о-то,   пинком
распахнув дверь, ворвался внутрь, строча из автомата. И хорошо еще,  что
при этом я все еще находился на полу  -  пули  прошли  выше,  пробуравив
стену.
   Я отреагировал не раздумывая. Просто  схватил  отложенный  в  сторону
ствол и выстрелил.
   Человеческая фигура, освещенная со спины потоком света, льющегося  из
ярко освещенного коридора, скорчилась и медленно осела.
   Наплевав  на  оставшиеся  валяться  на  полу  патроны  и  разряженный
пистолет в своей руке, я шагнул вперед и... замер.
   Я смотрел на лицо только что подстреленного мной  человека  и  ощущал
искреннее желание завыть. Желание упасть на колени и разрыдаться. Ведь я
знал его... вернее, ее.
   Та самая  девчонка-снайпер,  что  бегала  вместе  с  Рогожкиным.  Та,
которую я нокаутировал на лестнице, не захотев принимать на руки  еще  и
ее кровь. Вон и синяк от моего удара все еще не полностью сошел.
   А на этот раз она была мертвой. Мертвой окончательно и  бесповоротно.
И я уже не мог просто оттолкнуть ее и идти дальше.
   Сколько ей было лет? Семнадцать? Восемнадцать?  Господи...  Я  только
что убил ребенка.
   В этот момент я был исключительно противен сам себе.
   Герой всех времен и народов Антон Зуев, борющийся за  свободу  и  при
этом убивающий детишек направо и налево.
   Наплевав на все и вся, я  опустился  на  колени  и  осторожно  накрыл
девчушку каким-то покрывалом, сдернутым с  ближайшего  дивана.  Но  даже
когда ее лицо исчезло под  расшитой  зелеными  лебедями  тканью,  я  мог
различить этот удивленный и немного испуганный  взгляд  навек  застывших
голубых глаз. Я смотрел на это своим внутренним взором. И  понимал,  что
теперь буду видеть эту картину вечно.
   Я сидел и молчал в память всех, кого я так или иначе спровадил на тот
свет. И хотя не все из них заслуживали жалости, но я все же  скорбел  по
ним. И по тому, во что же я превратился. Безжалостный и бескомпромиссный
убийца.  Вышедший  на  охоту  волк-одиночка,  готовый  перервать  глотку
любому, кто встанет у него на пути.
   Мне было плохо. Плохо не физически, хотя телу тоже здорово досталось.
Но больше всего меня беспокоила моя мерзкая душонка.
   Я  просидел  так  минут  пять,  вспоминая  все  свои   многочисленные
прегрешения и искренне желая провалиться сквозь землю от  стыда.  И  все
это время на меня осуждающе смотрели голубые глаза, беззвучно шевелились
губы, посылая  мне  свое  последнее  проклятие,  а  по  простой  вязаной
кофточке медленно расползалось большое кровавое пятно.
   Если бы сейчас кто-нибудь вошел сюда, то смог бы  взять  меня  голыми
руками.  Не  думаю,  что  я  был  в  состоянии  оказать  хоть   какое-то
сопротивление. Да и не стал  бы.  Но  никто  не  вошел.  Никто  даже  не
поинтересовался, кто и зачем здесь стрелял.
   И причина заключалась  не  в  измененной  вероятности  -  мои  кольца
молчали, не подавая  даже  признаков  жизни.  И  даже  ощущение  близкой
опасности вдруг отступило.
   Во всем мире остались только я и моя печаль.
   А потом я увидел еще  одно  видение,  которое  обожгло  меня  подобно
вспышке молнии.
   Оля. Моя Ольга. Оленька. Любимая... Она смотрела на меня точно  таким
же обвиняющим взглядом. И ее губы тоже  шевелились,  произнося  какие-то
неслышимые мне слова. Я смотрел ей в лицо  и  только  в  лицо,  не  смея
опустить глаза и опасаясь увидеть  на  груди  точно  такое  же  кровавое
пятно.
   Ольга.
   Видение исчезло, растаяв в глубине моего разума.
   Оля.
   Я поднял голову. Встал, наклонился и, подобрав два валявшихся у самых
моих ног патрона, перезарядил пистолет.
   Две пули. Две пули против  целого  центнера  свинца,  который  готовы
обрушить на меня засевшие в доме прихвостни Долышева.
   Две пули. Мне хватит и одной,  чтобы  наградить  немца  тем,  что  он
заслуживает, посылая вместо себя на смерть эту девчонку. Ведь он не  мог
не понимать, что я способен положить половину здешних  охранников,  если
дойдет до дела. Почему же он укрылся за  их  спинами?  Почему  не  вышел
навстречу?
   Сейчас я все выясню. Раздам всем сестрам по серьгам.
   Я должен пройти свой путь до конца.
   Обуреваемый  холодной  ненавистью   и   чувствуя,   как   наполняются
неподъемной тяжестью кольца на моей руке, я шагнул вперед и вышел в ярко
освещенный коридор, сразу же заметив  стоящую  метрах  в  пяти  от  меня
человеческую фигуру. Я знал, кто это. Я сразу  же  узнал  его.  Альберт.
Тот, за кем я пришел.
   Он стоял спиной ко мне и, кажется,  не  видел  меня.  Или,  возможно,
делал вид, что не знает о моем присутствии.
   Можно было просто поднять руку и выстрелить, но я не мог. Даже  такие
уроды, как этот, не должны умирать от удара  в  спину.  А  еще  я  хотел
видеть его лицо, прежде чем он поймет, что смерть пришла за ним.
   - Повернись, - окликнул я его. - Повернись...

Глава 16

   - Я тебья ждал.
   -  Знаю.  Тебя  предупредил  тот  пацан,   которого   мне   следовало
пристрелить на месте.
   Альберт медленно покачал головой и ухмыльнулся:
   - А вот и ньет. Менья предупредийль Роман. Он зналь,  что  ты  прийти
сюда. И велель мне ждать.
   - Да хоть папа Карло. Ты ждал меня.  Я  пришел.  Чего  же  ты  теперь
ждешь. Давай, попробуй поднять свой автомат, и я со  спокойной  совестью
разнесу тебе мозги.
   Проклятущий немец только улыбнулся:
   - Нье совсем я  поняль.  Кто  есть  папа  Карльо?  Мнье  это  имя  не
знакомьйо.
   - Не важно. Давай! Чего же ты ждешь? Стреляй. И я клянусь богом,  что
убью тебя.
   - Нье будь такой самоуверенний. У менья - это. - Альберт похлопал  по
висящему на плече автомату. - А у тебья всего  лишь  пистльет  с  двумья
патронами.
   Видимо, я все же позволил удивлению просочиться наружу, потому что он
соблаговолил пояснить:
   - Я видель, как ты заряжайл его. Смотрейл в щелочку.
   Я нахмурился. Видел и не выстрелил? Почему? Он же мог подловить  меня
безоружного и практически беззащитного. Почему он не стал стрелять?
   Очевидно, я чего-то не понимаю.
   - Поймьи, Антон, я нье имею ничего противь тьебя. Я просто  выполняль
приказ Романа. Я нье мог сделать иначе, особьенно в свьете того, что  он
сделаль с госпожой Саччи после того, как она выпускаль тьебя на волю. Но
это нье значить, что я одобряль его действия.
   - Саччи? Олия Саччи? - Я  поджал  губы  и  незаметно  пододвинулся  к
стене, чтобы на нее опереться - стоять становилось почти невмоготу. Ноги
подгибались.
   Почему он не стреляет? Почему пытается что-то  мне  объяснить?  Тянет
время? Возможно. Но я тоже ничего  не  имел  против  этого...  Отдохнуть
немного. Собраться с силами.
   - Нью да. Он же убиль ее. Своими рюками. Обвиниль в измене  и  убиль.
Мисс Олия мертва. И Фьодор мертв. И Ши Чен мертв. Перишел  мертв.  Почти
все наши мертвы. И Старое Братьство. Там тожье самое. Астон мертв. Гротт
мертва. Шимусенко почтьи мертв. Нас, носьящих, остьялось только  пятеро.
Из семнадцатьи. А где остальные? А остальные тю-тю! Вот.
   - Ну и зачем ты мне это сказал?
   - Затьем, чтобы ты зналь, что нье все  готовы  идтьи  за  Романом  на
смерть. Я нье хочу умирать. Я хочу жить.
   - Если бы хотел жить, не связывался бы со мной, - негромко буркнул  я
себе под нос.
   Если Альберт и расслышал, то не подал и виду.
   - Трюдный язык, - вздохнул он. - Тяжьельо  говорить.  Ты  нье  знаешь
немецкий или английский?
   Я молча помотал головой. Он что, возомнил меня гением? Я  не  уверен,
что русский-то знаю, а уж английский или немецкий...
   - Испанский? - с надеждой в голосе спросил Альберт.
   -  Только  русский,  -  бросил  я,  перекладывая  неподъемно  тяжелый
пистолет из руки в руку. Черт... Сейчас бы лечь и больше никогда-никогда
не вставать.
   - Пльохо. Тогда буду говорить корочье... Я хочу, чтобы  ты  всталь  с
нами вместье. Чтобы помог нам...
   - Что? - Я издевательски усмехнулся, услышав именно то, что и ожидал.
- Ты хочешь, чтобы я встал на сторону Обновленного Братства? После того,
что сделал со мной Долышев? После того, как ваши люди стреляли в меня не
один, не два и даже не десять раз? После того, как я своими руками  убил
Рогожкина? Ага, щас! Разбежались!
   - Ньет-ньет. Ты не поньять меня! Не Братьство. Не Роман. Только я, ты
и есчо один чьеловек из Старого Братьства, с которьим я связаться вчера.
Он соглаеьен, что нашье дело пльохо.  Он  соглаеьен,  что  Романа  нужно
остановьить. И я хочью, чтобы ты помог нам.
   Вот этого я никак не ожидал. Это просто...  невероятно.  Если  он  не
врет,  то  значит,  в  сплоченных  рядах  Братства  Долышева  уже  зреет
маленький заговор. Угу. Как я могу это использовать? И могу ли вообще?
   А  Альберт  продолжал  разоряться,  что-то  доказывая  и  все  больше
коверкая русский язык. Я пытался одновременно слушать его и размышлять о
своих бедах. И поэтому, что вполне очевидно, не добился ни в том,  ни  в
другом особого успеха.
   Я только уяснил, что в  рядах  Братства  царит  разброд.  Узнал,  что
расколовшаяся десятилетие назад на две примерно равные части организация
теперь семимильными шагами движется к неминуемому концу,  распадаясь  на
все  более  мелкие  составляющие.  Отделившийся  после   смерти   Астона
североамериканский регион уже вообще  открыто  наплевал  как  на  Старое
Братство, так  и  на  Обновленное.  Сейчас  там  действует  нечто  вроде
крупного международного объединения, которое, согласно  прогнозам,  года
через два неизбежно  распадется  еще  на  десяток  частей,  мутировав  в
обычные мафиозные структуры. Я узнал, что потеряна связь  с  отделениями
Братства в Индонезии, Австралии и  Новой  Зеландии.  Что  там  творится,
сейчас никто не знает. Да и не старается узнать, так как даже в Европе -
историческом сердце Братства удается  поддерживать  порядок  лишь  ценой
громадных усилий.
   Услышал я и то,  что  на  сегодня  в  живых  осталось  только  пятеро
носящих. Одно из названных мне имен я раньше слышал, но, к  счастью,  не
имел удовольствия встречаться с этим человеком лично.  Потом  чернокожий
Майк Кохен. Сам Альберт. Долышев.  И  я.  Все.  Остальные  мертвы,  либо
навсегда выбыли из игры.
   В результате череды беспорядочных стычек  и  нескольких  хирургически
выверенных  ударов  обе  стороны  потеряли  также  и  практически   весь
командный состав посвященных.
   Уничтожены исследовательские центры недалеко от Женевы.  Даже  святая
святых - архивы Старого Братства пали жертвой этого конфликта, бесследно
сгинув в огне.
   И только тогда у оставшихся в живых  окольцованных  проснулся  разум.
Была наспех проанализирована сложившаяся ситуация, просчитаны  возможные
альтернативы  и  наиболее  вероятная  концовка  этой  истории.   Получен
окончательный вывод.
   Ужасный вывод.
   Роман Долышев - вот общий знаменатель этого кровавого хаоса,  усердно
штурмующего последние островки окончательно уходящего во  тьму  забвения
Братства. Именно в его действиях крылась причина  катастрофы,  постигшей
самую могучую организацию на Земле.
   Долышев просто столкнул Братство с самим собой и, умело срежиссировав
дальнейшие события, теперь наслаждался, наблюдая за агонией Братства  из
первого ряда.
   - Очевидньо, его целью есть наша смерть, - вещал  Альберт.  -  Смерть
всех носьящих. Роман просто  сталкиваль  нас  друг  с  другом,  а  потом
собираль кольца. Ты должен остановьит его. Он есть избрань, и ты - тоже.
   Я молча слушал, уже понимая, что обратного пути  не  будет.  Понимая,
что сейчас я должен буду совершить еще  один  поступок,  которого  потом
буду стыдиться всю жизнь.
   - Я спесиально убрал своих людей, чтобы спокойно поговорийть с тобой.
И я не мог пустийть тебя просто  так,  поэтому  извиняйт,  что  пришлось
стреляйть. Но я все  есчо  надеюсь,  что  Роман  не  пронюхаль  о  нашем
маленьком договоре.
   Альберт молчал, глядя на меня и немного склонив  голову  вбок.  Тощий
взъерошенный человек среднего роста с  крохотными  усиками  над  верхней
губой.  Автомат  висел  на  его  плече,  но  он  даже  и  не  думал   им
воспользоваться. Просто смотрел на меня.
   А я смотрел на него, понимая, что, собственно, нет  у  меня  никакого
права судить их всех. Альберт. Рогожкин. Астон. Шимусенко. Я сам. Все мы
оказались всего лишь пешками в этой игре. И чья рука  тянется  сейчас  к
доске,  чтобы  сбросить  с  нее  очередную  фигурку?   Рука   психолога,
социолога,  историка.  Рука  того,  кто  понимает  природу  человеческих
желаний  и  поступков,  того,  кто  способен  просчитать   ситуацию   на
много-много  ходов   вперед.   Рука   Романа   Долышева.   Рука   гения,
нежданно-негаданно получившего в полное распоряжение могучий  инструмент
власти - кольцо вероятности. И эта рука толкнула Братство  на  скользкую
дорогу, ведущую к пропасти.
   И, наверное, для того,  чтобы  восстановить  равновесие,  был  сделан
следующий шаг.
   Одно из колец снова избрало себе хозяина.
   Меня.
   Я избран,  чтобы  остановить  Долышева...,.  хотя,  быть  может,  уже
слишком поздно. Но я должен это сделать. Я обязан пройти  свой  путь  до
конца.
   Я избран.
   - Ты с нами? - негромко спросил Альберт, глядя мне прямо в  глаза.  -
Ты с нами? И я отвел взгляд. А потом рывком поднял пистолет и  нажал  на
спуск.

***

   Он пошатнулся. Выронил автомат, с приглушенным лязганьем  упавший  на
пол. Шагнул мне навстречу, обвиняюще  поднимая  руки.  Завалился  набок,
цепляясь за стену и стараясь удержаться на ногах. И уже лежа  на  спине,
он попытался что-то сказать, но я не расслышал. Его губы снова  и  снова
шевелились, будто пытаясь вытолкнуть застрявшие на языке слова.
   Я шагнул вперед и опустился прямо на пол рядом с ним.
   Альберт медленно повернул голову.
   - Зачьем? - прошептал он. - Зачьем ты  это  сделаль?  И  почьему  мое
кольцо нье защитить менья?
   - Так надо, - негромко сказал я ему. И это был  ответ  сразу  на  оба
вопроса. - Так надо.
   Он понял. Слабо шевельнулся,  указывая  на  мою  левую  руку,  пальцы
которой все еще конвульсивно подергивались.
   Я кивнул и медленно  закатал  левый  рукав.  Альберт  довольно  долго
смотрел на два белесых ободка, расчертившие мою скрюченную конечность, а
на его губах пузырилась кровь. Потом он что-то прошипел. Я  не  разобрал
ни слова.
   - Не понимаю.
   Альберт закашлялся, содрогаясь всем телом, потом повторил свои слова.
И на этот раз я все прекрасно расслышал. А может быть, я разобрал их и в
первый раз, просто мой рассудок отказался их принять.
   - Возьми мое кольцо... Сдьелай  то,  что  должно...  Найди  Романа...
Иркутск...
   - Да. Я знаю.
   Я медленно поднялся на ноги и потом, отстраненно посмотрев на  хрипло
дышащего Альберта, вновь поднял пистолет,  в  котором  теперь  оставался
только один патрон.
   Снова ударил по ушам грохот выстрела.
   Еще долго я стоял там, невидящим взором уставившись в пустоту.  Потом
на подгибающихся ногах побрел по коридору в поисках кухни.
   Должны же быть в этом доме ножи. И, скорее всего, я найду их там...
   О том, что еще один ножичек есть у меня в кармане,  я  в  тот  момент
даже не вспомнил.
   Я вышел из этого проклятущего коттеджа только через полчаса, чувствуя
у себя в душе только отвращение к тому человеку, в которого  превратился
некогда жизнерадостный и веселый парень  по  имени  Антон  Зуев.  Я  был
противен самому себе.
   Маньяк. Людоед. Вампир.  Короче,  мерзкий  во  всех  отношениях  тип.
Таких, как я, надо еще в колыбели давить, пока не выросли.
   Я долго-долго отмывал руки в ванной, с  ненавистью  выскребая  из-под
ногтей кровавые следы. Тер мылом  ладони,  все  еще  помнившие  холодную
металлическую  рукоять  ножа.  Отмывал  в  теплой   воде   окровавленный
металлический  браслетик,  ради  которого  я  только  что  убил   своего
потенциального союзника.
   Попутно я взглянул в зеркало. И ужаснулся. Из зазеркального  мира  на
меня смотрел старик. Самый настоящий  старик,  в  волосах  которого  уже
белели многочисленные пряди седины. Лицо сморщилось, как сушеная  груша.
Морщины сбегали по щекам и скрывались в  уголках  рта.  И  только  глаза
горели неугасимым черным пламенем ненависти.
   Я  поспешно  отвернулся  и  подавил  желание  треснуть  в   проклятую
стекляшку чем-нибудь тяжелым. Собственно, нечего на зеркало пенять, коли
рожа крива. Ха-ха. Пословица прямо к месту. Да уж...
   Вот только смеяться мне не хотелось.
   Ставшие розовыми струйки воды исчезали в канализации. О, если бы  так
же легко я мог смыть воспоминания из своего мозга!
   Так  хочется  научиться  забывать...  Забывать  то,  что  не  хочется
помнить. Но это искусство мне недоступно.
   Наверное, Господь наградил человека памятью как раз для  того,  чтобы
он не повторял предыдущих ошибок. Или для того, чтобы  он  мог  осознать
глубину своей подлости.
   Свою вымазанную в крови рубашку я с отвращением швырнул на пол и,  не
отказывая себе в некотором ребячестве, вволю потоптался  на  ней.  Потом
провел некоторую ревизию  в  коттедже,  наспех  обыскав  пару  комнат  и
прибрав то, что могло бы помочь  мне  в  грядущей  стычке  с  Долышевым.
Особенно меня порадовала упаковка ампул с буроватой жидкостью.
   Попутно я убедился, что Альберт сказал правду: во всем этом громадном
доме не было ни единого человека. Даже на чердаке, где  я  нашел  только
внушительного вида пулемет. И только из  окна,  вглядываясь  в  ночь,  я
видел какое-то шевеление в саду, где я еще совсем  недавно  прыгал,  как
сумасшедший клоун, пытаясь укрыться от пулеметного огня.
   Альберт не соврал мне. И это делало мою ношу  еще  тяжелее.  Если  бы
немец солгал, то у меня могло появиться хоть какое-то  оправдание  тому,
что я оставил его лежать в коридоре в громадной кровавой луже. Но нет...
   Урод ты, Зуев. Самый настоящий урод.
   Я вышел прямо через парадную дверь, тяжело спустившись  по  ступеням.
Пистолет я на всякий случай держал в руках, хотя в нем  не  осталось  ни
единого патрона. Около дверей торчали пять мужиков самого  внушительного
вида и с оружием в руках, которое они даже  не  думали  скрывать.  Хотя,
собственно, в автоматах не было ни малейшей  нужды,  если  бы  дошло  до
драки, любой из этих мордоворотов мог бы свернуть  меня  в  бараний  рог
одной левой.
   Но они просто смотрели на меня. Смотрели настороженно  и  с  опаской.
Смотрели, будто  случайно  направив  стволы  автоматов  в  мою  сторону.
Смотрели, будучи готовыми в любой момент открыть бешеный огонь.
   Я прошел  мимо  них  и  заковылял  дальше  по  замощенной  маленькими
разноцветными плитками дорожке. Шел я не  оборачиваясь,  хотя  буквально
кожей чувствовал тяжелые взгляды, уткнувшиеся мне в спину. Фактически  в
любой момент можно было ожидать пулю  между  лопаток...  Я  шел,  просто
устало поднимал ногу и опускал ее  снова,  оказываясь  уже  на  полметра
ближе к воротам.
   И я ушел. Никто из  оставшихся  без  руководства  людей  Братства  не
попытался  остановить  меня.  Они  даже  избегали  встречаться  со  мной
взглядом. Только смотрели.
   Я вышел в широко распахнутые ворота  и  медленно  побрел  по  дороге,
погрузившись в ночную прохладу.
   Иркутск.
   Как я добирался туда? О, это  был  самый  настоящий  кошмар.  Кошмар,
длившийся  почти  неделю,  которая  показалась  мне  вечностью.   Вполне
возможно,  это  были  самые  ужасные  дни  в  моей  жизни.  И  если   во
Владивостоке садился на поезд человек, то в Иркутске сошла из вагона уже
самая настоящая развалина, у которой руки тряслись, как у  припадочного.
А уж чувствовал-то я себя так, как будто с того дня, когда я  беззаботно
ходил на работу и ныл по поводу мизерной  заработной  платы,  прошло  не
меньше ста лет. И все это время  я,  наверное,  провел  внутри  железной
бочки, которой играли в футбол сказочные великаны.
   Кто был повинен в этом? Братство? Нет. Никто  меня  не  тревожил.  Ни
люди Долышева, ни Старое Братство. Если они и следили за мной, то делали
это достаточно умело  и  не  вмешивались.  Я  был  целиком  и  полностью
предоставлен самому себе.
   Уж лучше бы мне пришлось