бетонный пол, подумал секунду, достал вторую.
- Не бойся. Это так... ночной бред.
- Слава, так какого черта ты в Москву приехал?
- Водки с тобой выпить.
- Причина принимается, но как второстепенная.
- Издателей потрясти.
Скицин с сомнением покачал головой.
- Ну-ну... Ты на сколько снял квартиру?
- На месяц.
- Значит, собираешься плотно здесь торчать... Слава, я же не дурак. Ты сам на
себя не похож.
- Знаю, - Визитер поднял голову, посмотрел на Скицина. Искушение открыться
было болезненно-жгучим, садистски приятным. "Степа, а позвони Озерову...
спроси, что он со мной пьет..."
- Степа, пошли, выпьем еще.
Степан пожал плечами:
- Тогда с условием, что ты никуда не поедешь. Переночуешь у меня.
- Нет.
Скицин секунду молчал:
- Ладно. Ты человек взрослый, сам решаешь, когда помирать.

Озеров рылся в "баре". Три картонных ящика были плотно забиты вином самых
разных сортов.
- Так... нет, это не будем. Гадость. Зачем я его брал? Это совсем уж
простое... А это хорошо.
Озеров мгновение размышлял, потом вернул бутылку на место.
- Разопьем, когда у тебя книжка выйдет. Для этого вина нужен достойный
повод...
- Я сяду за твою машину?
- Угу, - Тимофей нашел, наконец, в своей коллекции что-то, отвечающее моменту.
- "Бастардо Магарач". А?
- Здорово, - Ярослав вошел в коммуникационную программу. - Слушай, Тима, я
засвечусь с твоего адреса?
- Давай-давай...
Ярослав запустил текстовый редактор. "Фидонет", любительская сеть компьютерной
связи, созданная лет десять назад в Штатах, и охватившая весь мир.
Принципиально бесплатная, живущая на энтузиазме участников. Любимое место
общения.
Что он хочет написать сейчас, тем сотням людей, с которыми дружит, спорит,
ругается в виртуальном мире электронных ярлычков? Тем, кто читает его книги
задолго до выхода, со жгущего глаза экрана, спорит с автором, отвешивает
комплименты или ехидно замечает - "раньше ты писал лучше"? Кто они для него -
не имеющие ни возраста, ни лица, живущие где-нибудь в Твери или Абакане,
любящие тот дурацкий жанр литературы, с которым он связался раз и навсегда?
"Это не Тимофей Озеров, это Ярик Заров. Привет всем."
Он помедлил, потом добавил еще одну строчку:
"Я устал."
В прихожей затренькал звонок, и Озеров, отставив бутылку, вышел. Ярослав
коснулся клавиатуры, записывая короткое письмо.

Все-таки к водке он не привык.
Слишком недавно она вошла в обиход - три-четыре визита, десять-двенадцать
поколений назад...
"Я очень устал", - набрал Визитер на клавиатуре. Посмотрел, как мелькают
строчки на экране компьютера, пакующего его письмо. Скицин кашлянул за спиной:
- Слушай, серьезно, ты никуда сегодня не поедешь. Знаешь, что у нас в Москве
нынче творится? Сплошные перестрелки. Сегодня в ботаническом саду какого-то
деда шлепнули.
- Его не застрелили, Степа, - Визитер сунул руку за отворот пиджака, достал
пистолет.
- Ого, - Скицин взял оружие. - Газовый?
- Да, к сожалению.
- Ты рехнулся. Казахская лицензия недействительна в России.
- Плевать, - Визитер забрал оружие, встал. - Пойду я, Степан.
- Я очень не советую, - Скицин казался более чем встревоженным. - Какой смысл,
ночуй у меня! Матушка и сестра явно на даче остались, так что никаких проблем
не возникнет! - Он покачал головой: - Ты делаешь какие-то глупости, Ярик.
- Знаю, - Визитер кивнул. - Все сейчас глупо. Драться с дураками, дружить с
умными, писать книги и лечить людей - все несвоевременно. Уже несвоевременно.
- А что тогда ты считаешь правильным?
- Что правильно... - Слава посмотрел в окно. - Взять мир за горло. Швырнуть на
колени, чтобы каждый понял свое место. И погнать вперед, к счастью. Пинками.
Скицин молчал, глядя на него. Тихо сказал:
- Ты ведешь себя так, словно на днях тебе явился ангел. И возвестил, что
Господь уходит в отпуск, и поручает тебе присматривать за человечеством.
- Если даже и так, что в этом трагичного?
- Ничего. Просто учти, что пинки придеться отвешивать и по моей внушительной
заднице. Мне очень не нравится, когда меня ведут к светлому будущему.
Визитер кивнул:
- Это меня и смущает. "Что такое счастье - каждый из них понимал по-своему..."
Пойду я, Степан.
- Я провожу тебя до остановки, - Скицин отвел взгляд. - Если ты решительно не
хочешь продолжить посиделку.
- Мне надо кое-что написать. Извини.

Ему казалось - или Визитеры уже успели так нагадить в городе? Ярослав ехал в
полупустом вагоне метро, сквозь тяжесть опьянения всматриваясь в лица. Люди
казались напуганными. Потерявшими не то что "уверенность в завтрашнем дне", а
просто веру в следующий час.
Зарову хотелось узнать, чем закончилась схватка. Хотелось услышать ехидный
комментарий Славы - и провалиться в сон. Хорошо они посидели, что ни говори.
Особенно, после того как к Тиме ввалились Птицин - с криком "где мой любимый
писатель?" и Володин, молча ткнувший его под ребра, и ласково сообщивший - "а,
приехал, монстр..."
Хороший был вечер. С перемыванием косточек десятку его коллег, обсуждением
слепцов-издателей и придурков-книгопродавцев... из числа которых деликатно
были исключены присутствующие.
...Ярослав вышел из метро около полуночи. Не самое полезное для здоровья 
время.  Он пристроился к маленькой группке людей, шедших в нужном направлении,
и прошел с ними почти до самого дома. Нырнул в тускло освещенный подъезд,
быстро поднялся по лестнице, отпер дверь.
Глупо, все-таки, было бы получить по затылку от какого-нибудь обкуренного
юнца.
Горел свет. По всей квартире. В прихожей, в кухне, в комнатах.
Было очень тихо. Он захлопнул дверь, шагнул.
- Слава!
Тишина.
Заров, не раздеваясь, прошел в комнату. Никого. Мелко исписанный лист бумаги
на столе, придавленный плейером. Рядом - револьвер.
Ярослав сел у стола. Опьянение пропало, словно он сунул голову под ледяную
воду. Он взял листок, где его почерком были написаны чужие слова.
"Ярик!
Наверное, мы оба знали, что это случится.
Правда?
Ведь ты не удивлен, парень. Ты - это я. Но, к счастью твоему, ты живешь первый
и единственный раз. Когда-нибудь, если есть еще что-то впереди, я вернусь, уже
с частью тебя в душе. И все-таки не обольщайся.
Ты - живешь лишь раз.
Это всегда трудно - уходить. И мало кто из нас, Визитеров, на это способен."
Ярослав вытянул из пачки сигарету, закурил, не отрывая взгляда от бумаги.
"Время, Ярик. Время. Оно не любит тех, кто умеет смотреть в завтра. И все же
нуждается в нас. Так повелось. Время - великий предатель. Время - великий
обманщик.
Первый раз получилось, что мы не нужны ему.
Когда и где это случилось, Ярик? Я не знаю ответа. Я боюсь его. Чем стал твой
век - если он не дает надежды?
Я редко был совсем уж плохим, Ярик. Нет, конечно, были Визиты - о которых тебе
лучше не знать. Которые я сам боюсь вспомнить.
Время - предатель, время выбирает наши судьбы...
И все же, поверь, я не самый плохой из пришедших в этот раз.
Хотя бы потому, что выхожу из игры.
Не говори мне - предатель. Я просто устал. Я просто ни во что больше не верю.
Я слишком ярко представил то, что уже не случится.
Не хочу лгать себе самому.
Моя - наша победа, стала бы кошмаром. Творить - да, это всегда был риск. Не
привычное добро, а шаг за очерченные рамки. И очень часто я был чужим,
преждевременным, странным. Говорил о том, что было ненужным. Несвоевременность
- клеймо творчества, его мотив. Но, по крайней мере, я верил в себя. И приходя
в следующий раз узнавал - мир принял меня, прошлого.
В этот раз - все не так. В этот век - все не так. Третий Визит в двадцатом
столетии - и я не рискну назвать тебе имена. Почему так случилось, почему все
поменялось местами, доброта стала подлой, а творчество - лживым? Лишь Тьма
неизменна... но мы уже слишком близки к ней... Не знаю, не знаю. Слишком
торопливый век, слишком много боли. Слишком велико искушение - простых решений
и быстрых побед. Мы вросли в это время, в его боль и отчаянье. Нам не убедить
никого в добре - если его нет в нас.
Ты не пропадешь, если проявишь хоть капельку приспособляемости. Без меня ты -
не угроза иным Посланникам. Наоборот - возможный союзник. Выбери того, кто
победит, и служи ему. Даже если ты выберешь Тьму - она опустится так
постепенно, что мир успеет привыкнуть. А ты станешь ее придворным певцом,
Ярик. Такая уж наша судьба - продаваться.
Не привыкать.
Прощай."
Подписи не было. Ничего больше не было.
Ярослав затушил о стол сигарету, взял плеер, одел дугу наушников. Включил
перемотку - назад. Тихо сказал:
- Да нет, ты не предатель, Слава...
Он знал куда идти, но это было так мучительно больно. Так безнадежно. Так
одиноко.
Что случилось с тобой, Визитер, в этот день? Что сказал тебе Степан, что
произошло на ВВЦ, что увидел ты по дороге? Какая боль отразилась в твоей душе
- если она есть... была, у тебя...
Как ты пишешь? Я вру...
Нет, сейчас он видит его. Сидящего за столом. Фальшиво насвистывающего
мелодию. Аккуратно дописывающего письмо, секунду колебающегося, стоит ли
ставить подпись... но, наверное, слишком много имен легло бы на бумагу,
знакомых и давным-давно забытых, русских, английских, арабских, еврейских,
китайских, ярлычки исчезнувших душ, древних прорывов за грань привычного...
Ярослав включил плеер.
- Слепое время меркнувших зеркал
Мое дыханье водами объяло...
Он вышел в коридор. Секунду помедлил у двери в ванную.
Нет, ты не предатель...
Здесь тоже горел свет. Яркий и чистый.
Веревку Визитер завязал на водопроводной трубе. Вначале, наверное, узел был
под самым потолком, но под тяжестью тела сполз, сдирая чешуйки отслоившийся
краски. Теперь Визитер полусидел на коленях, привалившись лбом к стене. Одна
рука безвольно свисала, вторая цеплялась за перехватившую шею петлю. Словно в
последний миг Посланник Творчества передумал...
- Ты не предатель, - повторил Ярослав. - Ты просто трус... ты всегда был
трусом. Напористым, шумным, энергичным трусом.
Нож он взял на кухне. Острый, старательно заточенный кем-то из прежних
жильцов. Веревка подалась сразу, разорвавшись, едва он сделал надрез. Тело
осело на пол. Глаза Визитера были открыты - словно он до конца всматривался...
куда? И он улыбался. Насмешливо и торжествующе.
- Трус, - повторил Ярослав. - Трус.
Лужица на полу была совсем крошечной, Визитер, наверняка помочился, прежде чем
встать на край ванны и надеть петлю. Он же не дурак, Посланник Творчества. Ему
доводилось видеть самоубийц. Он старался доставить ему минимум проблем.
Вскрыть вены в теплой ванне было бы куда приятнее... но, бесспорно, гораздо
грязнее.
Ярослав присел на корточки, тронул лицо. Еще теплое. Он чуть-чуть опоздал.
- Ты понимаешь, - сказал он, - это ведь не выход. Никогда выходом не было.
Ничего не решало. Ты говоришь - время... время виновато... но ведь и ты сделал
его таким...
- Превозмогая полночи покров
Я размыкал трепещущие вежды.
Я ведал тайну сопряженья снов
В благобагряном облаке надежды...
Я прозревал, но страшно осознал
Свой нрав, воспетый в преломленьи хлеба,
И в первый раз мучительно сказал -
Господь мой Бог, я не достоин Неба!
Голос певца заглушал все. Словно Заров говорил в пустоту, в ватное облако.
Ярослав стянул наушники, положил играющий плеер на тело.
- Это - тоже твоя работа, Визитер, - сказал он. - Надо было очень постараться,
чтобы смерть стала песней... Говорить, что мир плох, а мы грязь - это так
легко и так верно. Но раньше ты не искал красоты в смерти. Не искал спасения в
тупиках.
Визитер улыбался, глядя сквозь него. Он ускользнул от упреков и споров. Он
оставил его искать выход в одиночку.
Указав один из путей.
- Нет... - сказал Ярослав. - Все-таки нет.
В прихожей коротко пропел звонок.

                                     10.
- Коммандос, - Визирь шагал по кабинету, заложив левую руку за спину, говорил
коротко, отрывисто, словно лаял. - Рембо... Товарищ Хайретдинов доверил тебе
операцию, которая переломила бы баланс сил. В нашу пользу.
Шедченко казалось, что мир вокруг плывет.
Реально ли происходящее?
Старые стены, старая мебель, все вокруг - как декорации о фильме военных лет.
- Что следовало делать товарищу Шедченко в данной ситуации? - Хайретдинов
достал из кармана портсигар, вынул папиросу.
Николай даже не удивился. "Герцеговина Флор"...
- Товарищу Шедченко следовало сосредоточиться на главном противнике. Убийце.
Отсечь его огнем. Приказать Печкину подобраться к нему ближе...
- Рашид Гулямович... - Семен поднялся с дивана. Парень держал руки по швам,
лицо его слегка побледнело. - Это же не обязанность телохранителя...
- Сидите. Сидите, товарищ Печкин. С вами разговор особый.
Глаза Семена словно покрылись стеклом. Он медленно опустился на диван.
- Однако, - Визирь закурил, - товарищ Шедченко предпочел выстрелить в девушку.
Перешагнуть через свои заблуждения - это похвально. Но. Она ли была в тот
момент непосредственной угрозой?
- Она что-то сделала со стариком, Рашид.
Визирь вскинул голову, цепко оглядывая Николая.
- И чем же это угрожало нам? Да, если бы Визард оценил обстановку, признал
заблуждения, стал на нашу сторону, имело бы смысл его защитить. Но ведь этого
не произошло. Правильно я говорю, товарищ Шедченко?
Николай кивнул. Все правильно. Луна сделана из зеленого сыра, а Земля слеплена
из манной каши. На дворе - сорок первый год, и танки Гудериана рвутся к
Москве. Сейчас Хайретдинов качнет головой и скажет: "Лаврентий Павлович,
обратите внимание..." В углу слепо блеснет пенсне...
- Николай Иванович, как можно совершать подобные промахи?
- Я не допускал и мысли, что ей не страшны пули.
- Должны были допускать! Обязаны были допускать! Все! И что она умеет летать,
и что ваши пули - из навоза слеплены.
Хайретдинов вздохнул, сел за письменный стол. Спросил:
- Что прикажите делать товарищу Хайретдинову? Лично отправиться в погоню?
- Я кровью искуплю свою вину...
Он ли это сказал? Черт возьми? Он никогда не оглядывался на начальство -
потому и сидел в полковниках, а не стал очередным украинским генералом.
Откуда, из каких глубин, всплыли слова? Полстолетия - это не время? Поколения
- это не дистанция? Он ли здесь стоит - или его вояка-дед, до самой смерти
гордившийся, что видел товарища Сталина?
Хайретдинов потер лицо. Непонимающе посмотрел на свою левую руку. Потряс
головой.
- Ладно, чушь, - изменившимся тоном сказал он. - Поздно теперь разбор полетов
проводить... Семен!
Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах - стекло...
- Идите, отдыхайте... Вы сделали все, что могли. Я вами горжусь.
Семен раскрыл рот - словно собирался что-то гаркнуть. "Служу трудовому
народу", например... Шедченко скривился - только не это.
- Отставить, - резко сказал Хайретдинов. - О случившемся - никому ни слова.
Идите, лейтенант.
- Он и впрямь лейтенант? - спросил Шедченко, когда Печкин вышел.
- А вы не знали? Полководец... Да. Выперли из армии по сокращению, только год
парень прослужил.
Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющей папиросой круг.
- Что делать будем, Коля?
- Вам решать...
- Понимаю, что мне, - Хайретдинов не поднимал глаз.
- Что вы с парнем-то сделали?
Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал:
- Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными. Стоит им лишь
почувствовать - Власть.
- Вы и впрямь были... им, - прошептал Шедченко.
- Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина - легко осудить. А он хорошего
хотел. Земля - сад, народ - советский, язык - русский. Жулье на лесоповале,
честные работают, а потом на Черном море отдыхают... А, оставим... Наломал
товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были... но Власть, Власть - знал!
Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резко велел:
- Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иные методы... Куда ты
ранил суку?
- В бедро.
- Сколько времени у нее заняло исцеление?
- Секунд десять-двенадцать. Но это была не она, вторая девушка ее подняла на
ноги.
- Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх, как все
усложняется...
- Как же ее убить?
- Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или - лишить Силы, что всего
надежнее.
- Как?
- Это уже моя проблема - понять, как. Хорошо хоть, что ушли вы. Не приведи
Господь, схватили бы вас спецназовцы... Полюбуйся!
Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросил перед Шедченко
сложенный вчетверо бумажный лист.
- Смотри, смотри!
Николай развернул бумагу и вздрогнул.
Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован его портрет.
- Это должны были сегодня показывать по телевизору! Это должны были раздать
каждому менту! А не того... дегенерата со скошенной челюстью...
Шедченко молчал.
-Засветились вы капитально, - мстительно сказал Визирь. - Знаешь, сколько мне
стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назад этюд Репина!
Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал, швырнул в огонь.
- Расслабься, солдат... Пронесло. Я тебе показывал свою коллекцию?
- Какую? - тихо спросил Шедченко.
- Этюды мастеров. Картины собирать... пусть этим новые русские занимаются. Что
в них... в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды - видеть, как
хотел мастер сделать свое полотно... Это и впрямь интересно. У меня почти
сотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской...
- Принципиально собираете русских художников? - спросил Шедченко.
- А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово - патриотизм! - Хайретдинов
отвернулся от камина. - Ладно. И на старуху бывает проруха. Не убивайся. Минус
Визард - уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно... Будешь "Хванчкару"?
Шедченко пожал плечами.
- Если честно - никогда не пробовал.
- Э... многое потерял. Тем больше получишь, - Хайретдинов склонился к столу. -
Во здравие, и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинут наши враги!

                                     11.
Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие - выдирать слова из
контекста, придавать им отточенность, к которой и не стремился автор.
Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другое время - к
сегоднешнему дню.
Плакатик над дверью вагона гласил: "Чего не следует делать, того не делай даже
в мыслях. Эпиктет."
Кто такой Эпиктет, Кирилл не знал. Какой-нибудь древний грек... Оказавшись в
метро он, наверное, утратил бы все свое философское спокойствие и с криком
бросился бежать. Решил бы, что попал в Аид.
А вот в историю с Визитерами поверил бы, возможно. Древние боги - они любили
веселые шутки с людьми.
Чего не следует делать...
- Виз. Разве можно не думать о том, о чем думать нельзя?
- Можно, - равнодушно сказал Визитер. - Я только этим и занимаюсь.
- Чем?
- Не думаю.
Кирилл невольно хихикнул.
- Кирилл, а ты уверен, что мы правильно делаем? - спросил Визитер.
- О чем ты?
- О ком. О писателе.
Он ответил не сразу.
- Не знаю. Но он же меня отпустил.
- Это мог быть ход. Понимаешь, Посланник Творчества - он хорошо предугадывает
наши действия. Видит их, словно картинки. Если он все предусмотрел, то тебя
специально отпустили. Чтобы мы оба пришли в ловушку.
Кирилл поежился.
- Виз, а нас есть другой выход?
- Да. Хайретдинов. Власть. Только - ему не нужны варианты. Он такой... по
необходимости жестокий. Тебя бы защитил. Ему, наверное, хочется с кем-то
говорить откровенно. А я для него конкурент.
- Тогда вариантов нет.
- Спасибо, - серьезно сказал Визитер. - Ну... ты все равно, помни про это.
Они ехали к Зарову и его двойнику. Весь день промотавшись по городу, придумав
и отвергнув кучу планов - как подставить убийцу и женщин милиции. Можно было
позвонить по "ноль-два", и назвать имена - наверное, сейчас бы такой звонок,
даже от ребенка, проверили. Была лишь одна беда - если их и впрямь арестуют,
если свяжут перестрелки в метро и на выставке с Кириллом Корсаковым, то и его
начнут искать по-серьезному.
То, что им попадаться нельзя, понимали оба.
Не верить. Не допускать, даже в мыслях, ничего необратимого...
В вагоне вместе с ними ехала целая компания подростков. Не очень хулиганистого
вида, но поглядывающая на обоих слишком пристально. И чего болтаются ночью,
вроде не беспризорные... Кирилл вздохнул с облегчением, когда мальчишки вышли
на Владыкино.
Странно, раньше