почках  пересекла  комнату,  нащупала
телефон и набрала номер офиса шерифа. На пятый гудок в  трубке  раздался
усталый мужской голос.
   - Офис шерифа. Вас слушают.
   - Здравствуйте, - громким шепотом заторопилась  она.  -  Это  говорит
Марина Льюис. Мой муж Гордон еще у вас?
   - Гордон Льюис?  Нет,  он  куда-то  уехал  с  шерифом.  Могу  принять
сообщение для него.
   - Мне кажется, кто-то проник к нам в  дом.  Я  сейчас  в  спальне,  я
забаррикадировала дверь. Какой-то шум доносится из кухни.
   - Сохраняйте спокойствие, мэм. Мы направим  к  вам  кого-нибудь,  как
только сможем. В данный момент у нас туговато с людьми, так что,  может,
пройдет некоторое время. Пока мы  к  вам  приедем.  Предлагаю  позвонить
соседям и поискать какое-нибудь оружие...
   - Мне нужна помощь!
   - Я все понял, мэм, - напряженно повторил голос.
   - Я беременна! - воскликнула Марина и  бросила  трубку,  стараясь  на
разрыдаться. В доме по-прежнему стояла тишина.  Тем  не  менее  интуиция
подсказывала, что кто-то - или  что-то  -  затаился  внутри.  Подойдя  к
двери, она пригнулась и прижала ухо к деревянной  обшивке.  Никогда  еще
она с такой остротой не  думала  о  ребенке,  которого  носила  в  себе,
никогда еще этот  зародыш  не  казался  ей  настолько  живым,  настолько
нуждающимся в защите. Внутри вспыхнул  незнакомый  звериный  инстинкт  -
инстинкт самки, готовой защищать своего детеныша несмотря ни на что.
   За дверью  кто-то  коротко  взвизгнул,  и  Марина  вздрогнула,  но  в
следующее мгновение изо всех сил навалилась на дверь плечом, подтащив  к
себе поближе и кресло. С той стороны кто-то начал грызть дверь.
   -  Пошли  вон  отсюда!  -  завопила  Марина.  В  коридоре  послышался
тоненький смех, а потом - звук  убегающих  босых  ножек.  Марина  начала
рыдать, не забывая придавливать плечом дверь.
   Послышался звон разбитого стекла. В  окно  влетел  камень,  и  Марина
вскрикнула. Рванув на себя дверь спальни, она выглянула в коридор.
   Никого нет.
   В следующее мгновение она промчалась по коридору,  влетела  в  ванную
комнату и заперлась там. Запоры, которые поставил Гордон, были на месте.
Кто-то решил с ней поиграть, подумала Марина. Если бы ее хотели убить  -
убили бы давно и запросто. Она села на унитаз, обхватила голову руками и
уткнулась лицом в колени.
 
6 
 
Четверо мужчин в предрассветных сумерках медленно шли по свалке в направлении того места, где были обнаружены тела семейства Селвэй. Брат Элиас шел впереди, Джим замыкающим. Первые лучи солнца прошили ветви деревьев, как прожектор густую решетку. Яркой вспышкой блеснуло зеркало заднего обзора на кабине большого бульдозера, застывшего на краю свалки. 
   Брат Элиас медленно приближался к  большой  горе  мусора  у  подножия
скалы. Потом остановился, наклонил голову и прислушался.  Пошел  дальше,
еще медленнее, внимательно всматриваясь себе под ноги.  Вилы  он  держал
наготове.
   Трое молча следовали за ним.
   Вдруг брат Элиас резко ударил  вилами  в  кучу  мусора  перед  собой.
Раздался пронзительный визг, и проповедник поднял вилы.
   На вилах, пронзенный остриями, барахтался живой зародыш.
   Гордон отвернулся, чувствуя приступ тошноты. Даже  шериф  поморщился.
Отец Эндрюс закрыл глаза, оперевшись на вилы, воткнутые  в  землю.  Губы
шевелились в беззвучной молитве. Несмотря на то, что в глубине души  все
прекрасно понимали, для чего им могут понадобиться вилы, несмотря на  то
что  все  знали,  что  от  них  ждет  брат  Элиас,  никто  зрительно  не
представлял  себе   этого   процесса   и   не   предполагал,   насколько
отталкивающим это может оказаться.
   А что, если брат Элиас ошибается, подумал Гордон. Что, если он только
что насадил на вилы настоящего живого младенца? Но какой настоящий живой
младенец в шесть утра будет ползать по мусорной свалке?
   Проповедник обернулся.
   - Вот с этим нам предстоит  бороться,  -  сказал  он  и  поднес  вилы
поближе, чтобы они могли разглядеть младенца. Существо  было  еще  живо,
все еще извивалось, при этом нельзя было сказать, что  оно  в  состоянии
агонии. Напротив, оно  яростно  пыталось  освободиться,  словно  длинные
стальные  острия  были  для  него  не  более  чем  безвредным  привязным
ремешком. Лицо было кошмарно деформировано; его исказила злобная гримаса
ненависти.  Неестественно  короткие  ручки  покрывала   густая   шерсть.
Существо уставилось на них и злобно  плюнуло,  обнажив  острые  зубки  в
глубине слишком красного рта.
   - Давайте кровь, - кивнул брат Элиас Джиму. Шериф побежал к пикапу.
   Отец Эндрюс осторожно прошел вперед. Ему  захотелось  дотронуться  до
этого существа.
   - Что это? - спросил он. - Оно  живое?  Мне  казалось,  здесь  должны
находиться младенцы, умершие до  рождения.  Разве  они  не  должны  были
сгнить? Разложиться?
   - Я думал, они должны быть как призраки, - признался Гордон, -  а  не
как настоящие дети.
   - Они сохраняют телесный облик, - пояснил брат Элиас.  -  Но  это  не
настоящие младенцы.
   Вернулся шериф с коробкой,  в  которой  находилось  четыре  бутыли  с
кровью  емкостью  в   кварту   каждая.   Он   поставил   коробку   перед
проповедником.
   Брат Элиас  кивнул  шерифу.  Подняв  вилы  со  все  еще  извивающимся
младенцем,  он  изо  всех  сил  всадил  их  концами  в  землю.  Создание
заверещало, яростно извиваясь.
   - Несите камеру, - бросил  брат  Элиас  Гордону.  Гордон  добежал  до
машины, через несколько секунд вернулся и щелкнул брата Элиаса, стоящего
над пронзенным зародышем.
   Проповедник  взял  две   кварты   с   кровью,   пробормотал   краткую
нечленораздельную  молитву  и  направился  к  дымящейся   куче   мусора.
Скандируя какие-то слова на гортанном чужом  языке,  он  начал  обходить
кучу по кругу, разбрызгивая на землю кровь.
   - Что он говорит? - спросил Джим.
   - Похоже, читает какую-то часть  литургии,  -  покачал  головой  отец
Эндрюс, - но язык мне не знаком. Могу сказать, что не  латинский.  И  на
европейский или восточный  тоже  не  похож.  -  Он  вслушался,  наклонив
голову,  и  лицо  его  резко  побледнело.  -  Мне  кажется...   это   не
человеческий язык.
   Брат Элиас обошел гору  мусора  и  завершил  свое  скандирование.  Он
опустился на колени и вылил остатки крови, изобразив на  земле  какую-то
замысловатую спираль. Затем взмахнул руками.  Опять  произнес  несколько
слов на чужом языке и запрокинул голову  к  небу.  Пальцы  изобразили  в
воздухе крест, затем спираль и  неестественно  угловатую  геометрическую
форму.
   Кровь,  разлитая  по  кругу,  моментально  вспыхнула.  Внутри   круга
почерневшие головешки занялись с новой силой,  и  пламя  разгорелось  до
настоящего пожара.
   Зародыш на вилах в этот момент дико  заверещал,  предпринимая  просто
отчаянные  попытки  высвободиться.  Со  всех  концов  свалки  к   костру
потянулись новые маленькие тела, новые зародыши, новые  младенцы...  Они
выползали из сырых куч мусора, из-под нагромождения  металлолома...  Они
ползли медленно, но уверенно, как большие тупые слизняки.
   - Господи, - выдохнул Гордон. - Сколько же их тут?
   - Сотни, - предположил шериф, и Гордон впервые  осознал  масштабность
акции, в которой им предстояло принять участие.
   Он ощутил себя меньше, слабее, беспомощнее, чем когда-либо  в  жизни.
Кто они такие? Случайная группка глупых жалких  людишек,  противостоящая
злу столь мощному,  столь  организованному,  столь  всеобъемлющему,  что
способно оживить эти сотни тел и заставить их исполнять  его  волю.  Нет
смысла даже надеяться одолеть такую махину. Он смотрел  на  ползущие  со
всех сторон мелкие существа. Все это - часть долгосрочного плана, плана,
который наконец стал воплощаться. То, что могло это осуществить, могло в
течение многих лет, даже  десятилетий,  собирать  всех  этих  младенцев,
хранить их, припрятывая  до  нужного  момента,  одолеть  невозможно.  Во
всяком случае, не им.
   Брат Элиас взялся за рукоятку вил и деловито  выдернул  их  из  земли
вместе пронзенным зародышем, после чего сунул зубья вил прямо  в  огонь.
Младенец исчез в одной кроваво-красной вспышке.
   - Теперь вы поняли, что от вас требуется, - сказал проповедник.
   - У нас целый день на это уйдет, - заметил Гордон. Плотно сжатые губы
брата Элиаса слегка раздвинулись в улыбке, и впервые за  утро  их  глаза
встретились. Проповедник выглядел почти счастливым.
   - Они нам все не нужны, - пояснил брат Элиас. - Мы  используем  их  в
качестве приманки.
   Он подошел к другому зародышу, шлепающему по грязи,  насадил  его  на
вилы и сунул в огонь. Короткий визг, кроваво-красная  вспышка  -  и  все
кончилось.
   - За дело, - властно приказал брат Элиас. - У нас очень мало времени.
   Гордон двинулся  к  горе  металлолома,  расположенной  справа.  Между
серебристо-серыми кусками металла он заметил  нечто  розовое.  Прямо  на
него  неловко  ползло  горбатое  существо,  размером   меньше   обычного
младенца, может, чуть крупнее его кулака. Он подумал, что это, вероятно,
один из тех зародышей, которые погибли в результате аборта или  выкидыша
на ранней стадии беременности, а не появились на свет  мертворожденными.
У создания были искривленные недоразвитые руки; сильно  вытянутый  череп
покрывала  густая   плотная   черная   шерсть.   Гордон   поднял   вилы,
изготовившись к удару, но не смог этого сделать.  Он  не  мог  заставить
себя пронзить это существо. Он медленно опустил вилы. Он никогда не  мог
убивать. Он никогда не ходил  на  охоту.  Черт  побери,  ему  доставляло
огромные мучения избавляться даже от жуков; он предпочитал  выносить  их
на улицу и выбрасывать в кусты, нежели  убивать.  Он  понимал,  что  эти
существа на самом деле как бы и не живые, но пронзить их вилами для него
было равнозначно тому, чтобы заколоть живого ребенка.
   Он оглянулся. Шериф, морщась, тащил к  огню  верещащее,  извивающееся
существо.  Пламя  костра  разгорелось  сильнее.  Даже  отец   Эндрюс   с
брезгливой миной нес в огонь дергающийся на вилах розоватый комок.  Брат
Элиас энергично и с воодушевлением подкалывал ползущие  справа  и  слева
создания и швырял их в огонь.
   Не убий, вдруг вспомнилось Гордону.
   Вдруг ногу пронзила резкая боль, и он опустил голову. Кривые  ручонки
зародыша когтями продрали ткань его теннисных туфель  и  уже  впились  в
тело. Гордон сделал шаг назад,  и  создание  поползло  за  ним.  Гордон,
сморщившись  от  отвращения,  медленно   подхватил   розовое   существо,
используя вилы как лопату, отстранил от себя зубья как можно  дальше  и,
пытаясь сохранить равновесие, понес его к костру. Однако создание успело
спрыгнуть. Зародыш посмотрел на него в упор и злобно расхохотался.
   Гордон тем же способом снова подхватил  его  с  земли,  но  не  успел
сделать и пару шагов, как существо  снова  спрыгнуло.  Только  он  хотел
поймать его снова, как чьи-то чужие вилы  вонзились  в  розовое  тельце.
Гордон обернулся и увидел рядом с собой брата Элиаса.  Зародыш  испустил
оглушительный визг ярости и боли, несоизмеримый с размерами его  тельца.
Проповедник сунул его в огонь, где тот и исчез.
   - Вы слишком медлительны, - заметил брат Элиас.
   Гордон не обратил внимания на критику. Он все равно не мог  заставить
себя хладнокровно насаживать на вилы кого  бы  то  ни  было.  Он  поднял
голову. Солнце уже взошло довольно высоко.  Утреннее  небо  было  ясным,
безоблачным. Бурые скалы Зубцов приятно оттеняла яркая зелень леса.  Над
головой  лениво   кружил   коршун.   Гордон   решил   отойти   подальше,
споткнулся... и  увидел,  как  из-под  рваного  полиэтиленового  пакета,
набитого мусором, торчит рука. Рука взрослого человека.
   Ботинком он отшвырнул пакет, из которого вывалились  гниющие  остатки
пищи и старые газеты, и понял, что перед ним - безжизненное  тело  Брэда
Николсона.
   Брэд.
   От потрясения он даже не мог подать голос.
   На шее Брэда зияла огромная дыра,  в  которой  виделось  вывороченное
горло. Вся  земля  вокруг  была  густо  пропитана  кровью.  Глаза  Брэда
остались широко раскрытыми, рот застыл в диком крике. Что-то было еще  в
его лице, какое-то иное выражение, и, хотя Гордон не  смог  понять,  что
именно, это ему очень не понравилось.
   Внезапно он вспомнил сынишку Брэда - Бобби. Кому-то придется  сказать
ему, что его отец умер. Что его убили. Что ему вырвали  глотку  и  через
горло вытащили внутренности. Мальчик вырастет без отца. Годам к двадцати
он, вероятно, даже не сможет его вспомнить. По  крайней  мере  не  очень
хорошо. И Конни. Кому-то придется сообщить Конни. У них с Брэдом, может,
был не самый лучший брак на свете, но все же...
   Только когда к нему прибежали отец Эндрюс и шериф, Гордон понял,  что
орет - давно и бессвязно.
   - Черт побери! - выдохнул  Джим,  глядя  на  мертвое  тело.  Рядом  с
головой Брэда свернулась спящая  большая  бурая  крыса.  Вдруг  животное
проснулось и посмотрело прямо в глаза Джиму. Шериф с ужасом увидел,  как
крыса заползла в открытый рот Брэда.
   Гордон, не сдержав рвотного спазма, отвернулся. Отец Эндрюс беззвучно
читал молитву.
   Сзади подошел брат Элиас, посмотрел на  мертвое  тело,  ни  слова  не
говоря, достал из кармана зажигалку и поднес огонек к  обрывкам  рубашки
Брэда. Пропитанная кровью ткань мгновенно вспыхнула, и воздух наполнился
удушающе едкой вонью.
   - Что вы делаете! - воскликнул Гордон, хватая проповедника за руку.
   - Остается надеяться, что не слишком поздно, -  ответил  брат  Элиас,
отнимая руку.
   Гордон смотрел на тело своего босса, своего друга, и видел, как языки
пламени лижут рваные края  раны  на  горле.  Запекшаяся  кровь  чернела,
дымилась, кожа начала лопаться и обугливаться. Язык пламени дотянулся до
бороды Брэда, та вспыхнула, огонь проник в рот, стали чернеть зубы.
   - Мы опоздали, - сказал брат Элиас. Гордон поднял  голову  и  увидел,
как по территории свалки к ним приближаются две большие фигуры. В  одной
из  них  он  узнал  Брэда.  -  Быстро  Библии!  -  крикнул  брат  Элиас,
оглядываясь в поисках мотка веревки, который он положил на землю.  Шериф
побежал к  пикапу.  Внезапно  вспомнив  про  фотоаппарат,  Гордон  начал
снимать  приближающиеся   фигуры.   Оптика   предоставляла   возможность
разглядеть их более крупным планом. Он не мог понять, откуда они взялись
и  почему  их  не  заметили  раньше.  Фигура   рядом   с   Брэдом   была
угольно-черной, ее черты - неразличимы. Брэд, похоже, прихрамывал и  нес
в руке... Но тело Брэда в данный момент горело перед ним на земле.
   Бегом вернулся шериф с четырьмя  Библиями  в  белой  бумаге,  которые
достал отец Эндрюс.
   - Дайте мне! - потребовал брат Элиас. Джим передал  книги.  -  Теперь
держите конец веревки. А вы, - проповедник посмотрел на Гордона  и  отца
Эндрюса, - идите вперед, выставив перед собой вилы.  Вам  предстоит  ими
воспользоваться!
   Брэд и другая фигура остановились.
   - Это отец Селвэй, - тихо произнес Джим. - Второй - отец Селвэй.
   Гордон тотчас же узнал в черной  фигуре  священника.  Сгоревшее  лицо
растянулось в улыбке. На фоне угольно-черного лица более светлой полосой
выделялись зубы. Его окатила волна холодного ужаса.  Мелькнула  странная
мысль - интересно, о чем сейчас думает отец Эндрюс.
   На самом деле отец Эндрюс старался вообще  не  думать.  Нежелательные
чувства, посторонние мысли,  чужие  впечатления  сами  теснились  в  его
мозгу. Он с неестественной ясностью видел  разворачивающуюся  перед  ним
сцену, мозг воспринимал все детали, но  она  перекрещивалась  с  другими
сценами, с другими событиями. Группа поселян лопатами бросает  в  костер
уродливых младенцев. Обнаженные мужчины и женщины  совершают  ритуальную
пляску перед неподвижной фигурой брата Элиаса  в  ином  обличье.  Черная
фигура женщины из племени анасази стоит среди моря зародышей.
   Голова священника раскалывалась от боли.  Он  посмотрел  на  Гордона,
покрепче перехватил вилы и с хмурой решительностью двинулся вперед.
   Брат Элиас шел рядом с  отцом  Эндрюсом.  Три  Библии  он  зажал  под
мышкой, одну выставил в левой руке перед собой. Другой рукой  он  сжимал
веревку, второй конец которой находился у шерифа.
   Джим шел на одном уровне  с  проповедником,  не  отрывая  взгляда  от
стоящих впереди фигур. Он чувствовал себя отчаянно не  готовым  и  очень
жалел, что брат Элиас не успел сказать,  что  им  предстоит  делать.  Он
чувствовал  себя  бесконечно  уязвимым,  идя  навстречу   этим...   этим
существам, не имея в руках ничего, кроме веревки, и  проклинал  себя  за
то, что оставил в машине свой пистолет. Потом вспомнил про четыре мощнее
винтовки, оставшиеся в багажнике  машины  Гордона,  и  пожалел,  что  не
захватил одну из них с собой. Челюсти болели от того, что  он  постоянно
непроизвольно стискивал зубы; мышцы ног сводило от нервного  напряжения.
Подойдя ближе, он уже мог отчетливо рассмотреть обе фигуры. И то, что он
видел,  ему  очень  не  нравилось.  Лицо   Брэда   Николсона   выглядело
нечеловечески пустым, без малейшей тени эмоций. Живыми  казались  только
глаза. Их интенсивное свечение чем-то  напоминало  глаза  брата  Элиаса.
Тело казалось плотным, реальным, хотя запах горящего тела Брэда  забивал
ноздри, а воздух начал наполняться дымом  горелой  плоти.  Тело  стоящей
напротив фигуры  чернело  Одновременно  с  тем,  которое  горело,  и  он
догадался, что к тому времени, как  огонь  полностью  поглотит  то,  что
лежит на земле, это станет таким же  угольно  черным,  как  фигура  отца
Селвэя.
   Отец  Селвэй  стоял  неподвижно.  Он   улыбался.   Вся   его   осанка
демонстрировала  торжествующее  зло.  Шериф  не  мог  смотреть   в   это
дьявольское лицо больше пары секунд подряд.
   Брат Элиас остановился. До  неподвижных  фигур  оставалось  не  более
десяти футов. Остальные трое тоже резко остановились.  Видно  было,  как
извивающиеся и шлепающие по земле младенцы со всей свалки  собираются  в
группу и направляются в их сторону. Многие что-то лопотали  или  мяукали
тоненькими голосками, изображая полное удовольствие.
   Брат Элиас выложил перед  собой  на  земле  по  прямой  линии  четыре
Библии.
   Фигура отца Селвэя подняла вверх черную руку.
   - Неужели ты думаешь, что твои  языческие  ритуалы  тебе  помогут?  -
послышался   скрипучий   нечеловеческий   голос,   полный   глубочайшего
презрения.
   Брат Элиас ничего не  ответил,  только  простер  руки  над  Библиями,
бормоча что-то на своем странном неземном языке.
   - Гордон, - продолжила фигура,  -  как  твоя  прелестная  женушка?  -
Черная ухмылка стала шире, зловещее. - А  твоя  дочь?  Твоя  дочь  хочет
стать одной из нас. Она хочет продрать себе путь из тощего жалкого  тела
твоей жены и сбежать. Сейчас твоя жена захлебывается кровью, потому  что
она раздирает ей внутренности. Кровь льется ручьем из этой жалкой  дырки
у нее между ног.
   Гордон почувствовал, как напряглись мышцы. От ярости кровь  бросилась
в голову. Стиснув рукоятку вил, он  уже  был  готов  ринуться  вперед  и
вонзить их прямо в черную голову отца Селвэя.
   - Сатана - лжец и отец лжи, - отчетливо произнес  брат  Элиас.  -  Не
обращайте внимания. Он пытается спровоцировать вас.
   Тем временем отец Селвэй обернулся к шерифу.
   - Ты отклонился с тропы, Джим. Ты сошел с пути праведного. Ты  должен
быть наказан. - Фигура повела головой по сторонам. - Этот мальчик здесь,
Джим. Дон Уилсон. Его тело в огне. Он будет гореть в аду вечно.
   - Заткнись, - холодно усмехнулся шериф.
   - А ты, мой преемник? - обратилась фигура к отцу Эндрюсу. - Этому  ли
учила тебя церковь? А если епископ узнает,  что  ты  участвуешь  в  этих
богохульных ритуалах? - Фигура хрипло расхохоталась. - Ты жалкое подобие
священника!
   Отец Эндрюс отвернулся и ничего не сказал.
   Фигура отца Селвэя опустила голову, и в тот же момент как по  команде
на безжизненном лице Брэда вспыхнуло выражение торжествующей  ненависти.
Откуда ни возьмись у них за спинами появились сотни новых младенцев. Они
были крупнее, чем предыдущие,