кодивракиносмейную",-
прочитал я и посмотрел на него, не скрывая изумления.
      - Это вы называете расшифровкой?
      Он снисходительно усмехнулся.
      - Это второй этап,- объяснил он.- Шифр был сконструирован
так, чтобы  его  первичное  декодирование  давало  в  результате
нагромождение бессмыслиц.  Это должно  было бы  подтвердить, что
первичное содержание  исходной депеши  не было  шифром, что  оно
лежит на поверхности и является тем, что вы до этого прочли.
      - А на самом же деле...- поддержал я его.
      Он кивнул.
      - Сейчас вы увидите. Я принесу текст, еще раз пропущенный
через машину.
      Бумажная  лента   выскользнула  из  ладони  в  квадратной
дверце. В глубине промелькнуло что-то красное. Прандтль заслонил
собой отверстие.  Я взял  ленту, которую  он мне подал. Она была
теплой, не  знаю только,  почему: от  прикосновения человека или
машины.
      "Абрутивно     канцелировать     дервишей,     получающих
барбимуховые сенкобубины  от свящеротивного турманска показанной
вникаемости".
      Таков был этот текст. Я помотал головой.
      - И что вы намерены делать с этим дальше?
      - На этой стадии заканчивается работа машины и начинается
человеческая. Крууух! - крикнул он.
      - Нууу?
      Вырванный из  оцепенения жирный офицер застонал. Мутными,
словно затянутыми  пеленой глазами он посмотрел на Прандтля, тот
бросил ему в лицо:
      - Канцелировать!
      - Нее,- проблеял толстый фальцетом.
      - Дервишей!
      - Бууу! Деее!
      - Получающих!
      - О... от...- стонал толстяк.
      Слюни текли у него изо рта.
      - Барбимуховые!
      - Ве...  ве... м-м...  мууу... иску... искусственные м...
м! М! Хи! Хи-хи!
      Толстяк зашелся  неудержимым смехом,  который  перешел  в
посинение его  лица, тонувшее  в наползающем  на него  жире.  Он
рыдал, хватая ртом воздух, слезы текли у него из глаз и исчезали
в складках обвислых щек.
      - Довольно! Крууух! - рявкнул капитан. Затем обратился ко
мне: -  Осечка. Ложная  ассоциация. Впрочем, почти весь текст вы
уже слышали.
      - Текст? Какой текст?
      - "Не будет ответа". Это все. Крууух!
      Он повысил  голос. Жирный  офицер содрогался  всей  своей
затянутой в  мундир тушей,  вцепившись в стол толстыми, похожими
на колбаски  пальцами. После окрика Прандтля он притих, с минуту
еще повизгивал,  потом стал  гладить обеими  руками лицо, словно
хотел таким образом унять себя.
      - "Не будет ответа"? - тихо повторил я.
      Мне казалось,  что недавно  я уже  слышал от  кого-то эти
слова, но не мог вспомнить, от кого именно.
      - Довольно скудная информация.
      Я поднял  глаза на  капитана. Его  губы,  все  это  время
остававшиеся искривленными,  словно он  ощущал во  рту  какую-то
легкую горечь, чуть усмехнулись.
      -  Если   бы  я   показал  вам  текст  более  богатый  по
содержанию, мы  оба могли  бы потом об этом пожалеть. Впрочем, и
даже в этом случае...
      - Что  даже в  этом случае? - резко спросил я, словно эти
невзначай брошенные  слова затронули  какую-то неимоверно важную
для меня вещь. Прандтль пожал плечами.
      -  В   общем-то,  ничего.   Но  я  показал  вам  фрагмент
современного шифра,  не слишком  сложного, однако находящегося в
употреблении. Впрочем, он имеет многослойную маскировку.
      Он говорил быстро, словно бы пытаясь отвлечь мое внимание
от недосказанного  намека. Я  хотел вернуться к нему, открыл уже
рот, но вместо этого высказал:
      -  Вы   говорили,  что  все  является  шифром.  Это  была
метафора?
      - Нет.
      - Следовательно, каждый текст...
      - Да.
      - А литературный?
      - Ну конечно. Прошу вас, подойдите сюда.
      Мы приблизились  к маленькой  дверце.  Он  открыл  ее,  и
вместо  следующей  комнаты,  которая,  как  я  предполагал,  там
находилась,  я   увидел  занимавший  весь  проем  темный  щит  с
небольшой клавиатурой.  В середине  него виднелось  нечто  вроде
никелированной щели  с высовывавшимися  из нее,  словно  змеиный
язычок, концом бумажной ленты.
      -  Процитируйте,   пожалуйста,   фрагмент   какого-нибудь
литературного произведения,- обратился ко мне Прандтль.
      - Может быть... Шекспир?
      - Что угодно.
      -  Так   вы  утверждаете,  что  его  драмы  -  это  набор
зашифрованных депеш?
      - Все  зависит от  того, что мы понимаем под депешей. Но,
может, нам лучше все же проделать этот опыт? Я слушаю.
      Я опустил  голову. Долго я не мог ничего вспомнить, кроме
снова и  снова приходящего  на ум возгласа Отелло: "О, обожаемый
задок!", но  эта цитата  показалась мне  слишком короткой  и  не
соответствующей требованиям.
      - Есть!  - вдруг сказал я и поднял голову.- "Мой слух еще
и сотни  слов твоих  не уловил, а я узнала голос: ведь ты Ромео?
Правда?"
      - Хорошо.
      Капитан быстро  нажимал на клавиши, выстукивая изреченную
цитату. Из  похожей на  отверстие почтового ящика щели поползла,
извиваясь  в   воздухе,  бумажная   полоса.  Прандтль  осторожно
подхватил ее  и подал  мне. Я  держал в  руках  кончик  ленты  и
терпеливо  ждал.   Она  медленно,   сантиметр  за   сантиметром,
выползала из  щели. Слегка натягивая ее, я чувствовал внутреннее
подрагивание механизма, который ее перемещал.
      Легкая дрожь,  ощущавшаяся через полоску бумаги, внезапно
прекратилась.
      Лента продолжала  выползать,  но  уже  чистая.  Я  поднес
отпечатанный текст к глазам.
      "Подлец мать  его подлец  руки и  ноги ему  переломать со
сладостью неземной мэтьюзнячий выродок мэтьюз мэт".
      - И  что это  значит? -  спросил я, не скрывая удивления.
Капитан покивал головой.
      -  Я   полагаю,  что  Шекспир,  когда  писал  эту  сцену,
испытывал  неприязненные  чувства  к  лицу  по  имени  Мэтьюз  и
зашифровал их в тексте драмы.
      - Ну,  знаете, никогда в это не поверю! Иными словами, он
умышленно совал  в этот  чудесный  лирический  диалог  площадную
брань по адресу какого-то Мэтьюза?
      - А  кто говорит,  что умышленно?  Шифр -  это  шифр  вне
зависимости от намерений, которыми руководствовался автор.
      - Разрешите?  - спросил я. Затем приблизился к клавиатуре
и сам застучал на ней уже расшифрованный текст.
      Лента ползла,  скручивалась в спираль. Я заметил странную
улыбку на лице Прандтля, который, однако, ничего не сказал.
      "Ес ли  бы ты  мне да ла эх рай ес ли бы ты мне эх рай да
ла  бы   да  ла   рай  эх   ес  ли   бы",-  увидел  я  аккуратно
сгруппированные по слогам буквы.
      - Ну так? - спросил я.- Что же это такое?
      - Следующий  слой. А  чего же  вы ожидали?  А? Мы  просто
докопались до  еще более глубокого уровня психики средневекового
англичанина, и ничего более.
      - Этого  не может  быть! -  воскликнул я.-  Значит,  этот
чудесный стих  - всего  лишь футляр,  прячущий  внутри  каких-то
свиней: дай - и рай? И если вы заложите в свою машину величайшие
литературные     произведения,      непревзойденные     творения
человеческого гения,  бессмертные поэмы,  саги -  из этого  тоже
получится бред?
      - Конечно.  Ибо  все  это  бред,  дорогой  мой,-  холодно
ответил капитан.-  Диверсионный бред.  Искусство,  литература  -
разве вы не знаете, для чего они предназначаются? Для отвлечения
внимания.
      - От чего?
      - Вы не знаете?
      - Нет.
      - Очень  плохо. Вы должны знать, ибо, в таком случае, что
вы здесь делаете?
      Я  молчал.   С  напряженным   лицом,  кожа   на   котором
натянулась, словно  полотно, обтягивающее  острые камни, он тихо
сказал:
      - Даже  разгаданный шифр  все равно  остается шифром. Под
взором специалиста  он сбрасывает  с себя покров за покровом. Он
неисчерпаем, не  имеет ни  пределов, ни дна. Можно углубляться в
слои все  менее доступные,  все более  глубокие, и  этот процесс
бесконечен.
      - Как  же так?  А... "не  будет ответа"? - Я напомнил ему
его предыдущую  расшифровку.- Ведь вы представили мне эту фразу,
как окончательный вариант.
      -  Нет.   Это  тоже  лишь  этап.  В  рамках  определенной
процедуры -  существенный,  но  только  этап.  Подумайте,  и  вы
придете к этому же сами.
      - Не понимаю.
      - В  свое время  поймете, но  и это  будет лишь следующим
шагом.
      - А вы не можете мне в этом помочь?
      - Нет.  Вы должны  прийти к  этому  сами.  Каждый  должен
познавать это  сам. Это  существенное  требование,  но  вы,  как
отмеченный, один  из немногих...  Вы ведь  знаете, чего  от  вас
ждут... К  сожалению, я  не могу  уделить вам  больше времени. В
будущем я  сделаю для  вас, что  смогу. Разумеется,  в служебном
порядке.
      - Но  как же  так? Ведь я, собственно говоря, по-прежнему
не знаю...-  торопливо заговорил  я, сбитый  с толку.-  Вы  ведь
должны были  познакомить меня с шифрами, которые понадобятся мне
в связи с миссией.
      - С вашей миссией?
      - Да.
      - И каково ее содержание?
      - Подробностей я не знаю... Полагаю, что они содержатся в
инструкции. Она у меня здесь, с собой, в папке - но я не могу ее
вам показать сейчас. Где моя папка?
      Я сорвался  с места, заглянул под стол - папки не было. Я
глянул в  сторону жирного  офицера. Глаза  у него  были,  как  у
уснувшей   рыбы.   Воздух   посвистывал,   проходя   через   его
полуоткрытый рот.
      - Где моя папка?
      Я повысил голос.
      - Спокойно,-  проговорил за  моей спиной Прандтль.- У нас
ничего не может пропасть. Крууух!
      Потом с укоризной произнес:
      - Крууух! Отдай! Слышишь? Отдай!
      Толстый  пошевелился,  и  что-то  шлепнулось  на  пол.  Я
схватил папку, пощупал, полна ли она, и выпрямился.
      Неужели он  сидел на  ней? И  когда он  успел стащить  ее
прямо из-под  моего носа?  Видимо, он  был,  вопреки  обманчивой
наружности, чрезвычайно ловок.
      Я уже  совсем было  собрался  открыть  папку,  как  вдруг
сообразил,  что  не  смогу  извлечь  необходимую  информацию  из
зашифрованного текста,  а капитан,  не зная, о чем идет речь, не
сможет дать мне соответствующий ключ. Это был порочный круг.
      Я сказал об этом капитану.
      - Это, пожалуй, упущение со стороны Эрмса,- закончил я.
      - Вот уж не знаю,- ответил он.
      - Я пойду к нему! - бросил я почти с вызовом.
      Это означало:  сейчас я  пойду и  доложу, что ты умываешь
руки, чиня тем самым препятствия миссии, которую доверил мне сам
главнокомандующий.
      - Пойду сию же минуту! - загорелся я.
      - Вы  можете поступать так, как считаете нужным,- ответил
он. Затем  добавил с  некоторой нерешительностью: - Вот только в
курсе ли вы относительно действующей здесь прагматики?
      - Не из-за этой ли прагматики я ухожу с пустыми руками? -
холодно спросил я.
      Прандтль снял очки, словно маску, и под ним на его как бы
внезапно обнажившемся  лице  обнаружился  отпечаток  мучительной
беспомощности. Я  почувствовал, что он хочет мне что-то сказать,
и не может, или же ему нельзя это делать.
      Враждебность,  которая  нарастала  между  нами  во  время
разговора, вдруг исчезла.
      В охватившем меня замешательстве я с удивлением обнаружил
что-то вроде неопределенной, может быть бессмысленной симпатии к
этому человеку.
      - Вы  выполняете приказы?  - спросил  он так  тихо, что я
едва расслышал.
      - Приказы? Да.
      - Я тоже.
      Отворив дверь,  он неподвижно  стоял возле  нее,  ожидая,
когда я  выйду. Когда  я проходил  мимо, он  приоткрыл  рот,  но
слово, которое он хотел произнести, так и не прозвучало. Он лишь
дохнул на  меня воздухом,  овеяв  мое  лицо,  отступил  назад  и
захлопнул дверь  прежде, чем  я успел  понять, что,  собственно,
произошло. Я остался в коридоре с папкой, крепко зажатой в руке.
Что ж,  хотя визит в Отдел Шифрования и не принес того, что я от
этого ожидал,  ибо я ни на шаг не приблизился к желанной миссии,
но по  крайней мере  мне теперь  было куда идти, а этим никак не
следовало пренебрегать.  "Девять тысяч  сто двадцать  девять"  -
мысленно повторил  я, предвкушая,  что теперь явлюсь к Эрмсу уже
не с претензиями, а просто приду за обеденными талонами, которые
он обещал мне достать.
      А это  был неплохой  предлог для того, чтобы начать более
серьезный разговор.
      Я миновал  уже порядочное  количество белых  дверей,  как
вдруг до меня дошла суть того, что содержится в моей папке. Если
весь шифр  - даже в мыслях я называл это шифром - звучит так же,
как те  места, которые  я прочел  в кабинете Эрмса, то следующие
страницы  могут   заключать  в  себе  описание  моих  дальнейших
хождений по  Зданию, в том числе и тех, о которых я пока не имел
ни малейшего представления.
      Если везде,  где бы  я ни  находился, мне намеками давали
понять, что  о моих  поступках знают  больше, нежели  я думаю, и
если временами  переставали быть  тайной даже мои мысли - на это
указывал прочтенный  у Эрмса фрагмент,- то почему папка не может
содержать описание  моих последующих  блужданий, а также то, что
ждет меня в самом конце?
      Я  решил   ознакомиться  наконец   с  содержимым   папки,
удивляясь теперь  лишь тому,  как это  не пришло  мне  в  голову
раньше. У  меня в  руках была  собственная судьба, и я мог в нее
заглянуть.





                               5


      Справа вереница  дверей оборвалась.  Вероятно, за  стеной
находился какой-то  обширный зал.  Немного дальше  по коридору я
обнаружил боковой  проход, который привел меня к ванным комнатам
этого этажа. Дверь самой первой из них была приоткрыта.
      Заглянув в  комнату и  убедившись, что  там никого нет, я
закрылся и,  уже усаживаясь  на край  ванны,  заметил  небольшой
темный предмет на полочке перед зеркалом.
      Это была  бритва. Полуоткрытая, она приглашающе лежала на
чистой салфетке.
      Не знаю,  почему, но  это настроило  меня недоверчиво.  Я
взял ее в руки. Похоже, что она была совсем новой.
      Я еще  раз огляделся  вокруг.  Все  сверкало  девственной
чистотой операционной.
      Я положил бритву на ее прежнее место.
      Почему-то я  не решался  в  ее  присутствии  заглянуть  в
папку. Я  покинул эту  ванную комнату,  спустился лифтом на этаж
ниже и  направился в  ту, которая послужила мне убежищем прошлой
ночью.
      Она тоже  была пуста.  Здесь ничего  не изменилось  с тех
пор, как  я отсюда  ушел, только  полотенца заменили  на свежие.
Положив папку  на край  ванны, я развязал тесемки. Меж картонных
створок стала видна чистая поверхность первого листа.
      Руки у  меня слегка  задрожали, поскольку  я помнил,  что
верхний лист  был с текстом. Стопка распалась - все листы бумаги
были чистыми.  Я листал  их  все  быстрее,  водопроводная  труба
подала  один   из  тех   бессмысленных  жутких   звуков,  какими
сопровождается иногда  открывание крана  на  другом  этаже.  Она
застонала  почти   человеческим  голосом,   который  перешел   в
бормотание, становившееся  все более  слабым и  далеким по  мере
того, как  распространялось по железному чреву Здания. Я все еще
перебирал белые  листки, машинально  считая их,  неизвестно  для
чего, и  в то же время мысленно возвращался к Прандтлю, бросался
на жирного,  бил и  пинал его мерзкую расплывшуюся тушу. Если бы
он только попался мне сейчас в руки!
      Ярость исчезла  также внезапно,  как и нахлынула. Сидя на
краю ванны,  я складывал  страницы, и  вдруг  по-новому,  совсем
иначе воспринял  то, что  скрывалось за этой странной "выходкой"
Прандтля. Все  было подстроено  заранее с  тем, чтобы  украсть у
меня инструкцию.  Но зачем,  если Эрмс  мог  мне  ее  вообще  не
давать?
      Мои  пальцы,   перекладывавшие  страницу   за  страницей,
замерли. В  папке было  два листа,  которые отличались от прочих
листов. На  одном из  них был изображен набросанный от руки план
Здания, наложенный  на карту  горы Сан-Хуан,  внутри которой оно
находилось. На  другом, пришитом  к первому  белой  ниткой,  был
отпечатан план  диверсионной  операции  "Гравюра"  в  двенадцати
пунктах. Держа  оба листка  перед глазами, я мысленно представил
себе мои возможные дальнейшие действия.
      Допустим, я передам эти бумаги властям, объясню им, каким
образом они  ко мне  попали -  может,  мне  все  же  удастся  их
убедить. Но  как  убедить,  как  доказать  им,  что  я  с  этими
секретными  документами  не  ознакомился,  что  не  запомнил  ни
положения Здания - сто восемьдесят миль к югу от пика Гарварда -
ни  его  плана,  расположения  комнат,  штабов,  что  не  прочел
описание диверсионной операции?
      Дело было  безнадежно  проиграно.  Теперь  я  видел,  как
предыдущие события  все более  четко складывались в некое целое,
как то,  что  до  сих  пор  казалось  бессмысленным,  случайным,
превращалось в  ловушку, в  которую я залезал все глубже, вплоть
до настоящей столь трагической минуты.
      Я стиснул  пальцы, порываясь разорвать компрометировавшие
меня бумаги  и бросить  клочки в  унитаз,  но  тут  же  вспомнил
предостережения   Эрмса.    Значит,   действительно   ничто   не
происходило просто  так? Каждое  произнесенное им  слово, каждое
движение головой,  рассеянность, улыбка - все было рассчитано, и
вся эта  огромная махина  работала  с  математической  точностью
исключительно мне  на погибель? Я ощутил себя заключенным внутри
горы,  нашпигованной   отблескивающими  глазами,   и  в  течение
нескольких секунд  был готов осесть на пол. Если бы я только мог
спрятаться от  них куда-нибудь,  забиться в щель, расплюснуться,
перестать существовать...
      Бритва?! Не  для того  ли она  там лежала?  Знали, что  я
захочу уединиться, и потому положили?
      Мои руки ритмично двигались, складывая бумаги обратно. По
мере того,  как папка наполнялась, рой мыслей, каждая из которых
должна была  принести мне  спасение, рассеивался, и я, продолжая
искать какой-то  выход, дерзкий  трюк,  с  помощью  которого  я,
словно искушенный  игрок, внезапно  открою свои карты, все более
явственно  начинал   видеть  собственное   покрытое  потом  лицо
смертника.
      Оно ожидало  меня  за  несколькими  не  выполненными  еще
формальностями. "Нужно сделать это решительно и быстро,- подумал
я.- Теперь,  коль скоро  я пропал,  хуже уже  не будет".  Должно
быть, к этой мысли я был готов и раньше, ибо она-то и явилась из
массы теснившихся в голове химер, словно освобождение.
      В эту  минуту, когда  я уже  был готов  взвалить на  себя
крест осужденного,  из последних  листов выскользнула  небольшая
жесткая карточка  с довольно  неразборчиво нацарапанным  на  ней
номером три  тысячи восемьсот  восемьдесят три  и упала на пол у
моих ног.
      Я медленно  поднял ее.  Словно бы  желая рассеять  всякие
возможные сомнения,  явно другая  рука приписала  перед  цифрами
маленькими аккуратными буквами сокращение "комн." - комната.
      Они хотели, чтобы я туда пошел?
      Ладно. Я  завязал папку тесемками и встал. С порога двери
еще раз  окинул  взглядом  сверкающий  никелем  интерьер,  и  из
зеркала, будто  из темного  окна, на  меня  глянуло  собственное
лицо, словно  бы  составленное  из  прилепленных  друг  к  другу
кусков. Причиной  тому были, конечно, неровности стекла, но мне,
в моем состоянии, оно виделось в ледяных мазках страха. Какое-то
время мы смотрели друг на друга, я и я, и как незадолго до этого
я вроде  бы мысленно  заползал в  тесную  шкуру  изменника,  так
теперь я наблюдал перемены, произошедшие в моей внешности. Мысль
о том,  что это  изменившееся от  предчувствий,  поблескивающее,
словно залитое  водой, лицо  исчезнет, не  была для  меня так уж
неприятна. Собственно,  я давно  уже  подозревал,  чем  все  это
кончится.
      Я упивался  сокрушительностью катастрофы с патологическим
наслаждением,  проистекавшим   от  очевидной  правильности  моих
предвидений. Ну, а если подбросить куда-нибудь эти бумаги?
      В таком  случае  я  остался  бы  вообще  без  ничего.  Ни
отмеченным, ни даже обманутым, преданным - абсолютно без ничего.
Может, я  очутился между молотом и нако