ай, Калия! - сказал бог. - Ты пойдешь сейчас к вашему приходскому
священнику.
  - К его благочестию абу Бернаду?
  - Да, к абу Бернаду. Ты скажешь ему следующее: "Ваше благочестие!
Странствуя по Земле, повелитель вселенной остановился у меня в доме. Он
призывает вас немедленно к себе". Запомнишь?
  - Запомню, ведеор!
  - Ну, беги! Только смотри не забегай по пути к своим подругам да кумушкам
и никому обо мне не болтай! Я не хочу, чтобы обо мне узнала вся деревня!
Понятно, стрекоза?
  - Понятно, ведеор!..
  И Калия птицей умчалась прочь, торопясь выполнить поручение самого бога
единого, повелителя вселенной...


  19


  После ухода жены Дуванис вновь закурил сигарету. Было заметно, что он
сильно взволнован и обеспокоен. Немного поколебавшись, он решительно
обратился к богу:
  - Можно вам задать один вопрос, ведеор?
  - Конечно, можно, друг мой.
  - Вы послали за нашим священником абом Бернадом, ведеор. Это как же надо
понимать? Вы собираетесь выступить перед местными верующими и просветить
их относительно бога?
  - Нет, Дуванис, этого я делать не собираюсь, - со всей серьезностью
ответил старец. - Давай сообща разберемся в моем положении. Я возник из
ментогенов честных тружеников. Эти люди постарались вложить в меня свои
самые великие чаяния, самые светлые идеалы. Помимо этого, во мне нет
решительно ничего. Но именно поэтому я не могу предать вложенные в меня
надежды, ибо тем самым предал бы самого себя. Я должен бороться, я должен
стремиться к осуществлению, к реализации вложенных в меня надежд и
идеалов, так как пассивность в данном случае для меня равносильна
предательству. Значит, остается одно: действовать!
  - Ваше желание действовать мне понятно. Я на вашем месте тоже не сидел бы
сложа руки. Но что вы хотите делать?
  - Я должен использовать свое самое неотразимое оружие, с помощью которого
я наверняка добьюсь успеха. Таким оружием является моя номинальная
божественность и связанные с нею неограниченные прерогативы власти.
Фактического всемогущества у меня нет, но тысячелетний авторитет бога
станет для меня верным залогом победы. А первый удар я хочу нанести прямо
по своему нареченному сыну, гроссу сардунскому. Я и аба вызвал для того,
чтобы с его помощью проникнуть во дворец гросса и заодно узнать, что
сейчас творится в Гроссерии. Аб Бернад наверняка получил уже от гросса
инструкции относительно моей особы. Вот для чего он мне нужен... Надеюсь,
Дуванис, что теперь ты больше не сомневаешься в моих добрых намерениях?
  - В ваших добрых намерениях я не сомневаюсь, ведеор, но...
  Дуванис курил частыми затяжками и смущенно смотрел в сторону. У него были
веские возражения, но он не решался их высказать.
  - Ну что еще за "но"? Говори, не стесняйся! - подбодрил его старец.
  - Я верю в ваши добрые намерения, - повторил Дуванис и, решительно
уставившись богу в глаза, продолжал: - Но мне, ведеор, не совсем нравится
тот путь, по которому вы решили идти... Простите, что я осмеливаюсь
поучать вас. Вы, конечно, знаете гораздо больше моего - о себе, об
аппарате ММ-222 и вообще о всяких отвлеченностях. Но живых людей вы,
по-моему, совсем не знаете. Не то вы задумали!..
  - А что я, по-твоему, должен делать? - строго спросил старец, нахмурившись.
  - По-моему, вам надо открыться людям. Иного пути, ведеор, нет и не может
быть!
  Некоторое время бог молчал, глубоко задумавшись. Но вот он ударил своей
тяжелой ладонью по столу и самоуверенно пророкотал:
  - Я допускаю, что ты прав, Дуванис. Но я поступаю так, как мне велят мой
разум и моя совесть. Я чувствую, что как бог я добьюсь победы!..
  Дуванис не стал ни о чем больше спрашивать и отошел к окну. Но, выглянув в
окно, он тут же резко повернулся к богу:
  - Ведеор! Вся Аркотта сбежалась к нашему дому! Народу столько, что яблоку
негде упасть! Это как пить дать женушка моя постаралась!
  Бог улыбнулся и погладил бороду.
  - Разболтала, ну и ладно. Не стоит из-за этого шуметь, друг мой. Калия,
наверное, доверилась только одной своей самой закадычной подруге. У женщин
всегда так... А ты говоришь, что я людей не знаю!
  Тут раздался робкий стук в дверь, и чей-то хриплый, срывающийся голос
произнес:
  - Во имя создателя и повелителя вселенной, бога нашего единого...
  - Ашем табар!!! - оглушительно гаркнул старец и тотчас же напустил на свое
лицо выражение грозного величия.
  Дуванис отошел в сторонку и приготовился наблюдать небывалую и любопытную
сцену - встречу бога со своим служителем.
  Двери открылись медленно, с протяжным скрипом. Сначала не было видно
ничего, потом послышался не то стон, не то вздох, и через порог переступил
грузный аб Бернад, облаченный в свою великолепную желтую сутану.
Секунду-другую он глядел на бога побелевшими от ужаса глазами, и вдруг
словно предсмертный вопль вырвался из его жирной груди:
  - А-а-ашем таба-а-ар!!!
  С этим возгласом аб Бернад как подкошенный повалился перед богом на пол и
спрятал лицо в ладонях.
  В дверях вслед за священником появилась восхищенная рожица Калии. Дуванис
свирепо погрозил ей пальцем и энергичными жестами приказал ей скрыться на
кухне. Калия показала мужу язык и быстро шмыгнула в боковую дверь.
  Бог с глубоким презрением разглядывал распростертую на полу огромную тушу
аба. Выдержав довольно длинную паузу, он наконец строго возгласил:
  - Встань и подымись, недостойный раб мой!
  Перепуганный аб приподнялся на колени, воздел молитвенно руки ладонями
вверх и пролепетал:
  - Смилуйся, о смилуйся, солнцеподобный! Ашем табар!..
  - Чего милости просишь? Грешил, поди, много?! - сурово спросил бог.
  - Как не грешить?! Грешил, о повелитель, много грешил... Ты, лучезарный,
един без греха и скверны! Ашем табар!
  В черных глазах старца вспыхнули огоньки грозного веселья. По-видимому,
покорностью аба он остался доволен. Но голос его продолжал звучать
раскатисто и властно:
  - Ашем табар! Мне ведомо все, от начала и до скончания века! Соберись с
мыслями, червь, и ответствуй перед лицом моим сущую правду, чтобы я увидел
душу твою на языке твоем. Мой вероломный и самозванный служитель, гросс
сардунский Брискаль Неповторимый, дерзостно присвоивший себе звание сына
моего, известил тебя о моем прибытии на Землю? Известил или нет? Отвечай!
  - Известил, о милосерднейший! Ты все знаешь и все видишь! Час назад пришла
от его святости, то бишь от твоего, о владыка, самозванного вероломного
сына, шифрованная депеша... - захлебываясь от усердия, торопливо признался
аб Бернад.
  - О чем же была сия депеша?
  - В депеше, о великий создатель и повелитель вселенной, твой вероломный и
самозванный сын приказывает мне, твоему самому ничтожному и мерзкому рабу,
разыскать тебя, о лучезарнейший, пригласить к себе в гости и
свидетельствовать подлинность твоего божеского естества! - насилу выдавил
из себя аб и тут же грохнулся на пол.
  - И это верно! Подымись и признавайся дальше, червь ничтожный! Что еще
было в депеше?!
  Аб Бернад вновь поднялся на колени:
  - Затем, о владыка, мне строжайше приказано, буде ты окажешься подлинным
создателем и повелителем вселенских миров, отслужить в твою честь
торжественный молебен, воздать тебе все надлежащие почести, а главное -
задержать тебя как можно подольше в здешнем убогом приходе, дабы он, твой
вероломнейший служитель и самозванный сын, успел надлежащим образом
приготовиться к встрече с тобой...
  Аб Бернад осекся и потупился.
  - А остальное?! - загремел старец, вперив в аба свой огненный взор. - Ты
не сказал еще, что тебе приказано на случай, если ты не признаешь во мне
бога единого!
  Аб перевел дыхание и прохрипел еле слышно:
  - На тот случай, если я не признаю тебя, моего владыку великого, мне
велено с помощью крестьян связать тебя и выдать полиции... как... как...
как безбожника и смутьяна... И это все. Больше в депеше ничего не было...
Ты видишь мою душу, о владыка, на языке моем! Ашем табар!..
  Сказав это, аб Бернад в третий раз простерся на полу, весь охваченный
ужасом. На сей раз бог не приказал ему подняться. Он загремел в
необыкновенном возбуждении:
  - Ну а ты, грязная и отвратительная тля, что мне скажешь? Признаешь ты во
мне властелина неба и земли или, быть может, тоже сомневаешься?!
  - Нет, нет, я не сомневаюсь! Я верую в тебя, верую, верую! Ты видишь мою
душу, о милосерднейший! Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. - в диком
исступлении завопил аб Бернад.
  - Веруешь? То-то же! А теперь слушай. Приготовь свой автомобиль и через
час подай его к воротам этого благословенного дома! Ты лично повезешь меня
в Сардуну и в Гроссерию! Ступай!
  Бог поднялся во весь свой внушительный рост, а вконец раздавленный
священник, бормоча бесчисленные "ашем табар", пополз на четвереньках за
двери.
  Когда аб Бернад скрылся, Дуванис вышел из своего угла, а из кухни тотчас
же примчалась совершенно очарованная Калия. Бог шутя взял ее за ухо и
принялся легонько трепать, приговаривая:
  - Ты зачем, егоза, по всей деревне секрет растрезвонила? Вот тебе за это!
Вот! Вот!..
  - Я нечаянно, ведеор бог! Я, честное слово, нечаянно! Бежала к его
благочестию и вдруг вижу Лифка горбатая, сидит на крылечке и ревмя ревет,
что голод будет, что пропадем все без хлеба. Я лишь на секунду к ней
подсела и сказала, что бог такого не допустит, чтобы голод. Ну и... тут у
меня и вырвалось про вас, что вы в нашем доме остановились. А дальше я не
трезвонила, дальше, наверное, Лифка горбатая...
  - Ну ладно! - добродушно прогудел бог и отпустил ухо Калии. - На сей раз я
тебя прощаю, коли ты Лифку горбатую утешила. Но вперед, дочка, смотри
учись держать язык за зубами!
  После этого бог подошел к окну и глянул на улицу, слегка отогнув уголок
ситцевой занавески. Дуванис и Калия ждали, что он решит. Спустя некоторое
время бог обернулся к нам и притворно вздохнул:
  - Ну и оказия... Что же теперь делать-то? Видно, придется-таки показаться
народу... Пошли, друзья!
  И сопутствуемый молодыми супругами, бог направился к выходу.


  20


  Перед домиком Дуваниса Фроска в самом деле собралась вся деревня, от
ветхих изможденных стариков, вплоть до горластых грудных младенцев.
  Коленопреклоненная толпа стояла на теплой влажной земле и сотнями
расширенных зрачков настороженно следила за маленькими окнами домика, в
котором остановился повелитель вселенной
Внезапно на крыльцо выбежала Калия и крикнула звонким голосом:
  - Ашем табар! Радуйтесь, люди! Идет бог единый!!
  Следом за ней, не дав пораженным людям опомниться, на крыльце появился
сверкающий, величественный старец.
  Багряные лучи заходящего солнца заиграли тысячами огней в дивных каменьях
его голубой мантии.
  Ослепленная, пораженная толпа со стоном повалилась на землю. И вот,
перекрывая стоны, вопли и рыдания, раздался неземной голос:
  - Встаньте и подымитесь, дети мои!
  Толпа вздрогнула, как один человек, но лишь крепче еще прижалась к земле,
словно ища у нее защиту от неведомого существа.
  - Встаньте, люди! Это наш бог! Он добрый! - крикнула Калия из-за спины
могучего старца.
  Словно разбуженные ее звонким голосом, крестьяне ряд за рядом стали
подниматься на ноги. Из сотен уст, сначала тихо, потом все смелее и
громче, зазвучало восторженное:
  "Ашем табар!".
  Подождав, пока толпа немного успокоится и привыкнет к его облику, бог
простер вперед руки и принялся говорить, улыбаясь при этом со всей
возможной добротой и сердечностью:
  - Чада мои возлюбленные! Распахните глаза и души ваши настежь! Глядите,
слушайте и радуйтесь великой радостью дождавшихся! Свершилось!!! Вот
встреча, на которую уповали бесчисленные поколения обездоленных и
угнетенных! Пришел я к вам наконец, пришел во имя высочайшей
справедливости, во имя светлого разума, во имя мира, добра и счастья! Не
омрачайте же встречу нашу страхом и преклонением! Ведь я единственная
надежда ваша, единственная опора ваша, единственное спасение ваше! Я весь
из вас и для вас до конца! Не бойтесь же меня! Мне не надобны ваше
поклонение и ваши молитвы! Мне не нужно храмов, алтарей и фимиамов! Я дал
вам наивысшее благо - свободную волю устраивать по собственному разумению
здесь, на Земле, свое счастье и благополучие!
  Речь бога лилась плавно, слова звучали горячо, убедительно. Но вместе с
тем из них никак нельзя было понять, утверждает он свою божескую сущность
или же начисто отрицает ее. Вот он вещает, как бог любвеобильный и
справедливый, гремит о себе, как о единственном якоре спасения, но тут же
низводит себя на нет и прославляет свободную волю человека, которая одна
только и может совершать на Земле великие дела.
  Но толпа слушала его, завороженная, загипнотизированная звучанием его
речи, неслыханными его призывами и откровениями. Груди бурно вздымались,
глаза пламенели восторгом, уши жадно ловили каждый звук божественного
слова.
  Вдруг в самый разгар удивительной речи среди крестьян началось странное
волнение. В задних рядах послышалось шиканье, приглушенный говор. Люди там
двигались, вскидывали руки, кряхтели, словно старались кого-то удержать.
Передние ряды с беспокойством оглядывались назад. Постепенно непонятное
возбуждение охватило всю толпу.
  Бог прервал свою речь. Он понял, что кто-то из крестьян хочет поговорить с
ним лично, но его не пускают к крыльцу.
  - Оставьте его, дети мои! Пусть он приблизится ко мне! - спокойно
пророкотал бог.
  Толпа покорно расступилась, и из нее по образовавшемуся проходу к крыльцу
направился древний-предревний старичок. Он шел медленной, шаркающей
походкой, весь сухой, сучковатый, сгорбленный в три погибели, и при каждом
осторожном шаге тяжело опирался на палку.
  В трех шагах от крыльца он остановился и обнажил перед богом голову,
покрытую редкими клочьями белого пуха. Бог смотрел на его темное,
сморщенное лицо со щелками выцветших, сочащихся слезами глаз, и
выжидательно молчал.
  - Я не вижу твоего лучезарного лика, о повелитель вселенной, ибо глаза мои
мертвы. Ты здесь еще? - тихо проговорил старичок.
  - Да, я здесь... сын мой! Что за печаль у тебя на сердце? Говори. Я
выслушаю и утешу тебя. Говори! - ответил бог.
  Старичок медленно повернул лицо на голос. Казалось, что он смотрит теперь
богу прямо в глаза. Его черный, провалившийся рот раскрылся, и из него
стали вылетать слова, тихие, как шелест осенних листьев. Плотная толпа, в
которой очертания отдельных людей уже расплывались в сгустившихся
сумерках, придвинулась ближе к крыльцу. Всем хотелось услышать, о чем
будет говорить с богом самый престарелый из обитателей Аркотты Лорпен Варх.
  И вот он заговорил - глухо, медленно, но вполне отчетливо:
  - Слышу тебя, боже единый, и верю, что ты здесь. Ашем табар... Я никогда
не видел тебя, но всегда верил, что ты здесь, с нами... Мне сто семнадцать
лет, о владыка! Это очень много для одного человека, хотя и ничтожно мало
для вечного бога. Я сильно стар и искорежен жизнью. Я устал, страшно
устал... Жизнь настолько тяготит меня, что даже о бессмертии души и вечном
райском блаженстве я не могу думать без ужаса и содрогания. Мне хочется
уснуть, боже единый, черным беспросветным сном. Вот почему я не чувствую
перед тобой страха. Вот почему я открыто стою перед тобой и говорю тебе
прямо в лицо: нет, повелитель, ты не тот, кого люди берегут в сердцах
своих как святыню! Ты не бог упований наших и надежд! Ты не любишь людей...
  - Почему ты так мыслишь, сын мой? - мягко спросил бог, но лицо его при
этом стало пасмурным, а в глазах мелькнули растерянность и недоумение.
  - Потому я так мыслю, о владыка, - продолжал старичок, - что слишком много
напрасных молитв вознес я к тебе, но при этом сам всю свою жизнь прожил в
безысходном горе. Где ты был доселе, о владыка? Почему не отзывался, не
показывался? Ты допустил в нашем мире ужасную кровавую войну. Миллионы
людей убивали в ней друг друга: рвали гранатами, кололи штыками, травили
газами. А ты смотрел на это, как безучастный зритель, и не вмешивался! На
эту войну ушли один за другим трое моих сыновей и семеро внуков. Как мы
молились за них с моей старухой! Сколько слез пролили перед твоим алтарем
мои бедные невестки! Но ты не внял мольбам нашим. Или ты не слышал их,
потому что тебя не было дома? Мои дети не вернулись с поля брани! Все
погибли! А за что - это даже тебе, боже единый, наверное, неведомо...
  - Остановись, сын мой! Дай мне сказать... - загремел было бог
оглушительным голосом, но Лорпен Варх не позволил прервать себя.
  - Нет, владыка, теперь мне дай сказать! Теперь мой черед! - дерзко ответил
он богу своим глухим, как из могилы, голосом и продолжал: - Ты не
успокоился и вновь всколыхнул мир еще более ужасной войной. Я опять
припадал к алтарю твоему. Я молил тебя тогда за внуков и правнуков. Но ты
не знал пощады, не знал милосердия, и многие-многие из милых сердцу моему
не вернулись к родным очагам! Почему! Или ты не знал ни о кровавой войне,
ни о страданиях наших, ни о молитвах, которые мы тебе кричали? Или ты знал
обо всем и не хотел нам помочь, потому что пути твои неисповедимы? Если
так, то тогда ты не бог милосердия, а жестокий и злобный палач... Но к
чему говорить о прошлом?! Даже сегодня, в день своего прихода на Землю, ты
не упустил случая показать свою силу и ярость...
  Толпа оцепенела от ужаса. Люди боялись дышать, ожидая вспышки неукротимого
божьего гнева. Но бог стоял на крыльце в полной неподвижности, а древний
Лорпен Варх все говорил и говорил, бросая в лицо ему слова, одно
дерзостнее и ужаснее другого. А потом наступила тишина.
  Пораженный услышанным, бог стоял как каменное изваяние и, сурово сдвинув
брови, мучительно искал ответ на обвинения старого Варха. А крестьяне,
словно завороженные, смотрели на него в томительном ожидании чего-то
ужасного и невиданного.
  Один только старичок оставался спокоен. Высказавшись и покрыв свою голову
шляпой, он стоял, опершись на палку, и чуть-чуть покачивался из стороны в
сторону, будто дремал.
  Дуванис понял, что таинственный старец, возникший из ментогенного поля,
попал в критическое положение. Сможет ли он сам из него выбраться? Не
помочь ли ему?.. Дуванис тронул бога за плечо и прошептал:
  - Скажите им правду, ведеор. Откройтесь им. Право, будет лучше...
  - Нет!!! - загремел бог, словно вдруг проснувшись, и гордо тряхнул
белоснежной гривой, отбросив сразу все свои колебания. - Нет!!! Я истинный
бог справедливости и добра!!! Не бойтесь меня, чада мои! Не бойся и ты,
бедный престарелый сын мой! Горько мне было выслушать упреки человека, но
в этих упреках много правды! А за правду можно ли карать?! С миром идите
по домам, чада мои, и отныне впредь и навсегда запомните вечную истину: не
молитвы и рабский страх, а поиски знаний, любовь к красоте, разбиение оков
и созидание всеобщего счастья являются признаком и достоинством настоящего
человека! Мир да пребудет с вами! Ашем табар!
  Благословив народ, бог резко повернулся и ушел в дом. Дуванис и Калия
скрылись вслед за ним.


  21


  - Оставь, Дуванис, не уговаривай меня! То, что произошло, не может
разрушить моих планов! Я не вижу в этом происшествии ничего рокового.
Напротив, я убедился, что люди верят в бога, верят в мой непререкаемый
авторитет, несмотря ни на что! Ведь этот замечательный бесстрашный
старичок Лорпен Варх лишь упрекал меня в ничем не оправданной жестокости.
Но он ни единым словом не отрицал меня! Он не усомнился в моей
божественной сущности. Пусть жестокого, пусть эгоистичного и равнодушного
к людям, но он видел во мне бога! Даже столь глубокое разочарование в
божеском милосердии не способно вытравить в сердцах простолюдинов саму
веру в бога! Из этого и нужно исходить...
  Бог, расстроенный и смущенный, мерил огромными шагами тесную комнату.
Лишенный логики, он не мог признать своего поражения, не мог осмыслить
простой очевидности. Поэтому он твердо отстаивал свое прежнее решение -
развивать дальнейшую деятельность в обличье бога.
  Дуванис сидел за столом, попыхивал сигаретой и с тревогой следил за
мечущейся фигурой седовласого гиганта. Калия гремела на кухне посудой и
пела при это