я  лишь  вульгарный
обман, жуткая игра в мертвецких. А если обе части ложные? Если это не Сисс
и не фактор? Если кто-то открыл, синтезировал, создал нечто и  привил  это
нечто трупам ради научного эксперимента?
   - Вы в  это  верите?!  -  воскликнул  Грегори,  подбегая  к  столу.  Он
остановился и, прерывисто дыша, уставился на спокойного, почти  довольного
Шеппарда. - Если вы верите, это... это... Абсурд! Никто ничего не  открыл!
Открытие, достойное Нобелевской премии, не меньше! Весь мир знал бы о нем.
Это раз. А во-вторых. Сисс...
   Грегори внезапно замолчал.  Воцарилась  полная,  абсолютная  тишина,  в
которой пронзительно отчетливо была слышна медлительная череда размеренных
поскрипываний, доносившихся не  из-за  стены,  а  из  глубины  комнаты,  в
которой они находились. Звуки эти Грегори слышал не раз, со значительными,
многонедельными интервалами, однако прежде это случалось лишь  в  темноте,
когда он лежал в кровати. В первый раз череда  скрипов,  приближающихся  к
его постели, даже разбудила его; тогда он очнулся с  полной  уверенностью,
что в комнате кто-то есть и босиком приближается к нему. Он  тотчас  зажег
свет, но никого не было. Вторично это случилось в поздний час,  почти  под
утро - он, измученный бессонницей, в которую ввергли  его  забавы  мистера
Феншоу, лежал в оцепенении, не похожем ни на сон, ни на явь.  И  тогда  он
тоже зажег свет, но, как и в первый раз, безрезультатно. В третий  раз  он
не обратил на скрип особого внимания,  сказав  себе,  что  в  старом  доме
паркетные полы рассыхаются неравномерно, и их  слышно  только  ночью,  при
полной тишине. Теперь,  однако,  комната  была  хорошо  освещена;  мебель,
несомненно столь же старая, как и  паркет,  безмолвствовала.  Зато  паркет
возле печи опять издал легкий и отчетливый треск. Потом скрипнуло дважды -
ближе, где-то посередине комнаты, возле Грегори и за его спиной.  И  снова
установилась тишина. Грегори застыл с поднятыми руками, и тут  из  комнаты
мистера Феншоу  слабо,  будто  издалека,  донесся  хохот...  или  плач?  -
немощный, приглушенный, может быть, одеялом и  завершившийся  обессиленным
покашливанием. И снова стало тихо.
   - Во-вторых, Сисс частично противоречил себе...
   Грегори тщетно пытался связать прерванную нить  разговора,  пауза  была
слишком значительной, он уже не мог делать вид, что ничего  не  случилось.
Он несколько раз беспомощно мотнул головой, словно пытаясь  вытрясти  воду
из уха, и сел на стул.
   - Понимаю, - произнес Шеппард, наклоняясь и внимательно глядя на  него.
- Вы подозреваете Сисса, так  как  считаете,  что  к  тому  есть  причины.
Вероятно,  вы  пытались  выяснить,  где  Сисс  находился  во  время   всех
критических ночей? Если бы хоть однажды он имел абсолютно надежное  алиби,
подозрение рухнуло бы - или пришлось  бы  принять  гипотезу  о  соучастии,
сотворении чуда per procuram [по доверенности (лат.)]. Итак?
   "Он ничего не заметил? Возможно ли это? - молниеносно подумал  Грегори.
- Но это невозможно, разве что...  разве  что  он  глуховат.  Ну  конечно,
возраст". Любой ценой он пытался сосредоточиться, вспомнить еще  звучавшие
в ушах слова Шеппарда, смысла которых он, однако, так и не осознал.
   - Ну, конечно, разумеется... - пробормотал он. И, опомнившись:  -  Сисс
такой отшельник, что о  надежном  алиби  трудно  говорить.  Следовало  его
допросить, а я не сделал этого. Да, я провалил расследование.  Провалил...
Даже женщину, которая ведет его хозяйство, я не допросил...
   - Женщину?.. - с явным  удивлением  произнес  Шеппард.  Он  смотрел  на
Грегори с таким выражением, словно сдерживал смех. - Это его сестра!  Нет,
право, Грегори, нельзя сказать, что вы  преуспели!  Если  вы  не  захотели
допросить ее, следовало хотя бы допросить меня! В день, когда исчезло тело
в Льюисе, вы помните, между тремя и пятью часами ночи, Сисс был у меня.
   - У вас? - шепотом спросил Грегори.
   - Да. Я уже тогда привлек его к сотрудничеству,  сначала  приватно,  то
есть предложил ему материалы, имевшиеся у меня дома. Он ушел  сразу  после
полуночи: не могу сказать точно, то ли в пять минут первого, то ли ближе к
половине первого, но, даже предполагая,  что  полночь  едва  миновала,  он
должен был бы, сев в машину, мчаться на бешеной скорости до самого Льюиса,
и то я сомневаюсь, что он успел бы прибыть на место  к  трем  часам  утра.
Скорее, около четырех. Но не это самое главное. Вы знаете, есть  различные
формы материального неправдоподобия, например,  когда  сотню  раз  бросают
монету  и  девяносто  девять  раз   выпадает   орел.   Есть,   однако,   и
неправдоподобия психологические, граничащие с абсолютной невозможностью. Я
знаю Сисса много  лет,  это  человек  трудновыносимый,  резкий  и  колючий
эгоцентрик, при всем блеске ума, абсолютно лишенный такта или, может быть,
просто не считающийся с тем, что нормы поведения соблюдаются не столько из
вежливости, сколько ради простого удобства общежития. Насчет него  у  меня
нет никаких иллюзий, но чтобы он мог прятаться на четвереньках под старыми
гробами в мертвецких,  чтобы  подклеивал  пластырем  отвалившиеся  челюсти
покойников, чтобы выдавливал в снегу следы,  ломал  голову  над  тем,  как
устранить посмертное окоченение, чтобы тряс мертвым телом, словно  куклой,
пытаясь напугать полицейского, - все это абсолютно не  вяжется  с  Сиссом,
которого я знаю. Прошу учесть: я не утверждаю, что он не смог бы совершить
преступления  и  даже  злодеяния;  считаю  только,  что  он  не   способен
осуществить его  в  столь  ужасающе  тривиальных  обстоятельствах.  Реален
только один из этих двух Сиссов - либо тот, который  провернул  весь  этот
кладбищенский трагифарс, либо тот, которого я знаю. То есть, чтобы  суметь
срежиссировать такое, он должен был постоянно играть роль  совсем  другого
человека, чем он есть на самом деле, или, выражаясь осмотрительнее,  каким
он оказался бы, совершив то, в чем  вы  его  подозреваете.  Неужели  такая
последовательная игра кажется вам возможной?
   - Я уже сказал: мне  кажется  возможным  все,  что  избавляет  меня  от
необходимости верить  в  чудеса,  -  глухо  произнес  Грегори  и  принялся
потирать руки, словно внезапно почувствовал озноб. - Я не  могу  позволить
себе  роскошь  заниматься  психологическими  опытами.   Я   должен   найти
виновника,  найти  любой  ценой.  Может,  Сисс  безумец,  может,   маньяк,
страдающий распадом личности и раздвоением сознания, может,  у  него  есть
сообщник и  своей  теорией  он  лишь  прикрывает  подлинного  виновника  -
вариантов множество, это дело экспертов.
   - Вы можете ответить на один вопрос? - мягко спросил Шеппард. - Я хотел
бы подчеркнуть, что отнюдь не собираюсь  ничего  вам  внушать,  ничего  не
предполагаю заранее и  откровенно  признаюсь,  что  в  этом  деле  ничего,
совершенно ничего не понимаю.
   - Что это за вопрос? - резко, почти грубо бросил Грегори, чувствуя, что
бледнеет.
   - Почему вы не допускаете возможности  иного  объяснения,  кроме  чисто
криминального?
   - Но ведь я уже говорил, говорил неоднократно! Потому что  альтернатива
здесь одна - чудо!
   - Вы так считаете? - произнес Шеппард, как бы  вдруг  опечалившись.  Он
встал, пригладил полы сюртука. - Ну что  ж,  пусть  так.  Алиби  Сисса,  о
котором я говорил, необходимо еще проверить, не так  ли?  Я  имею  в  виду
случай в Льюисе, ибо в тот день я видел доктора только  до  полуночи.  Мой
плащ, кажется,  здесь?  Благодарю  вас.  Пожалуй,  надо  ожидать  перемены
погоды, мой ревматизм  дает  себя  знать  и  мне  тяжело  поднимать  руку.
Благодарю вас. Уже за полночь. Я засиделся.  До  встречи!  Да,  еще  одно:
может быть, в свободное время, для разминки,  вы  разберетесь  и  сообщите
мне, кто здесь, в кабинете, так скрипел, когда мы  беседовали?  Это-то  не
было чудом, не так ли? О, прошу, прошу не  изображать  удивления,  вы  это
хорошо слышали! Может быть, даже слишком хорошо? Выход на лестнице,  прямо
вниз и через гостиную с зеркалами, я не путаю? Нет, прошу,  не  провожайте
меня. Входная дверь на замке, но я заметил, что там торчит ключ. Вы можете
позже ее запереть, воры не свирепствуют в этом районе. Спокойной  ночи,  а
прежде всего спокойствия и благоразумия.
   Он вышел, а Грегори поплелся за ним, не совсем  отдавая  себе  отчет  в
том, что делает. Шеппард, не колеблясь, проследовал через анфиладу  комнат
и сбежал по лестнице к  подъезду.  Детектив  спускался  за  ним  медленно,
держась за перила, словно пьяный.  Входная  дверь  неслышно  захлопнулась.
Грегори дошел до нее, замкнул на ключ, дважды повернув его в замке,  потом
вернулся наверх - с гудящей  головой,  с  воспаленными,  словно  от  огня,
глазами. Он так и рухнул одетым на постель. В доме  теперь  царила  полная
тишина, в окнах маячили далекие огни,  часы  тикали  тихо;  так  он  лежал
довольно долго.
   Через некоторое время ему показалось, что лампа на столе светит слабее,
чем раньше. "Вероятно, я  страшно  переутомился,  -  подумал  он,  -  надо
заснуть, иначе завтра буду ни на что не годен". Но не пошевелился.  Что-то
похожее на облачко или полоску дыма промелькнуло  над  пустым  креслом,  в
котором недавно сидел Шеппард, но Грегори не удивился; он продолжал лежать
неподвижно, вслушиваясь в собственное дыхание. Неожиданно послышался стук.
   Три четких, раздельных удара заставили его повернуть голову к двери. Но
он все равно не встал. Стук повторился. Он порывался  сказать:  "Войдите",
но не мог; в горле у него  пересохло,  словно  после  попойки.  Он  встал,
направился к двери и, взявшись за дверную ручку, замер, ибо  неожиданно  -
это было как вспышка - его осенило. Он понял, кто  стоит  по  ту  сторону.
Рванув ручку на себя, Грегори высунулся в темноту - за  дверью  никого  не
было. Он выбежал в длинную полосу света, падавшую из  распахнутых  дверей;
руки он вытянул, чтобы не налететь на  того,  кто  должен  был  стоять  за
порогом, - но там никого не было.
   Он шел дальше и дальше, эхо его  шагов  становилось  все  громче.  "Как
огромен этот дом", - подумал Грегори и сейчас же заметил  высокую  фигуру,
отступавшую в боковой коридор. Он устремился  туда  -  послышался  легкий,
стремительный топот ног, кто-то убегал от  него.  Неожиданно  прямо  перед
собой он увидел закрывающуюся дверь, влетел в нее и с  трудом  остановился
перед кроватью, застланной голубым одеялом.  Он  смущенно  попятился,  ибо
узнал комнату мистера Феншоу. Лампа с алебастровым  в  прожилках  абажуром
висела низко над столом, почти касаясь его; стол был придвинут к  кровати,
в глубине комнаты высился шкаф с выпуклыми дверцами, а у стены, смежной  с
комнатой Грегори, стояли  два  женских  манекена,  какие  можно  видеть  в
салонах мод. Они были  обнажены,  свет  лампы  отражался  на  их  кремовых
туловищах. У обоих были красивые настоящие волосы; один из  них,  стоявший
лицом к Грегори, с учтивой, мертвой улыбкой  мерно  постукивал  пальцем  в
стену. Грегори оторопел.
   В этот самый момент он увидел старого мистера Феншоу, сидевшего на полу
за манекеном. Феншоу тихонько хихикал, словно кашлял.  В  обеих  руках  он
держал нитки, тянущиеся к рукам и туловищам манекенов, и ловко двигал  ими
с помощью небольших коромысел - как в театре марионеток.
   - Нет, нет, - говорил он, -  не  надо  бояться.  Вы  ничего  не  знали?
Вероятно, эти звуки  мешали  вам  спать?  Я  крайне  сожалею,  но  я  могу
заниматься этим только по ночам. Я вызываю духов, знаете?
   - Но для этого, кажется, необходим столик,  -  тупо  произнес  Грегори,
недоуменно обводя взглядом комнату.
   - Столики - это уже старо, теперь это делается  так,  -  сказал  мистер
Феншоу, продолжая дергать за нитки.
   Грегори ничего не ответил. За спиной мистера  Феншоу  висела,  достигая
пола, оконная штора  с  желтой  бахромой;  с  одной  стороны  она  немного
выпячивалась,  словно  была  осторожно  натянута   на   какой-то   большой
вертикальный предмет.
   Грегори тотчас же обратился к мистеру Феншоу с  каким-то  необыкновенно
глупым вопросом, чуть ли не об изготовлении манекенов, похвалил Феншоу  за
умение ловко двигать ими и, говоря это, одновременно  передвигался  не  то
задом, не то боком по направлению к шторе, пока  не  коснулся  ее  плечом.
Выпуклость на шторе подалась - до упора. Грегори уже знал, что  там  стоит
человек. Он глубоко вздохнул  и  секунду  стоял  напрягшись,  потом  начал
ходить  по  комнате,  увлеченно   разглагольствуя.   С   какой-то   пошлой
откровенностью он исповедовался мистеру Феншоу в своих ночных  страхах  и,
не будучи уверен, что усыпит в достаточной степени  его  подозрительность,
без колебаний заговорил о своем расследовании. Он останавливался то  перед
манекенами, то перед шторой, говоря это им или прямо  ей,  словно  уже  не
замечал  мистера  Феншоу.  Эта  игра  давала  ему  ощущение  возрастающего
преимущества; он сознательно усугублял риск ситуации, приправляя свою речь
двусмысленностями,  швыряя  их  с  торжествующим  и  сжавшимся  сердцем  в
неподвижную оттопыренную желтую ткань. Громко смеясь, он  обводил  комнату
решительными взглядами, словно бездарно играл детектива, а не  был  им  на
самом деле. В голове у него бился крик: "Выходи! Я вижу тебя!" Он  говорил
все быстрее и бессвязнее,  выпаливая  в  спешке  беспорядочные  фразы.  Он
повернулся спиной к укрывавшемуся - тот был так близко, что Грегори ощутил
тепло неподвижного тела; в глазах поднимающегося с  пола  старого  мистера
Феншоу он уловил сострадание и удивление. Что-то вдруг схватило его, он не
смог вырваться и замахал руками, теряя дыхание; леденящее, холодное острие
пронзило его грудь, а все вокруг превратилось в застывшую  фотографию.  Он
падал мягко, с ожесточением размышляя: "Вот, значит, как оно  бывает:  все
останавливается, но где же боль?" - и остатком сознания  ждал  наступления
агонии, стремясь открыть пошире глаза. В широко распахнутой желтой  шторе,
которую он видел снизу, стоял седой человек. Он склонился  над  Грегори  и
внимательно всматривался в него. "Я уже не вижу,  -  подумал  инспектор  в
отчаянии, хотя еще видел, - и так и не узнаю, кто  же  из  этих  двоих?.."
Окружающее приобрело очертания огромного,  гудящего  колокола,  и  в  этот
момент он понял, что человек, которого он ухе было одолел, убил его,  стал
победителем.  И  это  был  конец  сна  -  в  темной  комнате  с  остывшим,
горьковатым запахом табачного дыма звонил телефон.  По  мере  пробуждения,
тяжелого, как сам кошмар, Грегори все отчетливее осознавал, что монотонный
сигнал повторяется уже давно.
   - Грегори, - прохрипел он в трубку, со всей силой опираясь на вытянутую
руку; комната плыла у него перед глазами.
   - Это Грегсон. Я уже  полчаса  как  звоню.  Слушай,  старик,  поступило
донесение из Биверс Хоум, там нашли труп  того  типа,  который  исчез  три
недели назад.
   - Что? - проговорил Грегори со страхом. - Где? Какой труп?
   - Что с тобой, да ты еще спишь!  Речь  идет  о  теле  того  моряка,  по
фамилии Элони, которое исчезло из  прозекторской.  Его  нашли  на  свалке,
среди всякой ржавой  рухляди,  в  ужасном  состоянии;  оно,  должно  быть,
порядком там пролежало.
   - В Беверли... - тихо произнес Грегори; у него  шумело  в  голове,  как
после попойки.
   - Нет, в Биверс Хоум, проснись наконец! Это десятью километрами  дальше
на север. Там, где большой конный завод лорда Олтрингема, знаешь?
   - Кто нашел?
   - Рабочие, вчера вечером, но только сейчас  полицейский  пост  дал  нам
знать. Ты поедешь?
   - Нет. Не могу, - неожиданно выпалил Грегори и спокойнее добавил:  -  Я
ужасно себя чувствую, возможно, у меня грипп.  Пусть  едет  Коллз,  вызови
его, хорошо? И доктор Серенсен, вероятно, не  поедет,  не  захочет.  Пусть
поедет Кинг. Обеспечь  это,  Грегсон,  прошу  тебя,  слышишь?!  Ну,  Коллз
прекрасно со всем справится. Да, и  пусть  прихватят  с  собой  фотографа.
Впрочем, ты и сам знаешь. Я действительно не могу.
   Но замолчал, чувствуя, что слишком много говорит.  С  минуту  в  трубке
царило молчание.
   - Как хочешь, - наконец заявил Грегсон. - Если ты болен, то  ясно,  что
не можешь ехать. Я полагал, что для тебя это крайне важно.
   - Ну, разумеется! Я хотел бы знать, что там нашли. Я тотчас примусь  за
лечение, аспирин и  так  далее,  думаю,  что  поставлю  себя  на  ноги.  В
Скотленд-Ярд постараюсь прибыть около... около  часа.  Скажи  Коллзу,  что
буду ждать его.
   Повесив трубку, Грегори подошел к окну. Светало, он знал,  что  уже  не
заснет.  Он  широко  распахнул  дверь  на  террасу  и,   стоя   в   потоке
пронизывающего, влажного воздуха, который шевелил занавеску,  всматривался
в бесцветное небо наступавшего дня.



6

   Было около четырех, когда Грегори оказался перед рестораном "Ритц".  Он
бросил взгляд на уличные часы  возле  трамвайной  остановки  и  задержался
перед освещенным киоском, внутри которого медленно двигались  подсвеченные
кадры  нового  фильма.  Он  рассеянно  смотрел  на  длинноногих  женщин  в
порванном нижнем белье, на замаскированных гангстеров  и  разбивающиеся  в
клубах  пыли  машины.  К  ресторану   подкатывали   длинные   американские
автомобили. Из черного "паккарда" высадилась туристская пара,  явно  из-за
океана; она - старая, отвратительно размалеванная, в накидке  из  соболей,
сколотой бриллиантами, он - стройный, молодой,  скромно  одетый  в  серое.
Держа дамскую сумочку, он терпеливо ждал, пока она выйдет  из  машины.  За
волной  беспрерывного  движения  на  противоположной  стороне  улицы,  над
кинотеатром, засверкала неоновая реклама, отбрасывающая сизоватые отблески
в окнах окрестных домов. Часы показывали ровно четыре; Грегори  направился
к  выходу.  Первая  половина  дня  прошла  так,  как  он  и   предполагал.
Долгожданный Коллз привез протокол осмотра трупа и отчет о его находке;  и
то и другое, собственно  говоря,  было  бесполезно.  Ловушки  для  трупов,
разумеется,  оказались  фикцией.  Не  мог  же   Грегори   так   расставить
полицейских, чтобы контролировать площадь в двести квадратных километров.
   Портье в щегольской ливрее распахнул перед ним двери. Перчатки  на  его
руках выглядели элегантнее,  чем  у  Грегори.  Инспектор  чувствовал  себя
неловко, он плохо представлял, как пройдет эта встреча. Сисс позвонил  ему
около двенадцати и предложил вместе пообедать. Он был подчеркнуто  любезен
и, казалось, совершенно забыл о предыдущем  вечере,  даже  не  упомянул  о
злополучном блефе с телефонным звонком. "Второй акт", -  подумал  Грегори,
оглядывая  большой  зал.  Увидел  Сисса,   уклонился   от   приближавшихся
официантов во фраках и подошел к столику между  пальмами.  Он  удивился  -
вместе с Сиссом сидели двое незнакомых людей. Они  поздоровались,  Грегори
сел. Он почувствовал себя довольно скованно на фоне ярко-алой обивки между
майоликовыми горшками и пальмами. Столик находился на  возвышении,  отсюда
виден был весь зал "Ритца": изысканные женщины, разноцветные, подсвеченные
фонтаны, колонны в  псевдомавританском  стиле.  Сисс  протянул  ему  меню;
Грегори,  делая  вид,  что  читает,  морщил  лоб.   Он   чувствовал   себя
одураченным.
   Предположение, что Сисс жаждет искренней беседы, не оправдалось. "Осел,
он намерен произвести на меня впечатление своими знакомствами", -  подумал
он, глядя на собеседников с подчеркнутым безразличием. Это были Эрмер Блэк
и доктор Мак Кэтт. Блэка он знал по его книгам и  фотографиям  в  газетах.
Писатель лет пятидесяти, в зените славы... Несколько повестей после долгих
лет безвестности принесли ему наконец признание. Он находился  в  отличной
форме,  было  видно,  что  газетные  фотографии,  представляющие  его   на
теннисном корте или  с  удочкой,  сделаны  совсем  недавно.  У  него  были
большие, ухоженные руки, крупная голова с копной  темных  волос,  мясистый
нос и толстые веки, более темные, чем лицо, которое казалось старше, когда
он закрывал глаза.  Он  делал  это  не  раз  и  подолгу,  словно  оставляя
собеседника в од