на те,
которые лежали  в том  сейфе. Прошел  курьер с кипящим чайником.
Остановился лифт,  из него  вышли два  адъютанта. Я  прошел мимо
них. Они даже не оглянулись. Почему ничего не происходит? Почему
никто меня  не разыскивает, никто не преследует? Неужели это все
еще было лишь испытание?
      В следующую минуту я принял решение.
      Я подошел  к ближайшей  двери и посмотрел на ее номер: 76
911. Он  мне не понравился. Я двинулся дальше. У номера 76 950 я
остановился. Постучать? Глупо.
      Я надавил  на ручку  и вошел.  Две секретарши  помешивали
чай, третья  раскладывала бутерброды  на тарелке. На меня они не
обратили никакого внимания.
      Я прошел  между их столами. Передо мной была другая дверь
- следующей комнаты. Я переступил через порог.
      - Это вы? Ну наконец! Прошу. Располагайтесь как дома.
      Из-за  письменного   стола  смотрел  на  меня,  улыбаясь,
крохотный старичок  в  очках  с  золотой  оправой.  Под  редкими
белыми, как  молоко, волосами  наивно розовела  лысинка. Глаза у
него были  как орешки.  Он радушно  улыбался, делая приглашающие
жесты.
      - Со специальной миссией командующего Кашебладе...- начал
я.
      Он не дал мне договорить.
      - Несомненно... Вы позволите?
      Дрожащими пальцами он нажал на клавиши машинки.
      - А вы...- проговорил я.
      Он встал,  выглядя при  этом весьма  солидным, хотя  и  с
улыбкой  на  лице.  Нижнее  веко  левого  глаза  у  него  слегка
подрагивало.
      - Подслушивающий  Вассенкирк. Вы  позволите  пожать  вашу
руку?
      - Очень приятно,- произнес я.- Значит, вы знаете обо мне?
      - Ну как же я могу этого не знать?
      - Да? - пробормотал я ошеломленно.- А не означает ли это,
что у вас есть для меня инструкция?
      -  Ох,   пожалуйста!..  Не  надо  с  этим  спешить.  Годы
одиночества в  пустоте,  зодиак...  И  сердце  сосет  лишь  одна
мысль!.. Об  этих  расстояниях...  вы  знаете...  хотя  все  это
правда, как-то  трудно человеку  поверить, смириться,  разве  не
так? Ах, я, старый болван, болтаю тут... Я, знаете ли, никогда в
жизни не  летал... такая профессия... Нарукавники, чтобы манжеты
не испортить...  Восемнадцать пар нарукавников протер, и вот...-
Он развел руками.- И вот, пожалуйста, потому-то все это... Прошу
простить мою болтовню. Вы позволите?
      Он приглашающе указал на дверь за своим креслом. Я встал.
Он ввел меня в огромный, выдержанный в зеленых тонах зал; паркет
сверкал, как  зеркало, далеко  в  глубине  стоял  зеленый  стол,
окруженный изящными стульчиками.
      Эхо наших шагов отдавалось словно в нефе собора. Старичок
торопливо  семенил   рядом  со   мной,  по-прежнему  улыбаясь  и
поправляя пальцем  очки, которые  постоянно  сваливались  с  его
короткого носа. Он придвинул мне мягкий стул с гербом на спинке,
сам уселся на другой и иссохшей рукой стал помешивать чай. Потом
прикоснулся к нему губами и прошептал: - Остыл.
      Он посмотрел  на меня.  Я молчал.  Он наклонился ко мне и
доверительно произнес.
      - Вы немного удивлены?
      - О, вовсе нет.
      - Мне  старику, вы  можете, наконец,  сказать, хотя  я не
настаиваю. Это  было бы  с моей  стороны... Но, впрочем, вы сами
видите:  одиночество,  врата  тайн  отомкнуты,  мрачные  глубины
влекут, порождая  искушения -  как это  по-человечески! Как  это
понятно!  Чем   же  является   любопытство?  Первым   инстинктом
новорожденного!   Естественнейшим   инстинктом,   прастремлением
отыскать  причину,   порождающую  результат,   который,  в  свою
очередь, становится  зародышем последующих  атомов  причинности,
создает непрерывность,  и вот так возникают сковывающие нас цепи
- а все начинается так наивно, так просто!
      - Позволите,  о чем  вы, собственно,  говорите и  к  чему
клоните? - спросил я.
      От его слов в голове у меня стало сумбурно.
      - Вот  именно! -  воскликнул  он  слабым  голосом  и  еще
сильнее подался  ко мне.  Золотые дужки его очков поблескивали.-
Здесь причина  - там  результат! Чего? Откуда? К чему? Ах, разум
наш не  может согласиться с тем, что на такие вопросы никогда не
будет ответа,  и потому  сам тут же создает их, заполняет бреши,
деформирует, здесь отнимает немного, там добавит...
      - Извините,-  перебил я его,- но я просто не понимаю, что
все это...
      - Сейчас,  дорогой мой!  Не все  пути ведут  во мрак. И я
постараюсь в  меру своих  возможностей...  Прошу  вас,  извините
меня, имейте  снисхождение к старику... Так что вы столь любезно
желали получить от меня?
      - Инструкцию.
      - Инстр...-  Он  словно  бы  проглотил  нечто  совершенно
неожиданное.- А вы вполне в этом уверены?
      Я не  ответил. Он  прикрыл глаза  за золотой оправой. Его
губы беззвучно шевелились, словно он что-то считал.
      Мне казалось,  что я угадываю по их вялым движениям: "Два
пишем, один в уме, итого..."
      Затем он посмотрел на меня с довольной улыбкой.
      - Да,  конечно же! О чем речь! Инструкции, бумаги, планы,
акты, схемы наступательных действий, стратегические расчеты... и
все секретно,  все уникально!  О, что  бы только  ни  дал  враг,
коварный, отвратительный, мерзкий враг, что бы он только ни дал,
повторяю, чтобы  завладеть ими, заполучить хотя бы на одну ночь,
хоть на  минуту! -  он почти  пел.- И  потому посылают тщательно
замаскированных,   обученных,    переодетых,   опытных,    чтобы
проникнуть, прорваться,  выкрасть и  скопировать,  и  имя  им  -
легион! - выкрикнул он тонким, срывающимся голосом.
      Он был  в таком  возбуждении, что  теперь ему приходилось
обеими руками придерживать с боков очки, все время сползающие по
носу.
      - И  вот, как  же всему  этому помешать?  Что,  если  они
завладеют? В  ста, в  тысяче случаев  поймав, отрубим преступную
длань, разоблачим  происки, узрим  яд. Но  на месте  отсеченного
вырастет новое  щупальце. Конец  же известен  - что один человек
спрятал, другой отыщет. Естественный порядок вещей, самый что ни
на есть естественный, дорогой вы мой.
      Он боролся  с одышкой,  улыбкой ища  моего сочувствия.  Я
ждал.
      - Но  если бы  - подумайте  об этом - если бы планов было
больше? Не  один вариант,  не два, не четыре, а тысяча, миллион?
Выкрадут? Выкрадут, да, ну так что ж? Первый будет противоречить
седьмому, седьмой  - девятому, тот - девятьсот восьмидесятому, а
тот всем остальным. Каждый говорит свое, каждый по-иному - какой
же  из   них  единственный,   настоящий?  Где  тот  самый  один-
единственный, наисекретнейший, истинный?
      - Ага... оригинал! - вырвалось у меня почти против воли.
      - Именно! - воскликнул он с такой напыщенностью, что даже
закашлялся.
      Он кашлял,  давился, его  очки едва не слетели на пол, он
сумел  поймать   их  в   самую  последнюю  секунду,  и  тут  мне
показалось, что  они отстали  от лица  вместе с  частью носа, но
скорее всего  это была иллюзия, потому что от кашля он даже весь
посинел. Потом  он облизал  запекшиеся каемки  губ и  положил на
коленки трясущиеся руки.
      - Итак, тысячи сейфов, тысячи оригиналов, везде, повсюду,
на всех  этажах,  за  замками,  за  шифровыми  комбинациями,  за
запорами. Одни оригиналы, имя им миллион... Все разные!..
      - Прошу прощения,- прервал его я.- Вы хотите сказать, что
вместо одного  оперативного или,  скажем, мобилизационного плана
существует множество их?
      - Именно  так! Вы  преотлично меня  поняли, дорогой  мой.
Преотлично!
      - Ну,  хорошо, но  должен же  существовать какой-то один,
настоящий, то  есть такой,  в соответствии  с которым  в случае,
если уж до того дойдет, если появится необходимость...
      Я не договорил, пораженный переменой, которая произошла с
его лицом.
      Он  смотрел  на  меня  так,  словно  я  в  мгновение  ока
превратился в какое-то чудовище.
      - Вы так думаете? - прохрипел он.
      Он замолчал,  а веки  его  затрепетали,  словно  засохшие
крылья бабочек, за оправой золотых очков.
      - Не  будем говорить  об  этом,-  медленно  произнес  я.-
Положим, что  все именно  обстоит так,  как вы  описали. Хорошо.
Только... какое  мне до этого дело? И, прошу прощения, какое это
имеет отношение к моей миссии?
      - Какой миссии?
      Его улыбка, покорная и боязливая, источала слабость.
      - Специальной  миссии, которую  мне доверили...  Но я  же
говорил вам  в самом  начале, разве  нет?  Которую  доверил  мне
главнокомандующий округа Кашебладе...
      - Каше?..
      - Ну  да,  Кашебладе.  Не  будете  же  вы  пытаться  меня
уверить, что не знаете имени своего начальника?
      Он закрыл  глаза. Когда  он открыл их, на его лице лежала
тень.
      - Извините,-  прошептал он.-  Позвольте, я оставлю вас на
минуту? Один момент, и...
      - Нет,- твердо заявил я.
      Поскольку он  уже встал,  я мягко, но решительно взял его
за руку.
      - Мне  очень жаль,  но вы  никуда не  пойдете, пока мы не
сделаем то,  что должны  сделать. Я  пришел  за  инструкцией,  и
намерен получить ее.
      Губы у старичка задрожали.
      - Но, дорогой мой, как же я должен понимать это...
      - Причина  и результат,-  бросил я  сухо.- Прошу изложить
мне задачу, цель и содержание акции!
      Он побледнел.
      - Я слушаю!
      Он молчал.
      - Зачем  вы рассказывали  мне о множестве планов? К чему?
Кто приказал  вам сделать  это? Вы  не хотите  говорить?  Ладно.
Время у меня есть. Я могу подождать.
      Он сжимал и разжимал дрожащие руки.
      -  Так  что?  Вам  нечего  мне  сказать?  Я  спрашиваю  в
последний раз.
      Он опустил голову.
      - Ну, так что? - кричал я.
      Я схватил  его  за  плечо.  Лицо  его  в  одно  мгновение
обезобразилось -  налилось синевой,  стало страшным. С вылезшими
из орбит  глазами он  впился в  камень перстня, который носил на
безымянном пальце.
      Что-то тихонько  щелкнуло  -  будто  металлический  штифт
ударился о  металл,- и  я почувствовал, как его напряженное тело
обмякло у  меня под руками. Мгновение - и я держал в руках труп.
Я отпустил  его, и  он безвольно  соскользнул  на  пол,  золотая
оправа  соскочила,   а  вместе   с  ней   -  по-детски  розовая,
проглядывавшая   из-под    седины   лысинка,    открывая   пряди
скрывавшихся под  ней  черных  волос.  Я  стоял  над  мертвецом,
вслушиваясь в  громкий  стук  собственного  сердца.  Мой  взгляд
лихорадочно бегал  по сверкавшему убранству зала. Бежать отсюда?
В любую  минуту сюда  может кто-нибудь  войти и  застать меня  с
трупом человека,  который занимал соответствующую должность... А
какую, собственно? Старший - кто? Шифровальщик? Подслушивальщик?
Да ладно,  все равно!  Я направился  к двери,  но  посреди  зала
остановился. А  смогу ли я вообще уйти? Узнают ли меня? Пожалуй,
второй раз уйти не удастся, это уж совершенно невозможно!
      Я вернулся, поднял мертвое тело.
      Парик свалился  с него  - как он, однако, помолодел после
смерти! Я  старательно нацепил  его на  прежнее  место,  подавив
импульсивную дрожь, вызванную прикосновением к коченеющему телу,
и, взяв  его под  мышки - так, что его ноги волочились по полу -
задом направился к двери.
      Если я  скажу,  что  он  внезапно  заболел  -  это  будет
безумство, однако  не хуже  и не лучше другого. Ну и ну, вот так
расклад!
      Комната, в  которой я перед этим с ним разговаривал, была
пуста. Из  нее вели две двери - одна с надписью "Секретариат", а
другая, по-видимому,  в коридор.  Я усадил его в кресло за стол,
он упал  на него,  я попытался  усадить его прямее, но вышло еще
хуже. Его  левая рука свесилась через подлокотник. Оставив его в
такой позе, я поспешил выйти в другую дверь.
      Ну, будь что будет!





                               3


      Был, по-видимому,  обеденный перерыв:  офицеры, служащие,
секретарши -  все толпились у лифтов. Я смешался с самой большой
группой и  через минуту  уже  ехал  вниз  -  подальше  от  этого
проклятого места, подальше...
      Обед, на  мой взгляд,  был скромный:  картофельный суп  с
гренками, жаркое  из жилистого,  как  резина,  мяса,  водянистый
компот и  чай, черный как смоль, но без вкуса. Никто не требовал
денег  и   не  предъявлял   счет.  За   столом,  к  счастью,  не
разговаривали. Даже  приятного аппетита  никто никому  не желал.
Зато  повсюду   занимались  разгадыванием  ребусов,  логогрифов,
кроссвордов.
      Чтобы не  возбуждать подозрений,  я тоже  принялся что-то
царапать карандашом  на случайно  оказавшемся в  кармане  клочке
бумаги.
      Минут через сорок пять я протолкнулся через толпу у входа
и вернулся  в коридор.  Большие  лифты  вбирали  в  себя  группы
торопящихся на работу служащих.
      С каждой  минутой становилось  все безлюднее. Следовало и
мне куда-то идти.
      Я вошел  в лифт  одним из последних и даже не заметил, на
каком этаже он остановился.
      Коридор, как  и все  те, по которым я ходил до этого, был
без окон. Два ряда белых дверей до поворота, за которым - я знал
это - их шеренги продолжали тянуться.
      Отблески света  переливались на  эмалированных табличках:
76 947, 76 948, 76 950...
      Я остановился. Этот номер...
      Я  замер.   Коридор  был  пуст.  Каким  образом,  блуждая
вслепую, я  вернулся именно  сюда? За  этой дверью - если только
его уже не убрали - лежал, уронив голову на стол, с впившимися в
лицо золотыми дужками очков...
      Кто-то шел по коридору. Я не мог здесь больше оставаться.
Неимоверным усилием воли я подавил желание убежать.
      Из-за поворота  появился высокий  офицер с наголо обритой
головой. Я  хотел уступить  ему дорогу,  но он шел прямо ко мне.
Загадочная неопределенная улыбка блуждала по его темному лицу.
      - Извините,-  произнес он  пониженным тоном,  не дойдя до
меня трех шагов.- Не хотите ли зайти?
      Он указал рукой на следующую по коридору дверь.
      - Не  понимаю,- ответил  я так  же тихо.-  Это, наверное,
какая-то ошибка...
      - О, нет, наверняка нет, прошу вас.
      Он отворил  дверь и ждал. Я сделал один шаг, потом второй
и оказался  в светло-желтом  кабинете. Кроме стола с несколькими
телефонами и  стульев, в  нем не  было никакой  другой мебели. Я
остановился возле  двери. Он  закрыл ее  тихо и тщательно, после
чего прошел мимо меня в кабинет.
      - Прошу, располагайтесь.
      - Вам известно, кто я?
      Он кивнул головой. Это было похоже на легкий поклон.
      - Так точно, знаю. Прошу вас.
      Он придвинул ко мне стул.
      - Я не знаю, о чем бы мы могли с вами говорить.
      - О,  естественно, я  понимаю вас, но, несмотря на это, я
постараюсь, однако, сделать все, чтобы не допустить разглашения.
      - Разглашения? О чем вы говорите?
      Я все  еще стоял.  Он подошел  ко мне  так близко,  что я
почти ощущал  тепло его  дыхания, заглянул  мне в  глаза,  отвел
взгляд, заглянул снова.
      - Вы  действуете  здесь  не  по  плану,-  проговорил  он,
понизил голос почти до шепота.- В принципе, конечно, я не должен
вмешиваться в  ваши дела,  но было бы лучше, если бы я разъяснил
вам некоторые...  если бы  я переговорил с вами вот так, с глазу
на глаз.  Это, возможно,  помогло бы избежать некоторых излишних
осложнений.
      - Лично  я не  вижу никакой  общей для  нас  темы,-  сухо
ответил я.
      Не столько  его слова,  не столько  даже тот тон, которым
они были  произнесены, прибавили  мне смелости, а эти угодливые,
такие заискивающие  взгляды. Если только он не хотел как следует
меня успокоить, а затем...
      - Понимаю,-  сказал он  после долгой  паузы. В голосе его
прозвучала истерическая  нотка. Он  провел  рукой  по  лицу.-  В
подобной ситуации,  с таким  поручением каждый офицер действовал
бы так  же, как вы, однако для общего блага можно иногда сделать
исключение...
      Я посмотрел ему в глаза. Его веки задрожали.
      Я сел.
      - Слушаю  вас,- проговорил  я, прикоснувшись  пальцами  к
поверхности стола.-  Ну, что  же, изложите  мне то, что считаете
нужным мне сказать.
      - Благодарю  вас. Я  не отниму  у вас  много времени.  Вы
действуете  по  указанию  свыше.  Теоретически  мне,  вообще-то,
ничего не  известно о  суперревизии, но  вы же  знаете, как  это
бывает! Боже мой! Кое-что просачивается! Вы ведь знаете!
      Он ждал  от меня  хотя бы  одного слова  или кивка,  но я
продолжал  сидеть  неподвижно,  и  тогда  глаза  его  болезненно
блеснули, на щеках появился румянец, сквозь который просвечивала
бледность, словно  от холода,  разлившаяся по его смуглому лицу.
Он выпалил:
      - Так вот! Этот старик долгое время работал на них. Когда
я разоблачил  его, он признался, и я вместо того, чтобы передать
его в Отдел Де, что формально было моим долгом, решил продолжать
держать его на том же посту.
      Они продолжали  считать его  своим агентом,  но теперь он
работал уже  на нас.  Они должны  были прислать  к  нему  своего
человека, курьера,  и я на него приготовил ловушку. К сожалению,
вместо него явились вы, и...
      Он развел руками.
      - Минуточку. Значит, он работал на нас?
      - Естественно!  Под воздействием  моего нажима.  Отдел Де
сделал бы тоже самое, но тогда для моего отдела это дело было бы
потеряно, не  так ли? И хотя это я его разоблачил, кто-то другой
записал бы  это на свой счет. Но, впрочем, я поступил так не из-
за этого, а чтобы упростить, ускорить, для общего блага...
      - Хорошо. Но почему в таком случае он...
      - Почему  он отравился? Он, очевидно, предположил, что вы
и являетесь тем самым курьером, которого он ожидал, и что вы уже
знаете о его измене. А ведь здесь он был пешкой...
      - Ах, так...
      -  Да,   это  именно   так.  Сознаюсь,  я  превысил  свою
компетенцию, оставив  его на  прежнем месте.  И  чтобы  закопать
меня, вас направили прямо к старику. Интрига...
      - Да, но ведь я случайно зашел в его комнату! - вырвалось
у меня.
      Прежде, чем я успел пожалеть о своих словах, офицер криво
усмехнулся.
      - Можно  подумать, от  того, что  вы зашли  бы в соседнюю
комнату, что-нибудь  изменилось бы,-  пробормотал он  и  опустил
глаза.
      Призрачное зрелище  череды  совершенно  одинаковых  седых
розовеньких  старичков   в  очках  с  золотой  оправой,  которые
терпеливо  улыбались,   поджидая   меня   за   своими   столами,
бесконечная галерея чистых убранных, светлых комнат встала перед
моими глазами, вызвав во мне внутреннюю дрожь.
      - Так значит, не только в этой комнате?
      - Ну конечно, ведь мы должны действовать наверняка!
      - И в этих других комнатах тоже?
      Он кивнул головой.
      - И все они...
      - Перевербованные, разумеется.
      - На кого же они работают?
      - На нас и на них. Вы же знаете, как это бывает. Но мы их
держим крепко, и на нас они работают продуктивнее.
      -  Но   постойте...  Что   это  он   мне  плел  о  планах
мобилизации?.. О тысячах вариантах оригинала?..
      - О,  это был  шифр, опознавательный  шифр,  пароль.  Вы,
видимо, его  не понимали,  потому что  это был  их  шифр,  а  он
наверняка решил, что вы не хотите понимать, а значит, уже знаете
о его предательстве. Мы ведь все носим нагрудные дешифраторы...
      Он расстегнул  мундир на  груди и  показал мне спрятанный
под рубашкой  плоский аппарат.  Я тут  же вспомнил,  как офицер,
который ехал со мной в лифте, прижимал руку к сердцу.
      - Вы упомянули об интриге. Чья это была интрига?
      Офицер  побледнел.   Его  веки  задрожали  и  опустились,
несколько секунд он сидел с закрытыми глазами.
      - Сверху,-  прошептал он.-  Сверху явно метили в меня, но
ведь за мной нет никакой вины... Если бы вы воспользовались хотя
бы частью своих широких полномочий и...
      - И что?
      - И замяли бы это дело, то я сумел бы...
      Он  не   договорил.  Затем   какое-то  время  с  близкого
расстояния изучал поверхность моего лица.
      Я видел  блестящие,  как  стекло,  белки  его  застывших,
расширенных глаз. Пальцами рук, сложенных на коленях, он гладил,
мял, дергал мат