Ответа я не знал. Быть может, все еще могло вернуться на круги  своя.
Или нет. Собственно, мне сейчас было не до того.
   Что есть судьба?
   Моя судьба  в  том,  чтобы  держать  в  руках  все  семнадцать  колец
вероятности и не знать, что делать с ними дальше. Пешка по  имени  Антон
Зуев дошла до края доски и  теперь  имеет  право  превратиться  в  любую
фигуру. Даже в игрока. Даже в судью, оценивающего эту партию.
   Что же мне делать? Куда уведет меня дальше этот путь?
   Ясно только одно: становиться великим, всемогущим и бессмертным я  не
желаю.
   Или желаю? Снова стать  молодым,  сильным,  здоровым.  Вычеркнуть  из
книги бытия всю ту мерзость, что сейчас процветает во всем мире.  Войны,
нарко-мафию,  убийства  и  даже  мелкое  хулиганство...  Все  это  можно
искоренить, если принять свою судьбу.
   Хочу ли я этого? Да. Хочу!
   Благими намерениями выстлана дорога в ад. Избитая истина.  Но  сейчас
она как нельзя более кстати.
   Превратить человечество в рабов, дабы огнем и мечом создать из лучших
членов нашего разлагающегося общества ядро нового мира?  Стать  тираном,
готовым  жестоко  карать  всяческое  вольнодумство  и   протест   против
божественной воли?
   Нет. Это не мой путь. Это - дорога Долышева.
   Взвалить  на  свои  широкие  божественные  плечи  все  тяготы  жизни,
предоставив людям идти по жизни в вечном танце  счастья  и  радости,  не
заботясь о хлебе насущном? Создать идеальные условия  для  жизни  и  тем
самым лишить человека всего  человеческого?  Лишить  людей  права  самим
ковать свою жизнь и самим принимать решения?
   Все-таки не зря Господь изгнал Адама и Еву  из  рая,  предоставив  им
самим тащить на  своем  горбу  ношу  ответственности  за  себя  и  своих
близких. Правильно он сделал. Иначе жили бы сейчас люди в  раю  на  всем
готовеньком и пускали слюни от радости.
   Или же, если сформулировать иначе...
   Все-таки именно труд сделал из обезьяны человека. В тот момент, когда
наш далекий предок взял в руки палку,  чтобы  решить  насущную  проблему
пропитания, сбив с дерева какой-нибудь орех, именно тогда  он  и  сделал
свой первый шаг к человеческому обличью. Лишить  человека  необходимости
ворочать мозгами - значит убить в нем разум, убить то самое  нечто,  что
сделало поднявшегося на задние лапы примата человеком.
   Хочу ли я править царством быстро-быстро деградирующих обезьян?
   Правильно  поступили  те,   кто,   приняв   силу   семнадцати   колец
вероятности, оставили многострадальное человечество в  покое.  Они  ушли
куда-то в далекие миры, в другие измерения, в астральное пространство...
Не знаю, куда там еще. И они были правы.
   Если за стадом присматривает вооруженный берданкой пастух,  то  овцам
нет необходимости беспокоиться о неожиданном появлении волков.
   А может быть, правы те, кто совсем не принял божественности,  хотя  и
держал в руках все для этого необходимое?
   Я снова  взглянул  на  разложенные  на  столе  металлические  ободки.
Прошелся по ним пальцами,  ощущая  приятный  холодок.  В  воздухе  почти
чувствовался пьянящий аромат силы.
   Но эта сила не для меня.
   Прикасаясь к кольцам, я на миг ощущал нечто вроде  мгновенного  удара
током, а потом в меня широкой волной врывался поток эмоций  уже  умерших
людей. Последний отпечаток былой личности.
   Иногда я мог даже догадаться по этому  буйству  чувств  о  том,  кому
раньше принадлежало то или иное колечко.
   Спокойная   доброжелательность   Михаила   Шимусенко.   Рвущее   душу
одиночество    Олии    Саччи.    Расцвеченная    какой-то    полудетской
восторженностью  аура  бесконечного  ожидания  Майка  Кохена.  Усталость
Рональда Астона...
   Слившиеся воедино в самых причудливых сочетаниях неуемное любопытство
и  холодный  прагматизм,  детская  романтическая  натура  и  эгоистичное
самолюбие,  жестокая  готовность  и  стальной  характер.  Кольца  Романа
Долышева. Все три.
   Четырнадцать  колец  вероятности,  которые  в  любой  момент   готовы
объединить свои силы вместе с тремя моими колечками и превратить  Антона
Зуева в Величайшего, Всемогущего, Всезнающего, Вездесущего... И дать еще
много-много иных "В".
   Но эта ноша не по мне.
   Я сгреб кольца трясущейся рукой и, нанизав их все на  нитку,  повесил
себе на шею это весьма оригинальное ожерелье.
   Казалось бы, все кончено. Но нет. У  меня  еще  оставалось  несколько
неоплаченных долгов. И один из них можно было отдать прямо сейчас.
   Я осторожно устроился прямо на полу, прислонившись спиной к  холодной
стене, и попытался расслабиться. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул, чувствуя
ровную размеренную пульсацию колец вероятности.
   Пора.
   - Выходи, - негромко попросил я. - Выходи... Оставь меня.
   Что-то слабо шевельнулось внутри моей  руки.  Казалось,  будто  нечто
живое и дышащее внезапно пробудилось от  долгого  сна  и  теперь  желает
выбраться наружу.
   - Выходи.
   Боли почти не ощущалось. Я только услышал какой-то сухой треск, будто
что-то разорвалось, а потом  по  руке  скользнуло  покинувшее  мое  тело
кольцо вероятности. Упало на пол. Зазвенело.
   Я чувствовал, как по моему предплечью стекают теплые  струйки  крови,
но глаза не открывал.
   Ведь это еще не все.
   - Выходи... Выходи... Оставь меня.
   Никогда, никогда, никогда Антон Зуев не желал становиться мазохистом.
Однако вот пришлось.
   Я сидел на кровати в  дешевом  гостиничном  номере  и,  тяжело  дыша,
разглядывал изуродованный кольцом вероятности палец. На коленях  у  меня
лежал большой мясницкий нож, наточенный до остроты бритвы.
   Ой как не хочется. Сейчас бы весьма пригодились парочка ампул  морфия
или чего-нибудь подобного. Но чего нет, того нет.
   Надо действовать  быстрее,  прежде  чем  я  смогу  придумать  десяток
убедительных причин не делать этого. Нельзя терять ни секунды.
   Трясущейся рукой я вытер со лба капли пота. Достал носовой  платок  и
расстелил его на столе. Водрузил  туда  свою  искалеченную  вероятностью
левую руку. Поднял  нож.  Осторожно  протер  лезвие.  Вздохнул  еще  раз
напоследок. Поморщился.  Снова  вздохнул...  Все,  Зуев,  кончай  тянуть
резину.
   Я поднял руку, стараясь держать нож по возможности более ровно. Потом
на мгновение прикрыл глаза, мысленно вознося молитву, и...
   Хруст...
   А-а-а-а... Ой-ой-ай!... Больно!... Как я ухитрился не заорать в голос
и переполошить при этом всех вокруг? Я не знаю. Наверное, повезло.
   Привыкай, Зуев, к слову "повезло". Теперь у тебя на руках больше  нет
ни единого кольца вероятности, и случайность снова точит  на  тебя  свои
острые зубки.
   Повезло... Ха! Врагу бы не пожелал такого везения.
   Вздрагивая от  боли,  я  кое-как  замотал  руку  несвежим  бинтом  и,
судорожно сглатывая, уставился на свой отрубленный палец.
   Теперь бы еще собраться с  духом  и  выковырять  из  него  колечко...
Побыстрее бы. Ведь у меня еще остались кое-какие дела.
   Соберись, Зуев. Не ной. Ты же мужик!
   Но как же мне больно...

***

   Снежок. С неба неторопливо сыпался снежок. Зима. Скоро уже зима.
   Я  медленно  брел  по  улицам  Екатеринбурга,   оставляя   следы   на
свежевыпавшем снегу. Хмурое небо смотрело на меня сверху.  На  меня.  На
самого большого дурака на Земле.
   Я ждал той встречи,  которая,  как  всегда,  была  мне  предначертана
судьбой. И она, конечно же, состоялась.
   Слепая судьба  никогда  не  ошибается.  Так  же,  как  и  случай.  Не
ошибается, даже если кольца вероятности здесь ни при чем.
   - Здравствуй, Антон.
   - Здравствуй, Михаил. Ты изменился.
   - Ты тоже.
   Я медленно кивнул и, повернувшись,  двинулся  дальше,  по-стариковски
шаркая ногами. Мой собеседник молча пристроился рядом. И мы вместе пошли
сквозь вечерние сумерки, припорошенные пеленой свежевыпавшего снега.
   - Мне говорили, что ты жив, но я, признаюсь, не очень в это верил.
   - А теперь веришь? - со слабой улыбкой спросил Михаил Шимусенко.
   - Теперь верю.
   Чуть повернув голову,  я  скользнул  взглядом  по  худой  изможденной
фигуре Михаила, отметив неестественно бледное лицо и  испарину  на  лбу.
Как бы ни храбрился ты, Шимусенко, но я не поверю, что  тебе  так  легко
дается эта прогулка. Готов спорить, ты и так до самых  бровей  накачался
болеутоляющим.
   И все это только ради того, чтобы встретиться со мной лично.
   В другое время я был бы удивлен  такой  самоотверженностью  и  весьма
польщен проявленным по отношению к несчастному Антону Зуеву уважением. В
иное время, но не сейчас. Сегодня же мне все  было  безразлично.  Город,
улица, снежок под ногами. Все это совершенно не задевало мои чувства.
   Я просто брел  по  городу,  направляясь  куда  глаза  глядят.  Михаил
довольно  долго  тяжело  топал  рядом,  подстраиваясь  под  мой  шаг  и,
наверное, ожидая, что я что-то ему поведаю. Но я молчал. И, наконец,  он
не выдержал:
   - Антон, ты победил. Ты одолел Долышева. Ты сейчас несешь  в  кармане
мое кольцо - после стольких лет симбиоза я его просто  чувствую.  Вполне
очевидно, что все остальные кольца вероятности тоже  там...  Скажи  мне,
Антон, что ты собираешься делать?
   - Кольца Бога? - спросил я его. - Или Глаза Дьявола?
   И, видя его смущенное непонимание, пояснил:
   - Чем по своей сущности являются кольца вероятности? Добром или злом?
Кольцами Бога или Глазами Дьявола? Какое имя более правильно?
   -  Ну  ты...  -  Михаил  запнулся  и  вполголоса  прошипел   какое-то
ругательство. Я машинально отметил исказившую его лицо гримасу  боли  и,
не поворачиваясь, замедлил шаги. - Я не знаю, Антон. И, наверное,  никто
не знает... Может быть, Долышев знал...
   - Нет, и он не знал. Он только думал, что знает,  но  не  знал.  -  Я
остановился  и,  подняв  руку,  поймал  на  ладонь  снежинку,   тут   же
превратившуюся в капельку воды. - И я не знаю...
   Михаил терпеливо ждал.
   - Поздно, - прошептал я. - Уже слишком поздно. Я  уверен  в  этом.  Я
отказался. Я мог... Я мог бы сделать все.  Я  смог  бы  даже  воскрешать
мертвых. Я стал бы всемогущим... -  Повернувшись  к  Шимусенко,  я  вяло
махнул рукой в сторону будто бы прогуливающихся  по  тротуару  парней  в
кожаных куртках. - Убери своих людей, Михаил. И снайпера с крыши  можешь
отозвать. В этом нет нужды.
   - Ты...
   - Сделай, как я прошу, Михаил. И тогда мы поговорим.
   Он долго-долго смотрел на меня, а потом, кивнув, вытащил  из  кармана
своего плаща сотовый. Я подержал телефон, пока Шимусенко тыкал  пальцами
своей единственной руки в подсвеченные  изнутри  полупрозрачные  кнопки.
Потом ждал, пока он вполголоса беседовал с  каким-то  Дмитрием,  убеждая
его убрать своих людей.
   Михаил убрал телефон и кивнул.
   - Последние останки былого могущества Братства? - с  иронией  спросил
я.
   - Можно сказать и  так...  Антон,  ты  хотел  поговорить?  Говори.  Я
слушаю.
   Я тяжело вздохнул:
   - На самом деле, Михаил, нам  не  о  чем  говорить.  Я  просто  хотел
передать тебе один небольшой подарочек...
   И я,  расстегнув  куртку,  медленно  вытащил  на  свет  божий  связку
негромко позвякивающих колечек. Посмотрел на  них  в  последний  раз,  а
потом надел это самое дорогое в  мире  ожерелье  на  шею  остолбеневшему
Михаилу Шимусенко.
   - Забирай. Делай, что хочешь. Можешь возродить былую  мощь  Братства.
Можешь создать что-нибудь новое. Бери их. Владей. Выбирай путь по своему
усмотрению. С меня хватит.
   Я стоял и смотрел на то, как Михаил, все еще  не  полностью  придя  в
себя, шевелит губами, скосив глаза себе на грудь.
   -   Четырнадцать...   пятнадцать...   шестнадцать...   Антон,   здесь
шестнадцать колец. Еще одно... Оно у тебя?
   Я некоторое время молчал. А что я мог ему  сказать?  Что  Антон  Зуев
решил распорядиться  судьбой  всех  грядущих  поколений?  Что  он  решил
спутать  великий  план  неведомого  создателя  этих  колечек,   разрушив
единство  семнадцати  колец,  оставив  на   Земле   только   шестнадцать
металлических ободков?
   - Больше не будет богов,  -  доверительно  поведал  я  недоумевающему
Шимусенко.
   Отныне колец будет только шестнадцать. Никогда больше  не  повторится
история  Романа  Долышева,  непризнанного  гения,  возжелавшего   встать
вровень с Господом Богом. Шестнадцать колец. И мое собственное  колечко,
которое я таскал на запястье почти четыре месяца.
   О нет. Я не уничтожил свое кольцо каким-нибудь  варварским  способом,
сунув его под кузнечный пресс или растворив в концентрированной кислоте.
Я знал, что в таком случае рано или поздно этот кругляш вернется к людям
и снова начнет наводить свои порядки.
   Я решил проблему раз и навсегда, не уничтожив кольцо, а поместив  его
туда, откуда достать эту штучку будет не так уж и просто.
   Два дня  назад  с  Байконура  стартовала  очередная  ракета-носитель,
вытолкнувшая на орбиту какой-то спутник или зонд. Я был там. Я видел.
   А еще я знал, что этот спутник моими скромными усилиями получил заряд
вероятности, который  рано  или  поздно  заставит  его  потерпеть  некую
аварию. Неизбежный взрыв выкинет некий металлический ободок в пустоту  и
принудит его затеряться в глубинах Солнечной системы.
   Попробуйте-ка  отыскать  столь  незначительный  кусочек   металла   в
безбрежном мраке космоса.
   Но объяснять все это Шимусенко я  не  собирался.  Пусть  думает,  что
хочет...
   Больше не будет богов.
   Криво улыбнувшись, я поднял голову и посмотрел на небо.
   - Я отправляюсь домой, - негромко сказал я хмурому осеннему вечеру. -
Я хочу спокойно жить и больше никогда не вспоминать о Братстве. Я больше
не хочу видеть кольца вероятности. Я больше не желаю даже  вспоминать  о
них. -  Я  взглянул  на  внимательно  прислушивающегося  к  моим  словам
однорукого человека, которому  я  только  что  подарил  всю  власть  над
планетой. - Одна небольшая просьба: никогда больше не попадайся  мне  на
глаза, Михаил. Прощай. И удачи тебе.
   Я повернулся и пошел дальше, мгновенно затерявшись в белесой  снежной
круговерти.

ЭПИЛОГ

   Топая по улице, я даже не пытался скрыть  своего  нетерпения,  и  это
можно было понять. Еще бы. Ведь я шел домой.
   Домой!
   Ноги сами несли меня мимо таких знакомых и родных ларьков, скамеек  и
мусорных контейнеров. У одной из расположившихся на площади  торговок  я
приобрел немного семечек и теперь оставлял за собой след из брошенной на
тротуар шелухи. Я торопился домой, проходя мимо школы, мимо  старенького
здания городского рынка, мимо серых безликих пятиэтажек.
   Я был почти счастлив. Впервые за последнее время я был  бы  счастлив,
если бы не одно  "но".  Там,  глубоко  внутри,  меня  продолжал  терзать
червячок сомнения и страха.
   Ольга. Как там Ольга?
   И пусть Долышев перед смертью брякнул мне, что моя Оленька жива... Но
ведь он мог и соврать!
   Я невольно ускорял шаг, торопясь вернуться под родную крышу и  обнять
свою любимую жену, которую не видел вот уже почти четыре месяца.
   Да. Цифра наводила на размышления. Вся эта заварушка началась в июле.
Сейчас уже твердо ступал по земле ноябрь.
   Может быть, Ольга уже "похоронила" меня?
   Вот и  наша  родимая  пятиэтажечка.  Здесь,  в  третьем  подъезде  на
четвертом этаже живем мы с Ольгой. Вернее, жили  до  того  момента,  как
этот паразит Рогожкин со своими дружками не разнес нашу милую  и  уютную
квартирку. Михаил тоже участвовал в этом весьма и весьма деятельно. И за
это я ему уже сказал большое-пребольшое "спасибо".
   Проклятущее Братство.  Проклятущее  кольцо  вероятности.  Проклятущий
Роман Долышев, все это затеявший. Они погубили  мою  тихую  и  спокойную
жизнь, швырнув меня в жестокий хаос своей бессмысленной разборки. Они...
Они...
   Забудь, Зуев. Все уже кончено. Братство погибло.  Кольцо  вероятности
больше не будет отравлять твою жизнь. Долышев мертв. Все кончено.
   Я торопливо вошел в подъезд,  поздоровавшись  с  теткой  Клавой,  как
всегда возившейся со своими внучатами. Насколько я  понял,  детишкам  не
терпелось с ног до головы вывозиться, забравшись в грязную дыру  подвала
и поиграть там во что-нибудь весьма завлекательное. Например, в  прятки.
И  только  беспримерные  усилия   бабушки   удерживали   их   от   этого
необдуманного поступка.
   - Здравствуйте, теть Клава...
   Она подозрительно уставилась на меня и недоуменно моргнула. То ли  не
ожидала увидеть возвращающегося домой Антона Зуева, то ли не поняла, кто
это с ней поздоровался. Не признала то есть. И верно. У  меня  самого  в
голове не укладывалось, как молодой сильный парень Антон Зуев  всего  за
четыре месяца превратился в тощего  пожилого  мужика  с  холодным  лицом
убийцы и тронутыми сединой волосами. Слава Всевышнему, что  не  все  еще
так плохо. До того, как я снял кольца, было еще хуже. Тогда я был вообще
стариком, хотя и сейчас на глаз мне можно было дать  лет  на  пятнадцать
больше, чем на самом деле.
   Блин горелый. Может быть, Ольга и смотреть не захочет в сторону этого
старикашки, в которого вдруг превратился ее муж?.. Нет. Нет,  такого  не
может быть. Я же люблю ее!
   Хорошо  еще,  что  моя  изувеченная  кольцами  левая  рука,  кажется,
начинает подживать. Вполне возможно, что скоро я смогу даже шевелить ею.
Глубокие рваные  раны  зарубцевались,  язвы  исчезали  одна  за  другой,
белесая кожа сползала клочьями, являя под собой нормальную живую плоть.
   Надеюсь, со временем все придет в норму, и я снова  смогу  полагаться
на эту конечность. Хотя, конечно, отрубленный палец не вернешь. И  шрамы
останутся. Шрамы на теле и, конечно же, в душе.
   Добравшись до четвертого этажа, я несмело подошел к двери и,  подавив
внутреннюю дрожь, нажал  на  кнопку  звонка.  И  не  услышал  ни  звука.
Проклятье! Опять звонок не пашет. Я ткнул в кнопку еще раз, не добившись
никакого эффекта. Постучат. Подождал минуту. Постучал снова.
   Ответа не последовало. Никто не торопился принять заблудшего Антошу в
свои объятия. Никто даже не собирался открывать дверь.
   Отбросив всякие приличия и отгоняя от себя разные нехорошие мысли,  я
затарабанил в дверь кулаком.
   В голову лезла всякая пакость. Я... Ольга... Что?.. Нет, не думай  об
этом, Зуев. Она просто ушла в магазин, вышла на пару минут  поболтать  с
подругами, захотела прогуляться в парке, отправилась на  работу...  Хотя
какая к чертям работа - сегодня же воскресенье.
   Оля... Где ты?.. Что с тобой?..
   В  сердцах  шибанув  неповинную  дверь  ногой,  я  всерьез  уже  было
задумался о том, чтобы раздобыть где-нибудь фомку и...
   - Ты че хулиганишь?  А  ну  проваливай  отсюда,  пока  я  милицию  не
вызвала!
   Я резко обернулся, машинально нащупывая  рукой  пистолет  и  даже  не
вспомнив, что избавился  от  этой  дряни  еще  в  Иркутске.  А  потом  я
встретился взглядом с глазами тети Клавы. Видимо, видок  у  меня  сейчас
был такой, что... Во  всяком  случае,  эта  несгибаемая  старушка  вдруг
попятилась и, прижавшись к стене, что-то беззвучно пробормотала.
   Постаравшись унять всколыхнувшееся  в  душе  раздражение  -  наследие
Федора Рогожкина, - я глубоко и шумно выдохнул. Опустил взгляд.
   - Теть Клава, где Ольга? Скажи мне, что с ней? Пожалуйста...
   Она медленно отступала, не сводя с меня настороженного взгляда.
   - А ты кто такой? Кто ты такой?.. Ничего я не знаю... Спроси у Семена
Ивановича. Он в тридцать шестой квартире...
   - Я знаю, где живет Иванович, - негромко  сказал  я,  вновь  поднимая
голову и грустно улыбнувшись перепуганной соседке, которая явилась сюда,
чтобы навести справедливость, а нарвалась на  такого  кровавого  убийцу,
как я.
   - Постой... Ты... Антон? Антон Зуев?
   - Собственной персоной. - Я шутливо поклонился.
   - Но как... Антоша... Я не верю глазам... Ты же... Антон, как это?
   - Слишком много всего случилось, - вздохнул я. - Теть Клава, где Оля?
Она в порядке? Жива?
   - Жива она, Антоша. Жива. Ой, мамоньки, что делается на свете...
   - Теть Клава, где она? Теть Клава... Пожалуйста...
   - Ой, Антоша, ты же не знаешь. Она ведь квартиру купила. Сказала, что
здесь жить больше не  может  п