ь засаду - вполне логично для
Посланника Тьмы. Может быть и к лучшему, что мы не дождались... так?
Мальчишки и старик вышли из павильона "Космос". Почти сразу же Визард
остановился, вцепившись в плечо Визитера.
Милиция. Несколько группок, взбудораженных и напряженных. С автоматами.
- Что-то было, - сказал Визард. - Постойте.
Несколько секунд он стоял, глядя на стражей порядка. Интересно, понимают
мальчишки, что ему тоже бывает страшно? И, порой, хочется отступить...
оттянуть встречу с врагом хотя бы на день, на час...
Он подошел к ближайшему наряду, отметив, что на него едва не наставили ствол.
Неужели старик может выглядеть так воинственно?
- Простите, что-то произошло? - обращаясь к старшему сержанту спросил Визард.
Милиционер раздраженно качнул головой, но ответил почти вежливо:
- Лучше прогуляйтесь еще разок по павильону.
- Но...
- Была стрельба у входа. Все уже под контролем.
Визард закивал, быстро и благодарно, собираясь с силами. Ему нужна была лишь
информация.
Он ее получит.
- Все действительно взято под контроль, а преступники обезврежены?
На мгновение лицо сержанта стало безвольным, пластилиновым...
- Преступникам удалось уйти на территорию Ботанического сада, - негромко
сказал он. - Их трое.
- Спасибо, - Визард отступил на шаг. - Лучше мы поедем домой.
Сержант помотал головой, поглядел на растерянных рядовых...
- Лучше бы ты оттуда и не выбирался, дед... - он не мог понять причин
собственной откровенности, но вдумываться в произошедшее не собирался.
Понимал - не стоит.

Карамазов бежал. Пистолет стал тяжелым, неподъемным, тянул к земле как гиря.
Он задыхался. Надо было остановиться, перетянуть простреленную руку,
кровотечение все еще продолжалось. Но времени не было.
Шедченко не прекратит преследования, пока не убьет его. Пес нашел достойную
работу.
Против воли Илья чувствовал восхищение Прототипом Силы. Конечно, тот понимал,
что Карамазов подстережет его, выстрелит первым. И он нашел единственно
возможный выход из ситуации - подставиться под этот выстрел, воспользоваться
честностью Ильи, всегда стрелявшего в сердце.
Подлость. Вот она, человеческая подлость.
Его гнусно предали...
И тьма предала - позволив появиться солнцу, завлекающему людей на улицы, в
парки. Карамазова видели уже не десятки перепуганных пассажиров метро - а
сотни. Пусть люди шарахались в стороны, и никто даже не помыслил приблизиться
к раненому человеку, бегущему с оружием в руках...
Все равно - теперь его запомнят. Свяжут с перестрелкой в метрополитене.
Вывесят повсюду портреты. Ни один врач, ни за какую плату, не поможет ему...
Илья выбежал к ограде Ботанического Сада. Страх опережал его, страх
расшвыривал людей с дороги, и стрелять не пришлось. Илья протиснулся в
разогнутые давным-давно прутья железных ворот, никогда, на его памяти, не
бывших открытыми. Постоял мгновение, переводя дыхание. Вспомнил вдруг, как
убегал от него мальчишка... и вот точно так же, затравленно, остановился за
оградой... Неужели и у Ильи сейчас горит в глазах безумный огонек паники?
Сволочи!
Будь это только их с Шедченко игра, он бы не испугался. Наложил бы жгут,
залег, подкараулил полковника и его прихвостней... всадил бы пулю между глаз.
Он сильнее, он гораздо сильнее всех противников.
Но есть, к сожалению, еще и власть. Сейчас срываются с мест патрульные машины,
патрули оцепляют территорию, телефонные звонки выдергивают с квартир омоновцев
и бойцов "альфы"... всех, кого власть может спустить с поводка. Ату, ату! Он
покусился на святыню, на табуированное пастбище власти - Москву, на ее цепных
псов - милицию, на жирных овечек, лениво гуляющих по парку.
И залечь, подстерегая Прототипа Силы - обречь себя на пулю в голову, пущенную
снайпером...
Илья оскалился. Нет. Нет.
Он уйдет, он сможет уйти...
Карамазов побежал на восток. Ботанический сад - это даже не подмосковный
лесок. И все-таки тут ему будет легче. Он любит природу, он свой среди голых
деревьев, на ржавом ковре облетевшей листвы.
Шедченко его не догонит.
Только бы не вступили в игру остальные...

                                     4.
Никакие кодовые замки не спасают подъезды от бездомных. Поднимаясь по лестнице
Заров брезгливо обогнул груду тряпья у стены. Когда-то, еще в детстве, его
поражала манера писателей - любимых и маститых, называть тела погибших людей
словом тряпье. Лишь недавно он понял, как точна эта характеристика.
Тряпье...
Бомж еще не проснулся, лишь едва заметно ворочался, демонстрируя наличие
жизни. От него воняло. Заров быстро поднялся к двери, надавил на кнопку
звонка, снова покосился на бездомного, прикорнувшего между этажами. Дом был
старый, "сталинский", с широкими лестницами, толстыми кирпичными стенами.
Наверное, в подъездах таких домов ночевать куда приятнее, чем в панельных
многоэтажках...
Бомж приподнял голову. Посмотрел... посмотрела на Ярослава, с настороженной
опаской. Женщина, довольно молодая, и даже с остатками красоты. Откуда-то из
глубины тряпья высовывалась маленькая ручка. Женщина ночевала не одна, с
ребенком лет двух-трех.
Заров отвернулся.
Холодно и пусто.
Так жить нельзя. Есть какая-то незримая граница в судьбе любой страны. Если
она пройдена - то последует расплата. Может быть - кровавая и неправедная.
Может быть, куда более преступная, чем все прошлые несправедливости.
Но если граница пройдена - расплата неизбежна.
Дверь открылась. Заров молча посмотрел на Озерова.
Тимофей Озеров был высоким, из-за этого кажущимся нескладным. Всегда несколько
отрешенным, словно размышляющим параллельно о чем-то постороннем... решающим
уже много лет в уме теорему Ферма, например.
- Привет, Тима.
- Проходи, - Озеров вел себя так, будто они не виделись максимум пару недель.
Заглянул через плечо Ярослава, молча втянулся обратно в квартиру, покачал
головой: - Да... Проходи.
Он неуверенно затоптался в длиннющей сумрачной прихожей, словно это он пришел
в гости, а не Заров. Выпинал из-под вешалки груду разнокалиберных тапочек,
потер лоб.
- Ну... ты проходи пока...
Озеров двинулся по коридору в свою комнату с такой целеустремленностью, словно
ему надо было скрыть от посторонних глаз шпионскую радиостанцию или станок для
печати фальшивых долларов.
Ярослав переобулся, отошел от двери. Вынырнувшая из гостиной громадная рыжая
псина задумчиво подошла к нему. По уверению Озерова она была дворнягой, но
Ярославу собака напоминала только кавказских овчарок. Впрочем, те, кого хозяин
впускал в квартиру, из категории добычи ею временно исключались.
Он подставил псу руку, тот молча ткнулся в ладонь, и отошел, стегая хвостом по
стенам. Мощная псина. Ярослав таких обожал.
Озеров уже вернулся обратно. Отпихнул с дороги пса, заметил:
- Тебя Скицын искал. Он, вроде, считал, что ты к нему зайдешь.
- Степка сегодня занят, - не раздумывая соврал Заров.
- А... ну проходи в зал, чего топчешься... - Тимофей задумчиво посмотрел на
него. - Слушай, вид у тебя... болеешь?
- Устал с дороги.
- Вино пить будем?
- А у тебя есть сомнения?
Озеров усмехнулся. Любовь к "плебейским" сладким винам была их общим коньком.
- Ну и как "серебристый мускат"? Нашел?
Ярослав покачал головой.
- Забудь. Я выяснял у главного винодела Казахстана. Виноградники вырублены,
"серебристого" не предвидится.
- Обидно... - искренне отозвался Тимофей.
Заров сел в кресло, на пол рядом немедленно плюхнулась собака, придавив ноги.
- Ладно, будем пить массандровскую мадеру. И расскажешь, как тебя занесло в
Москву, - Озеров вышел.
Ярослав посмотрел на пса. Тихо спросил:
- Врать будем?
Собака молчала, шумно дыша, и глядя в глаза.
- Будем, - перевел ее взгляд Заров. - Работа такая.

Скицин на памяти Ярослава не пьянел никогда. Или почти никогда. Скорее всего,
из-за массы.
Сейчас, разливая остатки водки, он увлеченно говорил:
-...решил я, после таких совпадений, заняться исследованиями художественных
текстов с точки зрения их совпадения.
- Плагиат вылавливать? - Визитер потянулся к рюмке.
- Нет, зачем плагиат? Плагиат вы друг у друга ловите, это ваша
профессиональная болезнь и любимое развлечение... Сейчас... - Степан открыл
стол, принялся рыться в нем, выволакивая на свет какой-то невобразимый хлам:
тетрадки, мотки разноцветных проводков, еловую шишку, связку рыжих от ржавчины
ключей, стеклянные шарики.
- Подобные сокровища я собирал классе в первом... или во втором, - заметил
Визитер.
- Ага, с тех пор и копится... - Скицин пожал плечами. - Все как-то недосуг
выкинуть... О!
Он выхватил какой-то лист, уселся обратно, торжествующе поднял палец:
- Слушай и сравнивай!
- Я весь внимание.
- "Иногда я во сне покушался на убийство. Но знаете, что случается? Держу,
например, пистолет. Целюсь, например, в спокойного врага, проявляющего
безучастный интерес к моим действиям. О да, я исправно нажимаю на собачку, но
одна пуля за другой вяло выкатываются на пол из придурковатого дула."
- Красиво, - признал Визитер. - И что?
- Фрагмент второй! - изрек Скицин. - Сравнивай! "Пистолет хлопнул негромко и
как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив, отошел назад,
выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон." Так-так-так...
так... во! "Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним пуля. Она
ударилась о мокрое пальто..."
- "И упала в снег", - закончил Визитер. - И в третий раз герой стрельнул, и
снова пистолет сработал с томительным бессилием...
- Молодец, - Степан отложил листок, скрестил руки на животе. - Здорово?
- И что с того? Любой писатель мнит себя господином реальности... когда пишет.
И понимает, что мечтам его не сбыться... что пули выкатятся из дула, и
запрыгают по снегу.
Скицин ехидно усмехнулся.
- Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать - как господа писатели,
независимо друг от друга, используют сходные образы в эмоционально значимых
моментах повествования. Шикарная будет статейка!
- Дождешься, что господа писатели, с их эмоциональностью, скинутся, и наймут
киллера. Чтобы он он попугал как следует известного психолога.
Степан вздохнул:
- Кровожадный вы народ, литераторы... Если уж нанимать, так чтобы убил.
Дешевле выйдет.
- Ты что, серьезно?
- Конечно. Попугать, сломать пару ребер - это ведь не разовая акция. Надо хотя
бы дважды прийти. Соответственно и цена выше.
- Не предполагал. Откуда ты знаешь?
- От одного клиента. У него на почве бизнеса такой невроз попер... даже жалко
мужика... немного.
- Степан... - Визитер откинулся в кресле. В голове шумело. Было тоскливо и
сумрачно. - Тебе нравится наш мир?
- Ты о чем?
- О жизни.
- Я что, похож на идиота? Нет.
- А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает в свои руки власть
над миром? Хороший человек, желающий миру добра.
- На "хоррор" потянуло? - Степан оживился. - Я бы отнесся крайне отрицательно.
История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток имен людей, желавших
всеобщего блаженства?
- Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке. Никакого насилия...
даже никакой явной власти. Просто мир, непроизвольно, начинает подстраиваться
под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье.
- Это еще хуже, - быстро ответил Скицин. - Явного диктатора-благодетеля
шлепнули бы... или распяли на торопливо сколоченном кресте. Тайный правитель,
исподволь навязывающий свою волю человечеству - куда страшнее.
- Да почему?
- Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли?
- Себя.
Скицин замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера.
- Вот оно что... ну извини. Недооценил. Ты такой кошмар придумал, что меня пот
прошиб.
- Почему? Ты сам хотел бы стать... стержнем цивилизации? Ее душой?
Степан кивнул:
- Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе.
- Степан, давай чуть конкретнее.
- Да ты что, Ярик... Славик. Рехнулся? Механик наших душ, ты подумай немного!
Власть над миром! А в руках - не танки и дебилы в касках, а пружинки, которые
двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится на миллиардах то, что тебя в
детстве не брали играть в футбол, а в юности завалили на экзамене?
- Не знаю!
- И я не знаю. Но все, все что было с тобой - оно не исчезло никуда. Оно
где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! И править
будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тот оскал
темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского, до маньяка,
приговоренного к расстрелу! Человек - не господь Бог, который безгрешен...
впрочем этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому - это еще та
проблемка!
- Богохульник.
- Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром.
- Не уверен. Скажем так, были в истории личности, которые становились подобной
душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивал общая отсталость мира...
- Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость... хм. Слава! - Скицин перегнулся
через столик, покачал пальцем: - Я в одной статье прекрасный пример вычитал...
Помнишь историю про доктора Джекиля и мистера Хайда?
- Ну.
- Что совершил страшный и жуткий Хайд, воплотивший для Стивенсона все мыслимые
пороки души человеческой?
- Убил кого-то.
- Да. Убил. А еще пнул ребенка. Тебе не кажется показательным, что хорошему
писателю и великолепному фантазеру Стивенсону даже в голову не пришло, что его
мерзкий Хайд может ребенка убить? Чем дальше развивается цивилизация, чем выше
ее нормальный моральный уровень, со всяческой заботой об экологии, простуженых
китах, бездомных кошечках и прочих стареньких бабушках, тем чудовищнее
становится противоположный полюс. Допустимое зло. Представимое зло! Да, люди в
целом становятся лучше, чище, милосерднее. Но - как расплата за эту принятую
всеми мораль, за декларируемые ценности и заповеди, растет темный клубок,
прячущийся в душе. Есть у меня коллега, очень хорошая девушка. Как-то мы с ней
общались на сходную тему... и я спрашиваю: "За какую сумму ты бы могла убить
человека?" Ну, пообсуждали кандидатуру, сошлись на мне самом, как индивидууме
приятном и симпатичном. Она меня в миллион долларов оценила. В общем, даже
приятно стало, киллеры и за десятую процента этой суммы работают... Потом
обсудили вопрос с убийством невинного ребенка. Ну, тут, кажется, она больше бы
попросила. Но! Ты понимаешь - все допустимо для современного человека! Все! За
самые заурядные баксы, которые она, в общем-то, умеет зарабатывать! Куда до
нас инквизиции и гестапо! Им хоть приходилось оправдываться перед собой - это,
мол, "еретики", а это - "недочеловеки". Нам же никаких оправданий не надо,
только цену назови! Для того, чтобы сделать маленький персональный рай и
потешить неудовлетворенные мечты. А если перед тобой не мешок с капустой будет
лежать, а власть над миром... Славик! Все станет допустимо! Все! Без
ограничений!
Скицин перевел дыхание. Встал, откинул дверцу бара, задумчиво посмотрел на
бутылки. Негромко сказал:
- Вот почему я надеюсь, что никто и никогда не даст мне... или тебе...
возможности творить добро в мировом масштабе. Счастье для всех... и пусть ни
один обиженный не уйдет...

                                     5.
Как тихо и хорошо...
Анна держала Марию за руку. Они шли по саду, и никого, никого не было вокруг.
- Мы как две сестры, - сказала Анна. - Правда?
Мария кивнула, рассеянно и задумчиво. Что-то ее угнетало, и Анну ее печаль
мучала больше, чем любая своя беда.
- Может быть, мы не будем сегодня... встречаться с ними?
- Нет, - Мария строго посмотрела ей в глаза. - Нельзя уходить от судьбы.
- Хороший день, - жалобно сказала Анна. - Они ведь не здесь встретятся, да?
- Они прийдут сюда. Посланника Тьмы ранят, он будет убегать. Он уже убегает, а
Шедченко идет следом, - Мария остановилась, обняла ее за плечи, привлекла к
себе: - Анна, нам надо сделать выбор...
- Какой?
- Очень много врагов, Анна. Мы можем победить... можем их убить. Но есть и
другой выход, сестра.
- Я понимаю, - Анна кивнула. - Но... он так нас ненавидит.
- Шедченко не способен любить. Он не захочет прощения и света.
- Не понимаю, - тихо ответила Анна.
- Ты поймешь, - пообещала Мария.

Не было сил. Карамазов все-таки остановился, перетянул раненую руку, но крови
было потеряно слишком много.
Его клонило в сон, словно после самой напряженной тренировки. Сможет ли
полковник его догнать, выследить... ведь и ему приходится остерегаться
милиции...
Все едино. Даже если сад не оцеплен, если он сможет выйти и поймать машину...
нет, чушь. Никто не остановит окровавленному человеку.
От тоски и бессилия хотелось кричать. Илья уже не бежал, шел, в глазах
темнело. Потом он увидел девушек, и остановился.
Посланница Добра.
Все-таки и остальные решили вмешаться...
Илья поднял "стечкин" и оскалился в горькой улыбке. Как бы там ни было - часть
задания он выполнит.
Посланница медленно пошла к нему. Следом, чуть отставая, явно напуганная,
двинулась девушка-прототип.
- Ты умираешь, - сказала Посланница. Без того напора и убеждения, без той
веры, что была ее оружием. Просто констатируя факт.
- Может быть, - Илья сделал шаг, прислонился к дереву. Снова улыбнулся. - Но
ведь - не один!
- Я могу спасти тебя.
Это было сказано просто, слишком просто для обмана. Опять-таки - только факт.
- Что это даст мне? - Илья повел стволом. - Стой. Ближе... нельзя.
Посланница остановилась.
- Жизнь. Прощение.
- Я ни в чем не виновен.
- Знаю. Ты сам жертва, Илья. И я могу дать тебе прощение... прощение и жизнь,
новое служение.
- Я уже служу!
- Не все ли равно для тебя, кому служить?
- Нет. Не все равно. Я несу миру свободу... право каждого - быть собой. Не
зависеть... от догм. Ты...
- Что ты знаешь обо мне? - девушка села на корточки, зачерпнула ладонью мокрую
листву. - Сядь, тебе тяжело...
- Я помню твои визиты...
- Помнишь ли, Илья? - девушка смотрела с иронией, с насмешкой... все они
насмехаются... но почему-то не было привычной ярости...
- Да! "Возлюбите друг друга", "простите друг друга", "повинуйтесь заповедям
моим"... - Карамазов засмеялся. - "Не убий", "не прелюбодействуй"... почему
так много "не"? Где они, твои заповеди, а? Их чтут... словно музейный хлам.
Кто верит в них, в твои законы?
- Кто сказал тебе, что они - мои?
Карамазов замолчал.
- Было время той доброты. Настало время иной.
- В чем разница?
- Я не даю скрижалей. Я несу свободу... свободу добра и милосердия. Свет новой
доброты, которой жаждет мир, - Посланница Добра протянула руку, коснулась его
щеки. - Приди к ней, к моей вере. К моему добру. К моей любви.
Илья потряс головой. Все сильнее и сильнее туман в глазах... не тьма -
туман... серость, красочная бесцветность.
- Ты обманываешь, - сказал он. - Обманываешь!
- Зачем? Правда - мое оружие. Правда лучше лжи, Илья. Она убедительнее.
- Ты хочешь законов... правил... рамок...
- Зачем? Моя любовь не знает границ. Мое милосердие прощает всех. Моя доброта
не делает различий между невинным младенцем и тобой. Ни различий... ни
снисхождений.
Девушка наклонилась к Илье, отстраняя оружие, заглядывая в глаза. Карамазов
вздрогнул от прикосновения.
- Дурачок... - прошептала она. - Ни тебе, ни мне - не победить в одиночку. Мы
крайности... мы пугаем людей... Только вместе, только соединившись, мы дадим
миру истину. Новую Доброту и новую Свободу.
- Так кто же из нас победит?
- Ни ты, и ни я. Тьма твоя станет светом, и свет мой проникнет во тьму. Зачем
ненавидеть, когда можно любить? Мы дадим миру его... подлинного хозяина и
Посланника. И он сотрет границу между светом и тьмой, принесет такую любовь и
свободу, которую они жаждут.
- Я не смогу, - прошептал Илья. Признаться было страшно, но он все же
закончил: - Я... никогда не мог...
- Со мной ты сможешь, - в глазах Посланницы было обещание. - Не бойся. Вместе
мы можем все.
Илья прикрыл веки. Прошептал:
- Но я умираю.
- Я спасу тебя.

                                     6.
Аркадий Львович шел впереди. Кирилл вдруг подумал, что Посланник Знания похож
на старую охотничью собаку... отчаянно пытающуюся взять след.
Сад был слишком большой. Удивительно безлюдный для неожиданно погожего дня.
Что они тут ищут... убийца давно уже скрылся, растворился в городск