказался в крохотном предбанничке. За его спиной  дверь,
влекомая  сочетавшейся  с  нею  пружиной,  мягко  затворилась,   и   Павел
Никодимович  уже  собрался  распахнуть  и  другую  -  ту,   что   вела   в
четырехкомнатный  кооперативный  лабиринт.  Но,  словно  бы   угадав   его
намерение, дверь рывком отворилась  сама  собой,  и  участковый  инспектор
невольно сделал шаг назад. Скорее всего просто из присущей ему  вежливости
- чтобы освободить путь  людям,  в  следующее  мгновение  выделившимся  из
открывшейся комнаты.
   Их было трое.
   Первой из вытиснувшихся  в  предбанничек  людей  оказалась,  как  сразу
определил капитан, Амелехина Револьвера  Иоанновна,  пенсионерка  двадцать
второго года  рождения,  женщина  вполне  добропорядочная.  Тригорьев  это
хорошо знал, поскольку проживала Амелехина на территории его  участка,  по
адресу -  Первый  Отечественный  тупик,  семнадцать,  квартира,  помнится,
двадцать шесть; да, точно, двадцать шесть. Все  он  знал,  до  такой  даже
детали вплоть, что имя Револьвера вовсе не связано  было  с  огнестрельным
неавтоматическим  личным  оружием,  но   происходило   от   слияния   слов
"Революция" и "Вера";  да  такие  ли  еще  имена  давали  новорожденным  в
двадцатых годах? И старая Револьвера вовсе не привлекла бы  григорьевского
внимания, если бы не блеск  ее  глаз,  всегда  свинцово-тусклых,  ныне  же
сиявших нестерпимым голубым светом,  какой  дает  хорошо  отрегулированная
горелка газовой плиты. И все  выражение  лица  гражданки  Амелехиной  было
таким нештатным, что Тригорьев невольно сказал про  себя:  "Гм?".  И  лишь
после  этого  перевел  взгляд  на  второго  человека,   которого   старуха
крепко-накрепко держала за руку, словно нашкодившего мальчишку,  влекомого
для сурового наказания.
   То был мужчина лет не более тридцати. Выше среднего роста,  правильного
телосложения, человек этот имел лицо овальное, удлиненное,  бритое,  глаза
небольшие, голубые, нос прямой,  короткий,  волосы  светлые,  брови  также
светлые, широкие, дугообразные, на  правой  щеке  небольшой  горизонтально
расположенный шрам, подбородок слегка скошенный вниз и назад, уши большие,
средней оттопыренности, мочки ушей длинные, скулы слабо обозначенные  -  и
так  далее.  Одет  был  в  темно-синий  в  белую   полоску   костюм-тройку
отечественного производства, устаревшего - с узкими лацканами - покроя; то
ли от человека, то ли от костюма явственно пахло нафталином.
   Человека этого инспектор - голову на отсечение - никогда не встречал. И
все же было в его внешности, в его тут же мысленно составленном  словесном
портрете что-то до боли знакомое. И Тригорьев внутренне напрягся, стараясь
понять, в чем тут дело.
   Тем более, что показавшаяся вслед за мужчиной вторая женщина, державшая
его за другую руку и всем своим обликом показывавшая полную  готовность  в
любой момент пресечь всякую попытку к бегству, в том числе и шаг влево или
вправо, - женщина эта никакого особого внимания от капитана не  требовала,
ибо  была  она  давно  известна  инспектору  как  вдова   покойного   сына
Амелехиной, Альбина, проживавшая вместе со  старухой  в  их  двухкомнатной
квартирке, где обе женщины тихо  и  искренне  ненавидели  друг  друга,  но
разъехаться то ли не могли, то ли не хотели, ибо без любви жить плохо,  но
без ненависти - совсем уж никуда.
   В  таком  вот  порядке  последовали  все  трое  от   внутренней   двери
предбанничка к выходной, как-то даже и не заметив Тригорьева. Вышли, дверь
за ними запахнулась, и было слышно, как после мгновенной запинки  шаги  их
вразнобой застучали по ступенькам, выводившим из подвала на свет Божий.
   - Гм, - еще раз сказал про себя Тригорьев, томимый желанием понять, что
же тут не так.
   И тут его ожгло понимание. Сработала профессиональная память.
   Он нашел вдруг, на  кого  походил  этот  мужчина.  И,  не  теряя  более
времени, толкнул внутреннюю дверь и, перешагнув порог, вступил в комнату.



4

   Здесь было тепло, светло и сухо, хотя и пустовато как-то для  солидного
кооператива. Наличествовал в комнате письменный  стол,  наидешевейший,  из
мореной фанеры, шесть стульев, издревле именуемых венскими, и табличка над
столом, чуть повыше головы сидящего; на табличке написано  было  не  очень
тщательно: "Консультант по вызовам и встречам  А.М.Бык".  Стены  выглядели
покрашенными водяной краской, пол - обычной  желто-коричневой  эмалью,  но
без  предварительной  шпаклевки  и  грунтовки,  так  что   виднелись   все
углубления  и  шероховатости  досок.  Наспех  все  делалось,  кое-как,   и
Тригорьеву, в котором глубоко сидело  исконное  милицейское  стремление  к
порядку, это не понравилось. Но ведь не  за  тем  он  сюда  пришел,  чтобы
оценивать качество ремонта? Нет, вовсе не за  тем,  конечно.  И  Тригорьев
поспешил перевести взгляд на человека, сидевшего за  столом  как  раз  под
табличкой.
   Человек этот был человек-невидимка. То есть  внешность  его  была  того
сорта, от какого ровно ничего не остается  в  памяти:  только  что  видели
человека, смотрели во все глаза, а через минуту спроси у  вас:  а  как  он
выглядел? - и ничего не сможете сказать, потому что никак он не  выглядел,
не за что было взгляду зацепиться, все  как-то  нечетко,  как-то  условно,
может, так, а может, этак - ну, вы  понимаете.  Вот  именно  таким  и  был
консультант по имени А.М.Бык.
   Тем не менее, ничто человеческое, видимо, не было консультанту чуждо, и
под заурядной его внешностью крылись полнокровные чувства -  судя  по  той
радостной улыбке, какой приветствовал он капитана Тригорьева.
   - Антруйте,  антруйте,  -  произнес  он,  когда  участковый  инспектор,
переступив порог, на долю секунды  задержался,  -  и  указал  на  один  из
стульев перед столом.
   Слова, сказанного  консультантом  А.М.Быком,  капитан,  признаться,  не
понял, потому что французским не владел, иначе, конечно,  сразу  догадался
бы, что означало оно всего лишь предложение войти,  "антрэ",  оформленное,
правда,  по  законам  русского  спряжения.  Но  жест  А.М.Быка   Тригорьев
истолковал правильно и уселся на указанное место.
   Небольшое время они сидели, глядя друг на  друга,  как  бы  ведя  некий
бессловесный диалог; словно бы ожидая, кто первым не выдержит. Но  капитан
Тригорьев,  издавна  наученный  смотреть   пристально,   проницательно   и
понимающе, не опуская глаз, мог в это  время  думать  о  вещах  совершенно
посторонних, как-то: застанет ли он еще молоко в гастрономе по пути  домой
или, как вообще в последнее время, от полезного продукта не останется даже
и воспоминания. Так что вполне закономерным можно почесть, что  первым  не
выдержал игры в гляделки А.М.Бык. Он снова приятно улыбнулся,  обнажая  не
совсем белые, но комплектные еще зубы, и произнес:
   - Очень люблю  помолчать  в  компании.  Бывает,  такие  глубокие  мысли
приходят!
   - А говорить не разучитесь? -  спросил  Тригорьев,  подумав.  И,  таким
образом несколько запутав собеседника, сразу же в упор заявил:
   - Тут у вас только что люди были.
   А.М.Бык, в свою очередь несколько поразмыслив, ответил:
   - Совершенно верно. Имели быть. Вот только что перед вами.
   - Так вот, я хотел бы знать, что это за люди.
   Капитан Тригорьев разговаривал всегда исключительно вежливо.
   - Вас имена интересуют? Одну минуту!
   С этими словами А.М.Бык проворно вытянул верхний ящик стола, извлек  из
него конторскую книгу в красном синтетическом  переплете,  недавно  только
начатую, раскрыл ее и, водя пальцем по странице,  быстро  нашел  требуемый
ответ:
   - Амелехины были.
   И, захлопнув книгу, выжидающе поднял на инспектора глаза.
   - Конкретней, - сказал Тригорьев. - Вы поконкретней давайте.
   - Ну, эта... Алебарда Ивановна? Нет, как ее...
   А.М.Бык снова растворил книгу и зашарил пальцем.
   - Револьвера, вот. Я помнил, что имя такое - воинское.
   - Так, - сказал Тригорьев. - А еще кто?
   - Амелехина же, - продолжил консультант. - Альбина Панталоновна.
   - Пантелеймоновна, - строго поправил Тригорьев. - Ну, и дальше?
   - Что же дальше? - поинтересовался А.М.Бык.
   - Дальше, дальше давайте!
   - А дальше - тишина, - сказал начитанный А.М.
   - Вы, пожалуйста, третьего назовите, - попросил терпеливый Тригорьев.
   - Третьего? - несколько озадаченно переспросил А.М.Бык. - Так ведь  это
только Бог троицу любит. Почему кого-то обязательно должно быть трое?
   - Это вы что имеете в виду?
   - Их двое приходило, - объяснил А.М.
   - Двое, по-вашему? - прищурился Тригорьев.
   - Даю вам мое честное слово.
   - Как же получилось, что вышли они втроем?
   - Вы так полагаете?
   - Гражданин Бык! - сказал Тригорьев  служебным  голосом.  -  Я  -  лицо
должностное и пришел по делу. Улавливаете момент?
   - Простая кинематика, - сказал А.М.Бык.
   - Вот и давайте кончим этот волейбол и начнем говорить по делу.
   - Умоляю, - сказал А.М.Бык. - Я весь - внимание.
   - С ваших слов, -  сказал  капитан  Тригорьев,  -  их  было  двое.  Две
женщины, так?
   - Момент абсолютной истины, - подтвердил А.М.Бык. - Амелехина Пистолета
Ивановна, а также...
   Тригорьев остановил его жестом, как останавливают уличное движение.
   - Отсюда, - раздельно произнес он, -  вышли  три  человека:  подраму...
зева... подразумеваемые вами две женщины, а также  один  мужчина.  Вот  он
меня как раз интересует. Так что давайте уж, будьте любезны.
   - Какой мужчина? - спросил А.М.Бык с недоумением.
   - Позвольте-ка вашу книгу, - вместо ответа проговорил Тригорьев  и,  не
ожидая более, перегнулся через стол, взял синтетическую  книгу  и  раскрыл
ее.
   Интересовавшее его место было заполнено вот какой записью:
   "Амелехины, Револьвера Иоанновна, Альбина Пант-на. Дом.  адрес:  Первый
Отечественный тупик, д.17, кв.26. Вид  работы:  чистый  возврат.  Источник
информации: по местожительству заказчиков.  Информация  относится  к:  май
1980 г. Стоимость заказа: 335 руб. 80 коп.  Заказ  принят:  15.01.1990  г.
Срок исполнения: 05.1990 г.". И уже другого цвета пастой в последней графе
было  занесено:  "Заказ  выполнен   13.06.1990   г.   Заказчики   извещены
телефонно". Далее шла уже расписка - другим почерком, несколько прыгающими
буквами: "Заказ получила 13.06.1990. Претензий не имею. К  сему  Амелехина
Р.И.". Вот и все, что там было.
   Не сказать, чтобы Тригорьев много понял в прочтенной записи. Однако  он
на всякий случай сделал вид, что все до последней точки ему ясно,  да  еще
многое  другое  ясно,  чего  в  записи  не  было.   И,   несколько   более
нахмурившись, инспектор произнес:
   - Так, значит.
   - Вот именно! - едва ли не воодушевленно подхватил А.М. - Сами  видите,
именно так, и  никак  не  иначе.  Никаких  неясностей,  недоговоренностей,
намеков, подтекстов, а также надтекстов и междустрочий, и вообще  никакого
мухлежа. Простая, я уже сказал, кинематика!
   - Так, - повторил капитан с ударением. - Скажите,  Бык  -  ваша  первая
фамилия?
   - Я не замужем, - охотно ответил А.М.
   - То есть, настоящая?
   - Моему папе всю жизнь задавали этот вопрос.
   - Где