ак все откладываем, откладываем - сколько можно? Согласна?
   Теперь ей удалось действительно улыбнуться. Она кивнула.
   - Тогда я сразу же, - сказал он. - Сейчас, только возьму технику. А  ты
вытри глаза. Платок есть? На.
   Он вытащил из кармана свежий платочек, повернулся и скрылся в подъезде.
Девушка ждала.  Вскоре  он  возвратился  с  увесистым  чемоданом  в  руке.
Кустарной была все-таки его аппаратура; будь она сделана по-современному -
весила бы впятеро меньше и места занимала  соответственно.  Но  ничего  не
поделаешь, работать приходилось с тем, что есть, и  возлагать  надежды  на
будущее. Впрочем, пусть и тяжелая и неуклюжая, техника все же действовала.
   - Пошли, - сказал Землянин, покряхтывая немного: все же не  первой  уже
молодости был он. - Может, поймаем машину.
   - Помочь тебе?
   - Еще чего! - Как-никак, он мужчиной был. - Донесу!
   Машину пусть и не сразу,  но  все-таки  поймали.  Цены  теперь  настали
какие-то несуразные: левак заломил десятку, хотя ехать было, по московским
меркам, всего ничего. Раньше Землянин еще крепко подумал бы, но  теперь  -
кооперативщик все-таки! - десятку мог отдать без  судорожных  размышлений.
Водитель рулил и все время недовольно косился на чемодан, который Землянин
не пожелал поместить в багажник и держал  на  коленях.  Доехали.  Дом  был
солидным, построенным году в тридцатом - шесть этажей,  но  без  лифта,  и
наружный тоже почему-то не поставили тогда, когда везде ставили.  Пришлось
тащить чемодан на четвертый этаж своим ходом и потом переводить дыхание.
   Девушка   отперла.   Квартира   оказалась   двухкомнатной,   небольшой,
обставленной небогато, но аккуратно. Землянин опустил  чемодан  на  пол  в
прихожей, вытер пот. Осмотрелся.
   - У тебя приятно... Разуваться нужно?
   - Да? Я привыкла... Нет, не надо, пол и так... Выпьешь чаю? Кофе?
   - Нет, не люблю спешить. Лучше потом, после работы  -  чашечку  кофе...
Где, по-твоему, могут быть самые четкие следы? Где мама находилась  больше
времени? На кухне, наверное?
   - Нет, - сказала Сеня. - Кухней мы не  очень  увлекались.  Вот  в  этой
комнате. Это была ее. Последнее время она лежала тут на  тахте.  Читала...
или просто так лежала. Думала...
   Голос ее задрожал.
   - Хорошо, я понял, - сказал Землянин. - Ладно, за дело!
   Он  внес  чемодан,  раскрыл,  принялся  устанавливать   свои   приборы,
соединять друг с другом.
   - Где у тебя розетка? Ага, спасибо. Включи, пожалуйста. - Он  перекинул
несколько тумблеров  на  небольшой  панели  ящика,  который  установил  на
овальном столике  в  углу  -  наверное,  раньше  столик  этот  играл  роль
туалетного.  Прислушался  -  приборы   едва   уловимо   гудели.   Землянин
удовлетворенно  кивнул,  достал  длинный,  свернутый  в   кольцо   кабель,
снабженный с одного конца штекером, с  другого  -  чем-то  вроде  воронки,
только с закрытым раструбом. - Сеня... Сейчас лучше будет, если ты выйдешь
из комнаты - чтобы не наводить помех.
   - Мне хочется посмотреть - этого я еще никогда не видела.
   - Да? Ну ладно; тогда посиди вон там, в  уголке  у  окна  -  только  не
двигайся, спокойно сиди и смотри, раз интересно.
   - Мне интересно все, что ты делаешь, - сказала Сеня.
   - Спасибо, - поблагодарил он. - Ну, начали.
   Выглядело это не очень эффектно и больше всего  походило,  пожалуй,  на
работу маляра, красящего стену и  все,  что  вокруг  него,  неторопливыми,
плавными, не размашистыми движениями флейца. Движение за  движением,  одно
параллельно другому и совсем рядом, чтобы не осталось непрокрашенных мест.
За полчаса и даже за час такую работу не закончить было.
   - А говорить можно? - спросила Сеня.
   - Говоришь? Можно.
   - Это всегда так долго?
   - Что ты, здесь хорошая четкость, управимся быстро. Бывает,  приходится
по нескольку раз... Вот разбогатеем, закажем хороший сканер, он у меня уже
в чертежах, все рассчитано... Тогда так ползать не придется.  Сиди  только
да поглядывай, автоматика сама поведет, компьютер...
   - Наверное, - сказала Сеня после паузы, -  за  границей  тебе  работать
было бы легче?
   - Наверное, - согласился Землянин. - Если бы я жил за  границей.  Но  я
ведь здесь живу.
   - Можно уехать. Люди уезжают...
   - Да, конечно. Но я здесь привык - за столько лет. - Он  улыбнулся,  не
глядя на нее - работа требовала внимания. - Привычка - вторая натура,  как
говорят. А у меня, по-моему, даже первая. Первая, первая...  -  забормотал
он себе под нос, протянул, не глядя,  руку,  что-то  переключил,  еще  раз
переключил. Сеня умолкла и уже не заговаривала  более,  пока  Землянин  не
вздохнул наконец облегченно и не отошел к приборам, потирая спину.
   - Ну, вот и дело с концом, - сказал он. - По-моему,  запись  получилась
по первому классу. Можно смело реализовать.
   - Спасибо вам, - тихо молвила Сеня, все еще сидя в уголке.
   - Ну нет, одним "спасибом" не отделаешься. Мне обещаны были чаи, кофей,
ананасы в шампанском и вообще сорок бочек арестантов! Крови жажду! Или все
это только обещания были? Как в предвыборной кампании?
   - Нет, фирма не жалеет затрат, - ответила  она,  подделываясь  под  его
легкомысленный тон. - Только... ты не обидишься,  если  на  кухне?  Я  так
привыкла, да и удобнее, два человека там вполне помещаются.
   - Обожаю на кухне! - провозгласил он. - Иди, мечи все на стол,  пока  я
уложу свое достояние.
   Укладывая приборы в чемодан, аккуратно упаковывая кассету с записью, он
слышал, как позвякивала  на  кухне  посуда,  и  у  него  почему-то  сладко
замирало сердце, словно не выпить чашку кофе предстояло  ему,  а  испытать
какое-то доселе неведомое блаженство. Но  анализировать  свои  чувства  не
хотелось. Хорошо на душе - ну и слава  Богу,  строго  говоря,  у  человека
всегда должно быть хорошо на душе...
   Сеня позвала из кухни. Землянин защелкнул  чемодан  и  послушно  пошел.
Маленький столик был накрыт, и  кроме  обещанного,  на  нем  даже  бутылка
стояла - семнадцатирублевая,  загодя,  видно,  припасенная.  Закуска  была
небогатой,  но  девушка  старалась  -  это  чувствовалось  -  сделать  все
достойно, насколько позволяли ее пока не очень-то большие  заработки.  Это
тронуло Землянина, почти до слез проняло. Оттого, может  быть,  что  давно
уже его никто так  не  принимал?  Мама  дома  -  ну,  это  было  привычно,
непременная часть жизни, сама собою  подразумевающаяся.  А  вот  так,  как
здесь  -  необычно  было.  Землянин  был  отзывчив  на  ласку,  но  как-то
получалось в жизни, что ласки всегда доставались кому-то другому.
   - Садись, где тебе удобнее, - предложил Сеня. - Тут?
   - Могу, - согласился он. - Ну, здесь прямо  пиршественный  стол!  Будем
кутить?
   - Будем кутить! - подхватила она. -  Вода  уже  закипает.  Может  быть,
нальешь пока?
   - С радостью!  -  откликнулся  Землянин,  наливая  осторожно:  большого
застольного опыта у него не было, но все же он ухитрился  не  накапать  на
скатерть - льняную, ему показалось, хотя на самом деле то был  пластик.  -
Ну, за что? За исполнение желаний?
   - За вас, - сказала Сеня тихо.
   - Ну, зачем же, - смешался он. - Я еще  ничего  не  сделал.  Вот  когда
вернется твоя мама - тогда, пожалуй, не откажусь. А пока - давай просто за
то, чтобы все было хорошо!
   Рюмки встретились над столом. Были они не совсем хрустальными,  и  звук
получился не очень чистым, но пирующих это  не  смутило.  Потом  была  еще
рюмка, и еще, и кофе в промежутке,  закуски  остались  почти  нетронутыми,
потому что все время велись разные разговоры; говорил больше  Землянин,  а
Сеня слушала и временами вставляла словечко или о чем-то  еще  спрашивала.
Такие вечера пролетают мгновенно, и когда Землянин взглянул  на  часы,  то
удивленно ужаснулся: - Это мы столько просидели?  Второй  час!  Пора,  как
говорится, и честь знать...
   Он вскочил. Сеня тоже поднялась.
   - Я и не заметила, -  тихо  сказала  она.  -  Как  же  ты  теперь  -  с
чемоданом? Ночью здесь у нас с машинами нелегко...
   - Да уж как-нибудь, - браво сказал  он,  -  доберусь.  И  поделом  мне:
столько времени у тебя отнял, спала бы давно, ты вон какая измученная.
   Сеня стояла неподвижно, уронив руки.
   - Да, конечно... - проговорила она.
   Что-то было в ее голосе, что заставило Землянина внимательно  взглянуть
на девушка. Сеня смотрела на него пристально, и в глазах ее Землянин вдруг
прочитал тоскливый упрек, и не поверил, и одновременно поверил. И невольно
сделал шаг вперед, ногой отодвинув разделявшую их  табуретку.  А  Сеня  со
вздохом облегчения одновременно шагнула навстречу, и он обнял  ее.  Волосы
Сени тонко пахли чем-то горьковатым. Нечаянно закрыв глаза,  он  нашел  ее
губы и долго не отрывался от них.
   - Не уходи, - прошептала она. - Будь со мной, будь...
   А он даже и не подумал о том, о чем обязательно вспомнил  бы  в  другой
раз: а что скажет мама? Сеня, чуть  высвободившись,  шагнула,  и  Землянин
послушно пошел за нею в комнату - не туда,  где  оставался  чемодан,  а  в
другую. Там было темно, однако Сеня  не  стала  включать  свет,  его  было
достаточно из окна (на улице еще горели фонари), а главное - он вовсе и не
был им нужен.



10

   Силен все-таки у нас общественный инстинкт:  если  нынче  вечером  один
выпивает, допустим, здесь, то где-нибудь там, вовсе на другом, может быть,
конце города  человек,  связанный  с  этим  первым  какими-то  неощутимыми
душевными нитями, выпьет тоже, даже и не подозревая,  что  это  не  просто
так, а единство судьбы. И если Землянин, чему мы уже были  свидетелями,  с
девушкой Сеней выпили на двоих чуть ли не целую бутылку коньяку -  ну,  не
целую, это мы просто, как говорится, для  звону,  но  уж  никак  не  менее
половины выпили, совершенно точно, - то во  многом  близкий  ему  романтик
рынка А.М.Бык совместно со своим компаньоном по бизнесу Федором Петровичем
тоже причастились одновременно. Правда,  не  на  кухоньке,  а  в  неплохом
номере гостиницы "Белград", и не семнадцатирублевого коньяку, а другого  -
не можем точно сказать, сколькорублевого, потому что за рубли  он,  коньяк
этот, называемый также бренди, на данном этапе  перехода  к  регулируемому
рынку и не продается вовсе, - но коньяк был точно другой, слышали мы,  что
испанский, то ли "Три розы", то ли другой какой,  но  с  ощутимым  запахом
плесени, что  в  случае  с  коньяком  является  достоинством,  хотя  вовсе
неприменимо к закуске. А кроме того, было их не двое, а трое; третьим  был
иностранец, деловой человек из мира желтого дьявола,  который  там  правит
бал, и весело правит, так что бал все не кончается и не кончается, хотя по
всем теоретическим выкладкам уже давно должно было бы наступить  похмелье.
Оно, кстати сказать, и наступило, но по какой-то странности не там, а  тут
- воистину, в чужом пиру... Так вот,  третьим  был  иностранец,  которому,
собственно говоря, и коньяк принадлежал, и номер гостиничный был - его, то
есть,  он  за  него  платил  волшебными  бумажками,  бумажками-оборотнями,
имеющими свойство во всем мире превращаться во все, чего душа ни  пожелает
-  в  отличие  от  наших  отечественных,  которые,  каких   ни   произноси
заклинаний, так ни во что и не пресуществляются, а остаются самими  собой,
желтыми бумажками. Был в номере обширный ковер на полу, и финская  стенка,
и картины на стенах, и импортные  обои  в  желтоватых  тонах,  и  глубокие
кресла, напоминавшие рюмочки для яиц всмятку, и просторный низкий стол, на
котором упомянутый коньяк имел местоположение,  не  в  одиночку,  впрочем,
были там и другие бутылки, но предпочтение отдавалось именно этой. И - еще
одна странность: разговор тоже шел о восстановлении  людей,  а  в  воздухе
витала, хотя по имени никем и не названная, мысль о любви - только на этот
раз  любви,  так  сказать,  коммерческой,  свое  проявление  находящей   в
кредитах,  льготах,  взаимовыгодных  соглашениях  и  всем  таком   прочем.
Разговор велся на русском языке, которым все трое участников собеседования
владели, хотя и не в совершенстве, причем первые двое говорили на нем  без
акцента, но грамматически, синтаксически и "стилистически неправильно (так
уж у нас принято даже и в высших - или  прежде  всего  в  высших  эшелонах
власти), третий же, иностранец,  говорил  грамматически,  синтаксически  и
стилистически правильно, но с заметным акцентом, когда  вместо  четкого  и
недвусмысленного   русского   звука   "Р"   выплевывается   нечто,   плохо
пережеванное. Но это, однако, не так и важно:  все  участники  друг  друга
понимали, вот что главное, понимали и  то,  что  сказано,  и  то,  что  не
высказано, но подразумевается;  без  такого  умения  понимать  в  подобные
разговоры лучше вообще не пускаться.
   - Да, - говорил иностранец, покручивая в пальцах хрустальную  рюмку,  в
которой еще недавно было налито на  два  пальца.  -  Этого  я,  совершенно
откровенно,  не  представляю.  Вы,  я  бы   сказал,   не   совсем   хорошо
ориентируетесь в  наших  условиях.  Вам  кажется,  что  стоит  воскресить,
например, президента Джона Ф.Кеннеди, как все завалят вас заказами, и  вам
останется думать лишь о том, как бы уплатить поменьше  налогов.  Так  вот,
смею вас заверить: у вас, может быть, такой ход и привел бы к успеху, но в
нашем мире... Президент, быть может,  действительно  является  в  какой-то
степени, или даже без всяких  степеней,  национальным  героем,  мучеником,
пусть так. Однако мучеником может быть только мертвый, если он  воскресает
- это уже не мученик...
   - Однако, Христос воскрес, - возразил А.М.Бык.
   - Простите. Он воскрес, да; но - и этого нельзя,  упускать  из  виду  -
воскреснув, не остался на земле, но вознесся. И  это  весьма  существенная
деталь: он не остался, чтобы продолжить свое дело, он уполномочил  на  это
других, сам же отошел от  конкретного  руководства,  выдал,  так  сказать,
генеральную доверенность. А политик так не может. Политик жив  в  политике
лишь до тех пор, пока руководит сам  -  иначе  он  становится  всего  лишь
символом добра, как Спаситель, или зла,  как  ваш  старый  Джо.  Так  вот,
покойный президент, о котором мы  говорим,  тоже  стал  в  известной  мере
символом американской традиции, американской  мечты;  и  чтобы  оставаться
таким, ему вовсе не нужно воскресать, изн'т ит?  Воскреснув,  он  вынужден
был бы снова пробиваться к  руководству  политикой,  что  было  бы  крайне
трудно. Но допустим, он снова стал бы  президентом;  согласитесь,  однако,
что  политика  времен  Карибского  кризиса  -  одно,  а   политика   эпохи
перестройки - нечто не  просто  совсем  другое,  но,  я  бы  даже  сказал,
противоположное. Сегодня политический лидер обязан мыслить совсем  другими
категориями, мир сейчас воспринимается совершенно не  так,  как  в  начале
шестидесятых; уверяю вас, ему не хватило бы всей второй жизни,  чтобы  все
понять и измениться. Вот, в самых общих чертах, причина  того,  почему  ни
один серьезный человек не вложит в такое дело  и  пяти  долларов.  И  тоже
относится к другой вашей идее - относительно Мартина Лютера Кинга.  Всякой
идее, всякому движению нужны мученики, святые и  герои  -  и  движение  их
получает, а получив, вовсе не намерено от них отказываться. Когда  человек
становится легендой, обратный процесс  делается  невозможным:  легенда  не
должна становиться снова реальным  человеком  с  его  мелкими,  но  весьма
реальными недостатками - потливостью ног, допустим,  несварением  желудка,
дурными настроениями, и так далее. Нет-нет, господа, в  такой  форме  ваше
предложение, мягко говоря, не  вызывает  ни  энтузиазма,  ни,  тем  более,
желания рискнуть своими деньгами. Вы уж извините, но в делах надо говорить
прямо и исчерпывающе. Правда, у  вас  этого  большей  частью  все  еще  не
поняли.
   И говоривший снова налил себе на два пальца.
   Ну хорошо, - сказал терпеливый Федор Петрович. -  А  если  ограничиться
частными заказами? В конце концов мы знаем, что американцы - народ добрый.
И если  возникнет  возможность  вернуть  в  жизнь,  предположим,  покойных
родителей - неужели найдется кто-то, кто  пожалеет  на  это  не  таких  уж
больших денег?.
   Американец доел персик и вытер пальцы салфеткой.
   - Дело не в деньгах, - сказал он, покачивая  головой.  -  Но,  господа.
Соединенные Штаты стали великой державой не в последнюю очередь  благодаря
четкости и ясности наших гражданских отношений, в том числе имущественных,
денежных... Это, кстати, то, чего у вас не было и сейчас еще нет.  Ясность
отношений. То есть, если это - мое, то я знаю, что оно - мое, и я  вправе,
и всегда буду вправе распоряжаться им так, как считаю нужным именно  я,  а
не кто-либо иной. А то, что вы  предлагаете,  грозит...  Ну  вот,  возьмем
конкретный пример. Вот перед вами сижу  я.  Поверьте,  господа:  я  всегда
любил моего отца, ныне, увы, покойного.  Он  был  прекрасным  человеком  -
способным, энергичным, честным, добрым, больше  всего  на  свете  любившим
свою семью  и  жившим  ее  интересами.  Я  уже  не  молод,  но  и  сегодня
воспоминания о нем и о  временах,  когда  он  был  с  нами,  помогают  мне
сохранять бодрость, ясность мышления и  определенность  поведения  даже  в
очень неблагоприятных ситуациях. Я знаю, у вас иные думают,  что  Штаты  -
это рай, в котором не  бывает  тяжелых  ситуаций;  но  это  даже  не  миф,
джентльмены, это суеверие. У нас много трудностей, просто они не на уровне
покупки еды или автомобиля, они на других уровнях... Да, итак - память  об
отце помогает мне. И вот сегодня явились вы и сказали: мистер  Фьючер  или
даже просто - Дэн, хотите, мы вернем к жизни вашего отца, и это  обойдется
вам недорого?
   - Собственно мы... - начал Федор Петрович.
   - Да, вы не предлагали именно так, но я говорю например. Что  я  отвечу
вам на такое предложение? Или вернее: о чем я подумаю, получив его? Первым
движением души - а на свете существует не только загадочная русская  душа,
господа, есть и американская,  -  было  бы:  о,  как  прекрасно!  Провести
уик-энд с отцом, слышать его всегда точные и  часто  остроумные  суждения,
ощущать все тепло его отцовской  любви  и  знать,  что  он  так  же  точно
чувствует и мою сыновнюю... Как прекрасно!
   Кажется, даже слезы  навернулись  на  глаза  мистера  Фьючера,  Даллас,
Тексас, Ю-эС-Эй. Да и романтический  А.М.Бык  тоже  едва  не  всхлипнул  -
вспомнив, может быть, собственного папу?
   - Ну, - сказал Федор Петрович, суровая партийная биография которого  не
располагала к сантиментам, - и разве вы пожалели бы на это денег?
   - Деньги, - сказал мистер Фьючер. - Да, у меня есть  кое-какие  деньги,
господа, не очень маленькие даже  по  нашим  представлениям.  Часть  их  я
заработал  сам,  другую  же  часть  унаследовал  от  покойного  отца.  Его
средства,   джентльмены,   были   вложены   в   предприятия,   выполнявшие
правительственные военные заказы. Он был одной из заметных  фигур  в  этой
области. Я, господа, сторонник разоружения,  я  -  за  мирный  бизнес,  за
сохранение среды и так далее. Поэтому я постепенно перевел  унаследованный
капитал  в  другие  отрасли  деятельности,  весьма  перспективные.  И   не
проиграл, заверяю вас. Конечно, найти  сумму,  нужную  для  восстановления
моего отца по вашим расценкам, не составляет труда: автомобиль моей дочери
стоит  дороже.  И  вот,  предположим,  мы  договорились,  я  заплатил,  вы
выполнили работу. Отец вернулся. Праздник. День, два,  три...  Но  всякому
празднику приходит конец: непрерывный праздник - это только  у  вас  может
быть, мы же не забываем, что Америку  создал  труд.  И  вот  в  первый  же
послепраздничный день отец спрашивает меня:  Дэн,  где  деньги?  Он  имеет
право спросить, господа: он жив - значит, это его  деньги,  а  не  мои.  Я
должен их вернуть. Я объясняю ему, как я успел ими распорядиться. Но он со
мной не соглашается, потому что всю жизнь действовал  в  той  области,  от
которой я отказался, его связи - там, партнеры - там, весь его опыт - там,
господа. Продавать ракеты и п