и гораздо  организованнее.  Они  двигались
вперед решительными колоннами.
   - Он слаб, - указывая на Брэда, спокойным тоном произнес брат  Элиас,
обращаясь к Гордону и отцу Эндрюсу. - Как только он двинется,  проткните
его вилами и прижмите к земле. А мы с шерифом займемся вторым. - Подойдя
ближе к Джиму, проповедник склонил  голову  в  молитве.  -  Защити  нас,
Господи. Мы лишь хотим исполнить твою волю. Не оставь нас своей милостью
во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь.
   Джим бросил взгляд на скалящуюся неподвижную фигуру отца  Селвэя.  За
его спиной ползла стая мелких созданий.
   - Держите веревку крепче, сказал брат Элиас. - Нам надо связать его.
   Фигура отца Селвэя издала какие-то гортанные нечленораздельные звуки,
напоминающие команду. Брэд ринулся вперед. Зародыши и младенцы уже позли
по свалке живой волной.
   Увидев движение Брэда, Гордон выставил перед собой вилы и  с  размаху
всадил их в приближающуюся черную плоть. Брэд испустил  вопль  ярости  и
отчаяния, но в голосе не было и  намека  на  боль.  Металлические  зубья
легко пронзили насквозь мягкое тело. Гордон попал  в  живот;  вилы  отца
Эндрюса - чуть выше, в грудь. Оба со всей силы налегли  на  вилы,  чтобы
повалить фигуру на  землю.  Руки  Брэда  болтались  в  воздухе,  пытаясь
ухватиться за черенки вил, но это ему не удавалось.  Создание  оказалось
надежно пришпилено к земле.
   Джим и брат Элиас медленно шли вперед, крепко сжимая  концы  веревки.
Под ногами у них копошилось множество мелких  тварей,  которые  пытались
ухватить и укусить их, но, судя по всему, без  малейшего  успеха.  Шериф
опустил голову. Под ногами просто не было видно земли. Сотни, а может, и
тысячи мелких тварей ползли  в  несколько  слоев,  взмахивая  ручонками,
разевая бесполезные зубастые ротики. Ноги  скользили,  увязая  в  мягкой
плоти, постоянно слышалось похрустывание мелких косточек.
   Фигура отца Селвэя стала медленно отступать назад, улыбка исчезла. На
лице появилось выражение ненависти - или страха.
   - Во имя Иисуса Христа, Господа нашего и Спасителя,  повелеваем  тебе
признать силу Слова, - нараспев заговорил брат Элиас. -  Во  имя  Иисуса
Христа, Господа нашего и Спасителя,  повелеваем  тебе  склониться  перед
силой Бога.
   Фигура перестала двигаться и застыла в оцепенении.  Казалось,  она  в
капкане, хотя Джим не мог понять, почему. Они еще ничего не сделали.
   Неужели такова сила молитвы?
   Они обошли фигуру и дважды окрутили ее веревкой, натягивая  изо  всех
сил. Веревка глубоко ушла в черное тело - ее даже не стало видно, но тем
не менее держала. Фигура при этом не издала ни  единого  звука,  и  Джим
понял, что сила, которая приводила  в  действие  эту  обгоревшую  форму,
покинула ее, оставив одну безжизненную оболочку.
   Внезапно форма вновь  ожила.  Костлявая  черная  рука  ударила  брата
Элиаса в лицо. Проповедник  упал,  выпустив  веревку.  Из  носа  хлынула
кровь. Черное лицо ухмыльнулось, вновь обретя выражение злобного разума.
   - Держите веревку! - крикнул Джим,  оборачиваясь  за  помощью.  Но  и
Гордон, и священник изо всех сил сражались с вновь обретшей силу фигурой
Брэда, и он понял, что, если кто-то из них бросится на помощь,  того  им
не удержать.
   Брат Элиас встал на ноги и встряхнул головой, как бы приходя в  себя.
В следующее мгновение он уже  схватил  конец  веревки  обеими  руками  и
натянул изо всех сил. Из сломанного носа лилась кровь.  Один  глаз  стал
заплывать.
   - Очень впечатлен  силой  Господа,  -  скрипучим  голосом  возвестила
фигура. Черная рука взмахнула еще раз, но на этот раз брат  Элиас  успел
увернуться.
   - Тяните! - крикнул проповедник, откидываясь назад  и  таща  на  себя
связанную фигуру. Джим сделал то же  самое.  Фигура  оказалась  тяжелой,
гораздо более тяжелой, чем можно было предположить по ее размерам.
   - Тяните! - опять крикнул проповедник. - Тяните сильнее!
   Одним совместным рывком им удалось протащить фигуру над  разложенными
на земле Библиями. Тело ощутимо одеревенело, и  Джим  почувствовал,  как
сила покидает ее. На обгоревшем лице застыло выражение яростной  агонии.
Библии, лежащие на земле, почернели и вспыхнули ярким пламенем. Из тысяч
маленьких глоток  одновременно  вырвался  оглушительный  вопль  животной
боли.
   - Тащите его в огонь! - приказал брат Элиас. - Он больше не  может  с
нами ничего сделать! И этого тоже в огонь! - крикнул он,  обернувшись  к
Гордону.
   Гордон уже сражался в одиночку с пришпиленным  к  земле  телом.  Вилы
отца Эндрюса остались к груди фигуры, но сам  священник,  крепко  сжимая
руку, скрючился на земле от боли. Между пальцами  текла  кровь.  Десятки
мелких существ кишели вокруг, но, похоже,  даже  не  замечали  его.  Они
панически дергались, тычась во все стороны, словно потеряли  управление.
Они не знали, что делать. Некоторые даже пытались укусить отца  Эндрюса,
заставляя того время от времени  вскрикивать,  но  укусы  эти  выглядели
случайными,  не  опасными,  совсем  не  такими  осмысленными,  как   еще
несколько минут назад.
   -  Тащите  его!  -  крикнул  шериф,  задыхаясь  от  усилий,   которые
приходилось прикладывать, чтобы волочь к огню безумно тяжелое тело  отца
Селвэя. - Тащите... Брэда... в костер!..
   - Он ранен! - ответил Гордон.
   - Ну тогда сами тащите!
   - Не могу! -  возразил  Гордон,  глядя  на  дико  извивающееся  тело,
проткнутое вилами. - У меня сил не хватит!
   - Надо с этим закончить, - невнятно произнес  брат  Элиас  и  сплюнул
кровью. Они уже были почти у костра, который  полыхал  по-прежнему.  Еще
три сильных рывка, и брат Элиас остановился.
   - Теперь его надо толкнуть, - сказал он, бросил свой конец веревки  и
подошел к Джиму. Взяв его руку, он поставил шерифа за спиной  недвижного
тела. Сквозь интенсивный  запах  сгоревшей  плоти  явственно  пробивался
запах серы.
   - Толкаем! - крикнул проповедник.
   Тело оказалось мягким, как сырое тесто. Руки  Джима  глубоко  ушли  в
черную желеобразную плоть и тут же ощутили неземной  холод.  Он  надавил
изо всех сил, но  руки  не  чувствовали  почти  никакого  сопротивления,
просто  тонули  в  этой  фигуре,  но  тем  не  менее  толчка   оказалось
достаточно, чтобы она качнулась и повалилась в огонь.
   - Назад! - крикнул брат Элиас.
   Чернота фигуры начала таять. Джим увидел, как на  ее  месте  возникло
нечто белое, блестящее и странно просвечивающее, и  в  следующий  момент
тело исчезло в одной долгой плотной  вспышке  красного  цвета,  и  пламя
костра стало  кроваво-красным.  Их  окатило  волной  тошнотворно-дурного
запаха.
   Борющееся в пятнадцати футах от костра тело Брэда  внезапно  обмякло.
Гордон какое-то время продолжал давить, но, поняв,  что  оно  больше  не
оказывает сопротивления, ослабил нажим. Тут подбежал  Джим.  Они  вдвоем
подхватили на вилы безвольное тело, донесли до костра и бросили в огонь.
Снова полыхнула красная вспышка, на сей раз не столь продолжительная,  и
тело исчезло.
   Из разбитого носа брата Элиаса все еще текла кровь, оставляя пятна на
костюме. Проповедник стоял перед пламенем, раскинув руки, и опять громко
произносил слова на незнакомом языке. Красные  языки  костра,  отражаясь
бликами на мокром от  крови  лице  проповедника,  придавали  его  чертам
какое-то неземное выражение. Пламя внезапно вспыхнуло и погасло.  Костер
вернулся в свое прежнее тлеющее состояние; горящее кольцо разлитой крови
тоже потухло. Над дремлющей горкой отходов потянулись вверх густые клубы
черного дыма.
   Гордон вспомнил, что на шее  болтается  фотокамера.  Корпус  оказался
разбит, объектив треснул, пленка, очевидно, засветилась, и надеяться  на
получение фотографий было излишне.
   Дым поднимался вверх, загораживая лучи солнца. Казалось, он застилает
все небо. Огонь практически погас, но клубы черного дыма становились все
гуще. Несмотря на полное безветрие, вершина столба начала  вытягиваться,
приобретая форму когтистой лапы.
   Брат Элиас поднял коробку с оставшимися бутылками с кровью.
   - У нас еще много дел, - произнес Он. - Это еще не конец. Пошли.  Нам
пора ехать.
   - На Молочную ферму, - сказал шериф.
   - Да, на Молочную ферму, - кивнул брат Элиас. Гордон подошел  к  ним,
поддерживая ослабевшего отца Эндрюса.
   - Одно из них прыгнуло и цапнуло его в руку, - сказал он.
   Брат  Элиас  взял  кисть  священника  и  сильно  сжал.  Отец   Эндрюс
вскрикнул, но когда проповедник отнял руку, кровотечение прекратилось.
   - Вы должны быть сильным, - сказал брат Элиас. - Сейчас Бог нуждается
в вас.
   Все четверо пошли к машинам.
   - Поедем на одном,  -  решил  Джим.  -  Будет  тесновато,  но  нельзя
допустить никаких случайностей.
   Джим сел за руль, остальные начали  размещаться  в  пикапе,  но  брат
Элиас задержался. Подняв с земли старую газету, он  чиркнул  зажигалкой,
подождал,  пока  она  загорелась,  и  бросил  на  землю.  Пламя  тут  же
перебежало на другую газету, с нее - на  сухие  ветки.  И  только  после
этого проповедник сел в машину. Джим завел двигатель.
   - Хотите так оставить? - спросил Гордон.
   - Когда огонь сделает свое дело, появятся лесники и потушат, - кивнул
проповедник.
   Огонь добрался до бессознательно  скрючившегося  тельца  и  мгновенно
поглотил его.
   Джим начал подавать машину  задом.  Под  колесами  хлюпали  маленькие
тельца,  хрустели  кости.  Никто  не  обращал  на  это  внимания.  Пикап
развернулся и поехал прочь от свалки.
   Не успели он добраться до  шоссе,  как  за  спиной  прогремел  мощный
взрыв. Это огонь добрался до грузовика Брэда Николсона.
 
7 
 
Марина лихорадочно оглядывала ванную комнату в поисках оружия. Распахнув ящик с медикаментами, она перебирала его содержимое и выбрасывала на пол ненужные вещи. Какое-то время она подержала в руках баллончик с дезодорантом. Она видела, как в кино однажды использовали аэрозольный баллон в качестве огнемета, держа под струёй горящую зажигалку. Но ни зажигалки, ни спичек у нее с собой не было, поэтому дезодорант тоже полетел на пол. На полочке у раковины, вместе с различными косметическими баночками и старыми щипцами для волос, она заметила ножницы. Тоже не годится. Слишком маленькие. 
   Воспользоваться нечем.
   Она опять села на унитаз. Сначала она ударилась в панику. Она плакала
и кричала, не выбирая слов, адресуя свои бессмысленные вопли  тому,  что
могло находиться  за  дверью.  Потом  все-таки  заставила  себя  трезвее
оценить ситуацию, успокоиться и постараться подумать логически. Те,  что
за дверью, над ней явно издеваются. Что-то большое швырнули в  дверь.  С
улицы влетело несколько камней, которые разбили стекла.
   Марина посмотрела на себя в зеркало. Волосы взлохмачены. Потеки  туши
оставили на щеках две черные полосы. Пересохшие губы  потрескались.  Она
закрыла лицо руками.
   За дверью кто-то тихонько злорадно хихикал. Потом послышались  другие
голоса.
   - Убирайтесь к черту! - завопила Марина.
   Ручка двери ванной задергалась,  словно  кто-то  пытался  открыть  ее
снаружи. Марина, обостренно  осознавая  беззащитность  своего  младенца,
закрыла живот руками. Она понимала, что те, кто за дверью, просто играют
с ней, но скоро им это наверняка надоест, и вот тут-то она узнает, почем
фунт лиха.
   Тоненькие лопочущие голоса, которые  она  слышала  отовсюду  -  из-за
двери, с улицы, с крыши - вдруг смолкли. Наступила  полная  тишина.  Она
затаила дыхание.
   Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать.
   Марина встала и прижалась ухом к двери.
   Тишина.
   Она подошла к разбитому окну.
   Тишина.
   Медленно, осторожно, она открыла деревянную  ставню.  В  ванну  упало
несколько  осколков  стекла.  Она  высунулась  наружу.  Никого.  Никаких
признаков жизни. Она подошла к двери и так же осторожно  приоткрыла  ее.
Коридор был усыпан осколками разбитого стекла и фарфора. Рядом с  дверью
в спальню - два перевернутых  стула  из  кухни.  Антикварная  фарфоровая
настольная лампа, подарок бабушки, разбита о стену.
   Но никаких признаков жизни.
   Марина приоткрыла  дверь  пошире.  Ничего  не  увидев,  она  вышла  в
коридор. Фарфор хрустел под ногами. Она  миновала  перевернутые  стулья.
Подошла к кухне. Переступила порог.
   Нечто  розовое  с  молниеносной  быстротой  метнулось  из-под  стола,
ударилось в  нее  и  повалило  навзничь.  Голова  ударилась  о  разбитую
тарелку. Маленькие пальцы схватили ее за руки и за  ноги  и  потянули  в
разные стороны.
   Нож для колки льда вонзился Марине в  правую  руку,  она  вскрикнула,
дернула головой и  увидела,  как  два  уродливых  младенца  держат  нож,
прижимая ей руку к полу. Еще несколько ножей вонзились в  руки  и  ноги,
Марина  только  успевала  вскрикивать,  голова  кружилась  от  боли,  но
сознания она не теряла.
   Стая мелких младенцев, все жутко изуродованные,  мельтешила  на  полу
кухни, быстро лопоча что-то на непонятном языке.
   От дикой боли и невозможности осознать происходящее она  зажмурилась.
А когда открыла глаза, увидела перед собой  большого  злобного  ребенка,
сжимающего в руках ее лучший нож для разделки мяса. Создание  улыбалось.
Лучи раннего солнца блеснули на  полированном  металле  ножа,  и  Марина
поняла, что нож будет использован для того, чтобы взрезать ее и убить ее
нерожденную дочь.
   Она вскрикнула и потеряла сознание.
 
8 
 
Грузовик медленно поднимался вверх по извилистому шоссе, идущему вдоль склонов Зубцов. Отсюда открывался хороший вид на лес внизу. Джим смотрел, как клубы черного дыма, все еще поднимающегося со свалки, постепенно смешиваются с более естественным синеватым дымом лесного пожара. Далеко на юге поблескивали под утренним солнцем здания Рэндолла - небольшой белеющий фрагмент среди лесного зеленого моря. 
   Джим думал, что сейчас делается в городе.  Надо  было  оставить  Питу
более  подробные  инструкции.  Надо  было  взять  с  собой   портативный
радиопередатчик,  чтобы  иметь  возможность  связываться  с   офисом   и
узнавать, что там происходит. Он покачал головой. Много чего  надо  было
сделать.
   По крайней мере Аннет с детьми в безопасности.
   Он бросил быстрый взгляд на Гордона, испытывая вину перед  ним.  Надо
было  разрешить  Гордону  заехать  проверить   жену.   Это   заняло   бы
каких-нибудь десять лишних минут.  На  самом  деле  именно  ей  угрожает
серьезная опасность. Надо было додавить брата Элиаса и разрешить Гордону
заехать домой. Они совершили большую глупость, не сделав этого.  А  что,
если  с  ней  что-то  случится?  Гордон  почувствовал  на  себе  взгляд,
обернулся, и Джим от неловкости быстро отвел глаза.
   - Нам нужно ехать быстрее,  -  проговорил  брат  Элиас.  -  Иначе  мы
приедем слишком поздно. Противник знает, что мы здесь. Он знает, что  мы
направляемся к нему, и он будет готовиться.
   -  Приходится  ехать  на  пониженной  передаче,  -  пояснил  Джим.  -
Поднимемся до вершины, там поедем быстрее.
   Брат Элиас ничего не сказал, продолжая молча смотреть в окно.
   Отец Эндрюс, оказавшись зажат у двери, сидел с  закрытыми  глазами  и
либо спал, либо дремал, полностью выдохшись от пережитых событий.
   Пикап наконец выбрался на вершину  Зубцов,  Джим  перешел  на  третью
передачу и вдавил в пол педаль газа. Машина быстро стала  набирать  ход.
Двухполосная щебенка петляла по лесу, следуя рельефу местности,  кое-где
огибая  особо  густые  островки  деревьев,   где-то   прорезая   заросли
кустарника.
   Джим заметил впереди небольшую коричневую табличку с надписью "Лесная
служба", обозначающую поворот к Осиновому озеру, и начал притормаживать.
Потом поднял до конца стекло кабины, потому что дальше уже  была  просто
лесная грунтовка. И снова прибавил скорость.  Пикап  мчался  по  ухабам,
едва не задевая бортами ветви деревьев.
   Через пятнадцать  минут  сосны  стали  уступать  место  осинам,  а  в
просветах между деревьев заголубела вода.
   - Почти приехали, - объявил он. У озера он  притормозил,  выглядывая,
где начинается старая дорога, ведущая к Молочной ферме.
   - Вот она, - показал брат Элиас. Джим проследил за направлением  руки
проповедника и обнаружил, что дорога завалена горой  недавно  поваленных
осин.
   - Кажется, нас не хотят пускать сюда, - заметил Гордон.
   - Пойдем пешком, -  кивнул  брат  Элиас.  Машина  остановилась.  Отец
Эндрюс открыл глаза.
   - Приехали?
   - Да, - ответил Джим. Он открыл дверь и выбрался на  землю,  разминая
затекшие мышцы. Небо над головой быстро темнело. Плотные серые  дождевые
облака наползали на горную гряду с севера и смешивались с тяжелым черным
дымом, поднимающимся со свалки у  подножия  Зубцов.  Откуда-то  потянуло
теплым ветром. Ветер принес запах горелой плоти.
   Брат Элиас вышел из кабины, поставил на землю коробку с  бутылками  с
кровью, заглянул в кузов,  достал  оттуда  небольшой  холщовый  мешок  с
четырьмя крестами и кинул его в коробку. Потом взял в  руки  винтовку  и
коробку с патронами.
   - Все знают, как этим пользоваться? -  спросил  он.  Гордон  с  отцом
Эндрюсом переглянулись и оба одновременно отрицательно покачали головой.
   - Вам оно не понадобится, - сообщил священнику брат Элиас.  -  А  вам
придется научиться. - С этими словами он вручил винтовку Гордону, достал
из машины вторую и передал Джиму. - Покажите ему.
   Шериф с Гордоном пошли вперед. Брат Элиас тяжелым немигающим взглядом
уставился на священника.
   - Пойдемте, - произнес он, кладя  ему  на  плечо  тяжелую  руку.  Они
подошли  к  искусственному  барьеру,  который  перегораживал  дорогу   в
Молочной ферме. С близкого расстояния священник увидел, что деревья были
не срублены. Они были перегрызены - мелкими зубками.
   Его охватил озноб.
   - Как тесно вы связаны с вашей церковью? - проговорил брат Элиас.
   Отец Эндрюс недоуменно посмотрел на него.
   - То, что я буду просить вас сделать, противоречит  всему,  чему  вас
учили ранее. Это идет вразрез с основными принципами вашей веры.
   - Почему-то меня это не удивляет, - слабо улыбнулся священник.
   - Вы не сможете воспринять это на сознательном уровне. То, что я буду
просить вас сделать, категорически запрещается  Библией.  Это  считается
богохульством перед лицом Бога. - Он замолчал, глядя, как дым, идущий  с
земли, перемешивается с низкими серыми облаками. - Добро и зло - это  не
абстрактные понятия, - снова заговорил проповедник. - Они  существуют  и
существовали всегда.
   - Я всегда так думал, - ответил священник.
   - Они существуют вне и независимо  от  любых  религий.  Религии,  все
религии - не более чем грубые попытки назвать и  классифицировать  силы,
которых они не понимают.
   Отец Эндрюс посмотрел на проповедника. Он чувствовал  зло,  исходящее
от этого места. Им были пропитаны деревья, кустарники,  сама  земля,  на
которой они  стояли.  Разложение  сгущало  окружающий  воздух;  от  зла,
воздействующего  на  все  органы  чувств,  накатывала  почти  физическая
тошнота. Он вспомнил о своей исцеленной руке и это тоже  показалось  ему
каким-то не правильным. Не выдержав пристального взгляда  брата  Элиаса,
он отвернулся.
   - Это - точка зла, - проговорил проповедник, указывая на тропу  перед
ними. - Здесь всегда была точка зла.  Сила,  которая  есть  здесь,  была
здесь всегда и пребудет здесь вечно. - Понизив  голос,  словно  опасаясь
быть услышанным, он продолжил:
   - За много  веков  до  появления  человека  животные  приносили  сюда
умирать своих  детенышей.  Оленихи  притаскивали  сюда  своих  рожденных
калеками  оленят.  Медведицы  оставляли  здесь  своих  малышей,  которые
рождались мелкими и  явно  не  могли  пережить  свою  первую  зиму.  Зло
получало пищу, и его сила росла.
   Отец Эндрюс побледнел. Он уже понял, к чему идет разговор.
   - Первые люди тоже инстинктивно стали бросать здесь  своих  неудачных
детенышей. Но по мере зарождения культур для продолжения  этой  практики
требовались  своего  рода  обоснования.  Человек   проявил   незаурядную
изобретательность.    Нарождающиеся    религии    восприняли     ритуалы
жертвоприношения. Э