скалю Неповторимому!..
  Сознавая необходимость любой ценой связаться с доктором Каниром, аб в то
же время не представлял себе, как это можно сделать в его положении.
Бежать? Бежать можно, путь на волю для него открыт. Но орангутангу
невозможно пробраться незамеченным через всю Сардунскую провинцию до самой
столицы. Его обязательно поймают, затравят собаками или же вернут на
расправу Нотгорну. А может быть, привлечь внимание какого-нибудь прохожего
и попросить его подать телеграмму от, имени ланкского аба? Но кто заходит
в этот безлюдный конец переулка? Однако последняя мысль, хотя и тоже почти
неосуществимая, давала все же некоторый шанс, и поэтому, остановившись на
ней, аб начал пристально следить за дорогой.
  Долго переулок был совершенно пуст. В доме Нотгорна тоже царила полная
тишина. Но эта тишина не могла обмануть аба. Он был уверен, что ужасный
старик не спит, не отдыхает в эти томительные часы сиесты, а, наверное,
обдумывает новые козни на погибель абу и всей гирляндской религиозной
общине!
  Вдруг по гравию зашуршали чьи-то тяжелые шаги, сопровождаемые беззаботным
присвистыванием. Аб весь подался вперед. Шаги приближались, и наконец в
поле его зрения появился прохожий: молодой детина богатырского роста, с
кудрявой черной бородой. За плечами его виднелся запыленный дорожный
мешок. "Неужели сам Рэстис Шорднэм?!" - подумал аб.
  Эта мысль наполнила беднягу неожиданной радостью. Да, он был рад теперь
даже Рэстису Шорднэму, так как надеялся найти в нем союзника для борьбы с
преступным профессором.
  Незнакомец толкнул выломанную абом калитку и вошел во двор.
  "Пора!" - подумал аб и быстро соскользнул на самые нижние ветви платана.
Скрывшись за стволом, чтобы остаться невидимым из окон дома, он стал
привлекать к себе внимание пришельца.
  - Кса-кса-кса! - издал он тихие, но отчетливые звуки. Бородатый гигант
вздрогнул и осмотрелся по сторонам.
  Аб Бернад постарался высунуться как можно больше и, вытянув широкие губы,
еще громче повторил свой призыв. При этом он махал незнакомцу лапой и
делал уморительные гримасы, чтобы привлечь его внимание. Наконец бородач
увидел кривляющуюся обезьяну и рассмеялся. Аб стал усиленно манить его к
себе, показывая жестами, что надо поскорей и без шума скрыться в саду. Но
тут незнакомец расхохотался в полный голос и погрозил обезьяне пальцем.
  В ту же минуту на крыльце веранды появился профессор Нотгорн. Бедняга аб
тотчас же умчался в крону платана и вновь там спрятался. Сердце его готово
было разорваться от досады и страха...
  Старик стоял на крыльце веранды и с торжествующей усмешкой рассматривал
гостя.
  - Шорднэм из Марабраны?
  - Так точно, ведеор профессор! Рэстис Шорднэм собственной персоной!
  - Молодец, что пришел!..
  Потом, повернувшись в сторону сада, профессор крикнул:
  - Кнаппи, Кнаппи, ко мне!!!
  Парализованный страхом, аб поспешно спустился с платана и смиренно
приблизился к профессору. Шорднэм разглядывал его с детским любопытством,
а профессор нахмурился и опустил правую руку в карман. Аб отлично понял
этот жест и весь сжался.
  - Кнаппи! - строго сказал Нотгорн. - Вот ведеор Рэстис Шорднэм из
Марабраны, твой новый наставник! Люби его и беспрекословно ему
подчиняйся!.. А теперь марш в чулан!
  Радуясь возможности отдохнуть, подкрепиться и обдумать создавшееся
положение, аб Бернад прыгнул на крыльцо и скрылся в доме. А Шорднэма
профессор пригласил к себе в кабинет.



  23


  Положив свой дорожный мешок на ковер, Рэстис с удовольствием погрузился в
прохладное кожаное кресло. Профессор расположился напротив него в другом
кресле.
  - Друг мой, - обратился он к Шорднэму, - вы поступаете ко мне на службу в
несколько необычной обстановке...
  - Я знаю, что вы больны, ведеор профессор...
  - Речь идет не о моей болезни. В моем доме и со мной лично происходят вещи
посерьезнее всяких болезней. Я хотел бы знать: согласитесь ли вы, Шорднэм,
выполнять временно не только обязанности надсмотрщика при моем
орангутанге, но и кое-какие другие работы?
  - Ведеор профессор, располагайте мной по собственному усмотрению. Я
выполню любое ваше задание, если оно не будет выше моих сил и способностей!
  - Вот и отлично! В таком случае не обессудьте, ведеор Шорднэм, что ваше
вступление в должность будет обставлено несколько необычно. Прежде всего
вам придется принять ванну!..
  - Ванну?! С удовольствием!..
  Он с готовностью поднялся, подхватил свой мешок и пошел за профессором в
ванную.
  Через полчаса чисто вымытый, причесанный, со сверкающими кудряшками черной
бороды, облаченный в просторный синий халат, Рэ Шкипер появился в холле.
Его васильковые глаза под дремучими бровями так и сияли от удовольствия.
  -Хорош! Очень хорош! - удовлетворенно прогудел профессор, быстро ощупав
Шорднэма своими пронзительными зрачками.
  - А теперь, друг мой, пойдем слегка закусить.
  Шорднэм охотно позволил отвести себя в столовую. "Слегка закусить"
оказалось настоящим пиршеством. Рэ Шкипер только глазами хлопал да слюнки
глотал, наблюдая, как дородная экономка профессора расставляет на столе
невиданные блюда и напитки.
  Сам Нотгорн не сел к столу. Он поудобнее устроился в кресле и, дождавшись,
когда Нагда кончит накрывать и уйдет на кухню, сказал:
  - Ну, ведеор Шорднэм, теперь действуйте! Отпразднуйте вступление в новую
должность! Ешьте, пейте, как у себя дома! А я с вашего разрешения немного
передохну.
  С этими словами он прикрыл восковыми веками свои полыхающие глаза и, будто
сразу в нем что-то погасло, превратился вдруг в неподвижную мумию.
  Солнце уже клонилось к закату. По саду протянулись длинные черные тени.
Измученная за день Нагда принесла в миске ужин орангутангу Кнаппи. Пока аб
ел, она почесывала у него за ухом и тихонько ему жаловалась:
  - Что-то с нами будет, милый ты мой зверюга! Совсем зачудил наш добрый
хозяин. Поит, кормит этого босяка бородатого, словно знатного ведеора. Про
работу свою научную толкует ему как равному, и мне послышалось даже, что
он отдает бродяге за что-то и дом, и сад, и нас с тобой. Ох, видно, не
совсем еще в уме наш ведеор профессор!..
  У аба чуть кусок в горле не застрял, когда он услышал такую новость.
Неужели Нотгорн задумал сегодня же завладеть телом Рэстиса Шорднэма?! Этим
он снова разрушил все надежды и планы аба! А ведь аб рассчитывал, что он
успеет предупредить своего надсмотрщика о нависшей над ним угрозе и тем
самым привлечь его на свою сторону!..
  Напрягши свой острый звериный слух, аб уловил голоса, доносившиеся через
двое дверей из столовой. Голоса были возбужденные, громкие, но значение
отдельных слов разобрать было невозможно.
  Аб поспешно доел свой ужин и принялся ласкаться к Нагде, давая ей понять,
что ему необходимо прогуляться в саду. Экономка поняла его.
  - Ну чего ты просишься, дурачок? Не велел тебя хозяин выпускать сегодня!
Разве что сам удерешь...
  Забрав пустую миску, Нагда ушла из чулана, умышленно забыв наложить на
двери засов. Пусть прогуляется рыжий красавец, хозяину теперь все равно не
до него!..
  Подождав, когда Нагда стукнет кухонной дверью, аб Бернад осторожно вышел
из своей тюрьмы и аккуратно ее запер...


  24


  - Курить у вас можно?  первое, о чем спросил Шорднэм, когда профессор
открыл глаза.
  - Пожалуйста, курите. Сигареты и сигары в крайнем справа ящике серванта.
Не сочтите за труд...
  - Все в порядке, ведеор профессор! Спасибо за угощение!
  Шорднэм достал для себя сигареты и вернулся к столу. Вскоре столовая
наполнилась ароматным дымом дорогого табака.
  - Я предупреждал вас, ведеор Шорднэм, что ваше вступление в должность
будет обставлено не совсем обычно. После ванны и обеда я хочу вас угостить
коротенькой популярной лекцией. Вы способны слушать и понимать? -
проговорил Нотгорн.
  - Способен, ведеор профессор!
  - Отлично...
  Профессор помолчал, словно собираясь с мыслями. Потом вдруг сорвался с
кресла и принялся расшагивать по столовой, скрестив руки на груди.
  - Отлично! - крикнул он снова. - Вы толковый человек, Шорднэм! Я уверен,
что вы поймете все до конца!
  Нотгорн остановился у окна и, глядя на зеленые заросли сада, машинально
барабанил пальцами по стеклу. Но вот он резко повернулся к Шорднэму и ожег
его черными угольями своих пылающих глаз.
  - Человек, дорогой мой друг, весьма удивительное существо! - заговорил он
так громко, словно перед ним была целая аудитория. - Помимо иных
похвальных качеств, человек обладает колоссальной, ни с чем не сравнимой
гордостью, или, если хотите, колоссальным чувством собственного
достоинства. Эта гордость, это чувство обособленного, исключительно
высокого положения в мире животных и в природе вообще, это ощущение власти
над миром животных и над природой были человеку органически свойственны на
самом раннем этапе его перехода из рядового зоологического вида в более
совершенный вид антропоидов. Мы знаем, Шорднэм, что в какой-то мере
чувство собственного достоинства наблюдается у многих животных, но то
животное, из которого впоследствии развился человек, было наделено этим
качеством исключительно щедро, Можно без преувеличения сказать, что именно
гордость была решающим фактором в процессе очеловечения нашего дикого
антропоидного предка. Именно гордость заставила его двигаться по долгому и
трудному пути от употребления естественных орудий к созданию орудий
искусственных; именно гордость заставила его стремиться к более высоким
ступеням превосходства, толкнула его к труду, к творческому преобразованию
природы. Вы согласны, Шорднэм, с этим моим утверждением относительно
гордости человека?
  - Согласен, ведеор профессор, хотя и не совсем понимаю, чем же ему было
гордиться?!
  - Как это чем?! Он владел огнем, одевался в шкуры, орудовал сокрушительным
каменным топором! Он чувствовал себя подлинным царем природы! Он смело
смотрел на окружающий мир и никому не желал подчиняться. В его примитивном
крошечном сознании бушевала стихийная радость бытия, размеры которой мы
даже представить себе не можем. Это был неистребимый животный оптимизм,
который в столь непомерном количестве был присущ только этому виду. Но
наступило время наблюдений и обобщений.
  И первый же шаг через этот важный рубеж, первая попытка самого
элементарного обобщения вызвали в темном сознании первобытного человека
острый конфликт. Возникло грозное противоречие, разрешить которое могли
только знания, а до знаний еще предстояло пройти путь длиною в десятки
тысяч лет. Положение создалось поистине катастрофическое: гордость
столкнулась с реальной действительностью, которая, как в зеркале, со всей
беспощадностью показала человеку его ничтожность и бессилие перед могучими
силами природы. Что же было делать? Убить в себе гордость и склониться
перед непостижимым? Но это значило растоптать в себе ростки мышления,
заглушить проблески сознания и с позором вернуться обратно, в мир
животных! Нет, это было неприемлемо для человека. И тогда слабое,
неокрепшее сознание, стремясь к самосохранению, само, без подсказки нашло
гениальный выход из положения. Оно просто раскололось на две части: на
первичное сознание, которое удержало все признаки и качества целого, и на
вторичное, которое взяло на себя предохранительные функции. Первобытный
оптимизм был таким образом спасен. Царь природы, по-прежнему гордый и
самоуверенный, продолжал себя чувствовать титаном, властелином над всем,
что не унижало его и не вызывало губительных противоречий. А все
загадочное, непонятное, непреодолимое ушло в область вторичного сознания,
где приняло черты сверхъестественного, божественного, недосягаемого.
Гордость человека допускала поклонение божеству без ущерба для себя, но не
смогла бы примириться с капитуляцией перед естественным... Вероятно, вы
уже догадываетесь, Шорднэм, к чему я клоню?
  - Мне кажется, что вы к тому ведете, ведеор профессор, чтобы раскусить
очень интересный орешек, то есть объяснить возникновение религии. Или я
ошибаюсь?
  - Нет, вы не ошибаетесь, Шорднэм. Я попытался набросать схематичную и
упрощенную картину тех причин, которые вызвали возникновение религии. А
теперь слушайте дальше. Было у нашего пещерного предка одно противоречие,
которое угнетало его особенно сильно. Гордый исполин, вооруженный каменным
топором и жаривший пищу на огне, не мог примириться с мыслью, что перед
лицом смерти он столь же бессилен, как и любой из самых ничтожных
организмов. Сам убивающий на каждом шагу, он долго видел в смерти иных
существ либо мясо, либо избавление от опасности. Но первое более
пристальное сопоставление собственной смерти со смертью животных, первая
попытка провести в этом некую аналогию нанесли его неприкосновенной
гордости жесточайший удар. Гордость пошатнулась от унизительного сходства.
Но вторичное сознание поспешило выполнить свою предохранительную функцию,
и в результате родилась душа, способная после гибели тела умчаться куда-то
в благодатные леса вечной охоты. Религия усложнилась и приобрела один из
важнейших своих компонентов - личное бессмертие человека за порогом
смерти. Но это не был шаг назад, ибо в результате этой меры гордость
человека вновь окрепла. Вторичное сознание продолжало служить для разрядки
противоречий, очищало от этих противоречий сознание первичное, открывало
ему доступ в более высокие и сложные сферы. Установив таким образом
приемлемые отношения с огромной областью непонятных и загадочных явлений
внешнего мира, гордый исполин твердой поступью отправился в глубь грядущих
тысячелетий за знаниями, за творческими победами, за истиной... Вы все
поняли, Шорднэм?
  - Да, ведеор профессор. Вы хотите сказать, что религия это просто сундук,
в который человек складывал до времени все непонятное...
  - Великолепно сказано! Именно сундук для хранения всего непонятного и
противоречащего сознанию человеческому! В свое время этот сундук сослужил
человеку отличную службу. Но сейчас он обветшал и опустел. В нем осталось
одно-единственное "непонятное", одно-единственное противоречие, из-за
которого человечество до сих пор тащит на себе этот неуклюжий архаический
ящик. Дело в том, Шорднэм, что человек по всей своей человеческой сути
устроен так, что не мыслит себя иначе, как бессмертным. Вторичное
сознание, или же религия, тем и отводит опасный заряд противоречия смерти,
что дает человеку иллюзорное бессмертие за порогом биологической гибели.
Именно эта фикция бессмертия вызвала необходимость разделения человеческой
сущности на материальное тело и эфемерную душу, причем душа приобрела
главное, решающее значение, так как именно этой частью человек якобы
прорывается через смерть и бессмертие. Многие десятки тысяч лет человек
таким образом проникал через ворота смерти в вечную жизнь. Жажда
бессмертия стала органической частью его сознания, одним из главных
признаков его человечности. Необратимость смерти исключала научный
эксперимент в этой области и тем самым не только не препятствовала, но,
напротив, содействовала врастанию категории бессмертия в сознание
человека. Именно поэтому никакое примирение со смертью, никакая
капитуляция перед ее закономерностью, никакие компромиссы с нею не могут
удовлетворить человека, не могут снять противоречие смерти и восстановить
первозданную целостность человеческого сознания. Единственной мерой,
способной полностью уничтожить противоречие смерти, можно поэтому считать
лишь такую меру, которая разрешит проблему фактического реального
бессмертия, иными словами, уничтожит смерть полностью и без остатка, даст
человеческому сознанию возможность относительно бесконечной жизни. Но
можно ли решить проблему бессмертия, можно ли выявить самый принцип
бесконечной жизни? Пятьдесят лет тому назад, Шорднэм, я ответил на этот
вопрос утвердительно. А сегодня я могу вам сказать, что принцип
относительного бессмертия в нашем реальном мире мною найден. Тем самым
найдена возможность ликвидировать мучительную двойственность человеческого
сознания и одновременно развеять в прах все религиозные формы, сколько их
ни есть на Земле!..




  25


  Рэстис Шорднэм был глубоко поражен услышанным. Все высказывания
профессора он выслушал, правда, внимательно, но скорее по обязанности и из
вежливости, чем с настоящим интересом. Заявление же Нотгорна о том, что им
найден принцип бессмертия, прозвучало для Шорднэма, как гром среди ясного
неба.
  Первой мыслью было: "Старик спятил!" - но он тут же сообразил, что имеет
дело с ученым, имя которого во всем мире произносят с глубочайшим
уважением, и немедленно отбросил это нелепое подозрение.
  Профессор стоял перед ним прямой, высокий, со скрещенными на груди руками
и, вонзив в него свой огненный взор, ждал, что он скажет.
  - Не знаю, правильно ли я вас понял, ведеор профессор, - заговорил наконец
Рэстис, взволнованно теребя свою кудрявую бороду. - Но если вы вправду
нашли такое средство, которое избавит человека от смерти, то это, конечно,
великое дело... Впрочем, должен вам признаться, лично меня эти вопросы
никогда особенно не волновали, и гордость моя нисколько не страдала, если
я думал порой о неизбежности смерти. Мне кажется, ведеор профессор, что
люди привыкли умирать и не видят в этом большой беды. Другое дело -
наладить хорошую жизнь и прожить ее так, чтобы не было обидно. А
бессмертие?.. Вы, конечно, слыхали про Гух-Норб? Это такая человеческая
помойка, прилепившаяся к Марабране. Ну скажите, ведеор профессор, зачем
бессмертие тем беднягам, которые уже докатились до Гух-Норба? Им бы хоть с
десяток лет пожить по-человечески, и на том спасибо!..
  - Нет, Шорднэм, вы неправы, вы смотрите слишком просто! - с воодушевлением
возразил Нотгорн, очень довольный тем, что тема заинтересовала бородатого
гиганта. - Ваши социальные идеи делают вам честь. Но это лишь часть
проблемы. Подумайте вот о чем. Человек создал собственный сложнейший мир,
которого не существовало в природе, - мир своих духовных интересов. Все
полнее уходя в этот мир, человек чувствует себя в нем хозяином и
властелином. Здесь он сам бог и творец. Он мыслью проникает в
бесконечность времени и пространства. Он открывает законы мироздания и
создает вещества, неведомые природе. Он воздвигает и неустанно дополняет
сокровищницу эстетических ценностей. Он строит города и чудо-машины. Он
проникает на дно океана, в недра планеты, в загадочные бездны космоса.
Наконец, он создает новые моральные, духовные ценности и ставит их выше
жизни. Он готов уже поверить в свое всемогущество, несмотря ни на что. Но
бывают минуты, Шорднэм, когда человек горько оплакивает свое ничтожество,
бессилие и отчаяние. Смерть не находит отклика в его сознании, и любое
напоминание о ней поднимает в нем бурю самого решительного протеста.
Смерть со всеми ее внешними атрибутами - трауром, торжественной музыкой,
пантеонами, надгробными памятниками - вызывает чувство покорности и
благоговения лишь у тех, кто еще влачит на себе ветхий сундук религии. У
тех же, кто в гордости и свободомыслии своем отшвырнул это притупившееся
оружие вторичного сознания, нет и не может быть согласия со смертью.
Вместо покорности верующих - "бог дал, бог взял" - в людях неверующих
поднимается яростный протест, гнев, бунт, хотя и бессильный, но глубоко
справедливый. Уход из жизни человека, накопившего за семь-восемь
десятилетий огромные духовные богатства, способного дать обществу еще
много и много ценного, исторгает из сознания человека яростное "почему?".
Лишенное адресата, это "почему" повисает в воздухе, как горький
риторический вопрос, и остается в сознании, как ядовитое вещество. И это
понятно. Умерший человек, даже если он оставил потомству огромный и ценный
плод своего труда, уносит с собой бесчисленные неповторимые богатства:
свой талант, свой опыт, свое мастерство, свои знания, навыки, идеи,
мечты... Для спасения этих богатств я и предпринял свой пятидесятилетний
труд. Уверенность в возможности сохранить эти богатства в сочетании с
беззаветным творческим трудом на благо человека устранят необходимость во
вторичном сознании, отнимут